Текст книги "Пока драконы спят"
Автор книги: Александр Шакилов
Жанр: Фэнтези про драконов, Фэнтези
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Ёсида скучает по сыновьям. Каждое утро он трогает Топь в надежде услышать хоть какую-то весточку. Старик мастерит единорогов, курит опиум, договаривается с торговцами о поставках исходников – и ждет. Ёсида давно не боится вербовщиков, ибо возраст и здоровье запрещают ему нацепить аксельбанты и ринуться в рукопашную. Срок эксплуатации подходит к концу, пора признать: отставнику не обнять больше своих близнецов. Не судьба. Но верить в то, что встреча еще возможна, ему никто не запретит – старику положено быть глупым, на то и седины, и дрожание членов.
День за днем, луна за луной…
И вот однажды, проверяя ловушки для крабов, Ёсида почувствовал дуновение ветерка, нежное, как лепесток лотоса. «Ёсида! – прошептал ветер. – Это дыхание сына твоего Муры! Он вернулся!»
Лодке, самой умной вещи Ёсиды, давно не терпелось отправиться в путь. Она всегда была сыта и довольна, потому что постоянно ела что-нибудь: червей, траву и мелкую рыбешку, каракатиц и жуков-плавунцов, утят и детенышей каланов. Наконец-то ее мечта сбылась: отталкиваясь дном от воды и очеса, направляемая ластокилем и двумя хвостовинтами, она заскользила по Китамаэ. Меленькие чешуйки, усыпавшие борта, тысячекратно отражали радостное лицо старика, который мысленно отдавал команды, корректируя направление взмахами ресниц и морщинами на лбу.
Он внимал ветру и брызгам, он видел знаки в полете фламинго. Поголовье чомг, умноженное на количество бакланов, ныряющих за протобатрахусами, есть точное расстояние до цели. Китамаэ никогда не обманывала старика, Топь любила блаженных.
Расстояние испугало Ёсиду. Слишком далеко, за сутки по болоту не добраться. И за двое. И за десять. Оставалось лишь одно…
* * *
Блокпосты Цуба-Сити охраняют ме́ха.
Андроидам нет дела до одинокого старца.
Ёсида швартует лодку возле торпедного катера, отдыхающего на ТО после дежурства в демилитари-зоне. Вживленный в рубку торпедоносца симбионт-сапиенс пытается заговорить с Ёсидой – мол, что вы думаете о поэзии: хокку, танка, рифмы всякие. Старик игнорирует болтовню, ему некогда думать – надо действовать. Симбионт плачется, что в любой момент его переключат в режим камикадзе, а героя даже выслушать не хотят. Это оскорбление! Он – торпедоносец, а не байдарка, он этого так не оставит, отомстит, пусть только старикашка выйдет в Топь!
Майор не обращает внимания на угрозы: молодо, зелено, остынет – отпустит…
Таможенник похож на краба, а Ёсида частенько ловит крабов и варит. Потому что вкусные. Жаль, этого нельзя сварить. И выбросить красную тушку в Топь.
– Нет денег. – Отставник разводит руками.
– В вашем возрасте – и ни единого ре? – удивляется таможенник.
– Именно.
Краб медлит, клешня мнет подбородок:
– Я могу согласиться на взятку жизнью. К примеру, э-э… два месяца?
– Три недели осталось. Но все не отдам. Два дня. Оформляем?
Краб кивает.
* * *
Перевозчик сам находит Ёсиду. Перевозчики чувствуют нужных людей, и подсказки Китамаэ тут ни при чем. Хозяева телепортов подошвами ботинок слушают сплетни асфальта и витрин бутиков, голорекламы рисуют для них портреты вероятных клиентов.
– Эй, старик, тебе нужна моя помощь?
– Да, нужна.
Перевозчик – бывший вояка, гражданин с расконтаченными извилинами. Ублюдки из Корпуса Запаса поимели его череп, впарив четкую установку «НЕ УБИВАТЬ!!!» Задумав прикоснуться к катане или плазмогану, перевозчик испытает невыносимую боль. Но у него на поясе висят два пистолета, древних, как Китамаэ. «Неужели с помощью этих игрушек можно обойти запрет? Надо бы и себе заиметь», – думает Ёсида и тут же вспоминает: поздно, что́ уж теперь.
Лицо перевозчика скрыто широкими полями шляпы. Отставной майор диктует ему координаты. Перевозчик зубами накусывает цифры на языковой клавиатуре, получает результат и оглашает вердикт:
– В пределах Китамаэ, много не возьму. Возьму все, что есть. Согласен?
– Да.
Телепорт подобен женскому органу. Хищная откровенность, гормоны и сочные выделения. Проглотит пассажира здесь, обязательно подавится и отрыгнет за тысячи ли от Цуба-Сити.
– Имущество?
– Дом в Китамаэ. Лодка.
– Дом не возьму. Хлопотно. Лодку слей на меня, с подтверждением… Ага, порядок. Где?
– Торпедный пирс. Ближайший.
– Энергомонстры есть?
– Откуда, что ты.
– Ой ли? Ну ладно, сам знаешь, чем грозит. Я пробил координаты: там болото кругом, даже блокпостов нет. Утонешь ведь.
– Утону, – равнодушно кивает старик, вытаскивая из-за пояса вакидзаси. – Тебе-то что?
Телепорт сожрет и металл, и пластик, и энергетическую плоть, но так уж принято – обнажаться в путь-дорожку. Прохлада мегаполиса щупает дряблое тело, скрытые видеокамеры любуются пересохшим мясом на хрупких костях.
– Прощай, старик.
– Живи, самурай.
Небытие и рождение.
Смерть там…
* * *
…И первый вздох здесь!
Даже Китамаэ другая. Странно наблюдать Топь однотонной, без изысков, бурой какой-то. И воздух… он отравлен испарениями: то тут, то там болотный газ прорывается сквозь месиво, недостойное называться очесом.
Грибы. Очень много грибов. Разных, причудливых, вырастающих в мгновение и тут же опадающих дымными облачками спор. Грибы везде, впереди и сзади, сегодня и послезавтра, в тумане и криках растревоженных птиц.
А еще здесь водятся иглобрюхи. Ёсида видел одного, плавающего белесым животом кверху. Так иглобрюхи заряжают аккумуляторы перед погружением в глубинные слои Топи, недоступные даже боевым амфибиям в полной выкладке.
Материализовавшись метрах в трех от зыбкой поверхности, старик рухнул в Топь. В грязь, в жижу, в огромную компостную яму. Он тонул, хватаясь за жир и мышцы Китамаэ, умоляя не губить раньше времени, ведь у него есть чуток запаса, с сыном бы встретиться, поздравить с возвращением, направить на верный Путь!..
Китамаэ вняла молитвам старика, остановив погружение у первого дна. До поверхности десятки метров мутной воды. Увязнув в иле и обессилив, Ёсида попросил у Топи кислорода, чтобы надуть стариковские легкие: дай, не скупись, закачай в живот и в волосы, под кожу и в кости.
И Топь вспенилась хлопьями-пузырями. Есть газ! Раздувшись, будто дирижабль, Ёсида всплыл. Медленно стравил излишки воздуха, оставив ровно столько, чтобы ходить по воде и не тонуть. Теперь для передвижения по Китамаэ майору не нужны антигравы и доспех. И лодка без надобности. Тело не простит старику надругательства, но… Умирать ему скоро, так чего об одышке думать?
Чутье вело старика к цели. Парня он заметил издалека. Ринулся, отталкиваясь кончиками пальцев от кожи Топи, будто не на встречу с отпрыском помчался, но, обвешанный гранатами, под киботанкетку прилечь захотел. Бурая жижа первого дна, обдуваемая сухим ветром, захрустела на торсе ломкой коркой с вкраплениями ряски. Ближе, ближе, ближе! Всего ничего уже – полшага. Здравствуй, сынок, как ты?! Хрипит горло, колотится сердечко, ломает ребра, лезет наружу.
Но что это?! Кто?!
Не Мура.
Но вибрации?! Подсказки Китамаэ?!
Не Мура.
Зря. Все зря. Потрачено время, жизнь попусту… Ёсида умрет, так и не повидав сына.
– Зачем ты здесь?! Сдохнуть захотел?! Кто ты?! Кто?! – Отставной майор в ярости: так обмануться в ожиданиях!
И парнишка ответил бы, позволь ему Китамаэ вырваться из цепких объятий. Но Топь решила: добыча, мое, не мешай, старик. Топь медленно засасывала юнца – лишь клок рыжих волос виднелся среди кувшинок, да пол-лица еще не тронула Топь. Бедолага едва дышал: через раз глотал отравленный испарениями воздух.
– Мм-м! Бры-м-м! П-пы-ымм! – пускал пузыри утопленник.
От него пахло страхом. Чужак потому что. Из Мидгарда пожаловал, из Мира ведьм явился, очень загрязнился.
Внезапная догадка озарила Ёсиду: вот кому достался талант Муры – чужаку! И талант сыновний вот-вот проглотит Китамаэ, и Ёсиду еще пригласит на ужин – вторым блюдом. Да только старику пучина не страшна, время его истекло.
– Ошибочка, значит. Ты здесь, а сын мой… Пошутила судьба над ветераном! – Корочка на лице Ёсиды, растрескавшись, осыпалась тонкими черепками.
Парнишка задергался. Видать, надышался болотного газа и теперь у него галлюцинации.
– Бры-м-м! Мм-м! П-пы-ымм?!
– Не место тебе в Китамаэ. Возвращайся откуда пришел. Пусть сын мой найдет тебя и отнимет свое по праву. Уходи! Топь отпустит, не сомневайся.
Старик зачерпнул ладонями жижу под ногами, омыл лицо, размазав по щекам и лбу вязкий перегной. Вот так: все решено. Баш на баш, око за око.
Оценив предложение, Китамаэ взволновалась, вспухла горбом, на вершину которого вытолкнула чужака, и резко просела, вернувшись в исходное состояние. На мгновение мальчишка завис в воздухе, смешно дрыгая конечностями, и – хлоп! – растворился призрачной дымкой, которую подхватил-развеял ветер.
– Иди! – вдогонку ветру крикнул Ёсида и провалился под очес.
Обмен состоялся.
Все честно.
* * *
– У шляпы есть предназначение. Даже два.
Первое и главное: прятать от взглядов лицо, иссеченное шрамами. Перевозчика колотит нервная дрожь, когда он думает о визите к пластическому хирургу. У перевозчика проблемы с мозгами. Впрочем, как у всех воинов, истративших ресурс на имперской службе.
Второе и стыдное: да просто нравится шляпа. А что? Солидная, как тигр в роще бамбука. Черная, будто ночь слепца. Поля опять же широкие, имидж и все такое. Ухода не требует, жрать не просит – сама впитывает выделения потовых желез, и довольна, и греет лысину, если холодно. А если жарко – охлаждает череп. Надо только поливать головной убор соком манго, подкармливать свежим мясом и овощными салатами. Иногда, нечасто. Шляпа – зверушка неприхотливая, эконом-класс, помесь электрического ската и целого коктейля генов…
Разговаривать с собой – последнее дело для буси, уволенного в запас. Такова жизнь: однажды наступает момент, когда уже нерентабельно латать твою плоть, и тебя… н-да, как говорится, благодарим за службу, счастливого Пути!
Разговоры с собой – верный признак безумия. Иное – петь в одиночестве. Это можно, это нормально…
Тихонечко бубня себе под нос, мужчина в черном кимоно брел к пирсу торпедоносцев, собираясь вступить во владение стариковским имуществом, прежде чем власти экспроприируют его на нужды Цуба-Сити. Делиться с муниципалитетом у перевозчика намерений не было. Бизнес и так зачах. Телепорт давно пора привить модиф-побегами с последними апгрейдами, витаминами нашпиговать по самый испражнитель, алюминиевой стружкой подкормить, систему на вирусы прогнать, форматнуть разок-другой запасные накопители, аренда к тому же…
Охрана пирса лениво направила лучи сканеров вслед перевозчику – от делать нечего, долг исполнен, порядок. За парнем не числилось криминала, просроченный платеж не в счет – у кого нет проблем с кредиторами?..
На пирсе суетились роботы-погрузчики. Царапая траками прорезиненное покрытие, таскали к единственному не ушедшему еще в Топь торпедному катеру длинные ящики, окрашенные в хаки. В полуметре от борта торпедоносца пульсировала цветами радуги голограмма-надпись «Икэ-но кои»[15]15
Икэ-но кои – карп, который живет в пруду (яп.).
[Закрыть], из-за которой катер выглядел чересчур празднично. На голове человека-симбионта, впечатанного затылком в рубку, животом – в силовое отделение, белела повязка-хатимаки, символ презрения к смерти, – похоже, кое-кто намеревался героически не вернуться с боевого дежурства.
– Хаяку! Быстрее! – дребезжал мегафон, дополняющий голосовые связки симбионта.
Перевозчик наклонился к лодке, что приютилась у борта «Икэ-но кои»:
– Здравствуй, милая. Ты теперь моя. Я – твой новый хозяин.
Лодка – строптивица! – подалась назад, насколько позволяли швартовые канаты, и плюнула в потенциального угонщика дождем отравленных шипов и заточенных раковин.
Шелест черной ткани, движения легки, реакция ого-го – бывший воин Сына Неба, отставной синоби-диверсант, не утратил навыков: тело изворачивалось в воздухе, растягивались сухожилия, хрустели позвонки. Здесь расширить, там сократить межмолекулярные пространства. Плевок в упор просто обязан был уничтожить перевозчика. Хватило бы одной царапины, чтобы отправить человека с пистолетами к праотцам. Но – жив. И не готов прощать подобные выпады в свой адрес: хлопки выстрелов испугали роботов-погрузчиков. Глупые дроиды уронили ящик, из которого выпала сигара-торпеда. Взрыватель ее был расписан под оскаленную морду с множеством зубов, на хвостовике – плавник. Остальное – черное с белым. Касатка, не иначе.
Стволы еще дымятся, а пистолеты уже пора спрятать в кобуры. Хорошего понемножку.
Тот, кто убивает без сомнений, должен быть готов и к собственной смерти – лодка получила серьезные ранения, борта ее корежила деформация. Пока она не оправилась от болевого шока, перевозчик вправил ключ ей в рот-замок и впрыснул под чешую инсталляцию нового софта. Лодка застонала, засучила ластами. Сплюнув в грязную воду за бортом, перевозчик перенастроил параметры доступа, зафиксировал изменения в правах хозяина и обязанностях псевдоразумного имущества.
Он максимально подчинил себе лодку.
– Ну что, красивая, поехали кататься?
Он был доволен собой. Почуяв его настрой, шляпа приступила к массажу темечка. Сломать что-нибудь или унизить кого всегда приятно. И самомнение поднимается. Теперь только выбраться за пределы охраняемого периметра – и уж там-то можно разгуляться всерьез…
– Поехали! Не спи!
Лодка ускорилась. Слева и справа по борту мелькали крохотные островки, которых было великое множество вблизи города-дзекаку. Новый софт прижился, лодка легко подчинялась малейшим мысленным приказам, отлично держалась на воде, прекрасно ломала очес. Спасибо старику, уважил подарком!
И тут взвыла сирена, хрипло залаял мегафон:
– Предъявите регистрационные файлы! Или будете уничтожены! Вы нарушили государственную границу Цуба-Сити!..
Границу? Перевозчик давно в демилитари-зоне. Да и с чего бы патрульному торпедоносцу проявлять интерес к простой лодке?.. Ба, да это же сосед по пирсу! В полуметре от борта болтается голограмма «Икэ-но кои». Есть такая песенка, детская, перевозчик помнит слова:
Дэтэкои дэтэкои икэ-но кои!
Соко-но мацумо-но сигэтта нака дэ
Тэ-но нару ото о китара кои![16]16
Иди к нам, иди к нам, карп, который живет в пруду! / Из густых водорослей на дне пруда / Выплывай, как только услышишь хлопки в ладоши! (яп.)
[Закрыть]
– …Нарушили… уничтожены!..
Мужчине в черном кимоно смешно: вместо того чтобы ускориться и с легкостью уйти от погони, – может ведь – лодка намертво вросла в очес. Ни с места! Ни вперед, ни назад! Ха-ха-ха!
Дэтэкои дэтэкои икэ-но кои!
Киси-но янаги-но сидарэта кагэ э
Нагэта якифу-га миэтара кои[17]17
Или к нам, иди к нам, карп, который живет в пруду! / К тени плакучей ивы, что растет на берегу / Подплывай, как только тебе бросят лакомство (яп).
[Закрыть].
Пули рикошетили от корпуса, не причиняя торпедоносцу вреда. По всему – быть перевозчику тем самым лакомством из дурацкой песни. Одарил старик от души: пользуйся, самурай, чужие деньки последние тебе во благо отольются…
Из рубки торпедоносца таращились на лодку полные ярости глаза.
– Умри!!! – Симбионт с таким остервенением направил на лодку свой катер, будто атаковал вражеский авианосец.
За миг до столкновения перевозчик замер в стойке тюдан-но камаэ. Нержавеющий редан[18]18
Редан – уступ на днище быстроходного судна, создающий подъемную силу, из-за которой судно начинает скользить по поверхности воды.
[Закрыть] рассек лодку надвое и впился в грудь пассажира. Перед смертью отставной буси взмахнул револьверами так, будто ударил одним мечом в котэ противника, а вторым – в голову. Лодка завизжала. Симбионт захохотал в мегафон. Вспышка! Грохот! От столкновения детонировали взрыватели торпед.
Бушующее пламя. Смерть.
А потом – лишь одинокие огоньки на поверхности очеса.
13. Торжище
Народу на берегу набилось столько, сколько соломинок в стогу. Едва все поместились на клочке суши у пенных волн. И это называется вик, грабительский поход в чужие земли, полный лишений и героических битв?! Эрик думал, что вик – это приплыть, высадиться, изрубить в капусту врагов, изнасиловать всех красоток и надругаться над святынями. А на самом деле… н-да… Зато, вернувшись домой, любой из бородачей расскажет, как ворвался он в пылающий гард, как разодрал в клочья юбку и вонзил «копье» меж раздвинутых ляжек. И добычу не только бабьей вырезкой взял, но и серебром, что от доли честной полагается. Разве что ярлу больше досталось, но на то он и ярл. Да-да, так и было, сеча и подвиг, достойный песен скальдов! Но жемчуга и янтаря в следующий раз надо больше захватить – хорошо уходят, от клиентов отбоя нет, с руками отрывают…
Короче говоря, стурманы привезли с собой поделки из кожи и камня, из моржовой кости и раковин. Разложили прямо на гальке медвежьи шубы и куртки, вышитые нитью, добытой в Мире Пряжи. Выставили бочки с рыбьим жиром. Раскинули на камнях пласты китового уса.
И началась торговля.
«Это столько, это дороже. А чего цена такая, ведь товар ваш – дрянь?! А не хочешь – не бери, все равно цены́ лучше нет отсюда и до края Мидгарда! Да ну, врешь ты все, вот пятно, вот дыра, половину дам, не больше. А не хочешь – не бери. Так ведь пятно?! А не хочешь…»
Шлюхи и воры, изможденные крестьяне и жены благородных мужей, замызганные дети и сгорбленные старухи – народ бродил меж наскоро сбитых прилавков, рассматривая товар и ругаясь с продавцами. Кто-то курил трубку, кто-то заворачивал в тонкую лепешку мелко нарубленное мясо и, чавкая, проливал на усы горячий жир. Молоденькие девушки, ни разу еще не расплетавшие косы, хихикали, поглядывая на мешок, покрывающий волосы Гель. На Эрика вообще внимания не обращали. Мальчишка, на что такой? Работать? Мал еще, а выкармливать себе накладнее. Изводи жратву год-два, а малец возьми и загнись от почесухи или поноса. Или строптивец окажется, колодник. Кому интересен желторотый щегол, так это любителям тех самых утех. И один такой любитель остановился в двух шагах от детишек, выставленных на продажу.
Лицо мужчина тщательно брил, на скуластых щеках и остром подбородке не обнаружилось и намека на щетину. Глаза и волосы его были черны, как безлунная ночь в закрытом погребе. Плащ мужчина носил чистый, будто не кутался в него на привалах, не подкладывал под голову и не расстилал на грязи скатеркой. Высокие сапоги – выше колен – блестели. И пахло от мужчины особенно, не по́том и свитграссом, а цветами, что ли.
– Товар? Детишки, говорю, твои? Продаешь или?.. – ощерился странный мужчина. Голос у него тоже был странным. Будто скуластому не выбивали зубов в драках, будто гниль не трогала его резцов: он совсем не шамкал и четко проговаривал слова.
– Товар, – ответил высокий бородач, скучающий с самого начала торжища. – Мои детишки, продаю. Недорого. Четыре по десять эре.
– За двоих? – лениво поинтересовался выбритый.
– Ха! За каждого!
На мгновение Эрику показалось, что странный мужчина рассмеется стурману в бороду, повернется и уйдет, но…
– Лады. Беру.
Стурман опешил: он никак не ожидал, что покупатель согласится так быстро. Стурман приготовился к яростному торгу за каждый эре.
– Э-э… Берешь?
– Беру.
– А. Ну да. О чем речь, конечно… – Бородач понял, что продешевил. Но Свистун задери, поздно идти в отказ, цена названа!
– Э-э н-нет-т, ув-а-аж-жаем-мые. Н-не с-с-пеш-шит-те с-с рас-счетом-м. М-мож-жет, я б-больш-ше-э п-предлож-жу? – Между рабами, стурманом и мужчиной в чистом плаще встал инквизитор.
Под его низко надвинутым капюшоном Эрик разглядел струпья прокаженного. Святой отец покупает рабов? Для этих самых утех?! Неслыханно! И то ни одного покупателя, а потом сразу два. Причем второй показался Эрику смутно знакомым. Видел его где-то? Или слыхал о жутком служителе культа?..
А тут еще в торг вмешалось третье лицо. И лицо это существенно повлияло на цену маленьких рабов:
– Полсотни эре за голову! Беру обоих!
Целый отряд остановился рядом – полтора десятка вооруженных всадников и телега, запряженная тройкой. В телеге сидела женщина с крохотной девочкой на руках. Два сокола закружили над воинами. Плюхнулся задом на гальку косматый палэсьмурт в ошейнике: мол, я ручной, на кого угодно не бросаюсь – задеру лишь по приказу хозяина. А где сам хозяин? Да вот же он – сотню эре за рабов предложил. Высокий, стройный, не привыкший к отказам. Под ним гарцевал единорог-призрак, черные молнии перетекали от морды к копытам зверя – призраку хотелось сорваться с места, ускакать вдаль, но его крепко держали умело сплетенные заклятия.
– Полсотни? – переспросил стурман.
– За каждого!
Стурман радостно хлопнул в ладоши:
– Продано!
– Э-э, не спеши, приятель, я не сказал последнего слова, – вмешался мужчина в плаще. – Поднимаю цену на десять эре за голову.
– Что?.. – обомлел стурман.
– По шестьдесят, приятель, по шестьдесят.
– Я согласен!
И тогда назвал свою цену инквизитор:
– С-семьд-десят-т-т.
– А?..
– С-свят-тая-а Церков-вь н-не-э с-с-скупит-тся-а н-на н-нуж-ж-жных-х раб-бов. С-семьд-десят-т-т, м-милейш-ш-ший, за м-мальч-чика и с-семьд-десят-т-т за д-дев-воч-чку. С-с т-ввое-ей с-сторон-ны вввернее б-было бы п-пожертвов-ва-ать н-на б-благо Церк-кв-ви, но т-так уж-ж-ж и б-быть – с-сто-о-о с-сорок за п-па-ару.
– Сто сорок?! – Стурман вцепился в свою спутанную бороду, сообразив уже, что цену можно поднять, а спешные ответы нынче в убыток. – Семьдесят за штуку… А что скажете вы, господин хороший? – обратился он к вельможе, восседавшему на призраке.
Единорог всхрапнул, выпустив из ноздрей дымные струи, окутавшие лицо наездника непроницаемой маской.
– Девяносто! – прохрипел вельможа.
Воины его заволновались, женщина вскрикнула:
– Бернарт, опомнись! За́мок! Долг! Бернарт, что ты делаешь?!
Заплакал ребенок в ее руках. Соколы как по команде ринулись вниз, найдя пристанище на плечах хозяина. Палэсьмурт поднялся на задние лапы и…
Тот, кого женщина назвала Бернартом, стек с седла мягко, красиво. Он склонился над Гель:
– Мы еще встретимся, девочка. Ты будешь моей, запомни! Только моей!
Сказав это, он вскочил в седло еще грациознее, чем покинул его, после чего отряд двинулся в путь, вскоре исчезнув из виду.
Стурман встревожился:
– Как же так? Девяносто ведь за штуку! Вернись, господин! Вернись!
– По сто – и хватит, – перебил продавца гладко выбритый мужчина и обратился к инквизитору: – Не гневи Проткнутого, святой отец, не завышай цену. Азарт не в почете среди сынов Господа нашего. Да и все равно я дам больше.
В ответ прокаженный сплюнул на гальку кровью. Бронзовый колокольчик, привязанный к поясу, резко звякнул, когда инквизитор пошел прочь.
Вот так Эрика и Гель продали за двести монет.
Детство закончилось.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.