Текст книги "От триумфа к катастрофе. Военно-политическое поражение Франции 1940 г. и его истоки"

И трудности в реализации программы перевооружения, и инертность армейского командования в вопросе военной доктрины, и конфликты между командованиями различных родов войск имели в конечном итоге общий корень – отсутствие эффективного механизма военно-гражданского взаимодействия. Политики и генералы все еще говорили на разных языках. У руля страны находились уже не левоцентристские партии, как в 1932–1933 гг. Жизненно необходимые армии бюджеты в ситуации начавшегося перевооружения потенциального противника теперь сокращали правоцентристские кабинеты, которые традиционно с пониманием относились к нуждам обороны. Речь, таким образом, шла не о столкновении партий по вопросу военного строительства, неоднократно имевшем имело место в прошлом. Происходил системный сбой на уровне механизма определения рисков, принятия решений и институционального взаимодействия гражданских властей и армии. За все второе полугодие 1935 г. Высокий военный комитет официально собирался лишь единожды. Неофициальные встречи министров, ответственных за оборону, и командующих родами войск проходили регулярно, однако без участия министра иностранных дел и главы правительства Лаваля, а также других представителей гражданской власти[527]527
  Catros S. Du Haut Comité Militaire au comité permanent de la défense nationale: les apories du dialogue politico-militaire en France (1935–1937) // Matériaux pour l’histoire de notre temps, 2013, no. 1–2, p. 47.


[Закрыть]. Все это приводило к углублению главного противоречия французской стратегии – несоответствию возможностей проецирования силы задачам национальной безопасности и поддержанию международных обязательств Парижа.

В начале 1936 г. Франция оказалась в самом сложном стратегическом положении за все послевоенные годы. Военное строительство в Германии больше не было скрытым процессом, о котором сообщали донесения разведки. Третий Рейх открыто создавал военно-воздушные силы, военно-морской флот и сухопутную армию, которая явно претендовала на статус одной из сильнейших в Европе. Темпы перевооружения французской армии не позволяли эффективно ответить на этот вызов. По данным Даладье, к моменту его возвращения в здание военного министерства на улице Сен-Доминик в качестве руководителя ведомства в июне 1936 г. выполнение программы переоснащения сухопутных сил находилось под вопросом. Новые образцы вооружения, производство которых стартовало еще в начале 1935 г., были представлены 450 мортирами фирмы «Брандт» калибром 60 и 81 мм, 1280 противотанковыми орудиями калибром 25 мм, 38 современными зенитными орудиями калибром 75 мм и 700 бронетранспортерами. Танков класса D и B имелось по 17 машин соответственно, новые танки R-35, H-35 и SOMUA все еще отсутствовали, равно как и современные образцы крупнокалиберной полевой, крепостной и противотанковой артиллерии[528]528
  Rapport fait au nom de la Commission. Vol. 1, p. 16.


[Закрыть].

Париж находился во внешнеполитической полуизоляции. Ни на итальянском, ни на советском направлении успехов не просматривалось. В ноябре 1935 г. в ответ на агрессию Италии против Эфиопии Лига Наций при поддержке Лондона и Парижа наложила на Рим экономические санкции. Проект франко-итальянского сближения был, таким образом, окончательно похоронен. В Москве усиливалось раздражение нежеланием французов доводить до конца дело с подписанным в мае пактом о взаимопомощи, который оставался без ратификации. Литвинов обоснованно подозревал Лаваля в желании использовать «советскую карту» в попытках добиться взаимопонимания с Германией[529]529
  Дюллен С. Сталин и его дипломаты: Советский Союз и Европа, 1930–1939 гг. М., 2009, p. 118.


[Закрыть]. Польша, формальный союзник Франции, по общему мнению, постепенно дрейфовала в сторону Германии. Как отмечал Фланден, «два диктаторских режима были очень похожи друг на друга в том, что касалось их методов и средств», и Варшава считала, что, ведя переговоры непосредственно с Берлином, добьется большего, чем действуя через Лигу Наций или при посредничестве Парижа и Лондона [530]530
  Rapport fait au nom de la Commission. Vol. 1, p. 137.


[Закрыть].

Отношения между Францией и Великобританией переживали не лучшие времена, несмотря на видимость единой линии в итало-эфиопском вопросе. Под давлением общественного мнения британское правительство заняло жесткую позицию в отношении Италии, однако параллельно пыталось избежать разрастания кризиса и искало возможность решения конфликта за счет удовлетворения требований Муссолини[531]531
  КапитоноваН. К., РомановаЕ. В. История внешней политики Великобритании, с. 359.


[Закрыть]. Картину неудач по всем фронтам дополнял разлад с ближайшим соседом, от которого непосредственно зависела безопасность Франции – Бельгией. Сохраняя военное соглашение с Парижем от 1920 г., Брюссель последовательно придерживался политики коллективной безопасности и являлся одним из гарантов статус-кво на Рейне в рамках Локарнских соглашений. Обострение международной обстановки в первой половине 1930-х гг. и очевидная невозможность урегулировать ее в рамках существовавших тогда международных институтов заставляли бельгийцев пересматривать свою политику. Постепенно «баланс сил смещался от союзников в Париже и Лондоне в сторону Берлина и Рима»[532]532
  Laurent P. H. The Reversal of Belgian Foreign Policy, 1936–1937 // The Review of Politics, 1969, vol. 31, no. 3, p. 371.


[Закрыть], и в качестве наилучшего способа обеспечения безопасности Брюссель начинал рассматривать строгий нейтралитет. Первый шаг в этом направлении он предпринял 6 марта 1936 г., денонсировав франко-бельгийский договор 1920 г.

Лаваль, продолжавший ту же политику балансирования в рамках модели коллективной безопасности, что и его предшественники, оказался в весьма затруднительном положении. В попытке выйти из него в декабре он пошел на секретное соглашение с британским правительством, которое предполагало передачу Италии двух третей территории Эфиопии и превращение остальной части страны в фактический протекторат в обмен на прекращение военных действий[533]533
  Duroselle J.-B. La Décadence, p. 151.


[Закрыть]. Однако информация о так называемом плане Лаваля-Хора просочилась в печать и стала достоянием общественности. Спровоцированный ею скандал заставил председателя Совета министров в январе 1936 г. уйти в отставку, однако последствия итало-эфиопского кризиса для международного положения страны оказались куда более серьезными. По авторитету Лиги Наций, на которую по-прежнему ориентировалась французская внешняя политика, был нанесен мощный удар. Организация продемонстрировала свое бессилие перед лицом опасного вызова мировой безопасности, и случилось это во многом по вине самой Франции. СССР получил дополнительные основания сомневаться в правильности того курса на сближение с Парижем, который он выбрал годом ранее. После всех маневров вокруг проблемы «умиротворения» Муссолини еще больше вырос груз недоверия во франко-британских отношениях. «Фронт Стрезы», и без того существовавший в основном на бумаге, отошел в прошлое. Но главное: проступали очевидные признаки того, что Германия собирается воспользоваться хаотизацией международной обстановки и сделать очередной ход с целью ревизии Версальского мирного договора.

С начала 1930-х гг. Генштаб сухопутных сил и МИД Франции допускали возможность нарушения Германией демилитаризованного статуса Рейнской зоны и ликвидации, таким образом, последнего зримого свидетельства ее поражения в 1918 г. В марте 1935 г. Высокий военный комитет признал, что это произойдет в ближайшее время, если не юридически, то фактически. В апреле в беседе с генералами военный министр Морэн назвал Германию сильнейшей военной державой Европы и отметил, что Локарнские договоры фактически уже утратили свою силу[534]534
  Schuker S. A. France and the Remilitarization of the Rhineland, 1936 // French Historical Studies, 1986, vol. 14, no. 3, p. 322.


[Закрыть]. Летом 1935 г. сведения о ближайших намерениях Гитлера поступали в Париж сразу из нескольких источников. По информации военного атташе в Берлине генерала Г. Ренондо, ремилитаризация Рейнской зоны являлась неизбежностью, которая произойдет тогда, когда сложатся соответствующие международные условия. В конце 1935 г. он предупреждал, что разногласия между Францией, Италией и Великобританией создают именно такую обстановку. При этом Ренондо верно прогнозировал, что поводом для занятия Рейнской области может стать ратификация Францией пакта о взаимопомощи с СССР [535]535
  Jackson P. France and the Nazi Menace, p. 170.


[Закрыть].

21 октября Второе бюро Генерального штаба армии направило в МИД следующую информацию: «Принимая во внимание ту скорость, с которой реализуется германская программа перевооружения от 16 марта, статус Рейнской области может быть изменен до осени 1936 г. или позже». 26 декабря появились сведения о том, что гражданская администрация Рейнской области подготавливает помещения для размещения воинских контингентов[536]536
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 195.


[Закрыть]. Перед самой германской акцией, в начале марта 1936 г. разведка предупреждала, что части Вермахта намеревались удерживать позиции при попытках силой выдворить их за пределы Рейнской зоны[537]537
  GauchéM. Le deuxième bureau au travail, p. 41–45.


[Закрыть]. Гамелен впоследствии признавал, что Берлин воспользовался и внутриполитическим фоном, сложившимся во Франции в начале 1936 г. – «агонией правительства Лаваля, формированием переходного кабинета в ожидании всеобщих выборов, которые всегда являются временем неопределенности, неблагоприятным для принятия сложных решений»[538]538
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 193.


[Закрыть].

Вторжение немцев в Рейнскую зону, таким образом, не было неожиданным ни для французских военных, ни для политиков. Однако, передавая в правительство точные сведения о намерениях Гитлера, Генштаб серьезно преувеличивал те силы, которые тот собирался применить. В феврале 1936 г. разведка оценивала численность германской армии в 24 пехотные, три бронетанковые, две кавалерийские дивизии и одну горнострелковую бригаду – всего 500 000 человек. К этой цифре, в целом адекватно отражавшей реальное положение дел, добавляли 30 000 полицейских, служивших непосредственно в Рейнской области, 40 000 бойцов СС и 200 000 человек, числившихся в рядах Имперской службы труда. Второе бюро оговаривало, что далеко не все парамилитарные формирования являлись эффективной военной силой, и указывало на то, что бронетанковые части Вермахта пока не представляли собой серьезной опасности. Однако Гамелен в записке для Высокого военного комитета от 28 января пересказывал данные разведки без всяких оговорок, оценивая германский потенциал по самому высокому уровню и занижая силу французской армии[539]539
  Jackson P. France and the Nazi Menace, p. 172.


[Закрыть].

Двойственная позиция армейского командования, которое, с одной стороны, предупреждало политиков об угрозе со стороны Германии на Рейне, а с другой – создавало у них представление о невозможности парировать германские действия силой, отражает тот тупик, в котором в начале 1936 г. находилась французская стратегия. Несмотря на ясные сообщения разведки, никто в правительстве вплоть до самой германской акции не разработал четкого плана ответных действий. Министр иностранных дел Фланден в январе зондировал Лондон по вопросу о возможных шагах Великобритании, однако премьер-министр С. Болдуин уклонился от ответа[540]540
  Rapport fait au nom de la Commission. Vol. 1, p. 138.


[Закрыть]. На поддержку со стороны других гарантов Локарнских соглашений, Италии и Бельгии, рассчитывать не приходилось: Франция могла положиться лишь на себя. Однако 27 февраля на заседании правительства военный министр Морэн заявил, что в своем нынешнем положении перед лицом германского вторжения в Рейнскую зону французская армия в состоянии действовать лишь от обороны. Для обеспечения возможности наступления, подчеркивал он, потребуется призвать резервистов, обеспечить защиту границы за счет контингентов крепостных войск и пограничной стражи и начать мобилизацию промышленности. «С точки зрения тех возможностей, которые нам давали наши силы мирного времени, я был совершенно согласен с министром»[541]541
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 199.


[Закрыть], – признавал Гамелен.

Когда 7 марта 1936 г. германские войска общей численностью 30 000 вошли в Рейнскую зону, Франция ни в политическом, ни в военном плане не была готова к этому. На состоявшемся в тот же день заседании правительство приняло решение, которое отражало колебания французского руководства. Париж апеллировал к Совету Лиги Наций по поводу нарушения Рейнского гарантийного пакта, но в то время Гамелен получил приказ готовить мероприятия по прикрытию границы с целью возможного развертывания воинского контингента. Так как рассчитывать на активную поддержку мирового сообщества было сложно, в Париже на первых порах всерьез рассматривали возможность односторонних действий. 8 марта Фланден предлагал мобилизовать два армейских корпуса и «вышвырнуть бошей обратно за Рейн»[542]542
  Цит. по: Réau E. du. Gouvernement, haut commandement et politique de défense: les choix français des années trente // O. Forcade, E. Duhamel, P. Vial (dir.). Militaires en république, 1870–1962, p. 75.


[Закрыть].

Министры правительства Альбера Сарро, 15 апреля 1936 г.

Слева направо: Пьер-Этьен Фланден, Жозеф Поль-Бонкур, Альбер Сарро. Источник: Wikimedia Commons

Позиция командования сухопутных сил в этой ситуации приобретала особое значение, однако оно не спешило брать на себя ответственность. В ходе встречи узкого круга военно-политического руководства страны у председателя Совета министров А. Сарро на слова Поль-Бонкура, занимавшего тогда пост постоянного представителя Франции при Лиге Наций, о том, что он надеется как можно скорее увидеть французские войска в Майнце, Гамелен ответил: «Это совсем другое дело. Я не прошу большего. Дайте мне необходимые средства. В нынешних условиях [в случае военного конфликта – авт.] мы имели бы преимущество, но если война станет затяжной, то обязательно скажется численное превосходство и промышленная мощь нашего противника»[543]543
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 201.


[Закрыть].

По словам генерала Швейсгута, Гамелен пытался воспрепятствовать принятию политиками «безумных» решений. Он утверждал, что французская операция в Рейнской зоне приведет к полномасштабной войне, и для ее развертывания ему необходимо официальное решение о проведении мобилизации[544]544
  Documents diplomatiques français, 1932–1939. 2-e série (1936–1939. T. 1. Paris, 1963, p. 444.


[Закрыть]. В переданной через Морэна в правительство записке он вновь значительно завышал численность германских войск, перешедших через Рейн. Главнокомандующий оценивал их в 295 000 человек, объединенных в 21–22 дивизии, в то время как в донесении Второго бюро от 11 марта говорилось о максимальной цифре в 60 000. Военные предупреждали, что операция не ограничится боями местного значения и наверняка выльется в противостояние с основными силами Вермахта, что потребует всеобщей мобилизации. Германские войска могли начать наступление через Бельгию, а Люфтваффе, как отмечало командование авиации, – подвергнуть бомбардировкам Париж[545]545
  Gamelin M. Servir. Vol.2, p. 208–210.


[Закрыть]. Позиция военных стала одним из ключевых факторов, повлиявших на поведение политиков. 11 мая Фландену было поручено обсудить с Форин Офисом возможные совместные ответные действия Франции и Великобритании, но речи о военном решении уже не шло[546]546
  Duroselle J.-B. La Décadence, p. 172–173.


[Закрыть].

Действия Гамелена объяснялись тем видением стратегического положения Франции, которое сложилось у него к началу 1936 г. Ремилитаризация Рейнской зоны серьезно ослабляла ее позиции. Реализовались худшие ожидания маршала Фоша: Германия снова контролировала стратегический плацдарм на левом берегу Рейна. Развитие военной инфраструктуры и железных дорог в Рейнской области, строительство там укреплений и аэродромов значительно расширяло ее возможности. Она могла, с одной стороны, планировать наступательные операции против Франции и Бельгии, а с другой – чувствовать себя защищенной от возможного удара с запада. Западногерманский индустриальный район, то, что советские дипломаты впоследствии назовут «рурско-вестфальской кочегаркой» Пруссии[547]547
  СССР и германский вопрос. 1941–1949 гг. Документы из Архива внешней политики Российской Федерации в 4 тт. Т. 1: 22 июня 1941 – 8 мая 1945 г. М., 1996, с. 309.


[Закрыть], находился теперь под защитой Вермахта. Франция же фактически утрачивала военные возможности эффективно поддержать своих союзников в Центральной и Восточной Европе[548]548
  Schuker S. A. France and the Remilitarization of the Rhineland, 1936, p. 303.


[Закрыть]. Гамелен отдавал себе в этом отчет, но считал, что французская армия не могла эффективно предотвратить ремилитаризацию Рейнской области.

Реформы 1927–1928 гг. лишили ее возможности предпринимать активные действия без увеличения дивизий до штатов военного времени. Части постоянной готовности могли лишь занять оборону на «линии Мажино» для прикрытия мобилизации, но на большее их потенциала явно не хватало. К началу 1936 г. ситуация существенно не изменилась, несмотря на принятие годом ранее закона о двухлетнем сроке службы по призыву. Ее могло бы исправить создание специальных мобильных механизированных подразделений, укомплектованных профессиональными военными, то есть то, о чем в 1934 г. писал де Голль. Этот авангард можно было использовать для немедленного ответа на действия Германии без объявления мобилизации, но Гамелен в своих мемуарах ставил подобный сценарий под вопрос: «Имелась ли у нас техническая возможность полностью укомплектовать такой бронетанковый корпус?… Соединений подобного типа, которые мы смогли бы вывести в поле, оказалось бы недостаточно для того, чтобы преодолеть фронт, созданный немцами»[549]549
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 214.


[Закрыть].

Он считал активное противодействие германской акции в Рейнской зоне теми силами, которыми располагала французская армия, авантюрой. В то же время командование не хотело создавать у политиков впечатления, что сухопутные силы не были готовы к противодействию потенциальному агрессору, и тем самым брать на себя ответственность за внешнеполитическое поражение[550]550
  Jackson P. France and the Nazi Menace, p. 172.


[Закрыть]. Этим объясняются те сложные маневры, которые Гамелен вел в конце 1935 – начале 1936 гг., завышая германские силы вторжения, занижая французские ответные возможности, и неизменно утверждая: «Мы ни на секунду не колебались перед перспективой войны. Но если бы она разразилась, нам потребовались бы необходимые средства ее ведения, чтобы избежать риска поражения в самом начале»[551]551
  Gamelin M. Servir. Vol. 2, p. 213.


[Закрыть].

Не видя ясной линии поведения правительства, Гамелен предпочитал не рисковать. Париж продолжал колебаться между очевидной необходимостью взять решение вопроса национальной обороны в свои руки и приверженностью политике коллективной безопасности. В конечном итоге, хотя ремилитаризация Рейнской области и ослабляла стратегические позиции Франции, она не влекла за собой прямой опасности германского нападения. Масштаб угрозы не был настолько велик, чтобы полностью поменять целеполагание таких людей, как Поль-Бонкур или Фланден, которые говорили о возможности симметричного ответа немцам, но быстро пересматривали мнение в ходе переговоров в Лондоне или Женеве. Решение вопросов войны и мира находилось в ведении политиков, но точку невозврата они прошли, вероятно, в 1932–1933 гг., согласившись на равенство в вооружениях с Германией и оставшись в рамках модели коллективной безопасности после того, как Гитлер открыто порвал с ней, выйдя из Лиги Наций.

В марте 1936 г. механизм военно-гражданского взаимодействия фактически уже не функционировал. Политическое руководство, которое должно было формулировать стратегический курс и, следовательно, ставить задачи перед военными, само спрашивало у Гамелена, что армия может предпринять в складывавшихся обстоятельствах. Генералитет колебался между пониманием важности Рейнского рубежа, признанием неизбежности конфликта с Германией по поводу его судьбы и осознанием недостаточности тех сил, которые имелись в распоряжении французской армии. Вкупе с внутриполитической нестабильностью на фоне экономического кризиса, приближавшимися выборами, которые обещали стать одними из самых напряженных в истории Третьей республики, ситуация практически исключала военный ответ Франции на германский вызов. Как главнокомандующий Гамелен мог даже вопреки принятым военным планам направить против Вермахта дивизии прикрытия границы[552]552
  Dutailly H. Une puissance militaire illusoire, 1930–1939, p. 354.


[Закрыть]. Но без санкции руководства страны это означало принять на себя политическую ответственность. К подобным волевым решениям генерал со всем его опытом отношений с власть предержащими был не готов.

Ремилитаризация Рейнской зоны с этой точки зрения действительно являлась «надуманным кризисом с предсказуемым исходом»[553]553
  Schuker S. A. France and the Remilitarization of the Rhineland, 1936, p. 338.


[Закрыть]. 19 марта после трудных переговоров Франция, Великобритания и Бельгия выработали и представили Германии свои условия урегулирования конфликта. Третьему Рейху предлагалось отказаться от отправки новых контингентов в Рейнскую область, не сооружать там укреплений и выделить идущую вдоль границы полосу территории глубиной 20 км в качестве новой демилитаризованной зоны, где могли бы разместиться международные войска. Ввиду того, что формальным предлогом для германской акции стала ратификация Палатой депутатов французского парламента франко-советского пакта о взаимопомощи, который Гитлер считал юридически несовместимым с Локарнскими соглашениями, среди условий фигурировало согласие Лондона и Парижа на передачу договора для рассмотрения Международного суда в Гааге.

Таким образом, с признанием контроля Германией над Рейнской областью фактически ликвидировались как последние ограничения Версальского договора, так и ключевые положения, согласованные в 1925 г. в Локарно. Идя навстречу обеспокоенным ситуацией французам, британцы согласились на проведение военных консультаций между генеральными штабами двух стран, которые, впрочем, не имели никакого обязующего характера[554]554
  Steiner Z. The Triumph of the Dark, p. 149.


[Закрыть]. Гитлер отклонил предложенные ему условия, заявив, «что он не подчинится никакому диктату и что немецкий суверенитет восстанавливается не для того, чтобы тут же позволить его ограничить или аннулировать»[555]555
  Фест И. Гитлер. Биография. Триумф и падение в бездну. М., 2009, с. 182.


[Закрыть]. Париж, понимая, что вернуть прежний статус-кво на Рейне не получится, потребовал от Лондона, инициировавшего переговоры с Берлином, компенсации в виде военных гарантий безопасности территории Франции и обязательств в отношении французских союзников в Центральной и Восточной Европе, но получил ожидаемый отказ.

Политика «в духе Локарно» окончательно канула в Лету. Противоречивые попытки французских правительств вдохнуть в нее жизнь уже после того, как она фактически потеряла смысл, имели плачевные результаты. Проект сближения с Италией провалился, и в 1936 г. Муссолини взял курс на сотрудничество с Германией, который в 1939 г. приведет к заключению военно-политического союза между двумя странами[556]556
  Белоусов Л. С. Муссолини, с. 222–223.


[Закрыть]. Советское руководство было неприятно удивлено тем, что в своих попытках усадить Гитлера за стол переговоров французы поставили под вопрос пакт о взаимопомощи между двумя странами. В Москве чем дальше, тем больше убеждались в слабости Франции и ненадежности подписанных с ней договоров[557]557
  Дюллен С. Сталин и его дипломаты, с. 119.


[Закрыть]. Ремилитаризация Рейнской области укрепила Бельгию в ее стремлении к нейтралитету. В октябре 1936 г. король Леопольд III объявил о том, что его страна отказывается от заключения военных союзов и будет проводить политику исключительно в собственных интересах[558]558
  Хорошева А. О. Бельгия и Версальский мир: от нейтралитета к политике независимости // А. А. Богдашкин (ред.). Итоги и последствия Первой мировой войны: взгляд через столетие: сборник статей Всероссийской научно-теоретической конференции (г. Воронеж, 16–17 мая 2018 г.). Воронеж, 2018, с. 193–194; Laurent P. H. The Reversal of Belgian Foreign Policy, p. 370.


[Закрыть]. В декабре Брюссель официально вышел из Локарнских соглашений.

Франция, таким образом, утратила последние возможности для обеспечения своих международных позиций и во внешнеполитических вопросах попала в опасную зависимость от Великобритании. Гамелен считал, что в подобной ситуации не оставалось ничего лучше, как направить все ресурсы на восстановление военной мощи страны. Еще в марте он пытался убедить в этом политическое руководство, понимая, что оно начнет действовать, лишь столкнувшись с очевидной угрозой, как это случилось годом раньше после объявления Третьим Рейхом о создании полноценных вооруженных сил. Такую же позицию занимало и командование авиации. 4 апреля начальник Генерального штаба ВВС Б. Пюжо отмечал, что Франция все еще сохраняла небольшое преимущество в воздухе над Германией, но это разрыв быстро сокращался. «План I» не оправдал возложенных на него ожиданий. Для форсированного наращивания авиации стране требовались новые ресурсы. Однако внутриполитические события, казалось, поставили эти планы под угрозу. В мае 1936 г. на парламентских выборах верх одержала коалиция Народного фронта в составе партии радикалов, СФИО и ФКП. У власти вновь оказались левые, которые традиционно выступали против наращивания вооруженных сил. Военным предстояло вновь начинать тяжелый диалог с политиками.