Текст книги "От триумфа к катастрофе. Военно-политическое поражение Франции 1940 г. и его истоки"

Во второй половине 1930-х гг. после неблагоприятных для Франции изменений международной обстановки были дополнительно усилены участки границы в районе Саара и территории Бельгии. К северо-западу от Лонгюйона на 20 километров протянулось так называемое продолжение «линии Мажино». Оно состояло из капитальных фортов упрощенной конструкции: они были компактнее «больших фортов», имели меньше артиллерии, оснащались в основном смешанным вооружением и не предназначались для эффективной поддержки друг друга огнем. За продолжением «линии Мажино» вдоль бельгийской границы располагался слабо укрепленный оборонительный сектор Арденн, а к северо-западу от него – укрепленный сектор Мобёжа, состоявший из четырех фортов старой постройки и четырех новых долговременных огневых сооружений[247]247
  Кауфман Дж. Фортификация Второй мировой войны, 1939–1945. Европа. Крепости, доты, бункеры, блиндажи, линии обороны. М., 2006, с. 25–27.


[Закрыть]. Между Мобёжем и Дюнкерком капитальных укреплений было немного, и французская оборона здесь опиралась на полевые фортификации. Искусственные водоемы и подготовленные к подрыву плотины затрудняли продвижение войск противника. Однако даже сравнительно слабые укрепления, возведенные на этой территории, по своим оборонительным качествам и плотности сооружений на километр фронта могли сравниться с известными «линией Маннергейма» и «линией Сталина» [248]248
  Исаев А. В. Антисуворов. Десять мифов Второй мировой. М., 2004 // http:// militera.lib.ru/research/isaev_av2/02.html


[Закрыть].

С инженерной точки зрения «линия Мажино» не имела аналогов в мире. Многие ее сооружения находились под землей или были укрыты в складках рельефа, что давало дополнительную защиту помимо железобетонных стен толщиной до четырех метров. Учитывался опыт обороны Вердена в 1916 г.: именно тогда для связи между фортами и размещения технических служб впервые сооружались подземные помещения, полностью оправдавшие расчеты командования[249]249
  Dutailly H. L’architecture militaire // G. Pedroncini (dir.). Histoire militaire de la France, p. 367.


[Закрыть]. Стандартных схем строительства практически не применялось: при проектировании каждого форта учитывались условия местности, к которым адаптировался архитектурный план. Орудийные башни были оснащены бронеколпаками и лишь незначительно возвышались над поверхностью земли либо могли специально подниматься для ведения огня.

Турели форта Ферте на «линии Мажино», современное состояние.

Источник: Martial Bacquet / Wikimedia Commons

Выдвижные вращающиеся башни (турели), по словам французского военного историка А. Дютайи, были наиболее ценным сооружением «линии Мажино» и представляли собой «механический шедевр»[250]250
  Ibid., p. 371.


[Закрыть]. Снаряды подавались из арсеналов на специальных лифтах. Казармы, командный пункт и системы жизнеобеспечения форта были спрятаны на глубине до 100 метров.

Под землей была создана развитая инфраструктура, которая обеспечивала гарнизонам возможность автономного существования на протяжении значительного времени: кухни, госпитали, канализация, запасы воды, вентиляция, электростанции, телефонные узлы, радиоточки, склады продовольствия, ремонтные мастерские. Доступ в форт обеспечивался через вход, находившийся в глубине позиции, с бронированными дверями, защищенными пулеметами. Между собой форты соединялись подземными галереями, тянувшимися на сотни метров. При этом в качестве средства сообщения действовали электрифицированные узкоколейные железные дороги[251]251
  Kaufmann J. E., Kaufmann H. W. Fortress France, p. 27–34.


[Закрыть]. «Линию Мажино» защищало 350 орудий калибром от 75 до 135 мм с дальностью стрельбы от 3,5 до 12 километров и около 600 противотанковых орудий. Общее число пушек на ее фортах превышало 1000 [252]252
  Ibid., p. 34–44.


[Закрыть].

Вместе с тем «линия Мажино» имела и свои недостатки: «Ей не хватало тактической глубины, из соображений экономии необорудованными остались заградительные позиции. Ее защита требовала привлечения значительных воинских контингентов численностью до 10 дивизий. У нее не было противовоздушной обороны. Кроме того, “колокола”, защищавшие наблюдательные пункты и позиции, оборудованные ручными пулеметами, оставались слишком заметны и оказались чрезвычайно уязвимы к прямому огню германских 88-мм орудий. В особенности же линия Мажино все-таки имела преимущественно оборонительную конфигурацию»[253]253
  Vaïsse M. Ligne Maginot // J.-F. Sirinelli (dir.) Dictionnaire historique de la vie politique française au XXe siècle. Paris, 2004, p. 706.


[Закрыть].

Для защиты укреплений в 1933 г. по предложению Вейгана и Гамелена был создан отдельный род войск – так называемые крепостные войска (troupes de fortresse). Они несли постоянную службу на «линии Мажино» и готовились к отражению первого удара противника. Таким образом, частично пересматривалось то положение, которое существовало после реализации законов 1927–1928 гг., когда задача обороны фортов возлагалась на личный состав пограничных дивизий действующей армии. Вейган резонно полагал, что подобное положение дел ставило под угрозу как обороноспособность укреплений, так и эффективность мобилизации, которая проводилась с опорой лишь на часть дивизий мирного времени[254]254
  Weygand M. Mémoires, p. 359.


[Закрыть]. Формирование крепостных частей, – вспоминал Вейган, – дало командованию возможность «использовать все отлично подготовленные приграничные дивизии действующей армии для проведения оборонительных или наступательных операций»[255]255
  Weygand M. How France is Defended, p. 464.


[Закрыть].

Строительство укреплений развернулось в масштабные общественные работы, хотя это и не являлось непосредственной целью правительства. «Между 1930 и 1937 гг., – отмечает М. Александер, – линия Мажино создала тысячи рабочих мест. Прежде всего работы стимулировали развитие первичного сектора – строительной отрасли и транспорта; впоследствии, более опосредованно, – сталелитейной промышленности, производства железнодорожного оборудования, артиллерийских заводов, отраслей, связанных с обеспечением электроснабжения и центрального отопления, изготовлением труб. Экономики, по меньшей мере, шести департаментов, от Монмеди на границе с Люксембургом до Мюлуза в южном Эльзасе, получили, таким образом, существенную поддержку в годы депрессии»[256]256
  Alexander M. S. In defence of the Maginot line, p. 181.


[Закрыть]. Общие затраты на строительство «линии Мажино» составили 5 млрд. франков за пять лет[257]257
  По данным генерального секретаря военного министерства Р. Жакомэ: Rapport fait au nom de la Commission. Vol. 1, p. 192.


[Закрыть], при этом это была единственная оборонная программа, которая избежала секвестра. Однако и этих средств не хватило для того, чтобы в равной степени укрепить всю восточную границу страны.

В «линии Мажино» зияли очевидные бреши, прикрытые полевыми фортификациями. В глаза бросался потенциально опасный участок к северо-западу от Монмеди в районе Арденн, через который в 1940 г. Вермахт нанес танковый удар, завершившийся окружением французских и британских войск в районе Дюнкерка. В 1934 г. Петэн, в качестве военного министра выступая перед Сенатом, повторил доводы комиссии Гийома, которая девятью годами ранее посчитала этот район безопасным с точки зрения возможного германского прорыва: «за Монмеди начинается Арденнский лес. Эта территория будет непроходима, если мы ее соответствующим образом подготовим. Мы рассматриваем ее как зону, подлежащую разрушению (zone de destructions). Разумеется, те участки, где может пройти враг, будут защищены блокгаузами. Этот фронт не будет иметь глубины, враг там не продвинется, а если продвинется, мы встретим его у выхода из лесного массива. Таким образом, этот сектор не представляет собой опасности»[258]258
  Цит. по: Perrier-Cornet J. Le maréchal Pétain, ministre de la Guerre (9 février -8 novembre 1934) // O. Forcade, E. Duhamel, P. Vial (dir.). Militaires en république, 1870–1962, p. 248.


[Закрыть].

Однако в Генштабе сухопутных сил раздавались голоса тех, кто предупреждал об уязвимости этого сектора французской обороны. На его угрожающую конфигурацию еще в 1932 г. обратил внимание Вейган. Зимой 1933–1934 гг. по приказу генерала состоялись штабные игры на картах, в ходе которых проверялась возможность французской стороны отразить удар через Арденны. Игры показали, что мобильные германские соединения в течение двух суток могли преодолеть Арденнский лес и выйти к Маасу у города Седан, при этом французам на подтягивание резервов и организацию противодействия требовалось не менее 15 дней. В 1937 г. командующий танковыми силами 2-й армии, прикрывавшей сектор к северо-западу от Монмеди, полковник Л. Ф. Бургиньон инспектировал район Арденн и сделал принципиальный вывод о том, что германские танки при должном уровне организации могут успешно его пройти, несмотря на все естественные препятствия. Наконец, в 1938 г. в ходе еще одной штабной игры на картах командующий 2-й армией генерал А.-Г. Претеля смоделировал ситуацию, близкую к той, которая имела место в мае 1940 г., и убедительно показал, что на прорыв французской обороны по Маасу немцам потребуется не более нескольких дней. Вывод напрашивался сам собой – «в обязательном порядке укрепить седанский стык между линией Мажино и зоной ответственности крупных соединений, предназначенных для вхождения на территорию Бельгии в случае войны». Претеля, помимо этого, предлагал создать в тылу французской обороны по Маасу мобильный резерв. Однако обе меры остались нереализованными[259]259
  GueltonF. Comprendre la défaite: “Les forêts des Ardennes sont impénétrables.” // S. Martens, S. Prauser (dir.). La guerre de 1940: Se battre, subir, se souvenir. Villeneuve d’Ascq, p. 77–86.


[Закрыть].

Командование ушло от той идеи, которая высказывалась при обсуждении проекта укрепления границы в первой половине 1920-х гг.: «линия Мажино» не мыслилась как опорная позиция для развития наступления вглубь Германии. Однако ее не воспринимали как «китайскую стену». Главной целью оставалось выиграть время. «Мы считали, – вспоминал генерал А. Жорж, член Высшего военного совета и заместитель начальника Генерального штаба в 1935–1940 гг., – что подготовленные укрепления имели определенную ценность как препятствия, которые на протяжении значительного времени позволяли бы нам маневрировать общими резервами и поддерживали бы дивизии в соседних секторах»[260]260
  Rapport fait au nom de la Commission. Vol. 3, p. 688.


[Закрыть]. В то же время Вейган к 1930 г. уже был убежден в том, что полагаться лишь на форты «линии Мажино» французская армия не может. В качестве дополнительного средства преодоления последствий «тощих лет» генерал рассматривал глубокую моторизацию вооруженных сил.

Вейган опирался на опыт Первой мировой войны. Французы тогда активно применяли автомобили для перевозки пехотинцев и транспортировки артиллерии, что позволяло им быстро перебрасывать силы на наиболее угрожаемые участки фронта. Если в 1914 г. во французской армии имелось лишь 9000 автомобилей, то к 1918 г. эта цифра выросла почти в 10 раз и достигла 88 000 против 40 000 у немцев[261]261
  GoyaM. L’armée française et la révolution militaire de la Première guerre mondiale // Politique étrangère, 2014, no. 1, p. 93.


[Закрыть]. Моторизованная дивизия была мобильнее, а потому эффективнее пехотной. К началу 1930-х гг. в рамках стратегического планирования была сформулирована еще одна задача, которую предполагалось возложить на мотопехоту. С началом войны французской армии предстояло войти на территорию Бельгии и быстро, опередив немцев, занять оборону на ее восточной границе. Именно на этом направлении должны были действовать моторизованные дивизии. Ввиду того, что кавалерия не могла обеспечить им эффективную поддержку, ставилась задача создания на ее базе легких механизированных дивизий[262]262
  KieslingE. C. ‘If It Ain’t Broke, Don’t Fix It’, p. 216.


[Закрыть]. С этой целью по инициативе армейского командования фирма «Рено» разработала для французской армии бронетранспортер[263]263
  Weygand M. Mémoires, p. 354–355.


[Закрыть].

В июле 1930 г. военный министр утвердил первую программу моторизации сухопутных сил. Она предполагала создание пяти мотопехотных дивизий, одной легкой механизированной дивизии и моторизацию трети бригад оставшихся пяти кавалерийских дивизий[264]264
  Ibid., p. 354.


[Закрыть]. В рамках ее реализации в 1933 г. было принято решение о формировании на базе 4-й кавалерийской дивизии первого механизированного соединения французской армии[265]265
  Paoli F.-A. L’Armée Française de 1919 à 1939. Vol. 4. Vincennes, 1977, p. 78–83.


[Закрыть]. В то же время нерешенной оставалась проблема использования танков. В 1929 г. вышли новые наставления по их боевому применению, которые воспроизводили старые установки и указывали, что основная задача танка – взаимодействие с пехотой. Материальная часть французских бронетанковых сил по-прежнему в основном состояла из машин времен Первой мировой войны, однако в виде единичных опытных образцов уже имелись и танки нового поколения. Разработками в этой сфере по просьбе главнокомандующего занялась фирма Л. Рено, с которым Вейган через Фоша познакомился еще в 1918 г. и с тех поддерживал дружеские отношения[266]266
  Шадо Э. Луи Рено, 1877–1944: Биография. М., 2000, с. 66–67.


[Закрыть].

Французский тяжелый танк B-1 bis.

Источник: Alf van Beem / Wikimedia Commons

В мае 1930 г. к испытаниям был представлен танк B-1, работа над которым велась с 1921 г. при активном участии генерала Этьена. По словам Гамелена, он «далеко превосходил все то, что тогда имелось в мире»[267]267
  GamelinM. Servir. Vol. 2, p. 19.


[Закрыть]. B-1 располагал броней 40 мм (впоследствии увеличена до 60 мм), мощной пушкой калибра 75 мм и при массе около 30 тонн развивал скорость до 25 км/ч[268]268
  Bingham J. French Infantry Tanks. Part I (Chars 2C, D and B). Windsor, 1973, p. 9–12.


[Закрыть]. Танк В (серий В-1 и В-2) стал одним из наиболее грозных противников дивизий Вермахта в начале Второй мировой войны. Этот «колосс», – отмечает военный историк К.-Х. Фризер, – был «ночным кошмаром германских солдат, так как тогда германская армия не располагала танковым орудием или противотанковой пушкой, способной пробить» его броню. 16 мая 1940 г. у деревни Стонн южнее Седана танк В-1 атаковал колонну германской бронетехники и уничтожил 13 машин, а также две противотанковых пушки. На его броне остались лишь вмятины от 140 прямых попаданий[269]269
  Frieser K.-H. The Blitzkrieg Legend: The 194 °Campaign in the West. Annapolis, 2005, p. 39.


[Закрыть]. Командиром танка был капитан П. Бийот, сын командующего 1-й группой армий генерала Г. Бийота и один из самых результативных танкистов Второй мировой.

Замысел проекта В заключался в создании гибрида легкого и тяжелого танка, лучше бронированного, чем первый, но более быстрого, чем второй. Он мог бы подавлять огневые позиции, одновременно противостоять вражеским танкам и быть защищенным от новейших противотанковых средств. В то же время испытывался легкий танк D-1, а на его основе проектировался танк D-2 с более мощной броней. Таким образом, приспосабливаясь к новым условиям полевого сражения, французы создавали машины, по своим тактико-техническим характеристикам выбивавшиеся из той концепции, которая до сих пор определяла возможности применения танка как средства поддержки пехоты (сопровождение или содействие в прорыве укреплений). Вырисовывалась перспектива использования боевых (средних) танков в составе самостоятельных соединений, до сих пор игнорировавшаяся в наставлениях и уставах французской армии.

Французская военная мысль развивала основные принципы ведения маневренного боя. Советские военные комментаторы в 1932 г. отмечали, что новое командование французской армии отходит от старых организационных схем, опробованных в годы Первой мировой: «Призыв к приемам подвижных операций уже без всяких оговорок раздался… из уст самого генерала Вейгана, по требованиям которого, надо ожидать, скоро перестроится вся французская доктрина». Издаваемый наркоматом по военным и морским делам журнал «Военный зарубежник» ссылался на статью, опубликованную в ведущем военном периодическом издании Франции. В ней французский главнокомандующий доказывал, что превосходство в современной войне обеспечивается не только мощностью, но и подвижностью материальных средств [270]270
  Основные вопросы иностранной военной мысли // Военный зарубежник, 1932, № 7, с. 158.


[Закрыть].

«Военный зарубежник» представлял читателю картину серьезных изменений в части осмысления во Франции наступательной доктрины, отмечая «дальнейшую эволюцию [французской – авт.] военной мысли в сторону разработки приемов подвижной, маневренной войны и приспособление к требованиям той же войны организации и тактики пехоты»[271]271
  Там же.


[Закрыть]. В переведенных на русский статьях капитана Ж. Лустано-Лако отмечалось, что именно танк является главным оружием наступления в современной войне[272]272
  Лустано-Лако Ж. Возврат к маневренности // Военный зарубежник, 1932, № 3, 4.


[Закрыть], а генерал А. Шаллеа доказывал, что применение танка целесообразно в сочетании с воздушными десантами в тылу противника в рамках операции, в которой достигнута оперативная внезапность[273]273
  ШаллеаЖ. Тактика и вооружения // Военный зарубежник, 1932, № 5; ШаллеаЖ. Тактика и материальные средства // Военный зарубежник, 1932, № 6.


[Закрыть]. Генерал П. Эрин в первой половине 1930-х гг. считал, что армии остро необходим универсальный инструмент прорыва в виде сбалансированного механизированного соединения.

Генерал Э. Аллео много писал о необходимости взаимодействия авиации и сухопутных сил на поле боя. Самолеты, отмечал он, могут быть полезны как до непосредственно столкновения наземных частей, выводя из строя коммуникации врага и его авиацию, так и в ходе боя, непосредственно поражая вражеские цели на земле и препятствуя подходу его резервов[274]274
  André M. Dans l’ombre de Charles de Gaulle: pionniers des chars et autres «prêcheurs» militaires français oubliés de l’arme blindée dans l’entre-deux-guerres // Stratégique, 2015, vol. 2, no. 109, p. 226.


[Закрыть]. В 1934 г. на этот счет высказался маршал Петэн, один из отцов французской оборонительной стратегии. Он говорил о будущей молниеносной войне и о том, как она будет вестись: «Механизированные соединения способны придать операциям доселе невиданный ритм и размах. Самолет ломает рамки сражения и меняет условия стратегического действия. В действительности победа будет одержана тем, кто первым сможет максимально использовать свойства современных двигателей и соединить их эффекты»[275]275
  Цит. по: Perrier-Cornet J. Le maréchal Pétain, ministre de la Guerre, p. 252.


[Закрыть].

Проверка целесообразности применения танков массами в составе самостоятельных оперативных соединений стала одной из задач маневров, проведенных в 1932–1933 гг. Результаты учений, по словам Вейгана, не оправдали ожидания армейского командования[276]276
  Weygand M. Mémoires, p. 407.


[Закрыть]. Сведенные вместе три роты D-1 и три имевшихся в наличии танка B-1 (всего 48 машин) неудовлетворительно показали себя в операциях против подготовленной обороны противника[277]277
  Doughty R. A. The Seeds of Disaster, p. 150.


[Закрыть]. Схема «методического сражения», остававшаяся канонической для французской армии, ставила серьезные ограничения для применения танков, несмотря на тот факт, что технически машины ее, очевидно, перерастали. Вырвавшись вперед, более быстроходные танки оставляли неподавленными огневые точки, которые продолжали обстреливать отставшую пехоту, при этом сами становились мишенями для огня противотанковых пушек. Применение собственной артиллерии имело ограниченную эффективность ввиду риска поражения вклинившейся в порядки противника бронетехники. Самостоятельно действующие на поле боя танки, таким образом, создавали хаотичную ситуацию, для предотвращения которой и внедрялась модель «методического сражения»[278]278
  GamelinM. Servir. Vol.2, p. 83; Kiesling E.C. ‘If It Ain’t Broke, Don’t Fix It’, p. 217.


[Закрыть].

По итогам испытаний сторонники применения танков как средства поддержки пехотинцев, среди которых выделялся генеральный инспектор пехоты генерал Ж. Дюфьё, получили дополнительные аргументы. В январе 1933 г. командование армии пришло к выводу о том, что имеющиеся образцы перспективных танков слишком быстры для эффективного использования на поле боя. В результате существенно скорректировалась программа модернизации парка бронетехники. Вместо производства 150 B-1 и 250 D-2 было решено сделать заказ на 300 машин обоих типов и 500 новых легких танков поддержки пехоты, которые еще предстояло создать. В марте 1934 г. Высший военный совет объявил конкурс на размещение государственного заказа по производству новых пехотных танков. Речь шла о глубокой модернизации FT-17 для решения тех же задач, которые стояли перед танками в годы Первой мировой войны. Генерал Этьен подверг это решение критике, так как оно на обозримую перспективу закрывало путь к созданию самостоятельных бронетанковых сил[279]279
  Doughty R. A. The Seeds of Disaster, p. 154.


[Закрыть].

Франция шла по пути распыления ресурсов: и пехота, и кавалерия хотели иметь в своем распоряжении особые типы танков. Являясь кавалеристом, Вейган верил в то, что танк в состоянии эффективно заменить коня на поле боя. Еще в 1921 г. он писал: «Пусть кавалерия идет по пути машинизации и будет уверена в том, что для нее это означает не исчезнуть, а обрести новые силы. В тот день, когда она обретет скорость и проходимость машины, какую мощь получит эта кавалерия, которая сможет позволить себе все!»[280]280
  Weygand M. Mémoires, p. 352.


[Закрыть]. В 1934 г. стартовали разработки специального «кавалерийского» танка, прототип которого был представлен подразделением фирмы «Шнейдер» в 1935 г. Машина, получившая известность как S-35, или SOMUA S-35, стала одной из лучших разработок французского танкостроения и по своим тактико-техническим характеристикам полностью соответствовала реалиям современной войны. Она была вооружена пушкой калибра 47 мм, имела броню 55 мм и при весе в 20 тонн разгонялась до 45 км/ч, «демонстрируя замечательную скорость и мобильность для своего веса», и при этом не имела конструкционных сложностей, затруднявших производство[281]281
  Bingham J. Chars Hotchkiss, H 35, H 39 and Somua S 35. Windsor, 1971, p. 7.


[Закрыть].

Командование кавалерии было более открыто к идее создания крупных механизированных соединений, чем пехотные генералы. Ж. Флавиньи, директор кавалерийского управления сухопутных сил, в 1935 г. стал командиром первой легкой механизированной дивизии. Проблема, однако, заключалась в том, что схемы организации и боевого применения конницы были слишком узки для танка как нового типа вооружения. Принятые в 1935 г. «Временные инструкции по применению моторизованных и механизированных соединений кавалерии» ставили перед легкой механизированной дивизией задачи ведения разведки, охранения, преследования противника, временной обороны или контратаки в ситуации прорыва собственного фронта. Самостоятельная атака вражеской обороны должна была обязательно развиваться во взаимодействии с пехотой и не предприниматься против заведомо более сильной позиции. Флавиньи допускал, что легкая механизированная дивизия может использоваться для нанесения фронтального удара и прорыва укрепленных линий, однако подобные операции, по его мнению, следовало проводить лишь в исключительных случаях[282]282
  Doughty R. A. The Seeds of Disaster, p. 177.


[Закрыть].

Уже после войны, объясняя причины поражения Франции, Вейган утверждал, что «никто в армии, ни один из представителей ее командования не выступал против моторизации и механизации»[283]283
  Rapport fait au nom de la Commission, vol. 1, p. 241.


[Закрыть]. Эти слова в целом соответствовали действительности. В то же время механизация французской армии сталкивалась со структурными проблемами, тесно связанными с ее оборонительной доктриной. Схожие явления происходили с военной авиацией. В начале 1930-х гг. армия все еще не могла определиться с тем, как именно вписать ее в общий контекст военного строительства. Авиация, по мнению ее командования, имела потенциал как средство ведения разведки и подходила для выполнения иных вспомогательных функций, но не могла сравниться по своей эффективности с артиллерией. Речи о тесном взаимодействии воздушных и сухопутных сил на поле боя не велось. «Ни Вейган, ни Гамелен, – отмечает М. Александер, – не видели необходимости в создании армейского авиационного командования или корпуса под своим прямым контролем»[284]284
  Alexander M. S. The Republic in Danger, p. 146.


[Закрыть].

В то же время командование ВВС, в 1928 г. получившее собственное министерство, а в 1933 г. самостоятельный генеральный штаб, напротив, считало, что авиация будет играть важную роль в будущем конфликте. Под руководством молодого и активного министра авиации П. Кота его представители переработали идеи итальянского генерала Дуэ. Они признавали за авиацией не только стратегическую, но и тактическую функцию, утверждая, что завоевание господства в небе становится ключевой задачей, без решения которой победа на земле остается недостижимой[285]285
  Doise J., Vaïsse M. Diplomatie et outil militaire, p. 385–386.


[Закрыть]. Схожие мысли высказывал маршал Петэн, который с 1931 г. являлся генеральным инспектором противовоздушной обороны страны. «Для обеспечения неприкосновенности своей земли и своей столицы, – отмечал он, – у Франции есть лишь одно решение: в тот день, когда для обороны территории мы будем располагать 200 истребителями, способными остановить воздушные атаки врага, и 200 мощными бомбардировщиками, которые смогут осуществить акт возмездия, сбросив каждый одну или две тонны бомб в 1000 км от наших границ, мир будет обеспечен»[286]286
  Цит. по: Gamelin M. Servir. Vol.2, p. 70.


[Закрыть].

В 1933 г. командования сухопутных сил и ВВС несколько раз вступали в открытый конфликт по вопросу о путях развития авиации. Кот и начальник Генштаба ВВС генерал В. Денэн настаивали на создании самостоятельных авиационных соединений, способных контролировать небо и вести стратегические бомбардировки. Вейган выступал против и требовал, чтобы не менее двух третей имевшихся в наличии боевых самолетов действовали как вспомогательная сила в интересах сухопутных войск. Положение дел усугублял болезненный вопрос распределения и без того сокращавшегося военного бюджета. В октябре дело дошло до прямого столкновения: Генштаб армии пригрозил создать свою собственную авиацию в том случае, если командование ВВС получит полную автономию[287]287
  Carlier C. Le destin manqué de l’aéronautique française, p. 414.


[Закрыть].

Итогом противостояния стал компромисс, закрепивший разделение французской авиации на резервную, находящуюся в ведении профильного Генштаба, и вспомогательную, которая предоставлялась в распоряжение армии. Соответственно, с учетом пожеланий всех заинтересованных сторон и поправкой на бюджетные ограничения планировалось и ее перевооружение. Программа «бомбардировка, бой, разведка» предполагала создание универсального самолета, который мог бы реализовывать все три основные задачи войны в воздухе. С целью поддержки наземных войск был спроектирован и принят на вооружение самолет Potez-540. Французский историк дал ему такую характеристику: «Настоящий воздушный крейсер, эта машина быстро продемонстрировала неспособность осуществлять свою миссию. Применение нескольких экземпляров во время войны в Испании показало ошибочность самой концепции и чрезвычайную уязвимость машин. Испанцы окрестили их “летающими общими гробами”»[288]288
  Ibidem.


[Закрыть]. Подобная ситуация резко контрастировала с тем, что в то же время происходило в германской армии. Фон Сект и его сотрудники изначально исходили из перспективы авиации поля боя. Главное тактическое наставление Рейхсвера «Управление и сражение, взаимодействие родов войск» подробно регламентировало боевое применение ВВС и особо подчеркивало важность постоянного взаимодействия между авиацией и сухопутными войсками[289]289
  Corum J. S. The Roots of Blitzkrieg, p. 155.


[Закрыть].

Технические инновации не повлияли на оборонительный характер французской военной доктрины. Скорее, происходил противоположный процесс: они «подгонялись» под нужды обороны и, таким образом, теряли большую часть своего боевого потенциала. На тактическом и оперативном уровнях во главе угла по-прежнему находилась модель «методического сражения». Стратегия продолжала строиться на императиве обороны границ. В 1930–1939 гг. французское командование разработало пять «литерных» (C, D, D bis, E, F) планов ведения войны против Германии. Различаясь в деталях, все они основывались на одних постулатах. Перед армией ставилась четкая задача: «Обеспечить путем обороны, исключающей любое отступление, абсолютную целостность укрепленного фронта от Лонгюйона до Базеля; парировать возможный обходной маневр врага на флангах (Бельгия, Швейцария) путем организации фронта на нейтральной территории, создать который необходимо как можно раньше»[290]290
  Doise J., Vaïsse M. Diplomatie et outil militaire, p. 372.


[Закрыть].

Дальнейший ход войны должен был разворачиваться по сценарию Первой мировой. После начального этапа начиналась затяжная борьба на истощение, возможностей выиграть которую в одиночку у Франции не было. К середине 1930-х гг. по важнейшим наименованиям сырья для военной промышленности страна критически зависела от импорта: по каучуку – на 100 %, по углю – на 35 %, по сырой нефти – на 99 %, по меди – на 99 %, по свинцу – на 87 %, по цинку – на 40 %, по олову – на 95 %, по никелю – на 30 %, по марганцу – на 100 %[291]291
  Young R. J. In Command of France, p. 19.


[Закрыть]. Франция полностью обеспечивала себя зерном, удобрениями и железной рудой, однако испытывала дефицит в сырье для текстильной и химической промышленности. Сконцентрировать ресурсы, необходимые для победы в индустриальной войне, Франция могла, лишь сохраняя тесные связи с нейтральными государствами, союзниками и своей колониальной империей. Для этих целей ей требовался мощный военно-морской флот.

После окончания Первой мировой войны французский ВМФ находился не в лучшем состоянии. В 1914–1918 гг. страна, вынужденная мобилизовать все ресурсы для обеспечения сухопутных сил, практически не строила крупных кораблей. К началу 1919 г. общее водоизмещение военного флота составляло 652 000 тонн при 129 000 тоннах, находившихся на стапелях. Через два года оно сократилось до 486 000, а объемы военного кораблестроительства упали в пять раз – до 25 000 тонн. В 1914–1922 гг. Франция вводила в строй лишь небольшие суда, общим водоизмещением 28 000 тонн. Для сравнения: за этот же период Италия спустила на воду 70 000 корабельного тоннажа, Япония -465 000, в том числе восемь линкоров и 12 крейсеров, Великобритания – 1,174 млн. тонн, в том числе 11 линкоров, шесть авианосцев и 53 крейсера. При сохранении таких темпов перевооружения французского флота к 1934 г. он мог полностью исчезнуть как боевая сила[292]292
  Masson P. La “belle marine” de 1939 // G. Pedroncini (dir.). Histoire militaire de la France, p. 444.


[Закрыть]. «Общественное мнение не имело никакого представления о том, какой вклад флот внес в победу, и все говорило о том, что Франция… занятая восстановлением своих развалин, забудет об институте, чью пользу она не до конца понимала»[293]293
  Monaque R. Une histoire de la marine de guerre française. Paris, 2016, p. 391.


[Закрыть], – отмечает историк французского флота Р. Монак.

Ситуация, однако, начала быстро меняться в 1922 г. Вашингтонская конференция 1921–1922 г. наглядно продемонстрировала, что Франция превращается во второстепенную морскую державу, которую ставят в один ряд с Италией. Тоннаж, закрепленный за Парижем, не учитывал ни масштабов французской колониальной империи, ни особую заинтересованность страны в контроле над морскими путями. К общему разочарованию политического класса и общественности добавились доводы армии. Военные указывали на то, что в случае войны критически важной будет переброска в метрополию войск из Северной Африки. Контроль над западным Средиземноморьем превращался, таким образом, в стратегическую задачу и требовал увеличения французского военного флота. Идею усиления военно-морской мощи поддержали видные политики, среди которых выделялся многолетний министр флота Ж. Лейг.

В 1924 г. министерство приняло ряд актов, которые составили так называемый военно-морской статут. Его авторы исходили из перспективы широкомасштабной морской войны против Германии и Италии и предлагали создать силы, которые превосходили бы объединенные флоты этих двух стран. По итогам реализации 20-летней кораблестроительной программы планировалось ввести в строй линкоры общим водоизмещением в 175 000 тоннажа и авианосец водоизмещением 60 000 тонн. 360 000 тонн отводилось под строительство легких кораблей, 65 000 тонн – подводных лодок. Оба типа кораблей не регулировались международными соглашениями, что позволяло существенно нарастить французский ВМФ. С учетом вспомогательных судов и прибрежных субмарин к 1943 г. предполагалось спустить на воду 800 000 тонн корабельного тоннажа, что давало Франции перевес над объединенными флотами двух предполагаемых противников.

К рассмотрению в парламенте программа представлялась частями, и ее финансирование шло несколькими траншами, что позволяло избежать ежегодной процедуры одобрения расходов, чреватой их сокращениями[294]294
  Doise J., Caisse M. Diplomatie et outil militaire, p. 358.


[Закрыть]. Для перевооружения флота выделялись значительные средства: в 1920–1936 гг. оно поглотило 42 % бюджетных затрат на оборону [295]295
  Jacomet R. L’Armement de la France, p. 89.


[Закрыть]. Первый этап реализации программы успешно завершился в 1928 г. В состоянии готовности или высокой степени готовности находились восемь крейсеров, из которых пять относились к классу тяжелых, 18 лидеров, 26 миноносцев и 50 подводных лодок. После 1928 г. темпы корабельного строительства сократились в результате общего секвестра бюджетных расходов. В начале 1930-х гг. в качестве ответа на германскую военно-морскую программу во Франции впервые после окончания Первой мировой войны были заложены линкоры тоннажем 26 500 тонн каждый – «Дюнкерк» и «Страсбург». В 1922–1934 гг. ежегодно на французских верфях закладывались корабли общим водоизмещением 33 700 тонн[296]296
  Wieviorka O. Démobilisation, effondrement, renaissance, p. 346.


[Закрыть].