Текст книги "Пока драконы спят"
Автор книги: Александр Шакилов
Жанр: Фэнтези про драконов, Фэнтези
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
В распахнутое окно дуло, выветривая из зала хмельной дух. Гобелены на стенах трепетали. Слуги, что притихли за дверью, не решались подать завтрак и рассол.
Весть о побеге излишков поразила инквизитора и графа. Они долго – молча! – смотрели на Ингвара Одинокого, испуганного тем, что ему выпал жребий сообщить господам о случившемся.
– Сбежали. Как есть сбежали.
– Охрана? – прохрипел де Вентад.
– У дверей темницы ничего не видели, не слыхали. У ворот все убиты. И палач мертв. Сбежали. Как есть сбежали!
– П-п-п-ппаааашшшшеллл во-оон!!! – в бешенства зашипел инквизитор.
Ингвар попятился:
– И барон ночью преставился, хороший был человек, только буйный. А теперь у замка сынок его стоит вместе с воинством. Аудиенции просит.
* * *
Эхо отражалось от стен, ударяло в пол и било по ушам. Граф морщился, чесал лоб.
Совсем юный голос сорвался до визга:
– Я отомщу за отца!!!
– Верно, мальчик мой. Нельзя оставлять безнаказанным попрание семейной чести. – Бернарт с удивлением прислушивался к своим словам: с каких это пор он научился выражаться столь витиевато?..
– Я знаю, граф, вы не будете препятствовать мне!
– Что ты, мальчик мой, как можно?! – Де Вентад удивлялся столь искренне, что чуть было сам себе не поверил. – Ни в коем разе! Лизоблюд, змей, пригретый на груди, будет сурово наказан! Жестоко! В кровь его, в мясо для мороков!
– К тому же, граф… простите, но он ваш раб. Убийство совершено вашим трэлем, граф. Сами понимаете, к чему вам лишние пересуды…
Мальчишка на что-то намекал. Понять бы на что. Де Вентад покусывал нижнюю губу, щурился и молчал. Молчал и юный стервец. Граф кашлянул в кулак.
– Мальчик мой, ты хочешь что-то предложить мне?
Гаденыш, ни разу не осквернивший подбородок бритвой, без приглашения проследовал к креслу Бернарта, ныне пустующему, и плюхнулся в него. Граф-то встал, встречая гостя.
Однако мальчишка нагл не по годам. Да, скоропостижно скончался его отец, барон Курт. Не проснулся поутру, жирный боров. И пусть барон трижды мертв, это еще не разрешает его отпрыску вести себя столь вызывающе!
– Никаких предложений, Бернарт, никаких намеков. – Юнец закинул ногу на ногу. – Намеки – удел слабых. Со мной сотня лучших воинов Мидгарда. Уж вы-то, граф, не понаслышке знаете, что дейч – отличные солдаты.
– Дейч?!.. Да-да, вояки еще те. Это уж точно.
Рядом с графом возник инквизитор, плеча Бернарта коснулась его рука. Граф едва заметно кивнул – мол, все в порядке, не стоит волноваться. Пока не стоит. Вместе с мальчишкой в зал поднялись трое воинов, отказавшихся сдать оружие. Граф внимательно рассмотрел их, знакомых не обнаружил. И все же среди тех, кто собрался у ворот замка, наверняка есть воины, штурмовавшие Йотунборг.
– Ночью, когда отец умер, душа его явилась мне, моля о мести. Одолеваемый кошмарами, я проснулся задолго до рассвета. И вот я в родовом замке де Вентад. – Далее сирота поведал о том, что в черепе его отныне обитают две сущности: своя и отцовская. И так будет, пока сын не отомстит за смерть папаши. Вот почему так важно найти проклятого лизоблюда. – Он – убийца! Барон лично сказал мне!
Граф сделал вид, что поверил в эту чушь. Дело в том, что усопший никак не мог обвинить лизоблюда – просто потому, что к праотцам его отправил граф. Да-да, все приходится делать самому! Чертов лизоблюд не выполнил приказ. Придя в покои гостя, Бернарт разбудил его, сообщил причину визита, а потом задушил подушкой. Так что никакой мистики и переселения душ.
<Барон-то зачем был нужен?>
<Надоел. Слишком громкий. В постель к моей блудливой жене тише лазать надо. А то раструбил на всю округу, боров жирный…>
<И только?! Брат, все это из-за такой малости?>
Тишина в ответ.
<И как теперь?>
<В погоню. Вместе с мальцом и воинством его.>
<Но ты же знаешь, что нельзя позволить убить этих излишков!>
<Потерять след будет тяжело: зима, на снегу все четко. Как по писаному поскачем. Да и не могли они далеко уйти.>
<М-да…>
<Прости, брат. На тебя лишь надежда. Я знаю, ты кое-что умеешь…>
* * *
Инквизитор получил эту силу от одного старого колдуна. Законник лично вздернул чернокнижника, и не его в том вина, что проклятый талант, отпущенный смертью на волю, влился в него. Колдовской силой брат Пачини не пользовался. Почти. И уж если брат просит, отказать нельзя.
Моля Проткнутого о прощении, инквизитор заперся в самой высокой башне замка – никто не войдет, никто не помешает ритуалу.
Над башней громыхнул раскат грома, будто безумный шаман ударил по натянутой коже бубна. Сгустились облака, почернели и завертелись спиралью над головой законника.
Инквизитор отдался чужому таланту, его губы выплетали кружева заклятий, в которых он ничего не понимал. Ноги его дрожали, по подбородку текла слюна. Не помня себя, брат Пачини упал на колени. И тут же с небес посыпался густой разлапистый снег. Ветер ударил в ворота замка.
<На тебя лишь надежда. Я знаю, ты кое-что умеешь…>
Это уж точно – кое-что. Следы беглецов заметет так, что никто не отыщет.
Никто, кроме братьев Икки и Муры.
Когда наемники-дейч и дружина графа выбрались на дорогу и сынишка покойного барона спустил мороков, якобы подчиняясь приказу отца у себя в голове, братья лишь пожали плечами.
– Ищите! – Малец заставил псов-мороков обнюхать рубаху лизоблюда, найденную в его комнате, и крикнул вслед убегающим тварям: – Убейте!
– Н-ну-н-ну-у, – хмыкнул инквизитор.
Граф склонил голову, пряча улыбку.
31. Псы и цепи
То и дело поглядывая назад, Гель растирала рукавицей заиндевевшие щеки.
Не вовремя зима показала свой паскудный характер. Дорогу замело напрочь, снег в лицо, ветер продувал насквозь, валил с ног. Мороз ударил лютый, хоть садись в сугроб и замерзай. А тут еще мороки след взяли, не помогло и то, что сугробы намело по пояс. Гель чуяла: погоня уже рядом. И Эрику, похоже, надоело слушать ее причитания по этому поводу.
Он махнул рукой:
– Смотри!
Гель посмотрела – и ничего не увидела.
– А что там?
– Как что? Дым! Идем, милая! Где дым, там огонь! Согреемся!
Она втянула носом морозный воздух – пусто. Но спорить не стала. Лучше за миражом идти, чем сдаться на милость графа и его дружины. Гель так решила: ни за что назад не вернется. И потому, когда впереди из-за деревьев таки потянуло гарью, Гель удивилась, но виду не подала. Может, и правда Эрик почуял то, что она, изменчивая, определить не смогла?..
Вскоре они вышли к дому, почти по самую крышу занесенному снегом.
– Эрик, пообещай мне одно.
– Что, милая?
– Если у хозяина этого домишки есть хоть пара скакунов или пахарей, они станут нашими.
«Если надо – убей», – хотела добавить, но побоялась. Вдруг не поймет, разлюбит?
Обошлось без смертоубийства. Хозяин, седой коренастый мужичок, назвал разумную цену, излишки без колебаний заплатили – как раз хватило эре, выпотрошенных из карманов и кошелей охранников. Еще и на сухари и вяленое китовое мясо немного осталось.
Рыжий клок волос на голове Эрика превратился в сосульку, от недосыпания веки налились, ресницы потяжелели. Гель выглядела не лучше. Отдохнуть бы. А нельзя.
Прочь от лавок, застеленных медвежьими шкурами, от жаркой бани и отваров из корешков и ягодок. Спасибо, хозяин, за приют и угощение, но… Прочь!
Бодро скакали пахари, помечая сугробы надетыми чуть выше копыт снегоступами, – не мороки ведь, иначе не пройдут по бездорожью. Едва не обморозив пальцы, Эрик изрядно провозился, крепя эти нужные приспособы. Теперь вперед! Не останавливаться!
– Эрик, далеко еще?! – Ветер с размаху хлестал по лицу, горела кожа стыдным румянцем. Ветер вбивал слова в глотку, толкал их в легкие.
– К морю-то?! – Крик в ответ. Снег на ресницах и бровях Эрика. – Далеко, да! А потом еще дальше!
– Потом?!
– Домой поплывем! В Замерзшие Синички! Отца повидать хочу! И мать! И брата с сестренкой!
Пахарь под Гель всхрапнул, подкова скользнула по поваленному стволу, занесенному белым. Наездница едва удержалась в седле.
– А я?!
– А ты со мной!
У Гель в Синичках никого не осталось. У нее вообще никого-никого нет. Отца и мать убили, и даже Урд Криволапая, что заботилась о ней, умерла.
– Женой мне будешь! Да?! Будешь?!
Вьюга засвистела, завыла сильнее, заглушая и так едва слышный ответ.
– Буду, Эрик, буду…
Пахарь выровнялся, набрал скорость.
* * *
– Но-о! Ноо-а-аа! Давай! Давай!!! – орал Эрик. – Не то на суп пущу, ребра зажарю! Давай! Но-оа-ааа!!!
Бей, не бей сапогами тощие бока, быстрее пахари не побегут. Ноги сломать о запорошенные пни – это запросто, а вот быстрей…
– Но-о! Ноо-а-аа! Давай! Давай, Гель!!!
Но вместо того чтобы прибавить, она вообще остановила пахаря. Тот надувал бока так, что едва не лопался. На морде пузырилась кровавая пена.
– Что ты, Гель?! – Эрик натянул поводья. – Не надо, что ты?! Давай, вперед!
– Я задержу их. Иначе не уйти. – Гель соскочила с пахаря, да неудачно – упала в снег.
Она тут же поднялась и, проваливаясь чуть ли не по пояс, двинула обратно – навстречу погоне. Эрик подъехал к ней, спрыгнул и обнажил меч. Он готов дать отпор, он будет сражаться за свободу и любовь.
Когда вместе выбрались на поляну, Эрик усадил девушку в сугроб. Отдохни, сказал, поспи. Мы прорвемся, а как же.
Пританцовывая, трижды очертил языком своим змеиным большой круг, в центре которого Гель сидела. Неровно получилось, зато без пробелов. Все. Теперь только ждать.
…Псы-мороки далеко обогнали хозяев. Им что снег и болото, что ровная тропа – все едино, на то они и призраки. Они скользили над сугробами, дымкой стелились, взбираясь на стволы столетних кедров. Деревья для них – лучшая дорога, ведь поверх себя редко кто смотрит. Потому-то Эрик и выбрал открытое место, чтобы с высоты враг не подкрался.
Он убаюкал Гель колыбельной, что мать ему шептала в детстве. Пусть отдохнет, да незачем ей на это смотреть.
Псы уже здесь.
Они молча встали вокруг сугроба, словно не решаясь нарушить девичий сон. В круг прорваться не смогли, хоть и пытались отчаянно: наскакивали, падали, щерились на людей – и никак!
А потому что вспомнился Эрику танец покойной Урд, которым та поймала песчаника – давно, в Долине Драконов. Старуха еще травку какую-то сыпала, но чего нет, того нет. Как мог, лизоблюд повторил движения Криволапой. От безнадеги, конечно, круг вычертил и сплясал, а ведь получилось! Мороков круг остановил!
Но теперь-то что делать? Мороки не отступят. Им что зной, что вьюга – без разницы. А вот Эрик и Гель в сугробе замерзнут, если раньше граф с дружинниками не примчится.
Куда ни кинь, везде клин!
– Что же делать, а?.. – прошептал Эрик, глядя на высверки молний, что перекатывались по телам мороков, на клыки крепче стали, на когти, способные дробить гранит.
– Что бы на моем месте сделал мастер Трюгг, а?..
Однажды Трюгг Затейник рассказал послушникам, что мороки – тс-с, это секрет большой! – ненастоящие, неживые. Сделанные они, как меч сделан, как миска. И пса-морока, и единорога на вкус испробовать можно, как кирпич или блюдо, – если духу хватит и храбрости.
Так хватит ли Эрику духу? Есть ли у него храбрость?
А вот есть!
И хватит!
Он вышел из круга.
Язык его выпал изо рта песчаной эфой, атакующей геккона, и впился в дымное тело морока, едва ощутимое, податливое. Что за вкус у призрачной плоти, а?
Жуткий вой, словно дубина, ударил Эрика в грудь, вышиб дыхание, едва не опрокинув на спину. Тронутый лизоблюдом пес оплывал, источая в снег маслянистую дрянь, над которой клубился едкий пар. И вот уже от него ничего не осталось. Это победа!
Но радоваться рано. Оставшихся псов печальная участь собрата не испугала.
Эрик скривился от привкуса во рту – дрянного, гадостного.
Вместо меня, или Двенадцатый рассказ о ненавистиБез снегоступов в лес соваться – скакунов портить. Только призракам любые заносы что дорога ровная. А призраков в отряде всего два: у графа и сынка баронского.
Де Вентад надеялся, что молодая кровь взыграет и мальчишка не захочет дожидаться войска – вдвоем они отправятся на поиски излишков. А в погоне и на охоте всякое бывает: то подранок клыком зацепит, то меч напарника – случайно! – оборвет юную жизнь…
Ан нет, пацан терпеливо ждал, пока наемники-дейч на привалах пили сладкое вино и рассуждали о прелестях шлюх славного гарда Пэрима. Мальчишка не такой уж дурак, как надеялся граф.
А жаль.
Инквизитор и граф ехали рядом, обмениваясь мыслями о том, как им теперь спасти беглецов. На рожон пойти? Зашибить мальчишку при всех? Потеряв хозяина, дейч вернутся домой? А если нет?..
А потом они наткнулись на то, что осталось от псов-мороков.
С этого все и началось.
Дружинники графа зароптали: мол, на хрена это надо, зачем вообще?! Ежели треклятый излишек слизал жизнь барона, пусть сыночек со своими дикарями сам ищет убийцу, при чем тут граф?! Воины были столь напуганы, что взбунтовались.
Инквизитор извлек из складок сутаны желудок гарпии и направил на одного из самых ярых крикунов, но – странно! – горячая струя попала почему-то в воина-дейч. Небось рука у святоши дрогнула.
Вой боли заглушил возгласы недовольства.
А потом арбалетный болт проткнул горло дружинника графа, и кто-то крикнул, что дикари наших бьют, и дейч подхватили, но уже по-своему.
Встречались мечи – беседовали о жизни и смерти хозяев. Секиры находили достойные головы. Боевые скакуны бодались. Кровь брызгала во все стороны. Кто кого? Кто против кого? Во имя кого?..
Крики. Лязг металла. Сынок барона метался в пылу яростной битвы, пытаясь вразумить наемников.
Инквизитор и граф не вмешивались.
Брат Пачини смиренно опустился на колени, моля Проткнутого, чтобы не поранили лесные звери лизоблюда, не навредила парню пурга. Да, Свистун побери, он молился за лизоблюда! Ибо в излишке этом спасение от немощи законника, только этот рыжий паренек способен излечить слугу Господа от проказы. Пусть излишка не тронут ни черноволк, ни палэсьмурт! А девчонка – ладно уж. Не будет дороги в Китамаэ – и поделом инквизитору, он и в Мидгарде не пропадет. Брат Пачини – человек уважаемый, у него свой Путь, Путь Истинной Веры. А отца Ёсиду пусть Икки радует, пусть завербуется брат на императорскую службу, синхронизирует нервную систему с нитинолом робота-меха – у него получится, он способный малый…
Повесив арбалет на плечо, граф в стороне тянул свитграссовый дымок из костяной трубки. Рубак своих он отзывать не собирался. Все мысли его были лишь о девушке-охотнице: не холодно ли ей в лесу, защитит ли ее лизоблюд. Де Вентад переживал, как бы чего не случилось с изменчивой, способной будить его дочь, вливать в малышку желание жить не в грезах, а в Мидгарде. И плевать на кровника-лизоблюда, пусть его зарубят, пусть нашпигуют арбалетными болтами, пусть утонет в море или накормит собой лесное зверье – графу не жаль парня. Брат Мура передаст отцу Ёсиде поклон от нерадивого близнеца Икки, так и не сумевшего вернуться в Китамаэ. Граф Бернарт де Вентад в замке скоротает своей век, у него есть замечательный винный погреб, жена-красавица и – главное! – дочурка.
Пусть.
Брат.
Вместо.
Меня.
<Пусть брат вместо меня…>
<Пусть брат…>
<Что ты сказал, брат?!>
<Что ты?..>
<Ничего, все в порядке.>
<И у меня – порядок.>
Двое не вмешивались. Двое смотрели и надеялись. Каждый из них о своем думал, но об одном и том же мечтали оба.
А когда сынок барона наконец пал от случайного копья и воинов с обеих сторон оставалось слишком мало, чтобы противостоять братьям, желудок гарпии и арбалетные болты добили тех, кто еще хоть как-то шевелился и держал оружие.
Братьям – странному графу и свихнувшемуся инквизитору – свидетели ни к чему. Они сами продолжат Путь и настигнут беглецов, даже если те уйдут за край горизонта.
32. Зимнее море
…Спустя седмицу, или две, или…
Берег моря: соленые брызги, ветер, пронзающий насквозь, так и норовящий затушить пламя костра, прижатое к валунам, будто алая накидка, сброшенная с плеча наземь.
– Ты помнишь, Гель?..
– Торжище?
– Нас продали тогда маленькому сухонькому старичку…
– Ректору.
– Точно. И набивали цену двое…
– Инквизитор и вельможа.
– Они?
– Точно – они. А зачем?
– Не знаю, милая, и знать не хочу. Главное – мы вместе, мы… Я люблю тебя, Гель!
Двое обнимались на прибрежных холодных камнях, двое сплетали тела так усердно, что даже зимнему морю, бушующему в сотне шагов от любовников, стало жарко.
В Университете Эрик так и не освоил отличия ханьманского фарфора от заррийского, он так и не выяснил, в чем изюминка росских медных блюд и почему хазастанские миски дешевле соусниц из Шампасы и посуды из Тулукмы. Зато регулярные визиты в подземелье вльв сделали из него умелого любовника. Гель от его ласк кричала и плакала, умоляла и смеялась…
Они нанялись на дракар стурманов, трудом оплачивая пусть домой. Под парусом возвращались излишки в родной гард. Эрик предвкушал уже, как попарится в бане мэра, как испробует закопченный мамой хвост русалки, но…
Удача отвернулась от влюбленных.
Преследователи – инквизитор и граф – настигли парочку в лесу, в нескольких днях пути от гарда. На поляне – той самой, где Эрик испробовал колдовских ягод.
– Вот и вернулись домой, – улыбнулась Гель; лицо ее было измазано клубничным соком.
– Почти вернулись. – Лизоблюд привалился спиной к ржавому железу.
Лесные ведьмы, или Последний рассказ о ненавистиКак гласит легенда, Император призвал к себе Главного Инженера Дзиро Хорикоси и спросил: «Дзиро, чем ты занят ныне?» Инженер ответил: «Да вот, палубный бомбардировщик 11-Си проектирую». Улыбнулся Император: «Брось, Дзиро, свой бомбардировщик и спроектируй-ка мне величайший самолет всех времен и народов – «рэйдзэн», или же по-гайдзински «зеро». Лады?» – «Да без проблем», – ответил Дзиро и не обманул.
Два пулемета, две пушки, движок «Сакаэ-21» с патрубками реактивного типа, складываемые вручную законцовки крыла, трехлопастный винт-автомат да четверть тонны тротила под фюзеляжем – что еще нужно героям, утопившим эскортный авианосец «Сант-Ло» и чуть не отправившим на дно «Киткун-Бэй», «Калинин-Бэй» и «Байт-Плайнс»?..
Икки не собирается никого топить. А вот насчет схватить, распять на ветвях во-он того кедра, отрезать уши и язык, выколоть глаза и вскрыть вены на запястьях он не зарекается, уж как получится.
У Муры нет желания вешать на пузо две с половиной сотни кэгэ взрывчатого вещества, но он с превеликим удовольствием испытал бы прелесть женской любви – впервые в жизни. Да, не по взаимному согласию, но брат Икки так вкусно рассказывал об этом, что надо бы попробовать напоследок. Тем более подходящая кандидатура имеется, и даже скитания не повлияли на привлекательность девушки.
Хрустнул под каблуком осколок стекла. На пне, окруженном покрышкой со стершимся протектором, надрывно пищал дозиметр, новый совсем, черный пластик не обтерся еще о чехол, ЖК-панель не исцарапалась. Если бы Мура услышал этот писк в Китамаэ, он знал бы, что территория жутко заражена и жизнь людская без защиты продлится недолго, но здесь, в Мидгарде…
Аномалия, так это называется. Странное место, неправильное. Это кладбище не только самолетов, но и старинных танков – под трафарет на броне прорисованы флаги с шестнадцатью лучами, на верхних лобовых листах – якоря-штамповки, двенадцатизначные номера на бортах, стилизованные цветки сакуры, бамбуковые побеги. А дальше, возле «рэйдзэна», ржавеет нечто не распознаваемое уже…
– О ч-чем т-ты думаеш-шшь, б-брат м-мой Икки? – нарочито громко, разделяя слова, спросил Мура. Он разглядывал свои руки: чистая кожа, гладкая, так и не смог привыкнуть; колокольчик по-прежнему болтался на поясе.
Ноздри Икки трепетали, выдавая волнение. Он поставил ногу на поплавок гидросамолета-разведчика, нашедшего здесь последний причал.
– Есть такая пословица: «Куда бы ни бежал, долги твои впереди на шаг», – ответил Икки, обратив внимание на траки с агрессивно выпяченными грунтозацепами. Прежде чем замереть навсегда, они основательно подпортили дерн поляны, ныне слегка присыпанный снежком.
Вокруг зима, сугробы, а здесь… Снега чуть-чуть совсем. И радуют взор зелень листьев и алая сочность крупных ягод. Клубника. Это клубничная поляна, территория лесных ведьм. Вот куда самураи загнали своих кровников.
Излишки прячутся за скелетом меха, опрокинутым на спину. Сквозь головогрудь робота пророс кустарник, конечности засыпало желтыми, высохшими листьями, запорошило снегом. Печальное зрелище.
Впрочем, все вокруг выглядит древним, устаревшим. Все, кроме свежих пятен крови на тонком слое снега. Пятна ведут аккурат за скелет боевого робота.
Сапоги Икки безжалостно давят клубнику. Арбалет заряжен. Меч покинул ножны. Икки готов. К чему? Он не знает.
Мура делает вид, что разглядывает клепаного ублюдка, помесь моноцикла и киботанкетки производства «Искивадзима дзидося» – пулеметная башенка, посадка-высадка через дверь в задней стенке корпуса, смотровые лючки, выхлопная труба вдоль левого борта.
Столько искореженного металла, бесполезного пластика, треснувшей керамики… И везде иероглифы, почти стертые ветрами, влагой, исклеванные птицами.
Братья не спешат, тянут время. Эта клубничная поляна – последний пункт их долгого Пути по Миру Гардов. К тому же беглецам некуда деваться, они обессилели и не представляют угрозы для двоих буси.
– Отлич-ччная п-пполянк-кка, н-не прав-ввда ли?
– Клубничная!
– А т-то, б-брат-т Икки. Ве-е-едьмовская п-полянка. И с-сследы в-ведут с-ссюда. С-сс каких-хх это п-пор излиш-шшков защ-щищ-щают лес-ссные в-ведьмы?
– Эй, выходите, не бойтесь! – подхватывает Икки.
Он смеется. Мура тоже.
Им весело, они довольны. Ведь скоро все кончится.
Скоро – это сейчас.
И прямо здесь.
– В-вых-ха-адит-те! М-мы знаем-мм, г-где вы!
– Если сами покажетесь, убьем быстро и безболезненно!
– А иначч-че!.. – Мура открывает рот, что-то говорит, но занят лишь одним: напряженно думает, как помочь брату вернуться к отцу и при этом спасти мальчишку-лизоблюда.
И поляна – странная поляна – не дает ему покоя.
Был же лес: высокие кедры и еле заметная тропа, петляющая между вековыми деревьями. И болела мозоль, натертая сапогом, от холода ныли суставы… А потом – хлоп! – поляна.
Надо бы спросить, что думает Икки.
<Откуда ЗДЕСЬ все это?! Как?!>
<Не знаю, брат. О лесных ведьмах много небылиц рассказывают.>
Мура никогда не видел лесных ведьм живьем, много слышал о них, предлагал выжечь их норы, но сталкиваться с ними ему не доводилось.
До сих пор.
То есть он так думал.
…две фигуры на лунной дорожке – две прекрасные девушки…
…останавливаются у киботанкетки, звонко смеются, поправляя роскошные черные волосы, спадающие водопадами нефти по спинам до самых колен…
…девушки хохочут, изгибаются и прыгают с кочки на кочку, будто танцуя…
Воспоминания обожгли затылок Муры.
Те самые девушки, те самые! Длинные распущенные волосы извивались вспененными ручьями, хлопали на ветру юбки-мо – это и есть лесные ведьмы! Вот кто украл таланты Икки и Муры!
Вроде как из пустоты возникли две стройные фигурки на фюзеляже древнего самолета и теперь расхаживали по нему. Смеясь, поправляли волосы, ровняли складки на юбках – неужели кокетничали с братьями?!
Ведьмы! Лесные ведьмы!
Они очень опасны, эти хозяйки сочных ягод!
И вдруг девушки замерли.
Расставив руки в стороны, они взвились в морозный воздух, кувыркнулись в полете – и приземлились на груду металлолома. Застонала покореженная сталь, сыпануло искрами, запахло гарью.
С воплем Икки оттолкнул брата Муру, отбежал от него.
– Аа-а-а-аааа!!! – Упал на колени. Ногти его, грязные, обломанные, впились в затылок, брызнула кровь, клочья волос осыпались на прозелень листьев. Обнажилась кость, белая, как первый снег, молочная. Но грязным ногтям этого мало: дальше! Глубже!
– Оу-у-уууооо!!! – Мура сорвал капюшон, обнажив покрытую струпьями голову, и впился в нее.
Ведьмы с интересом смотрели на братьев, они не вмешивались.
– Не тронь! – прохрипел Икки.
– Н-нне даммм!
– Моя!
– М-ммой!
– Умри, брат!!!
– Сс-сдохни, тваррррь!!!
Кровники забыты. Близнецам нет дела до чужих – да-да, чужих! – давно уже талантов. Им нужно другое. И потому пора отпустить на волю зверей, спрятанных меж висков.
Налились кровью глаза. Заломило в растревоженных затылках.
– Аа-а-а-аааа!!!
– Оу-у-уууооо!!!
И полыхнул расплавленный металл, и копоть запуталась в ветвях деревьев у края поляны, и лопались от жара спелые ягоды – это два энергетических монстра, две части одного дракона-тацу – два рю! – сражались за своих хозяев.
Вспышки-молнии.
Удары искрящих хвостов.
Куски выдранной клыками энергоплоти падали на поляну гранатами, взрывались, швыряя к небу пласты дерна.
Ффффу-уу! – огненный вихрь обволок светящееся тело монстра.
А-а-аррра-ааа! – ответный залп выжег наносхемы противника.
А посреди этого безумия два брата корчились от боли.
Они были настолько не в себе, что не заметили молодого человека с мечом в руке.
Только что они были.
А теперь их нет.
* * *
В воздухе слишком много копоти, зажать бы пальцами нос и не дышать…
Гель смотрела, как, пошатываясь, Эрик вытирал сталь о снег, марая белизну алым.
– Все будет хорошо! – улыбнулся он; на замазанном черным лице белели зубы. – Ты мне веришь?
Размахнувшись, он что было сил метнул меч далеко в сугробы и опустился рядом с изменчивой:
– Я люблю тебя, Гель.
– И я… – моргнув от смущения, сказала она.
Эрик попытался вытереть лицо ладонью, но только размазал грязь. Смеясь, Гель макнула его чумазой рожей в снег. Хохоча, Эрик повалил ее, подмял. Рука его нащупала упругую грудь Гель, излишки сплели объятия прямо на снегу. Они привыкли жить быстро.
Им отпущено так мало времени, чтобы быть счастливыми.
Так зачем терять хотя бы мгновение?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.