Текст книги "История одного человека"

– Блядь, – закричал Себастьян и рывком побежал в класс. Одно дело прийти на урок за 10 минут до окончания, а другое – явится, когда уже он закончился. Это опять таки неминуемые разборки, хоть и решить их можно, но это трата времени, лишних средств, на которые он был скуп, и вызов отца в школу, которого он не хотел бы беспокоить по таким мелочам.

…

В офисе

– Дмитрий Сергеевич, – попытался Никита нарушить молчание, но начальник был непреклонен.

Он все так же беспрекословно листал бумаги, будто Никиты вообще не было в кабинете. Никита не знал, как себя вести. Чем дальше, тем чувство неловкости и непонятности заселялись у него в душе. Он пристально смотрел на начальник и каждую минуту хотел его спросить, но тот и близко не подавал виду.

– Извините, Дмитрий Сергеевич, но, если я вам не нужен, то я пожалуй пойду, поскольку меня ждет работа, – сказал Никита, пытаясь обратить внимания начальника.

В действительности он не собирался уходить, ибо понимал, что если тот его вызвал, то на это явно была причина. Он всего лишь пытался привлечь внимание начальника, но, даже после этого, тот все с той же скрупулезностью листал бумаги. Даже его спина прогнулась над ними, а под глазами повисли морщины от прищуривания. Никита встал, развернулся. Он всеми силами пытался тянуть время, как-то его продлевать, но видимо ничего больше не оставалось, как уйти. Никита отодвинул кресло и вышел прочь с кабинета. Теперь ему точно было не понятно, что хотел начальник. Он стоял за дверью в недоумении, что только что произошло и придется ли отвечать за его фриволничество, проявившееся в столь наглой манере и неуважении к руководству. Но по-другому, что сделать он не знал. На душе стало тяжело. Появился небольшой осадок. Он вздохнул. Сзади щелкнула ручка двери. Это начальник. Никита насторожился. Сейчас его оштрафуют.

– Никит, – добродушным тоном отозвал Никиту Дмитрий Сергеевич.

Никита повернулся. Чувство тревоги становилось сильнее и более яркое. Он замер с испуганным взглядом и застывшими словами на языке. Ему не тяжело было их произнести, случись это в кабинете, но сейчас все по-другому. Понятно, что начальник никак не реагировал на него в кабинете, даже когда он и ушел, но тем не менее, тот его вызвал, а Никита решил взять инициативу в свои руки и уйти.

– Да, – еле смог он выдавить с себя.

– Ты знаешь в чем проблема? – все с тем же милым тоном продолжал его бос.

– Догадываюсь, – его голос звучал осторожно, пискляво, с опаской.

Начальник стоял почти вплотную. Никита с легкостью мог видеть даже ворсинки на его пиджаке. Он ощущал запах его духов. Столь любимы секретаршей, которая сама и выбирает его.

– К сожалению, нет. Не догадываешься. Проблема в том, – сказал начальник, притянув Никиту к себе. Тот поддался. Бос забросил ему руку за спину, а Никита стоял, как вкопанный, будто на нем повис суд небесный и пытался быть тише воды – ниже травы, – проблема в том, что мы слишком много работаем. Пойдем поедим.

– Что, простите? – спросил Никита, немного ошеломленный от услышанного.

– Есть хочу, говорю теб, – ответил бос. – Давай. Жду тебя внизу, в кафе, – сказал босс, и хлопнув Никиту по спине, отправился дальше. В руках он крепко держал синюю папку с бумагами, которую размашисто нес, а Никита все дальше продолжал стоять в оцепенении, с чувством непонимания и потерянности крепко засевших в глубине души. Не только была странная вся ситуация. Хотя это тоже, но то, что начальник позвал его есть – не менее странное. Он обычный сотрудник, не занимающий никакой супер должности, а здесь сам владелец зовет его есть, та еще и по имени.

Никита никогда не был трусом или слабохарактерным, но он был сторонником того, что у каждого человека есть свое место. И свое место он знал с точностью. Ему не приносило никаких затруднений с кем-то договориться, заключить какую-то сделку или дать ментам взятку. Нет. Это было не тяжело. Он все-таки был довольно сильным мужчиной морально, но не в этой ситуации, ибо его начальник был человеком совсем иного уровня, и от этого человека зависела непосредственно работа Никиты. Вот из-за этого ему и было страшно. Он и дальше стоял посреди офиса, оцепеневший от ситуации и в полной неопределенности, что делать. Мимо него проходили десятки людей, а он все также стоял.

…

В школе

Никита стоял у входа в класс, когда все его одноклассники большим потоком рванули с класса. Он хотел пройти тихо и быстренько забрать свои вещи, но толпа не то, что не дала ему войти в класс, а он и близко не смог подойти к двери. Так и стоял метров в 15, пока все выйдут. На душе было чувство тревоги. Если сейчас заметит его учитель, то все. Это капец. А так он бы, пока они бегут, зашел тихо, забрал под общий шум и вышел бы вместе с классом, но нет. И вот последние два человека. Дверь пустая. Учитель еще не вышел.

–  Выбора нет, – думал он. Придется идти. Он шагнул. Преподаватель сидела за столом и делала пометки в журнале.

– Себастьян, – сказал он, не отводя глаз от журнала. Его рука все и дальше продолжала выводить слова. Его осанка была ровной, а движения спокойные и ровные. И тем не менее, ему не представляло никакого труда в одни момент и писать, и говорить со своим учеником. Себастьян насторожился. Было понятно, что теперь нужно вызывать отца в школу.

Егор Юрьевич не был из тех людей, с которым можно как-то договориться или че-то решить. Это был человек, снискавший себя, как правильный, не столь правильный, чтобы это доходило до маразма, но толика занудства все-таки присутствовала; немного строгий, не поддающийся на провокации и довольно гордый мужчина. В его гордости не было ничего сверх мерного, но цену себе он знал. Проще говоря, он был действительно МУЖЧИНА, не старый, но в возрасте, когда мужчины самые красивые, желаемые. Ни одна преподавательница, ни старшеклассница не могла пройти мимо, не взглянув на него без чувства восхищение. И он не мог. Он столь сильно любил женщин, красивых, молодых, с упругими телами и живыми глазами. Это была единственная его слабость. Но нужно отдать должное, Егор все же пытался с ней бороться, противостоять, ибо он женатый мужчина, пример идеала, на которого равняются. Пожалуй, именно это и помогало ему бороться: не то, что он женатый, но то, что он идеал. Чувство превосходства над людьми, что они черпают знания от него, и не с его слов, но с того, как он ходит, как выглядит, не давало ему право нарушить обет. Опять еже, гордость. Хоть ее и нельзя отнести к позитивным эмоциям, но именно она и помогала Егору в этой нелегкой борьбе.

– Да, Егор Юрьевич, – ответил Себастьян, остановившись возле доски. Рюкзак он так и не взял.

– Ты же понимаешь, – сказал учитель

– Да, понимаю. Отца в школу.

– Правильно, – в его голосе не было ни упрека, ни сожаления. Это просто правило, которое нужно соблюдать. – Можешь забрать рюкзак.

– Спасибо, – ответил Себастьян и подошел к столу. Его вещи были разложены. Никто не помог собрать. Он сложил все внутрь, забросил его на плечи и быстрым шагом пошел с класса.

– Стой, – отозвал его учитель, когда Себастьян уже был у выхода.

Он остановился у двери и повернулся к преподавателю. На этот раз Егор сидел уже лицом к Никите и смотрел на него, как на равного себе собеседника.

– А чего Лизы сегодня не было? – спросил он. Его глаза были широко открыты, и смотрели пытливо.

Какого хуя, – думал Себастьян. – Неужели и ты на нее запал. Спите что-ли. Блядь, кто же еще сунет.

– Без понятия, Егор Юрьевич. А чего спрашиваете то?

– Ну как же. Ее не было. Вот и спрашиваю, – ответил он. – Ну понятно, можешь идти. Спасибо, – в завершении сказал он и, повернувшись к журналу, продолжил и дальше писать.

Ага, твою мать, – думал и дальше Себастьян. – спрашиваешь, ибо не было. Хер там. О многих поверю, что так, но не о Лизе. Карины тоже не было и Арины. Но не спросил же. Сто Процентов наяриваешь ее. Вот Лиза. Шлюха, – он остановился у стены и ударил рукой. Его эмоции бурлили. Это чувство обиды, которое пробудилось внутри его души, становилось все сильнее и сильнее. Он ревновал, негодовал. Тяжело сказать, это потому, что он любил Лизу или потому, что хотел просто, чтобы она только с ним была. Наверное, и того, и того немного.

…

В офисе

Никита зашел в уборную, и став у зеркала, начала приводить себя в порядок. Сейчас предстоял один из самых важных моментов в его жизни. Неуважительно будет выглядеть неподобающе на обеде со своим начальник. Это была его отличительная черта. Он считал, что все кроется в мелочах, и если ты просто получаешь какую-то передачу от знакомого или друга, и в этот момент выглядишь не подходящим образом: руки грязные, одежда не выглаженная, то это неуважение непосредственно к тому, кто преподнес тебе это. Что уж говорить о встрече или ужине тем более, если он уже в таких мелочах отличался столь придирчивой скурпулезностью. Но именно благодаря этому, его и все и знали, как по-истинному преданного и доброго мужчину, который всегда вызывал только положительные эмоции как у знакомых, так и людей, видевших его впервые в жизни.

Он поправил свои волосы, идеально заправил рубашку, ремень повернул, чтобы сидел в линию с пуговицами на рубашке. Вид не сильно изменился, но на большее в уборной в офисе рассчитывать и не стоит. Никита сполоснул рот, выдохнул и, собравшись со своими эмоциями, рушил на один из самых важных обедов в жизни. Нельзя сказать, что ему было мало денег. Для своих 42 он уже был довольно обеспеченный. Смог на ноги поставить всю семью, забрать своих родителей и родителей жены, помочь братьям и сестрам. Даже недвижимость за границей и ту приобрел, не говоря уже о неисчисляемых квартирах и домах на родине, но здесь дело скорее именно в чем-то духовном, нежели материалистическом. Сама суть обеда с директор и владельцем всей корпорации несла уже другой смысл. Просто само общение с человеком достигшим столь высокого уровня в этом мире Никите приносило незыблемое удовольствие, моральное удовлетворение. И именно это и было важным для него.

Он ступал дерзко, уверенно, не пропуская никого, кто шел мимо или пытался его обогнать. Дороги не было никому. Его шаги, столь большие, сильные, внушали чувство превосходства, рассекая на пути в ресторан.

…

В школе

Себастьян сидел на подоконнике и все выжидал Лизу. Может хоть к третьему уроку придет. Ему хотелось ее увидеть, поцеловать, хоть их отношения и не назовешь полностью чем-то серьезным, но для него они имели значение, и здесь было безумно важным, чтобы и для Лизы они тоже обрели какой-то смысл, а не просто периодическая дрочка и отсос. Здесь большего хотелось, объятий, совместных фильмов. В какой-то момент он задумался, чтобы и квартиру им на двоих снять. Отец бы оплатил. Проблем бы не возникло, но как это сделать. Прозвенел звонок. Это уже третий урок, и Себастьян вообще не хотел идти. Его мысли были далеко. Им больше места не было нигде, кроме как возле Лизы, ее губ, которые он страстно целует и прекрасными, пышными локонами. Он любил эти локоны. Уткнуться в них и просто наслаждаться благоуханием ее волос – вот, что Себастьян возжелал всем своим сердцем. Но вместо этого и даже самих помыслов о Лизе, ему предстояло опять оказаться за партой и ощущать дыхание преподавателя, искренне распинающегося в тщетных попытках донести кроху знаний к неблагодарным ученик, взгляд которых будет полность в телефонах. Себастьян это понимал, и единственная причина, почему он все же ходил на многие уроки, это, чтобы отдать должное учителям. И следующий урок был не исключением. Хоть ум и забит полностью Лизой, но на урок идти нужно. Вокруг все бежали в суматохи. Дети торопились по классам. Это были жестокие создания. Они толкались, пинали друг друга, пытались любым средством показать свое превосходство, как бы дико и бесчеловечно это не выглядело. Себастьян лишь охапкой осмотрел их, не придавая значения. Он был выше. Чувство воспитанности, манеры и доброты в душе были ему близки, но столь дикое поведение, являющееся результатом никудышного воспитания и влияние массовых культур, породившее поколение невоспитанных и орущих созданий, не знающих ничего, кроме прав, но не обязанностей. Как же ему было противно это. Ни высоких полетов мысли, самопожертвования, изысков. Ничего не было родным этим созданиям. Даже само слово “человек” и то далеко от них. Он противился им.

– Себастьян, – послышался голос сзади. Себастьян повернулся.

Это был его одноклассник, молодой, красивый юноша, не владеющий столь выразительной внешностью, как Себастьян и не со столь мужественной статурой, но довольно симпатичен для своего круга общения. Себастьяну он тоже не был близок, как и в большинстве случаев, но со всего класса, стоит отметить, что это был самый нормальный человек, не считая Лизу, которая и не была вообще нормальной, но не для Себастьяна. В ней он не видел ничего, кроме ангела во плоти. Слепа вера, но не в чудо, а в бренное, тлеющее. Но разве это не показатель глубины чувств: рассмотреть красоту в чем-то столь примитивном и тлеющем, уловить его фитиль, пока он горяч.

– Да, Мирон, – ответил Себастьян, и дальше смотрел в окно. Лиза. Он выглядывал все Лизу.

– Ты идешь? Коридоры уже пустые, – ответил друг. Михаил Сергеевич явно не будет в восторге, увидев, что мы опоздали.

– Пожалуй, ты прав, – монотонно ответил Себастьян, смотря в окно.

– Себастьян? – отозвал его Мирон. Его голос звучал резко, отрывисто, на повышенных тонах.

– А? – вздрогнул Себастьян и повернулся к Мирону.

– Идти пора, – утвердительно сказал друг.

– Пойдем, – Себастьян кивнул головой, забросил свой рюкзак за спину и спустился с подоконника. Он смотрел на своего друга, который с верностью Санчо Пансо стоял посреди коридора и продолжал его ждать. Себастьян безумно хотел еще посидеть. Может она будет идти. Но нет. Урок и правда ждать не может, та и неуважительно это по отношению к преподавателю: явится на урок, когда тебе самому соизволиться, поэтому он все же послушал своего друга и поторопился в класс.

…

На работе у отца

…

Никита и Дмитрий Сергеевич сидели за столом. Это была непринужденная беседа. Никаких формальностей, этикета, а всего лишь общение двух знакомых, будто они уже закадычные друзья. Напротив ожиданиям Никиты и его волнениям предстоящего обеда, все было великолепно. Общение шло на ура, никаких нюансов и ссор, даже малейшей дискуссии, и уж точно проблем между ними не возникало. Обеденный перерыв подходил к концу. Нужно было возвращаться к работе. Дмитрий Сергеевич хоть и был, как Никита определил, человеком добрейшей души и непринужденности, и приятным собеседником, но работником он был не менее правильным и пунктуальным, и свои же правила соблюдал в точности, чего всегда и ожидал от своих сотрудников. И здесь даже халтурить не хотелось бы, если твой начальник действительно достойный человек и такой же руководитель, и сам четко соблюдает все принятое им, то ты уже сам будешь следовать этим правилам. Совесть по-другому не позволит. Когда лидер достойный, то за него и в бой можно идти, а не то, что за столом посидеть. Ну, а если это обычный хапуга, то и от подчиненных другого ожидать не стоит.

– Дмитрий Сергеевич, извините за дерзость, но пора возвращаться. Работа, – сказал он, кивнув головой в сторону висящих часов.

Начальнику это пришлось по душе. Его глаза заискрились, а лицо преобразилось в улыбке. Никита это заметил. Он не был подхалимом, но заслужить дополнительные очки было неплохо бы, та и работу на дом забирать желаний не было напрочь. Двух зайцев одним выстрелом.

– Согласен, Никит, – утвердительно сказал Дмитрий Сергеевич и кивнул головой. – Пожалуй, счет тогда?

– Думаю, что, да – ответил Никита.

Дмитрий Сергеевич бросил взгляд на официанта, который тут же прибежал со счетом.

– Сколько с меня? – спросил Никита.

– Брось, – ответил начальник. – Я не возьму и копейки. Что ж я за товарищ и руководитель, если хоть и монету возьму. Прекрасный был обед, прекрасное общение.

– Спасибо. Мне тоже это было приятно.

– Ну вот, и нашли общее знаменательное. В следующий раз заплатишь, – сказал начальник, моргнув глазом.

Официант забрал деньги и, поблагодарив, удалился. Никита с Дмитрием Сергеевичем перекинулись словами и направились в сторону лифта, чтобы подняться на свой этаж.

– Скажите, Дмитрий Сергеевич, – спросил Никита, когда они стояли у лифта. – У вас есть дети?

– Два сына, – ответил Дмитрий Сергеевич, смотря на свого подчененного. – А что?

– У меня?

– Два сына тоже? – удивленно спросил начальник.

– Нет, не совсем. Сын то один, дочь тоже. Я в том смысле, что дети тоже есть.

– Ааа, – протянул Дмитрий Сергеевич. Он внимательно слушал Никиту, не выпуская из виду каждое его движение. Чего не солжешь, так это то, что Дмитрий Сергеевич был по-истинному прекрасным собеседником. Каждую деталь, каждое слово, а уж точно и все предложение он мог запомнить наизусть.

– Вот у меня сын, – сказал Никита.

– И?

– Мы с ним вроде.

– Вроде родные, но близости нет, – перебил начальник.

– Да, именно, – спохватился Никита и вовлеченно стал слушать Дмитрия Сергеевича.

– Время, Никит. Ему где-то 15?

– Та нет. 17 уже.

– Ооо, – Дмитрий Сергеевич прикусил губу. Это был его фирменный жест, обозначающий задуманость. Обычно он его демонстрировал, когда действительно был вовлечен в проблему в надежде найти хоть какое-то решение. – Это уже взрослый парень, Никит. Не ребенок, не подросток, а взрослый мужчина.

– Я понимаю, Дмитрий Сергеевич, но я уже и воспитывать его не берусь. Возраст не тот.

– Я хочу просто.

– Найти общий язык, сблизиться с ним, – опять Дмитрий Сергеевич перебил Никиту.

– Именно. Но я без понятия, что мне делать, – сказал Никита. Его голос звучал безысходно, безнадежно. Здесь ничего не оставалось, кроме надежды и веры, но пока они тоже подводили Никиту, лишая его последнего, что было, – их самих.

– Сказать честно. Как бы это ни было неправильно, но нужна реальная проблема, в которой он пока запутается, а ты, чтобы оказался рядом с предложением о помощи, но не факт, что он согласится. Вернее даже нет. Он не согласится, но потом спустя пару провальных попыток разрешить все самому, он придет. Просто тебе пару раз стоит напомнить, что ты рядом, не надоедать, а просто напомнить, и будучи разочарованным, в полностью безысходном положении, он придет, как побитый кот, и здесь ты окажешься героем, который появляется в нужный момент.

– Я не хотел бы, чтобы у моего сына возникла такая ситуация. Я люблю его, и последнее, чего хотел бы, – это увидеть его, поникшим в нерешенных проблемах. И если я сам не смогу дать дельный совет, что тогда?

– Так может нужно дать дельный совет, не так ли?

– Но я же не все могу знать.

– Согласен. ТАк создай проблему сам, из которой заранее знаешь выход.

– Это эгоистично, – упрекнул он.

– Возможно. Или просто последняя возможность сблизится с сыном. Сейчас так, а потом ты действительно дашь когда-нибудь дельный совет, – ответил начальник.

Никита стоял. Он задумался. Дмитрий Сергеевич и правда дал дельный совет. И рано или поздно этот совет принесет свои плоды, но стоит ли создавать сыну проблемы, из которых ему вылезти будет тяжело. Но разве тяжело, когда он сам будет знать выход и точно поможет сыну. Просто вопрос времени. Его эта мысль манила, он склонялся к ней, но чувство совести еще тлело небольшим очагом в глубине души. Как поступить правильно Никите еще было не досконально известно. Прозвучал писк, распахнулась дверь лифта, и из него, как стая, ринулась толпа людей. Никита с Дмитрий Сергеевичем отошли в сторону и ждали, пока все разойдутся, и они спокойно смогут войти в лифт, что непосредственно и сделали. Лифт рушил. Им больше не было, о чем говорить, темы для разговора пока исчерпали себя, хотя бы до следующего обеда, который, не факт, что наступит завтра или даже послезавтра, но у Никиты были надежды на ближайшие дни. Никита думал о совете Дмитрий Сергеевича, но чувство совести перед сыном, та и перед собой не позволяло ему осуществить это, а Дмитрий Сергеевич в свой черед тешил себя мыслью, что обнаружил далеко не очередного сотрудника, но очень достойного и ответственного человека с добрым сердцем и цепким умом, а такое в наше время большая редкость.

– Никита, – сказал Дмитрий Сергеевич.

– Да, – Никита ответил.

– Ты нужен сыну, – прозвучал женский голос.

Никита повернулся профилем к своему начальнику, но вместо Дмитрий Сергеевича рядом с ним постал образ его покойной жены. Она стояла, как живая. Дажа запах его духов витал в атмосфере. Никита оцепенел и прижался к стенке лифта. Здесь было тяжело поверить увиденному, и он пытался отрицать, что это Диана, но ее образ был столь ярким и живым, что не верить было бы просто глупостью.

– Ты нужен сыну, – она не останавливалась это повторять своим монотонным, мягким голосом, в нем звучали нотки предостережения, любви и заботы. Ранее Никита бы бросился на нее и задушил в объятиях, но сейчас кроме страха и неосознанности ничего у него не было. Ее глаза смотрели прямо в глаза своего мужа. Это был пустой взгляд в отличии от голоса. Лифт дернулся, он остановился. Везде одна за одной прерывисто стали мигать лампочки. Включился аварийный свет. Диана подошла к своему мужу вплотную и коснулась его руки, он же даже и не сдвинулся с места. Она крепко сжала его ладонь, пригнулась и шепотом промолвила: “Ты нужен сыну”. Это были четкие слова, произнесенные одно за одним с маленькими остановками ее голосом, голосом не призрака или виденья, но голосом живой Дианы.

– Диана, – завопил Никита и бросился на нее. Ему больше не было свойственно чувство страха или той же скованности, но трезвости виденного и уверенности, что это она. Он был убежден в этом и прыгнул на нее в надежде крепко обнять, расцеловать и проникнуться ее ароматом, но вместо этого, лифт рушил, и он споткнулся в паденьи и лбом ударился об стену. Резкая боль прошла по голове, затуманив немного зрение, но Никита был в сознании. Он поднялся, хоть голова и болела до безумия, но Дианы, как и след простыл, ни ее самой, ни точно уж ее запаха, но вместо нее, как и прежде стоял Дмитрий Сергеевич, с перепуганными глазами и чувством осторожности. Он таращился на Никиту и пытался немного держаться в стороне. Никита не понимал, что происходит и как себя вести. Сейчас ему казалось, что он начинает сходить с ума.

– Никита, ты в порядке? – еще с осторожностью спросил директор, положив руку Никите на плечо.

– Уже и сам не знаю, – отчаянно ответил Никита, держась за голова, которая еще щемила. Боль не была столь сильной, но острой, что приносило не меньше дискомфорта, или даже пожалуй, это пока и позволяло Никите держаться в сознании и чувствовать реальность, которая терялась для него, и Никита с прискорбием это осознавал.

– Моя покойная жена.

– Давно не стало? – спросил Дмитрий Сергеевич.

– Десять лет, как.

– Долго уже. Как ты все это время держишься? – удивленно спросил начальник.

– Этого не было.

– Вот только началось. Недавно. До этого все было нормально.

– Я видел такое, – ответил начальник. – У моего отца, когда моя мать умерла. Каждый день, каждый час. Он видел ее во всем. Но правда, это было изначально.

– И как он справился с этим?

– Никак. Он покончил с собой. Сошел с ума.

– Соболезную Вам.

– Ты не подумай, что я, – спохватился начальник, осознав, что лишь вредит своим рассказом.

– Я понимаю, – кратко ответил Никита.

Лифт распахнулся, но они и дальше в нем стояли, смотря друг на друга. Теперь было четко понятно, что обычный рабочий обед может легко перерасти в что-то большее между этими двумя мужчинами. Здесь было больше, чем работа, больше, чем просто разговор, ибо общие темы они находили сразу, как и варианты решений проблем. Никите было страшно за себя, но не менее он тоже был благодарен Дмитрий Сергеевичу за поддержку.

– Ты просто, скорее всего, переутомился, – сказал директор. Возьми пару выходных. Заодно и с сыном попытаешься найти общий язык, – сказал ДМитрий Сергеевич на выходе.

– Нет, я лучше работать пойду.

– Никому лучше от этого не будет. Иди домой. Через пару дней придешь. Отоспись. Сходи на кладбище, навести жену. Может, это и странно, но вдруг это и правда она была с чем-то очень важным, – посоветовал Дмитрий Сергеевич, и они разошлись по сторонам. Это были его последние слова, но они вдохновили Никиту на дальнейшее, и он с потерянным энтузиазмом, ринулся собираться домой.

…

В школе

…

Время, что Себастьян так совестливо проводил на занятии, почти подходило к концу. Больше нет необходимость сидеть на этом чертовом стуле и притворяться, что тебе интересно, сжав скулы в попытках зевнуть. Скоро это прекратиться, и можно будет вздохнуть на полную грудь.

Постучали в дверь. Все отвлеклись. На пороге класса стоял директор школы, который встревоженно глазами рыскал по классу, будто выискивая что-то. Вид он имел очень статного мужчины, высокого, крепкого, но с добрыми и милыми глазами, излучающими обеспокоенность. Дети встали, чтобы поприветствовать директора, а преподаватель приостановил урок. Все в в ожидании смотрели на директора. Он кивнул, что подождёт секунду, пока учитель закончит речь и потом скажет. Это был жест довольно великодушный с учетом его сжатого графика, но учитель понимал, что не может растягивать и нужно прерваться, что он и сделал.

– Василий Петрович, говорите.

– Спасибо, – благодарно ответил директор. – Ребят, сегодня это последний урок. Дальше можете идти домой. Ученики перебросились взглядами и пристально смотрели на директора.

– Позвольте поинтересоваться, почему? – задал Себастьян вопрос.

– Так сегодня нужно, – сказав эти слова, директор спокойно удалился с кабинета.

Преподаватель щелкнул пальцами, и все внимание детей вернулось к нему. Нельзя сказать, что ученики были недовольны, что после смогут отправиться домой, а особенно Себастьян. Ему уже поднадоело здесь находится, среди этой скуки, монотонной, звучащей далекими отголосками в столь медленном течении времени. Время шло невероятно долго, его нельзя было ускорить, изменить, и как бы внутри все не кричало, но плодов эти крики не приносили. Было чувство, будто урок длится вечность и еще столько же предстоит здесь провести, поэтому слова директора звучали, подобно музыке арфе. Прозвенел звонок. Все стали собираться, а учитель начал диктовать домашнее задание, которое никто не слушал, даже Себастьян, как бы он не хотел быть уважительным, но желание воспользоваться моментом и уйти домой выглядела более привлекательно, тем более, что первым делом, что Себастьян намеревался сделать, – это увидеть Лизу, заскочить буквально хоть на минуту, но побыть с ней, увидеть. Этим он только сейчас и жил. Его спешке не было равных. Пока все только еще заканчивали собирать вещи, он уже, попрощавшись с преподавателем, махнув небрежное пока, за которое сам себя стыдил, стоял на улице и вдыхал воздух свободы на полную грудь. И как бы ему не было стыдно, но чувство облегченности все же взяло вверх.

…

День третий. Вечер.

…

Маша

…

Маша сидела на лавочке в предвкушении встречи со своим парнем, имя которого она забыла. Маша не была легкомысленная, но очень влюбчивая, и этого юноша она встретила пару дней назад, выбирая мороженое в магазине, который робко пытался с ней познакомиться, запинаясь и роняя продукты с рук. Ей показалось это милым и очень забавным. Она давно не видела никого столь горящего желанием приблизиться к ней в такой свойственной манере. То ли он просто так пытался впечатлить ее своей милотой, то ли он таким был, но, чтобы не оказалось правильным вариантом, это ей пришлось по душе, и она сломилась, засмеялась перед ним, как девчонка, но все же познакомилась и позволила себя подвести домой, хоть лишнего ничего и не было, но этот юноша даже не пытался, а вел себя столь сдержанно, но с влюбленным взглядом, который был постоянно на ней, даже когда он держал руль своего Porsche. Маша сидела и ждала. Она волновалась, дрожала немного. Теперь тяжело было сказать, кто больше кому нравился: она ему или он ей, ибо Маша больше ничего перед лицом не видела, как его, и от самой мысли о нем, ей становилось жарко, плохо. Даже без него, она хотела его. Нельзя сказать, что Маша позволит лишнее на свидании, но желание плоти было сильным. Ей тоже было стыдно, как сильно она возжелала его, случайного встречного, но поделать ничего не могла, но еще ей было стыдно от того, что, как сильно она ждет его, мечтает даже, но имя не помнит, хоть отчетливо перед глазами видит это белоснежную широкую улыбку, острый взгляд и пышные волосы, а еще более отчетливее она слышит его хриплый голос, сладкий, приятный, мужской голос, но имя так и не помнит. Ей стыдно за это, но что сделать. Каяться придется перед ним, и от самой мысли об этом она краснела. Она была младше Себастьяна на год, но по своей наивности Маша больше походила на маленькую девочка подростка, чем на 16-летнюю девушку, хотя во многих сферах она очень даже преуспела и превзошла других, та и характер был у нее бойкий. Ее прекрасные, темные волосы развевались на ветру, а упругая грудь выглядывала из под топа. Сидела она ровно, с идеальной осанкой, скрестив руки на коленях. Здесь можно и не предполагать, что он в ней нашел. Это понятно и так. Сзади подъехала машина. Улицу залил желтый свет фар. Лиза вздрогнула, но не подала и виду, даже не повернулась, как сидела спокойно, так и сидит, хотя коленки подкашивались, а внутри все дрожало, но идти явно не собиралась. Где такое видано, что она, как прислуга побежит к нему. Он мужчина, пусть и подходит. Лиза знала себе цену, и как вести в такие моменты, но как же сильно ей хотелось броситься к нему. Стукнула дверка, за спиной показалась тень. Он стал перед ней и в свете фар, протянул руку. Это был юноша, лет 20-24, красивый, молодой, со стройным телосложением и пышными волосами. Его взгляд был острым, а улыбка широкой и доброй. Маша сдалась. Она протянула руку и полностью отдавшись ему последовала к машине. Не богатство, не дорогие украшения или столь дорогая машина для его лет ее привлекли, а милая потерянность, добрая улыбка и один поступок, который она приметила в тот день еще при входе в магазин, когда он, не жалея ни копейки пошел накупил еды, одежды и все безвозмездно, без привлечения внимания окружающих отдал там сидящему бездомному мужчине, как он тайком в карман купленных штанов спрятал 20 тыс с запиской на первое время, пока не найдете работу, о которой она узнает через 25 лет совместной с ним жизни и в очередной раз убедится, что тогда ни капли не ошиблась, влюбившись в него, и, прыгнув в машину, как бы это легкомысленно не выглядело, но можно ли судить о легкомыслии девушку в 21-м веке, веке содомии и разврата, которая проживет с одним мужчиной 25 лет, даже не взглянув на других, и отдалась страсти не по безумию, желанию потерять девственность, а из-за искренней любви, пожалуй, к добрейшему парню, что она когда-либо встречала.