Текст книги "«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году"

Как москвичи Воспитательный дом отстояли

Среди многих примеров самоотверженного поведения москвичей в оккупированной Первопрестольной хочется остановиться на одном из самых драматических.

Речь идет о защите Воспитательного дома, что и по сей день стоит на Москворецкой набережной.

Когда утром 2 сентября 1812 года генерал-губернатор Москвы Ростопчин в спешке покидал вверенный ему императором Александром I город, вместе с ним Москву оставили и чиновники губернаторской канцелярии, и полиция, и все, кто мог эвакуироваться. Кто же остался в Первопрестольной?

Тутолмин И.А.

Об этом узнаем из дневника князя Волконского: «Итак, 2-го город без полиции, наполнен мародерами, кои все начали грабить, разбили все кабаки и лавки, перепились пьяные, народ в отчаянии защищает себя, и повсюду начались грабительства от своих».[141]141
  Волконский Д.М. Указ. соч.


[Закрыть]

Одним из немногочисленных московских чиновников, оставшихся в такой тяжелой обстановке в городе был действительный тайный советник Иван Акинфиевич Тутолмин, главный надзиратель Императорского Московского Воспитательного дома.

Дом этот занимал целый квартал на Солянке между Свиньинским переулком и Солянским проездом. В то время адрес его был таков: «в Мясницкой части под нумером 1» или «на Солянке и на Набережной, в 1 квартале», или еще «близ Варварской площади».[142]142
  П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995. -С. 25–32.


[Закрыть]

История Воспитательного дома началась почти за полвека до описываемых нами событий – с манифеста императрицы Екатерины II от 1 сентября 1763 года об учреждении «Сиропитального дома»: «Объявляем всем и каждому. Призрение бедным и попечение о умножении полезных обществу жителей, суть две верховныя должности и добродетели каждаго Боголюбиваго владетеля. Мы, питая их в нашем сердце, восхотели конфирмовать ныне представленный нам генерал-поручиком Бецким проект с планом о построении и учреждении общим подаянием в Москве, как древней столице империи нашей, Воспитательного дома для приносимых детей с особливым гошпиталем сирым и неимущим родительницам… И тако мы сим, как оный с планом проект во всех его частях, так представленный нам об оном доклад, высочайше конфирмуя, определяем быть ему государственным учреждением..»[143]143
  Генеральный план Императорского воспитательного, для приносных детей, дома и Госпиталя для бедных родильниц в Москве, 1763–1767 гг. – СПб, 1889. – 77 с.


[Закрыть]

Упомянутый выше Иван Иванович Бецкой – личный секретарь государыни и президент Академии художеств, главный инициатор учреждения Воспитательного дома. Выдающийся общественный и государственный деятель своего времени, Бецкой разработал образовательную реформу в духе Просвещения, одними из пунктов которой были «Генеральное Учреждение о воспитании юношества обоего пола», а также «Генеральный план» Московского воспитательного дома, представленный им императрице в 1763 году.

По мысли Бецкого, молодое поколение каждого российского сословия должно было воспитываться в своих, закрытых, специально созданных для этого учебных заведениях. В 1764 году первым в России открылся Императорский Московский Воспитательный дом, созданный для подкидышей, внебрачных детей, сирот, а также детей из беднейших семей. При доме был и «особливый госпиталь» для «сирых и неимущих родительниц».

Здание нового (как для Москвы, так и для России) заведения на протяжении всего своего существования неоднократно достраивалось, став в итоге крупнейшим в Первопрестольной. По проекту предполагалось, что Воспитательный дом будет состоять из трех корпусов в форме каре, из которых в 18 веке успели возвести лишь два (архитектор К.И. Бланк). Проект предполагал возведение «громадного центрального пятиэтажного корпуса, так называемые корде-ложи, к концам которого должны были примыкать под прямым углом два строения квадратной формы высотой в пять этажей с внутренним двором посередине, а также множество связанных между собой маленьких служебных помещений».[144]144
  Лебедев В.И. Очерк деятельности Московского воспитательного дома (1764–1896 гг.) // Известия Московской Гор. Думы. – Вып. I, июль-август, 1898. – С. 1–65.


[Закрыть]

В девятнадцатом веке над дальнейшим расширением и оформлением дома работали лучшие зодчие России – М.Ф. Казаков, отец и сын Жилярди, Ю.М. Фельтон, А.Г. Григорьев, М.Д. Быковский. Достраивалось здание и в советское время (арх. И.И. Ловейко), правда, уже не для воспитательных нужд, а для учебных – и сегодня здесь находится Военная академия Ракетных войск стратегического назначения им. Петра Великого.

Воспитательный дом. Худ. Ф. Я. Алексеев. 1800 г.

А в другом здании (Опекунского совета), выходящем на Солянку, разместился президиум Российской академии медицинских наук.

Управлялся дом главным попечителем, ниже которого был Опекунский совет, которому, в свою очередь, и подчинялся главный надзиратель.

Итак, открытие такого богоугодного заведения в Москве стало важнейшим событием в жизни российского государства, ведь в Европе подобные учреждения существовали еще в семнадцатом веке.

Девизом дома стали слова «Себя не жалея, питает птенцов», имелась в виду изображенная на гербе богоугодного заведения птица пеликан, кормящая своих птенцов. А в 1767 году все российские губернии были извещены, что отныне Воспитательный дом готов к приему детей со всей империи.

В 1797 году новый самодержец Павел I значительно повысил статус Воспитательного дома, отдав его под ведомство своей венценосной супруги, императрицы Марии Федоровны, совсем не формально, а искренно и заинтересованно занимавшейся делами по воспитанию подкидышей и детей из бедного сословия.

По образцу московского Воспитательного дома открылись аналогичные учреждения и в других городах империи. Но и их не хватало, а потому немало беспризорных детей везли по-прежнему в Первопрестольную. С каждым годом росло число сирот, нашедших приют в московском Воспитательном доме, к 1812 году число их превысило сто тысяч!

Воспитательный дом. Вид со стороны Солянки. 1820-е гг.

Несмотря на заверения генерал-губернатора Ростопчина, до последнего дня августа 1812 года сообщавшего в своих афишках, что Москва сдана не будет, главный надзиратель Воспитательного дома Иван Тутолмин предпринял все меры к эвакуации детей из Воспитательного дома. Но много воспитанников вывезти из Москвы не удалось – всего лишь 333 человека эвакуировали в Казань.

В Воспитательном же доме оставалось почти в два раза больше детей. Согласно ведомости, представленной Тутолминым Наполеону, на 6 сентября в Воспитательном доме находилось грудных детей обоего пола 275 человек, от года до 12 лет здоровых – 207 и от года до 18 лет больных – 104 человека. Всего же в Воспитательном доме было 586 детей. Кроме того, в родильных «гошпиталях» Воспитательного дома было 30 беременных женщин, «родильниц» и вдов. А всего служащих, кормилиц, нянек и прочих насчитывалось 1125 человек.[145]145
  Материалы для истории Императорского московского воспитательного дома, изданные ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома 1 сентября 1863 г. Выпуск 1-й. – М., 1914.


[Закрыть]

Недостаток подвод, а самое главное, дефицит времени не позволил эвакуировать детей из Москвы. Не только Ростопчин, Кутузов, но и непосредственная начальница Тутолмина – вдовствующая императрица Мария Федоровна не давали ему возможности форсировать события. В секретном распоряжении Тутолмину Мария Федоровна велела детей «оставить до того момента, когда опасность не станет неизбежной».[146]146
  Земцов B.H. 1812 год. Пожар Москвы. – М., 2010.


[Закрыть]

Императрица также надеялась, что малолетних детей французы не тронут, поэтому их можно не эвакуировать «в надежде, что такое милосердное учреждение будет уважено неприятелем».[147]147
  Материалы для истории Императорского московского воспитательного дома, изданные ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома 1 сентября 1863 г. Выпуск 1-й. – М., 1914. – 261 с.


[Закрыть]

Интересно, что перед эвакуацией несколько старших воспитанников и служащих дома вступили в народное ополчение, причем по собственной инициативе. Шестнадцать подростков из домашних ремесленных и один из аптеки были определены в ополчение унтер-офицерами.[148]148
  Альбицкий В.Ю., Баранов А.А., Шер С.А. Императорский московский воспитательный дом: (1763–1813 – первые 50 лет в истории Научного центра здоровья детей РАМН). – М., 2009.


[Закрыть]

В период французской оккупации, благодаря Тутолмину, Воспитательный дом стал островком спасения в охваченной пожарами и мародерством Москве. Сюда стремились попасть те, кто бежал от французского насилия, пытался найти кров и стол, приют и лечение. Не только детей, но и немало взрослых москвичей сумел спасти скромный и честный патриот Иван Тутолмин и его товарищи:

«Не находя себя в безопасности, – отмечал Бестужев-Рюмин, – я рассудил также с семейством моим искать спасения в Воспитательном доме, и его превосходительство Иван Акинфьевич Тутолмин дал мне, по милости своей, в оном комнату, в которой я поместился».[149]149
  Бестужев-Рюмин А.Д. Указ. соч. С. 379


[Закрыть]

А вот что писал князь С.М. Голицын: «Ежедневно прибегали под кров его лица разных званий и состояний; ежедневно приводили туда детей осиротевших или разрозненных со своими родителями во всем общего смятения и пожара».[150]150
  Князь Сергей Михайлович Голицын. Воспоминания о пятидесятилетней службе его в звании почетного опекуна и председательствующего в московском опекунском совете. – М., 1859.


[Закрыть]

В общей сложности в Воспитательном доме нашли спасение более трех тысяч москвичей. Неудивительно, что многие выжившие в период французской оккупации всю оставшуюся жизнь добрым словом вспоминали Воспитательный дом и его начальника. А благодарить было за что, ведь если Дом являлся островком спасения, то Москва представляла собою море хаоса и царство Бахуса, в котором тонули и погибали несчастные москвичи.

К числу распоясавшихся любителей Бахуса присоединились и рабочие и караульщики Воспитательного дома, призванные охранять богоугодное заведение. Вместо того чтобы взять под защиту население дома, они принялись носить из близлежащих кабаков ведра с вином, о чем рассказывал сам Тутолмин: «Войска наши, вошедшие в Москву, кабаки разбили поблизости Воспитательного дома, народ мой перепился; куда ни сунься, все пьяно: караульщики, рабочие; мужчины и женщины натаскали вина ведрами, горшками и кувшинами; принужден в квартирах обыскивать; найдя, вино лил, а их бил и привел в некоторый порядок; а неприятель уже в город по всем улицам фланкирует и около Москвы цепь обводит».[151]151
  Щукин П.И. Московский воспитательный дом в 1812 г. // Русский архив. – 1900. – Кн. 3. – С. 457–475.


[Закрыть]

Так Иван Тутолмин и немногочисленные преданные ему сотрудники оказались один на один перед толпой распоясавшейся черни. В такой обстановке главный надзиратель Воспитательного дома принял единственное верное для того времени решение – скорее просить защиты у Наполеона. Тутолмин сам явился в Кремль и, обратившись к первому попавшемуся французскому генералу, изложил ему свою просьбу– взять под защиту Воспитательный дом и содержащихся в нем детей. Просьба возымела действие: вновь назначенный комендантом Москвы генерал Дюронель выделил Тутолмину целую дюжину жандармов во главе с офицером, которые немедля отправились на Солянку. Они быстро обосновались в Воспитательном доме, тем более что Тутолмин приказал накормить их по высшему разряду. А поесть изголодавшиеся по горячей пище гвардейцы императора любили, как отчитывался позднее Иван Акинфиевич, лишь за четыре дня своего постоя в Воспитательном доме взвод французов уплел продуктов более чем на 600 рублей!

Во время своего смелого визита в захваченный французами Кремль 2 сентября 1812 года, Тутолмин был не один. Поскольку вражеский язык он знал неважно, с собою в качестве переводчика Иван Акинфиевич прихватил и весьма способного юношу – Петра Христиани, будущего декабриста, а тогда четырнадцатилетнего отрока, отец которого Х.Х. Христиани служил экономом и вместе с Тутолминым отважно защищал Воспитательный дом. Вообще же у него было три сына, и все они вместе с отцом вели себя смело и бесстрашно, за что впоследствии удостоились монаршей благодарности.

В своем донесении от и ноября 1812 года императрице Марии Федоровне Тутолмин хвалил Христиани: «Не могу… я умолчать о трудах бывших при мне в смутное время… нашего эконома Христиани двух сыновей… Франца и Петра Христиани».[152]152
  Князь Сергей Михайлович Голицын. Воспоминания о пятидесятилетней службе его в звании почетного опекуна и председательствующего в московском опекунском совете. – М., 1859. – С. 12.


[Закрыть]

Правда, другие источники утверждают, что во время визита в захваченный французами Кремль вместе с Тутолминым был не кто иной, как зодчий Д.И. Жилярди, служивший архитектором при Воспитательном доме.[153]153
  Щукин П.И. Московский воспитательный дом в 1812 г. // Русский архив. -1900. – Кн. 3. – С. 458–459.


[Закрыть] (Он, кстати, и выстроил здание Опекунского совета Воспитательного дома, в котором нынче находится президиум РАМН.)

Французы взяли Дом под защиту, намереваясь устроить в его помещениях госпиталь для своих солдат и офицеров. 4 сентября в Воспитательный дом с целью осмотра его покоев и приспособлени я их под лазарет пожаловал сам господин Лессепс, выполнявший обязанности московского гражданского губернатора. Выше Лессепса в учрежденной Наполеоном московской администрации был только новый губернатор, назначенный Наполеоном маршал Мортье.

Воспитательный дом, Москва. 1883 г.

Итак, первая опасность – разграбление Воспитательного дома – была Тутолминым предотвращена. Но вскоре возникла опасность иного рода – Воспитательный дом мог погибнуть в результате пожара. Вот что рассказывал один из подчиненных Тутолмину людей, решивший сохранить свое имя под инициалами П.Ф.:

«В сей же день с половины дня в окружности помянутого дома обнялась почти вся Москва ужасным пламенем, казалось, что даже само небо пылало огнем; ужасный шум необычайного вихря, свист, стон и крик погибающего скота казало взору моему представления света!

Душа моя совершенно колебалась между страхом и надеждою; напоследок слезы облегчили грусть мою, все сие должно было видеть, но описать слабое перо мое не в состоянии. В первом часу ночи огонь со всех сторон стал приближаться, искры рассыпались по всему двору и воздуху; дом сей несколько раз загорался и при всяком разе загасали его чиновники, остававшие тут, сами они носили воду и предохраняли от малейшей опасности, даже малые дети, которые не в состоянии были носить воды, затаптывали ногами падающие искры. Все сие приписать должно неусыпному старанию г-на Тутолмина, который все сии шесть недель был почти безотлучно на дворе.

Вдруг зачинается большая суматоха, объявляют, что должно выходить; первый предмет взору представляются кормилицы с несчастными детьми, шум, вой и плач их разрывали душу мою на части.

К четвертому часу утра тщанием г-на Тутолмина дом сей был почти в безопасности, народ, живущий в нем, стал сбираться в свои места… Ветер порывистый весь день продолжался, пожары местами сызнова оказывались. На другой день со двора было сойти ни на шаг, везде грабили так, что снимали даже рубашки.

Пятого числа, в четверток, пожары везде продолжались, как равно и грабежи, везде слышны были неистовые поступки французов, чинимые ими в наших церквах, как то: вводили в оные лошадей, разграбливали ризы, обдирали образа, ставили их вверх ногами, раскидывали по полу и жгли их в кострах…

Шестого числа, в пятницу, Бог даровал небольшой дождь, который пожарам отчасти препятствовал».[154]154
  П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. – М., 1995. -С. 25–32.


[Закрыть]

Воспитательный дом оказался буквально в огненной блокаде. И ведь что поразительно – здание выходило одной своей стороной на набережную Москва-реки, вода – рядом, вот она: бери сколько хочешь. Не было лишь пожарных труб, которые вывезли из Москвы по приказу Ростопчина.

В Воспитательном доме каким-то чудом сохранилось несколько пожарных труб, видимо, единственных на всю Москву. Но и их не хватало, и тогда Тутолмин мобилизовал всех, кого только было можно на тушение огня, даже малолетних воспитанников:

«4-го сентября при сильном ветре окружен был дом наш со всех сторон горящими строениями и ужасным пламенем. Барки частью пустые, частью наполненные пшеницею и другим хлебом, стоявшие в Москве-реке под самым домом нашим, объяты были пламенем, а также и мука, и хлеб, выгруженные на берег и положенные в большие яруса. Между тем приняты были, однако ж, все меры для спасения дома нашего от пожара. Лабазы, выстроенные на берегу и наполненные мукою и хлебом, подвержены были великой опасности».[155]155
  Христиани X.X. Записка. //1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995. -С. 46–48.


[Закрыть]

Сам Иван Тутолмин принимал непосредственное участие в тушении пожара: «Окруженный со всех сторон пламенем, Воспитательный дом находился в большой опасности. Неоднократно загорались оконные рамы и косяки Дома, соседние заборы, и главный надзиратель со служащими гасили водой сыпавшиеся, как дождь, искры и тем самым спасли Воспитательный дом».[156]156
  Щукин П.И. Московский воспитательный дом в 1812 г. // Русский архив. -1900. – Кн. 3. – С. 458–459.


[Закрыть]

В борьбе с огненной стихией принимали участие уже упомянутые нами отец и сын Христиани, им удалось привести в порядок одну пожарную трубу:

«Мне с старшим сыном моим, одним из помощников моих, и другими добрыми людьми удалось потушить многие места, кои было загорелись. В это же время загорелся с одной стороны мост, находящийся при устье р. Яузы. Но как я туда уж и до сего отправил пожарную трубу, то и отстояли горящий мост с помощью многих посторонних людей, даже женщин и девок, кои с собственного движения стали носить воду. Ежели б сие не удалось, то достиг бы огонь дрова, лежавшие в множестве выше моста, и тогда бы невозможно было спасти с сей стороны большое наше окружное строение. Но пламя угрожало также сему строению со стороны улицы Солянки, куда мы все и бросились. Я с сыновьями и помощниками моими, а также и некоторые обыватели стали сламывать горящие заборы и деревянные домики и уносить дрова; без сей предосторожности огонь бы добрался до наших деревянных сараев, конюшней и погребов, и тогда бы невозможно было отстоять реченное большое строение. Но с помощью Всемогущего отвратили мы сие несчастие, в чем способствовал нам много расторопный и отважный наш пожарный начальник Бауермейстер, неоднократно подвергавшийся великой опасности».[157]157
  Христиани X.X. Указ. соч.


[Закрыть]

Тот самый четырнадцатилетний подросток, что исполнял обязанности переводчика при Тутолмине, Петр Христиани совершил героический поступок:

«Младший сын мой, – пишет его отец, – помогавший тушить пожар со стороны Солянки, удалился опять к реке. Вдруг заметили, что в 5-м этаже квадрата (имеется в виду Воспитательный дом – А.В.) в отделении, принадлежавшем кормилицам, загорелась деревянная решетка пред окном. Сын мой взбежал со всемозможною скоростью по лестницам, открыл горящее уже окно и столкнул на двор решетку, объятую пламенем. Сим решительным поступком отвратил он и сию опасность».[158]158
  Христиани X.X. Указ. соч.


[Закрыть]

Несмотря на то, что вспомогательные строения вокруг Воспитательного дома сгорели, как то: аптека, конюшни, домашняя кузница, само здание удалось отстоять. В последующие ночи служащие дома неотлучно охраняли дровяной склад, опасаясь его возгорания.

6 сентября, когда большая часть Москвы сгорела, в Кремль решил вернуться и Наполеон. В тот же день обозревая дымящиеся развалины, он не мог не обратить внимание на оставшийся целым и невредимым Воспитательный дом, героически спасенный его жителями от уничтожения. Как вспоминал секретарь-архивист императора, Фэн, Наполеон сказал другому своему помощнику: «Поезжайте и посмотрите от моего имени, что сталось с этими маленькими несчастными».[159]159
  Земцов B.H. 1812 год. Пожар Москвы. – М., 2010.


[Закрыть]

Этого помощника, секретаря-переводчика звали Делорн де Де-вилль. Он хорошо говорил по-русски и, как и упомянутый главный интендант Лессепс, бывал в России до войны и даже успел тогда познакомиться с Тутолминым, которого он охарактеризовал своему императору как весьма достойного человека.

Воспитательный дом в наши дни

Судя по записям Фэна, Тутолмин очень обрадовался Делорну:

«Защита вашего государя стала для нас милостью неба, и без защиты, которую ваш государь нам предоставил, не было бы надежды защитить наш дом от того, чтобы он не стал добычей грабежа и пожара».[160]160
  Земцов B.H. Указ. соч.


[Закрыть] Не меньший восторг вызвало его появление и у детей, дружной ватагой обступивших француза.

Собственно, Делорн приехал за Тутолминым, которого он затем повез в Кремль на встречу с самим императором Наполеоном. Встреча эта стала поистине исторической, поскольку иллюстрирует пример поисков мира с Александром I, предпринятых французским императором в сентябре 1812 года. Это стало второй ошибкой Наполеона. Самоуверенность императора не позволила ему понять загадочную русскую душу. Казалось бы, можно ли надеяться на мирные переговоры с противником, после того как он сжег свою древнюю столицу? Уже сам этот факт, выраженный в девизе «Так не доставайся ты не кому», служит своеобразным ответом агрессору. Русские не просто спалили Москву, они сожгли мосты к возможным мирным переговорам.

Наполеон принял Тутолмина в Кремле 7 сентября. Разговор продолжался почти полчаса, в течение которого говорил в основном Наполеон. О содержании их разговора мы можем судить как по письмам и донесениям самого Тутолмина (например, его письмо вдовствующей императрице Марии Федоровне от и ноября 1812 года, опубликованное в 1900 году в «Русском архиве», № 11), так и по воспоминаниям наполеоновского секретаря Фэна.

Войдя в кабинет, Тутолмин поклонился Наполеону, находившемуся в хорошем расположении духа, что продемонстрировала не совсем уместная шутка императора. Он спросил, боятся ли до сих пор сироты Воспитательного дома, что французы их съедят? В ответ Тутолмин изрек обязательные в таком случае слова благодарности в адрес императора за его заботу о детях, за выделенную охрану и т. д. Видимо, удовлетворившись ответом Тутолмина, Наполеон решил прочитать ему лекцию о том, что если бы «этот Ростопчин» не сжег Москву, то всем москвичам было бы сейчас также хорошо, как и населению Воспитательного дома.

Ростопчина Наполеон вспоминал не раз и не два в своем обличительном монологе, причем, самыми недобрыми словами. Могло даже сложиться впечатление, что поскольку Москва занята французами, то и в этом также виноват московский генерал-губернатор. «Донесите о том императору Александру!» – то ли попросил, то ли приказал Наполеон Тутолмину.

Наговорившись, напоследок (так решил Иван Акинфиевич) Наполеон спросил русского, не нужно ли ему чего еще. Набравшись храбрости, Тутолмин испросил разрешения написать в столицу о чудесном спасении Воспитательного дома. Император милостиво разрешил.

Затем, ознакомившись со списком детей, который захватил с собою Тутолмин, Наполеон вновь пошутил, сказав с улыбкой, что всех взрослых девиц-таки успели эвакуировать! (Действительно, детей старше 11 лет велела вывезти в Казань вдовствующая императрица Мария Федоровна, еще 22 августа давшая следующее указание: «Помышляя, что жизнь, честь, невинность и нравы их могут подвергнуться опасности, я почитаю необходимым удалить из Москвы всех воспитанниц свыше 11 лет и воспитанников свыше 12 лет»).[161]161
  Материалы для истории Императорского московского воспитательного дома, изданные ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома 1 сентября 1863 г. Выпуск 1-й. – М., 1914. – С. 242.


[Закрыть] Тутолмин не преминул пожаловаться и на оставшийся месячный запас продовольствия в Воспитательном доме.

Неизвестно, какую еще шутку отпустил бы Наполеон, если бы взгляд его не остановился на окне, откуда ему вновь показалась сгоревшая Москва. Император опять переключился на больную тему: «Несчастный! К бедствиям войны, и без того великим, он прибавил ужасный пожар, и сделал это своей рукой хладнокровно! Варвар! Разве не довольно было бросить бедных детей, над которыми он первый попечитель, и 20 тыс. раненых, которых русская армия доверила его заботам? Женщины, дети, старики, сироты, раненые – все были обречены на безжалостное уничтожение! И он считает, что он римлянин! Это дикий сумасшедший!» Нетрудно догадаться, что Наполеон вновь вспомнил о Ростопчине, дав ему такую объемную и эмоциональную характеристику.

Наконец, взяв себя в руки, Наполеон выдавил из себя то, ради чего он и позвал в Кремль Тутолмина: он выразил готовность к заключению мира с Александром I, которого, как оказалось, он очень любит и уважает. Тутолмин и призван был стать тем перекидным мостиком, по которому желание миролюбивого французского императора достигло бы ушей и глаз русского государя. Для чего Наполеон попросил Тутолмина немедля написать соответствующий рапорт своему царю.

По-своему описывает встречу Наполеона и Тутолмина князь Петр Шаликов: «Воспитательный Дом, благодаря деятельной и неусыпной попечительности его Начальника, был пощажен от грабительства и спасен от пожара. Наполеон захотел видеть сего достойного Начальника; приказал его к себе, встретил приветствиями на счет хорошо исполняемой им должности, спрашивал о состоянии Дома и наконец предложил вопрос, довольно затруднительный: «Кто зажег Москву, Русские или Французы?» – Прямодушный и смелый Начальник отвечал: жгли и Французы. «Неправда!» – сказал Наполеон с сердцем, – одни Русские», но удержал гнев свой, и расстался с Начальником».

Уже на следующий день Тутолмин такое письмо отправил и отвез в Кремль для ознакомления с его текстом французского императора. Долгими путями шел рапорт Тутолмина в столицу, но, в конце концов, достиг царского двора. Однако, ответа не удостоился – в переписку с Наполеоном Александр I вступать не пожелал.

А население Воспитательного дома все прибавлялось, но теперь уже не за счет москвичей, искавших под его крышей спасения и тепла, а посредством расквартирования там французских жандармов, коих для охраны дома прибыло три сотни человек. И ведь всех их надо было кормить и расселять! Тутолмину даже пришлось отдать жандармскому полковнику свою собственную квартиру. Жандармы, надо отдать им должное, исправно несли службу, ограждая Воспитательный дом от мародеров.

Однако, в еще большем количестве французы наводнили Воспитательный дом, когда в нем был устроен госпиталь для раненых и больных солдат и офицеров. И тогда возникла третья опасность: заразные французы могли вызвать эпидемию среди воспитанников и рожениц с грудными детьми. 10 сентября Тутолмин опять осмелился возражать, апеллируя к Наполеону:

«Всемилостивейший Государь! Ваше Императорское и Королевское Величество изволили удостоить невинных и несчастных детей Вашего покровительства. Я повергаюсь к стопам Вашим, прося о продолжении оного… и умоляю Ваше Величество не допустить того, чтобы заведение, основанное на человеколюбии и состоящее под Высочайшим покровительством, приведено было в расстройство… Я униженно прошу Ваше Величество повелеть поместить больных в большое окружное строение и корделожи, в которых находится теперь Ваша гвардия».[162]162
  Материалы для истории Императорского московского воспитательного дома, изданные ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома 1 сентября 1863 г. Выпуск 1-й. – М., 1914. – 261 с.


[Закрыть]

В общей сложности через устроенный таким образом в Воспитательном доме лазарет прошло более восьми тысяч французов. Соседство это не прошло даром для населения дома. У детей и служащих началось расстройство здоровья, болезни, повысилась смертность. А как же иначе может быть в условиях жуткой антисанитарии – ведь умерших оккупантов (всего за это время скончалось около двух тысяч французов) хоронили тут же, рядом, неподалеку от стены Китай-города, кое-как присыпая землей и известью.

Вскоре обнаружилась и большая потребность в муке и крупах, необходимых для кормления детей: «В доме сем хлеба оставалось уже очень мало, доходило почти терпеть голод, бедные питомцы питались только третьей долей своей порции; прочие ж живились одною вареною пшеницею. Благодарение Богу, что сие жестокое время случилось еще осенью, и можно было кое-как довольствоваться огородными овощами».[163]163
  П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995. -С. 25–32.


[Закрыть]

Тогда Тутолмин вновь был вынужден обратиться к помощи французов, выдавших Воспитательному дому 100 центнеров пшеницы и 20 центнеров круп. Но все это нужно было перемолоть, а мельниц в окрестностях Москвы почти не осталось. Как вспоминал эконом Х.Х. Христиани, с трудом удалось ему отыскать одну мельницу, на которую в сопровождении французских жандармов он и отправился. Поездка эта была сопряжена большими опасностями и риском для жизни, создаваемым, в первую очередь, мародерами.

Для питания детей необходимо было и молоко, которое могли дать коровы и козы. Рогатый скот тоже надо было защищать. Еще 31 августа, как писал Х.Х. Христиани, «многочисленный отряд казаков, приехав к нам на скотный двор, разорили совершенно и увезли невымолоченный овес и 8 тыс. пудов сена, которыми мы было запаслись. Опасаясь лишиться всего нашего скота, состоявшего из 51 коров и телят, приказал я с согласия его превосходительства г-на Тутолмина пригнать оной ночью на 1-й сентябрь в Москву; но козы наши, коих было 19, разбежались по полям, и их невозможно было спасти». Переживших галльское нашествие коров берегли, как сокровище.

Слава Богу, с наступлением октября французы засобирались домой. Напоследок Наполеон решил последовать примеру так ненавистного ему Ростопчина и окончательно спалить Москву. Перед служащими дома вновь возникла серьезная проблема сохранения здания:

«Седьмого числа октября горел Симонов монастырь, Петровский дворец, и видны были еще в нескольких местах вновь открывшиеся пожары…

10-й октябрь, в который день гнусные варвары приготовлялись выступить из городу, был один из ужаснейших для нас. Мы приняли всевозможные меры предосторожности на будущую ночь, и никто не помышлял о сне. Во весь сей день был ужасный пожар. Сначала зажгли большой питейный магазин. После обеда загорелся великолепный дворец в Кремле, потом военный Комиссариат и некоторые другие строения. Вечер был холоден, и дождь шел беспрестанно. На всех кровлях дома нашего расставлены были люди. Я занял место у задних наших ворот с довольным числом людей, потому что беспрестанно проезжали неприятельские разъезды. Около половины второго часа затмился огонь в Кремле, и в сие самое время взорвало часть Кремля на воздух с ужасным треском; в течение часа воспоследовало еще 4 таких же извержений, коими, однако ж, никого не повредило. Дом наш не понес также ни малейшего вреда, окроме того, что перетрескалось множество стекол», – вспоминал один из служащих дома.[164]164
  Христиани X.X. Указ. соч.


[Закрыть]

Последние дни перед бегством из Москвы оккупационные власти вели себя по отношению к Воспитательному дому весьма противоречиво. 5 октября (здесь и далее даты по старому стилю) французы попросили Тутолмина одолжить им хоть немного хлеба для армии. 6 октября караул жандармов и вовсе снялся с охраны Воспитательного дома, поспешив вдогонку за армией. Вместо этого 9 октября Лессепс распорядился, чтобы его солдаты, охранявшие французские лазареты в доме, взяли под караул и его население. В то же время Лессепс настойчиво просил Тутолмина принять у себя московских французов, т. е. тех, кто остался ждать Наполеона в оставленной русской армией Москве.

Не имея возможности забрать с собою и тяжелораненых и больных солдат, «губернатор, поставленный французским правительством, Лессепс, писал очень убедительное письмо к г-ну Тутолмину, дабы в случае прихода в Москву российских войск имел он попечение в рассуждении оставшихся в оной французских больных и раненых».[165]165
  П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. – М., 1995. -С. 25–32.


[Закрыть]

Занятно, что, уходя из дома, французские жандармы и караульные запирали свое имущество и напитки в шкафах, ставя при этом свои печати «с тем, что, ежели они чрез две недели не возвратятся, то предоставляли оными пользоваться кому угодно… Перед выходом своим французы уверяли, что они надеются непременно в скором времени опять возвратиться в Москву, но мы в сердцах своих отвечали им: да сохранит нас Бог от таковых доброжелательных гостей и, да приберет вас черт в преисподнюю, от лица земли русской!»[166]166
  Там же.


[Закрыть]

После того, как 10 октября последний французский караульный солдат покинул свой пост в Воспитательном доме («Ввечеру в девятом часу французский караул в Воспитательном доме был снят, почему нетрудно угадать было, что они из Москвы хотели бежать опрометью»[167]167
  П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. – М., 1995.


[Закрыть]), здание оставалось без охраны почти сутки.

Об обстановке в Москве в эти часы рассказывает служащий Воспитательного дома: «Десятого числа во весь день слышны были частые ружейные и пистолетные выстрелы, к вечеру пальба усилилась, причем были слышны и пушечные выстрелы, что продолжалось почти всю ночь. Наши казаки приезжали в предместья Москвы, выгоняли из больниц французских раненых, они кучами тащились в Воспитательный дом, а некоторых переносили на носилках, как в единственное убежище от предстоящей опасности».[168]168
  Там же.


[Закрыть]