Текст книги "Теории внимания"

Раздел первый. Дореволюционные учебники психологии

Наши понятия, в том числе и научные, складываются послойно и берутся из общения и общедоступной литературы. Лишь те, кто хотят изучить предмет углубленно, строят свои понятия с помощью полноценных исследований.

Самый простой способ составить себе представление о чем-то, это поглядеть его определение в словаре. Если хочешь знать лучше, открываешь учебник. Но учебники меняются, каждая новая культура что-то заимствует из предшествующей – иногда прямо, иногда воюя с ней. Все эти слои так или иначе накапливаются, и отражаются как в современных словарях, так и в современных учебниках.

Так было и с понятием внимания – те, кто пишут о нем сегодня, непроизвольно используют то, что было сказано предшественниками. Поэтому современных авторов часто вовсе не просто понять. Для этого нужно видеть, как складывались используемые ими понятия.

Психология появилась в России лишь в первой половине девятнадцатого века. За век своего существования русские мыслители создали не меньше десятка полноценных учебников психологии, о чем не лишним будет знать современному психологу. Не все эти учебники говорят о внимании. К примеру, его нет у Чистовича. Но для большинства внимание – предмет психологии и предмет исследования.

Советские авторы старались замалчивать вклад русских ученых в психологию, но часто были весьма зависимы от них.

В восемнадцатом и начале девятнадцатого века русские философы и психологи о внимании, насколько я могу судить, не задумывались. Упоминаний внимания нет ни у Галича, ни у Авсенева, ни у Голубинского или Карпова.

Первое его упоминание, в доступных мне работах появляется в 1848 году в «Психологии» Никифора Зубовского.

Зубовский посвящает вниманию один параграф в главе, называвшейся «Способы деятельности души». Уже одно это говорит, что внимание для него – способ или вид душевной деятельности. При этом нельзя забывать, что для Зубовского душа существует и понимается в том христианском значении, которое совпало с народным: душа – тонко вещественное тело, в котором мы переживаем смерть тели, то есть тела физического.

Сам параграф называется «Внимание как условие верного наблюдения и восприятия предметов внешними чувствами». Очевидно, что «внешние чувства» не могут относиться к видам душевной деятельности, поскольку это органы восприятия. Однако восприятие хоть и ведется с их помощью, но не является деятельностью органов чувств. Как и верное наблюдение. И наблюдать, и воспринимать должен хозяин органов.

Поэтому появляется возможность для вопроса: так внимание – это тоже деятельность души или же оно лишь условие восприятия и наблюдения? Я задаю этот вопрос потому, что исходное рассуждение Зубовского ставит внимание в такой ряд, что делает само его определение несколько сомнительным:

«Чтобы чувства восприняли и передали душе верный образ предмета внешнего, для того, кроме неповрежденности чувствительных органов, требуются следующие условия: 1) известное положение предмета в отношении к чувствительным органам; б) известное состояние его и в) внимание к нему души» (Зубовский. С. 69).

В сущности, он говорит: для того, чтобы восприятие предмета случилось, предмет должен быть доступен восприятию. И еще необходимо внимание. Выглядит так, как если бы внимание не было чем-то вполне самостоятельным, что и позволяет задаться вопросом, не есть ли внимание всего лишь условие восприятия?

Впрочем, вопрос этот, что называется, схоластический, то есть рассудочный. Он возможен, но не нужен. Жизненный опыт делает его излишним.

Внимание действительно необходимо для восприятия и наблюдения, как, к примеру, и разум. Однако то, что разум – необходимое условие наблюдения, не отнимает у разума собственного существования и не превращает его лишь в качество восприятия. Так и внимание – оно безусловно необходимо для восприятия и наблюдения, однако существует самостоятельно и может быть изучаемо.

Что же Зубовский считает вниманием?

«Внимание, то есть сосредоточение всей силы известной способности на одном предмете, еще более необходимо для правильного воспринятия предмета чувствами, чем два первых условия» (там же. С. 71).

Два первых условия, как вы видели, относятся к самому воспринимаемому предмету и никак не помогут в исследовании внимания. Существенно лишь то, что Зубовский первым назвал внимание сосредоточением. Но вот сосредоточением чего? Известной способности?

Понятно, что он имеет в виду нечто, вроде: той способности, с помощью которой мы в данный миг воспринимаем предмет чувствами. Что сие сложное выражение может значить? Восприятие в любом случае одно. О каких еще способностях может идти речь?

А именно о способностях органов восприятия – зрении, слухе, осязании, обонянии или даже «внутреннем чувстве». Для Зубовского внимание еще не относится к самой способности воспринимать, его мысль еще не поднялась на этот уровень обобщения. Однако если бы он был внимателен к собственным словам, то заметил бы, что противоречит сам себе:

«Одаренная способностью наблюдать и познавать предметы внешние, вещественные, душа наша может обращать взор свой и на самую себя и замечать явления, в ней происходящие. Сия способность души есть чувство внутреннее, названное так по той причине, что оно для наблюдения явлений не имеет нужды в чувственных органах, необходимых для чувства внешнего» (там же. С. 72).

Если внимание есть сосредоточение всей силы известной способности на воспринимаемом предмете, то наличие «внутреннего чувства», не имеющего органа, разрушает это определение. Орган восприятия либо есть нечто, имеющее помимо некой способности воспринимать еще и собственную силу для восприятия, либо он лишь предоставляет возможность для восприятия чему-то иному. Например, душе.

По крайней мере, пока речь идет об органах восприятия, мы можем говорить о том, что сосредоточиваем на воспринимаемом либо сам орган, точнее, его силу – например, сосредоточенно разглядывая, либо внимательно слушая, – либо о восприятии, которое идет сквозь этот орган. Последнее предпочтительнее, поскольку если мы воспринимаем нечто сложное, то используем сразу несколько органов восприятия.

К тому же любой орган восприятия – лишь прибор, машина, обладающая определенными механическими качествами. Условно говоря, глаз не может видеть лучше, чем заложено в его оптических возможностях. Но он не может видеть и хуже, если только нет внешних помех. Как бинокль не может работать ни хуже, ни лучше того, что в него заложено. И даже более: бинокль вообще не может видеть. Он лишь инструмент!

Так и все органы восприятия – лишь инструменты, и никакой силы «известной способности» у них тоже нет. Зато я могу использовать этот инструмент на полную, либо лишь частично. Кстати, лучше, чем заложено в его свойствах, я даже при всем внимании использовать орган не смогу, сколько бы ни сосредоточивал «его силу», точнее силу восприятия.

Получается, что «сосредоточение силы способности восприятия» в действительности есть сосредоточение силы восприятия. И восприятие оказывается неким орудием или способностью, стоящей за органами чувств, но во многом с ними схожей. И возникает вопрос: не есть ли это то же самое, что и «внутреннее чувство», описанное Зубовским?

Очевидность, что «внутреннее чувство» направлено внутрь, можно отбросить. Глаз тоже можно направлять в разных направлениях. Никто ведь по-настоящему не исследовал, что такое это «внутреннее чувство», то есть моя способность воспринимать нечто без помощи органов, в пространстве сознания, что значит в том пространстве, где хранятся идеальные сущности, которых, как нас учили, и нет совсем.

Если идеальных образов, то есть идей, нет как предметов, то их нет и как предметов восприятия. А они есть! И это каждый знает по своему опыту. Конечно, можно сказать, как полтора века делают наши физиологи, что образы – это идеальное отражение электрической активности мозга. Но тогда я либо вижу электрическую активность, либо эти отражения, отражаясь, превращаются в нечто вполне опредмеченное и обладающее самостоятельным бытием, что, кстати, очень похоже на действительность.

Мнение, что мы видим «электрическую активность», скорее всего, несостоятельно. Если уж мы ее видим в таком тонком виде, как слабые электрические токи мозга, и видим столь ярко и красочно, почему за десятки тысяч лет существования нашего вида эта способность не вышла наружу и не проявилась хоть у кого-то как способность видеть электрический ток?

Уж грубые токи, которые используются в быту, мы должны бы видеть гораздо легче, чем биоэлектричество мозга. Но мы вообще не видим электричество, пока оно не взрывается молнией. Про экстрасенсов я пока не говорю – если и есть такие, которые чуют электрический ток, им эта способность дается вовсе не по общему правилу. А общее правило таково: если уж мы постоянно воспринимаем электрические токи в мозге, то должны бы обладать этой способностью и в быту. Кто ярче, кто слабей, но должны бы!

Этого нет, и остается предположить, что образы, которые наполняют наше сознание, отнюдь не электрической природы, не разряды. Именно поэтому они и не исчезают, а хранятся долгие жизни, на что разряды явно неспособны.

Внутреннее чувство видит именно образы, как некие тонковещественные предметы, в которых воплотились изображения предметов внешних, когда-то воспринятых с помощью органов чувств, или же которые были созданы разумом с помощью воображения. Способно ли внутреннее чувство глядеть вовне?

Единственное возражение тоже рассудочно: вовне должно смотреть внешнее чувство! А откуда взялось внутреннее? Исключительно из самонаблюдения: иногда я застаю себя смотрящим внутрь своего сознания. А чаще – наблюдающим за внешними вещами. Так есть два «чувства» – внешнее или внутреннее – или есть один смотрящий? Который, кстати, никогда не может смотреть сразу и туда, и сюда. А это верный признак того, что «чувство» это не двойственно.

«Внутреннее чувство» и «внешнее чувство» – это лишь названия, но не имя. Есть, условно говоря, некое Восприятие, которое может воспринимать как с помощью органов восприятия, так и напрямую. Но слабость нашего самонаблюдения заставляет нас отождествлять его с работой тех или иных органов.

Однако, похоже, восприятие начинается после того, как работа органов произведена. Глаз видит гораздо больше того, что мы воспринимаем, как и ухо слышит больше того, что я избираю слышать. Глаз – прибор, инструмент, который постоянно отражает свет и тень. И это дело восприятия – выбрать из потока отраженного то, что даст мне необходимые знания о мире, в котором я избрал жить.

Восприятие начинается не в органах восприятия. Оно за ними, где-то внутри. И работает оно лишь в том случае, если внимание изберет для него предмет. Внимание, похоже, не просто условие восприятия, оно определяет, то есть ставит пределы, в которых восприятие происходит.

Напомню, что в 1876 году Сильвестр Гогоцкий выпускает «Философский словарь», в котором выделяет две строчки, чтобы дать определение вниманию. В отличие от Зубовского, Гогоцкий уже прекрасно видит, что внимание не может быть сосредоточенностью органов восприятия или их сил:

«Внимание есть сосредоточение нашего сознания на одном предмете с устранением от всех прочих».

Кроме него в это время о внимании, кажется, никто из наших философов или психологов не писал. Но в 1881году выходит огромная двухтомная «Психология» будущего ректора Санкт-Петербургского университета Михаила Ивановича Владиславлева (1840–1890). Последняя, седьмая, глава второго тома была отведена им вниманию, сознанию и самосознанию.

Надо напомнить, что в 1861 году, когда принималось решение о возрождении кафедр философии в российских университетах, Владиславлев вместе с Троицким были направлены в Европу, чтобы довести свое философское образование до нужного уровня. По возвращении Владиславлев писал о европейской философии и психологии, выказывая немалые познания, да и в этой главе ощущается, что он знает взгляды предшественников. К сожалению, по преимуществу иностранных.

Впрочем, Владиславлев был тем редким русским философом, который отдавал должное и своим соотечественникам. В частности, он с огромным уважением пишет и о Карпове, и о Кавелине. Правда, не в главе, посвященной вниманию. Этот предмет, очевидно, был для него сложным, и он в какой-то мере пытался высказать собственные соображения, в какой-то – опирался на английскую школу, которая, как вы помните, выводила внимание из воли.

Владиславлев идет в определении внимания от обратного:

«Что такое внимание?… Невнимание есть несосредоточенность души, и напротив, внимание к чему бы то ни было есть сосредоточение ее на известных впечатлениях или душевных состояниях» (Владиславлев. С. 546).

Итак, и Владиславлев тоже считает внимание неким сосредоточением, но не силы органа и не сознания, а души. Тут надо отметить, что для Владиславлева душа существовала, и когда он говорит о душе, он не просто использует словесный оборот. Хотя естествознание и психофизиология уже вовсю набирали силу в России, Владиславлев душу не предал.

Тем не менее выражение «внимание есть сосредоточенность души» крайне невнятно даже для человека, пытающегося представить себе именно душу. Хуже его только сказать, что внимание есть сосредоточенность человека на чем-либо. Оба ответа очевидны, но пусты в силу неопределенности. А значит, не могут считаться определениями.

В следующих строках Владиславлев уточняет свое высказывание:

«Внимательный зритель или слушатель сосредоточивается умственно на внутренних процессах, блюдет за чувством, стремлением, ходом мысли, за органическим процессом, о котором сведения получает через органическое ощущение, за способом своих действий, порядком их и т. д. Всякое духовное состояние, доступное сознанию, может быть предметом внимания» (там же).

Эта последняя глава, вообще, как бы не очень вписывается во всю ту стройную науку о психологии, которую создал Владиславлев. Она будто прилеплена к книге второпях, когда уже не было сил писать хорошо, но написать требовалось. Это чувствуется, даже когда просматриваешь оглавление. И в тексте ощущается та же сырость и недодуманность.

Если исходить из сказанного, то внимание – не просто сосредоточение души, а умственное сосредоточение. Но это значит, что это сосредоточение ума, а не души. Даже если ум – одна из способностей души, все же это разные предметы. Впрочем, приму это утверждение как уточнение и сужение предмета.

Тем не менее не понятно, почему речь идет лишь о сосредоточении ума на внутренних процессах, включая странный органический процесс, почему предметом внимания оказываются лишь духовные состояния. А это именно так, потому что в следующем абзаце Владиславлев утверждает:

«Сущность процесса внимания состоит в сосредоточении воли на том или другом духовном состоянии» (там же).

Нельзя считать, что Владиславлев просто оговорился или забыл про собственный опыт. Чуть ниже он говорит и о внешнем восприятии:

«Когда деятельность внешнего чувства направляется волею на известный предмет, так что субъект хочет видеть его или слушать и т. д., то и говорят, что человек слушает, смотрит со вниманием. Когда человек мыслит и хочет мыслить об известном предмете, сосредоточивая на процессе свою энергию, то о нем говорят, что он внимательно мыслит» (там же. С. 547).

Быть может, во времена Владиславлева так и говорили, но мне кажется, что он надумал этот пример. Как раз говорить-то так и не говорят, что не значит, что его наблюдение неверно. Говорят о сосредоточенности, о погруженности в мысль, но ведь это и есть направление внимания на то, что видится внутренним оком. По существу Владиславлев прав. Поэтому есть смысл попытаться понять его и в том, что он говорит о сосредоточении воли.

Само это высказывание противоречит двум предыдущим, в которых Владиславлев заявил, что внимание есть сосредоточение души, а затем – умственное сосредоточение. Возможно, под умственным он имел в виду некое «внутреннее сосредоточение», которое в действительности является сосредоточением воли? Но тогда естественно возникает вопрос, а что такое воля?

Для его английских учителей воля, точнее will, это гораздо больше желание, чем принуждающая сила или власть, каковой воля является для русского ученого благодаря христианскому выражению «все в воле божией». К счастью, Владиславлев посвятил воле целый раздел из нескольких глав. И начинает он его гораздо ближе к исходному английскому пониманию с желаний и хотений.

Русское научное понятие воли было, безусловно, заимствовано в английской философской психологии, но со временем утрачено как понимание желания и заменено на то, что звучит в выражении «сила воли». Владиславлев еще очень близок к первоисточникам этого понятия.

«Анализ состояний воли мы начинаем с самых простых ее обнаружений, каковы желания и хотения. Это суть простейшие акты ее, в которых обнаруживается практическая деятельность воли» (там же. С. 363–364).

Об этой ли воле он говорил, когда определял внимание как ее сосредоточение? Скорее всего, это разные понятия. Я не представляю, как сосредоточить желание. В конце главы о желаниях Владиславлев говорит, что есть и «более постоянные формы обнаружения» воли, «являющиеся в ней или оттого, что, часто определяясь в известном направлении, она приобретает навык и охоту действовать в одном направлении, или оттого, что они основываются на первоначальных данных в человеческой воле, составляющих ее природу» (там же. С. 368).

Что означает это мудреное выражение, понять непросто. Но очевидно, что воля не есть просто желания и хотения, поскольку все «формы обнаружения» являются в ней. Являться в ней, то есть в воле, можно лишь в том случае, если она существует как нечто вполне самостоятельное, из чего и рождаются все ее проявления. Кстати, к ним он тут же относит «привычки, влечения, наклонности, стремления в собственном смысле и страсти» (там же).

Сейчас бы подверженность страстям и многому из перечисленного, скорее, отнесли к безволию. Так что Владиславлев исходит и не из привычного нам понятия о воле. Он видит что-то свое. Во второй главе, посвященной «отношению воли к теоретической деятельности», появляется возможность понять, что, говоря о воле, он говорит о том, кто действует, кто волен действовать. Сейчас его назвали бы субъектом, что и проскальзывает у Владиславлева.

Он разбирает это на примере ощущений, памяти и рефлексии.

«Что касается прежде всего ощущений, то самый процесс их не подчинен воле: когда впечатление действует на нервную систему, то от произвола субъекта не зависит, получать или не получать ощущения…

Участие воли в деятельности ощущений может быть и более прямое. Когда мы желаем что-либо рассмотреть, мы смотрим на то внимательно, и, пока желание в нас есть, внимание неослабно продолжается: внимательно мы слушаем, обоняем, осязаем, вкушаем те вещи, с которыми хотим поближе ознакомиться.

Внимание при ощущениях есть собственно волевой элемент в них. Что же он прибавляет к ощущению? Он делает их более сознательными, то есть отчетливыми и ясными: что осталось бы незамеченным или казалось бы едва заметным, то под влиянием воли, или внимания, наблюдается более или менее отчетливо…» (там же. С. 393).

Это очень важное высказывание. В действительности в нем заложено совсем иное понимание внимания, чем утвердившееся в современной психологии. Вероятно, именно с этого места наука о внимании могла пойти иным путем.

Если вдуматься в сказанное, то очевидно, что воля в данном случае проявляется как желание – желание рассмотреть, расслышать, почувствовать, в общем, воспринять нечто или познать его. И пока желание есть, внимание делает воспринимаемое ярким и отчетливым.

Получается, что внимание есть способ проявления моего желания, желания того, кто действует, кто хозяин и телу, и душе, и всем их способностям. Вот и вся суть, если быть кратким. Но за этим – огромный путь и море исследований, которые не сделала психология. Десяток лет назад я был потрясен, когда попытался в научной библиотеке найти хоть что-то, написанное психологами о желаниях, и не нашел ни одной книги и ни одной статьи…

Такого раздела психологии после Владиславлева не существует! Почему? Ведь тема очевидно психологическая. Заговор умолчания?