Текст книги "Калика перехожий"

Узкий ход был выдолблен мастерами своего дела, выскоблен прямо в горной породе, его ширина составляла всего сантиметров шестьдесят, а высота – около полутора метров, шел он под стеной в сторону цитадели. Темнотища, хоть глаз выколи. Ни черта не видать! Полз как слепой. Если застрянет – хана! Никакой могилы не нужно. Полз, пыхтя как паровоз. И чего ему, дураку, надо? Один бы он сделал кочевников, как несмышленышей. Не-ет! Надо же за собой пацанов протащить. Тем наверняка сейчас хорошо, сидят и ждут, когда он им на блюдечке с голубой каемочкой предоставит возможность слинять из крепких объятий друзей печенегов. Тьфу! Что за гадость в голову лезет? Хорошо еще, что сквозняк снабжает свежим воздухом, а то б совсем жмычно было.

Метров через тридцать вывалился в темноту широкого коридора. Ну как широкого? Проход расширился до метра, потолок тоже существенно отступил, можно было подняться на ноги, что он и сделал. Держась за стену, двинулся дальше, чуть не споткнулся о ступени, поднимавшиеся вверх. Ура! Так он скоро и на поверхность выберется. Снова коридор. По чуть-чуть, по чуть-чуть. Спешить не будем. Нам спешить некуда. Бли-ин! Куда это он попал?

Не паникуя, вытащил из сумки рубашку, с треском разорвал на две половины, один кусок материи сунул обратно, второй намотал на клинок сабли, высунутой из ножен. Долго возился с огнивом, дед Омыша научил пользоваться, добыл огонь, самопальным факелом ненадолго осветил темноту.

Интересное место. Ему открылось небольшое сводчатое помещение, к которому из-под всей цитадели стекались коридоры ливневых рукавов, что и следовало ожидать. Материалом для постройки послужил необработанный природный камень. Потолок – трёхслойный кирпич, сложенный по принципу «бойниц», нечётное количество блоков, средний из которых замыкающий. Это помещение переходит в трубу, слегка сплющенную со временем от давления. Через пять метров – небольшая комнатка, ещё примерно через пятьдесят – бассейн с бортиком, причем заполненный водой, из него-то и сочится вода по полу коллектора. В этой комнатенке богатая фауна подземелья – повсюду растут грибы, возвышаются сталагмиты и ниспадают разноцветные сталактиты. А чему удивляться – тёплая влажная атмосфера и антисанитарная обстановка, мало того, повсюду пыль. Ее здесь скопилось, наверное, не меньше тонны, а где ее нет, там ползет по стене плесень. Какая же невезуха! Где на полках вдоль стен покрытые пылью свитки пергамента, где окованные железом сундуки, наполненные золотыми и серебряными монетами? Где, черт возьми, россыпи драгоценных камней? Вот так и бывает, кому-то все, а кому-то шиш в кармане да вошь на аркане!

Пока горел факел, успел добраться до противоположного выхода. Сразу за пустым проемом двери оказалась лестница, поднявшись по которой, уперся головой в закрытый деревянный люк, прикоснувшись рукой к которому, почувствовал, что плесень изнутри сожрала дерево, превратив его во влажную труху. Чуть приложи силу, и ты развалишь его в прах.

На поверхность попал к заходу солнца, его последние лучи золотили кромку стен внутри покоцанной временем крепости. Аккуратно выглянул из своего укрытия наружу во внутренний двор, заметил табунок оседланных лошадей. Не много, десятка три, и примерно столько же кочевников, ютившихся под навесом. Ясно. Группа быстрого реагирования. Из подвала сунулся, прошмыгнул в проем стены, поднялся по ступеням наверх, ползком добрался до места, с которого можно было обозреть внутренности замкового комплекса. В общем-то, все предсказуемо. Развалы строений и кучи мусора. На верхней площадке надворотной башни, вернее того, что от нее осталось, уткнувшись в россыпь блоков и щебня, «загорали» с десяток печенегов, разложив рядом с собой колчаны со стрелами и луки. Видно, что устали от безделья, разомлели на жарком солнышке, скорее всего, из последних сил дожидались смену.

Мозг выдал очередную порцию информации по цитадели. Нередко в замках строились двойные стены – высокая внешняя и небольшая внутренняя. Между ними возникало пустое место, получившее немецкое название «цвингер». Нападавшие, преодолевая внешнюю стену, не могли взять с собой дополнительные штурмовые приспособления, громоздкие лестницы, шесты и прочие вещи, которые нельзя перенести внутрь крепости. Оказавшись в цвингере перед еще одной стеной, они становились легкой мишенью для лучников, в стенах цвингера имелись небольшие бойницы. Второй стены в данном укреплении не имелось, но зато прекрасно сохранились верхние галереи, правда лишенные навесов и крыш. С внешней стороны стены от галерей остался прочный бруствер в половину человеческого роста, на котором были регулярно расположены каменные зубцы, часть из которых не пострадала от времени, ветров и дождей. Кучками, по двое-трое человек, степняки несли вахту на галереях. Вот угловые башни были разрушены почти до основания, открывая через груды строительного мусора пробелы наружу со двора, показывая пейзаж внизу долины.

Из дверного проема центральной башни, более или менее сохраненной временем, появился совсем молоденький, безбородый «павлин» в расшитом халате, опоясанный недешевым оружием, за ним маленькая свита, человек пять окольчуженных воинов, все как один отмечены шрамами на лицах, с сединой в усах и бороде. Достойные противники! Отдельной строкой в коллективе аксакалов, рваной походкой пьяного пеликана, вышагивал неряшливый полустарок с нашитыми на одежду бубенцами, опиравшийся рукой на клюку. Память услужливо подсказала – шут. Одна-ако!

Павлин притормозил напротив навеса, заставив подняться на ноги «группу быстрого реагирования». На своем тарабарском наречии выдал тираду на повышенных тонах, иногда оглядываясь на саксаулов или вполоборота поворачиваясь к ним. Песец, и этого ожидание достало, нарушил маскировку тишины! Видно, не ты здесь самый умный, не ты организатор засады. Самый главный – ты, а вот умом еще не разжился. Опа, чуть не спалился! Вся дежурная смена на галереях, отвлекшись на лидера, перестала обращать внимание на происходящее за стенами, хорошо, что смотрели вниз, а то он тут выпал из реальности, разлегся как на пляже – урод комнатный! Спасают его только наступившие сумерки. Прикинулся ветошью за валявшимся поблизости обломком блока.

На внутреннем дворе все пришло в движение. Вот и народ на постах сменился. Распаренные за день на солнце люди, спустившись со стен, расхаживали, разминая ноги. А павлин-то, оставив на месте шута и одного из свиты, с остальными продолжая нарушать маскировку, верхами ускакал прочь. Так, общая диспозиция ясна, чтоб не отсвечивать, наверное, пока нужно вернуться в коллектор.

Спустившись под землю в темноту прохлады, далеко от лаза уходить не стал. Поудобней примастырившись у стены в сухом месте, мысленно завел биологический будильник, прикрыл веки на глазах. В голову опять полезли мысли. Примерное расположение и численность постов сторожевого охранения запомнил. По два человека, выставленных в секреты, и места этих секретов затвердил как «Отче наш…», с них и придется начинать ночной скорбный труд. И если в сохранившемся окне центральной башни маячил степняк, периодически осматривая, что творится во внутреннем крепостном дворе, выполнял роль наблюдателя, то до назначения ночного патруля по территории печенеги еще не доросли, да, честно сказать, и не они одни.

Тук-тук-тук! – с определенной периодичностью скапывала где-то в темноте капель конденсата. Тик-тик-тик! – отщелкивали время биологические часы. Не пора ли на выход? Кажется, пора.

Нападение из засады должно быть бесшумным, и такое нападение обычно осуществляется против малочисленной группы противника, обычно не более трех человек, когда требуется избежать шума и привлечения внимания остальных сил в любой момент ожидающего нападения врага. Для всего этого необходимы решительность, хорошая подготовка и наличие бесшумного оружия. Без решительности куда деться, подготовка, судя по прошлым его художествам, имелась, а оружие бесшумное – вот оно, рукоятью удобно легло в ладонь.

Выпорхнул из лаза. Темень – египетская. Хорошо печенеги, добрые души, факелами осветили весь периметр развалин. Оно и понятно, кто ночью полезет по кучугурам и буеракам испытывать судьбу, совершать переход? Вы? Да вы, батенька, мазохист! Инвалидом хотите стать? Так потренируйтесь для начала пройтись по бездорожью лесопосадки городского парка, там поймете, что не все просто в этой жизни.

Ладно мозги канифолить, не смычок для скрипки! На кошачьих лапах прокрался к первой точке на мысленно утвержденном плане.

Одним из условий успешного выполнения стоящей перед ним задачи является скрытный подход к месту проведения операции. Не следует недооценивать степняков, думать, что они дурнее паровоза! Помимо воли, в мозгах проявилось изображение локомотива. Тьфу! Ну, что за наказание ему? Откуда что берется? Главное своевременно. Все! Не отвлекаться! На чем он остановился? Ага! Надлежит учитывать тот факт, что противник в большинстве случаев ожидает нападения или налета на объект извне.

Используя кучу мусора, двигаясь медленно и умело, оказался за спиной двух бойцов, присевших на углу слепой стены. Вот уж бл…ство, а как крался? Кто ж знал, что эти два распи…я одновременно усядутся оправляться на высоте, дуясь, вглядываясь в ночную даль? Ждать недосуг. Шаг, и острое лезвие ножа с едва различимым хрустом вскрыло трахею одного из серунов. Хорошо рядом примостились, второй тоже пикнуть не успевает. Как же мерзко отнимать жизнь ударом ножа! Скольких уже на тот свет спровадил, а все никак не привыкнуть к запаху крови и булькающему звуку. Брр! Однако дело сделано, теперь его ожидает точка номер два. Поехали!

Второй секрет тоже снял без проблем. Проспали ребята свои жизни, самым натуральным образом проспали. Только намылился на третий, как в ворота галопом внеслась уже знакомая кавалькада во главе с павлином. Побудил, паразит, всех, кто спал сном праведника, пришлось схорониться, прижухнуть, снова прикинувшись ветошью.

Стук-стук-стук! – глухо ударяет огрызок деревянной палки-посоха по каменным плитам. Дуновением ветерка задилинькнули бубенцы, и тень, выраженная факелом в руке, прошкандыбала совсем рядом с его убежищем. Шут! Липкий щуп коснулся сознания, а вместе с ним тихий голос произнес слова:

– Ты здесь, урус? Не прячься, можешь выходить, побегал и хватит.

– Ага, щаз, держи карман шире!

– Не понял тебя. Что мне нужно держать?

Однако вычислил, зараза. И как? Нехотя поднялся. А чего он, собственно, теряет? Подошел к старому скомороху.

– Чего хотел, старче?

– Сдавайса, урус.

– Спятил, болезный? Пусть ваши гаврики меня сначала изловят.

– Я тебя уже изловил. На колени, раб!

Шаман. А кто ж еще? Нельзя воспринимать действие плохо воспитанного дедушки, плохо образованного саксаула, пардон – аксакала, как нечто злое, несущее погибель. Он ведь тоже несет ответственность за успехи орды, в которой практикует, за жизнь и здоровье односельчан, за это справедливо заслуживает искреннего уважения. Тяжелый самоотверженный труд приходится выполнять старику. А шаман – соперник, более чем достойный, знай себе, что-то под нос нашептывает, только не понять. Ведь верное дело иностранные языки знать, да все руки не доходят и времени никогда на это нет. Такие вот отговорки! О-о, наконец-то созрел для угроз!

– Ты скоро сдохнешь. От твоей руки погиб Исыкан, младший брат володетеля малой орды, ты убил сотника Сабаша, а это уже мой единокровный племянник. Лучник, пустив в тебя стрелу, мог бы промахнуться, шаман – никогда. Так что радуйся, урус, последним дням своей жизни. С тебя с живого сдерут кожу, это почетно, она послужит мне и племени, из нее сделают бубен. Ха-ха!

– Не спеши. Я еще держу в руке нож. Успею отправить тебя к твоим духам, там и повидаешься со своим племяшом.

– Да, ты на руку свою глянь. Ха-ха!

Он глянул на свою руку, в которой держал нож, внутри все захолодело. При свете факела было видно, что прямо из кожи на руке, проточив дыры, высунули гнусные головки черви. Их было немного, но смотреть на все это было отвратно. Сразу за визуальным контактом пришла боль. Стоявший напротив него колдун заливисто но тихо рассмеялся.

– Урус, они тебя живьем сожрут. Пока не поздно и черви не полезли дальше, срезай с руки мясо, только до кости срезай, может, успеешь от них избавиться.

Бляцкий род! Шутник, твою мать! Хрен себе срежь, советчик. Как же их смахнуть?

Заметил, как в улыбке кривятся и беззвучно шевелятся губы колдуна, и только теперь до его притупленных болью мозгов дошел, как через вату, старушечий голос:

«…от онука Даждьбожего Влесослава напрасну гибель отведи: во доме, во поле, во стезе-дороге, во морской глубине, во речной быстроте, на горной высоте бысть ему здраву по твоей, Даждьбоже, доброте. Завяжи, закажи, Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на Влесослава зла не мыслить! От красной девицы, от черной вдовицы, от русоволосого и черноволосого, от рыжего, от косого, от одноглазого и разноглазого, и от всякой нежити! Гой!»

Резко смахнул с руки уже довольно сильно выползших из кожи, извивающихся мелкими змеями червяков, обожравшихся его плотью и растолстевших до толщины указательного пальца руки.

– Кыш, нафиг! Вон, ползите своего хозяина точить, у него мясо вкусней моего будет.

Простейшая на земле форма жизни, гроздью извивающейся погани посыпалась на каменный пол галереи и сноровисто поползла к выпавшему от случившегося в осадок шаману, никак не желавшему воспринимать действительность происходящего. Челюсть отвисла, рот раскрылся. Вот в этот открытый рот находящегося в прострации человека он и метнул метров с пяти боевой нож. Подскочив, перехватил падающий из мертвой руки факел. В одно мгновение исчез клубок червей, словно и не было никогда, кожа на руке лоснилась гладью и редким волосом. В общем, все как всегда, только еще теплый мертвец в клоунском грязном костюме, с рукояткой ножа, торчавшей изо рта, лежал на гладких плитах. А до Удала дошло, что все ранее виденное оказалось банальной галлюцинацией, миражом, наведенным в его сознании мастером своего дела. Жаль деда, прикольный был персонаж, чуть со свету не сжил!

На стенах и во внутреннем дворе послышались крики засадной команды. Держа факел над головой, урус был виден всем как на ладони, со смертью старого печенега рассеялось его колдовство, снялся наведенный им полог невидимости. Отбросив факел, припустил стрекача, слыша, как наконечники стрел чиркают по плитам и камням совсем рядом с ним. Сбежал вниз по лестнице, в ночной темноте опрокинув сразу двоих степняков, не ожидавших такой прыти от беглеца-одиночки. Сам чуть не растянулся во внутреннем дворе, споткнувшись на подходе к лазу. Нырнул в открытый зев кромешной темноты, ощущая наступавших на пятки преследователей. Тыкаясь во все, что только можно, выставив руку перед собой, словно слепец, посеменил по проходу колодца, а за спиной бесновались печенеги, успевшие сунуться в рукотворные катакомбы, подсвечивая огнем темноту.

Словно крыса вильнул в узкое боковое ответвление, понимая, что по центральному проходу от толпы уйти будет не просто. Встав на карачки, буром пер в неизвестность. Допрыгался! Доскакался! Сейчас догонят, подпалят задницу огоньком! Срывающееся дыхание впустило в легкие пыль времени, поднятую им в узком тоннеле. Кашлял он, кашляли те, кто лез за спиной. Где же конец лаза? Из всего оружия при нем остался только нож, все остальное в спешке пришлось бросить.

Тело вывалилось в темноту широкого коридора, плюхнулось в подземный водоем, глубиной по грудь. Стоялая вода в нем явно подтухла, издавала своеобразный запах, но дышалось терпимо. В темноте нельзя понять, куда двигаться дальше, поэтому застыл у самого лаза, из которого выпал, вытащил нож, успокоил дыхалку, ожидал корячившихся по нему преследователей.

Огонь факела осветил взболтанную воду. В стене появилась голова человека, расширенные глаза попытались осмотреть открывшуюся панораму большого помещения, наполненного водой, со сводчатым потолком в нем. Не раздумывая, Удал из-под низа среза узкого лабиринта ударил появившегося первым преследователя в шею ножом.

– Ох-х!

Хлюпающий звук вырвался изо рта поверженного противника, а факел, выпав из руки, погрузился в зелень воды, тут же погаснув, вновь погрузив все во мрак. Звуки шевеления и ругань подсказали, что идущие следом за покойником напирают на безвольное тело, прилагая в тесноте немалые усилия. Им не развернуться там, назад не пролезть. Труп вытолкнули в бассейн, будто пробку из бутылки, разбрызгав воду. Бегдец снова застыл в ожидании, готовился теперь уже в темноте нанести очередной удар.

«Я вас, сук, здесь с десяток точно положу в этой тесноте! А будет вас больше, то и больше положу. Давай! Чего там застыли?»

Холод через одежду добрался до его плоти, зубы отбивали дробь, а печенеги не торопились вылезать из норы, ругаясь, чихая и кашляя внутри нее от поднятой пыли. Патовая ситуация. Ему не отойти, и они опасаются дальше лезть.

Решились. Полезли. Он на звук принял на нож первого, отбросил, освобождая проход, принял второго, третьего. В темноте им могло показаться, что родичи один за другим самостоятельно выбираются в большой коридор. Четвертый оказался умней. Он из норы окликнул своих соплеменников, не получив ответа, оповестил лезущих за ним и притих, не высовываясь наружу.

В темноте снова поселилась тишина. Слышно было, как где-то в стороне будоражит устоявшуюся водную гладь редкая капель. Выждав какое-то время, Удал почти беззвучно, стараясь дышать тихо и редко, двинулся по воде, высунув из нее только голову, в сторону направления свода, подмеченного ранее еще при свете факела. Через долгий промежуток времени вытянутая рука напоролась на бортик бассейна. Примерился, подтянувшись на руках, выбрался на сухое, по стене нащупав очередной проход, определил его габариты и, чуть сгибаясь, пошел по нему. Сколько блукал по лабиринтам, он не понял, только знал, что долго. Утыкался в тупики, возвращался на развилки, отдыхал и снова шел. Уже отчаявшись выбраться, наткнулся на ступени, ведущие к поверхности, выбрался на верхние галереи подземелий, по ним вышел к очередному лазу на поверхность. Жажда и голод мучили его, темнота порядком надоела, когда, разобрав завал, просунув голову на поверхность, чуть не ослеп от полуденного солнца. Оказалось, что он выбрался вдали от разрушенной крепости. Пить! Где бы испить воды? Его молодое тело ломило от усталости.

12

Здесь самолеты не летают,

Здесь непролазный хмурый лес.

Машины глохнут, птицы дохнут…

Курсантское восприятие практики в батальоне обеспечения учебного процесса после второго курса

Для него, беспамятного, потерявшего всякую связь с родичами, если таковые, конечно, были, раскрылась еще одна маленькая страничка бытия в этом огромном для его понимания мире. Он не пасует перед большой кровью, очень быстро может принять на себя ответственное решение, готов действовать автономно, умеет уверенно ориентироваться в темноте на незнакомой местности и в подземных коллекторах. Не сомневался, что сможет выйти на место, где остановится группа.

Еще двое суток он допекал печенежский заслон, вставший в самом узком месте пойменного леса на Северском Донце. Изучил место своих действий, как смерд собственный огород. Маскируясь и внимательно наблюдая за перемещениями групп степняков, вычислял, где противник затаился. Расстановка чужих бойцов в местах ночной засады практически не отличалась от дневного сидения, только в отличие от дневного варианта, позиции засадников располагались ближе друг к другу. Группы наблюдателей и захвата были выставлены цепью, как пешим порядком, так и с лошадьми. Все та же команда обеспечения, во главе с павлином, пряталась в развалах старой крепости.

По ночам выходил из засады и, работая ножом, сокращал численность контингента, добывал пропитание и воду, восполнил потерю оружия. Понимал, что действует на грани фола, один неверный шаг, неточный удар, крик умиравшего наблюдателя, и уцелевшие враги могут взять его в кольцо, вычислить его позицию или, дождавшись выхода на открытое пространство, забросать стрелами. Непросто ночью в условиях густой растительности увидеть затаившегося врага, работать нужно не торопясь и ювелирно, при этом не забывать про время, оно то бежит стремглав, то замирает, словно попав в частую клейкую паутину. Обычно он перемещался по намеченной для диверсии территории, переползая дистанцию по-пластунски или на четвереньках, только иногда – короткими перебежками, используя складки местности и различные естественные укрытия. Прямая для него не являлась кратчайшим путем между двумя точками. Самый короткий путь тот, который самый безопасный. При движении периодически останавливался, прислушиваясь к темноте, всматриваясь в нее и проверяя правильность направления своего движения.

Отход, как и вся засада, осуществлялся планомерно, по заранее выверенному еще днем маршруту. После ночной тишины обнаружение в секретах соплеменных покойников, крики негодования и ярости сразу приводили противника в чувство и позволяли ему быстро собраться с духом, осмотреться и приготовиться к контрмерам, а то и к преследованию. Только попробуй – отыщи ветра в поле! Были бы у степняков собаки, был бы совсем другой коленкор. Но удача, девка гулящая, сегодня она обнимает тебя, а завтра отдается врагу, улыбаясь твоей несостоятельности.

Подловили! Ай, молодца! Подловили.

Его загнали на не широкий, но открытый участок каменистого склона, нежданно-негаданно набрели на дневное логово. От одной полоски леса до другой было всего ничего. Плевок! Только попробуй под направленными на тебя десятками стрел преодолей этот участок. Задолбишься пыль глотать!

Дальнейший ход событий более чем предсказуем: либо попытаются взять живым, либо пристрелят, нашпигуют стрелами с недалекого расстояния, сделают инсталяцию гигантского ёжика. Могут, конечно, и подранить, печенеги парни меткие, с детства приучены к стреле и луку. А-а! Рискнем, пробежимся, может, чего и выгадаем, «зеленка»-то вот она, рядом! Рванул, что было дури. По каменистой земле с неприятным, подпускавшим холодок в душу чувством. Зачвиркали стрелы в попытке отсечь от спасительного убежища.

Затормозил. Вильнул. Снова побежал, что было сил, рваным бегом. Будто споткнулся, перекатом отпрыгнул в сторону, снова вскочил на ноги и бросился бежать, и все зигзагом с препятствиями. Преследователи, трое тех, кто вырвался в лидеры, лоботрясы с шаблюками наголо. По прямой им легче в своем роде. Хрен вам чего выгадаете! Последний отстал, утомился болезный, а первый, считай, в трех шагах. Мгновение, и брошенный назад взгляд высветил оскал улыбки на устах куцебородого кабана. Думает «бинго» в руки само плывет.

Упал на живот, перевалился, повернулся на спину. Левой ногой, как крюком, зацепил за голень ногу степняка, потянул на себя, а правой, что есть силы, впечатал ступней в колено.

– Н-на-а!

– В-в-ва-ау-у!

Песец котенку, больше срать не будет! Отбегался, видать, на своих двоих навсегда. Ходу! Утомили, однако. Остальные двое, нехорошие человеки, увидав фиаско соплеменника, сбавили ход. Оно и ясно, законная добыча огрызается не по делу. Разошлись в стороны, зажимая в клещи. Ню-ню! Попробуйте, а мы поторопимся.

Прыжком, разогнувшейся пружиной встал на обе ноги. Красота! Тело молодое, сильное, ему только и нужно, чтоб голова варила да подсказывала правильный вариант действия. Рванулся, опередил врагов и тут же почувствовал, что стрелки издалека решили метнуть стрелы на поражение, «зеленка»-то, вот она.

Тормознул по какому-то наитию свыше, стрела хвостовым оперением чиркнула кончик носа. Вот и догнали. Поднырнул под мах стали над головой, при силе инерции пропустил ретивого чуть вперед. Оказавшись за спиной усатого печенежского перестарка с морщинами на лице, ухватил его за шиворот, благо рост позволил, второй рукой за кушак, тушку живым щитом развернул в сторону стрелков. Жалобный вскрик, а затем и хрип выставленного перед собой человека, и сразу навалившаяся на руки тяжесть переставшего дергаться тела оповестила о скором конце задумки.

– Баловство!..

Отшвырнув мертвеца на грудь подоспевшего последнего из плеяды противника, шагнул в наконец-то вставшие зеленой стеной перед носом кусты. Бежал, оставляя за спиной полосу примятой травы, сломанных веток и обрывков одежды на колючках кустарника и сучках. Пьяным носорогом пропахал борозду в «зеленке», еще и ревом огласил округу, подавая звуковой сигнал. Кровь бурлила по кровотокам, долбила в виски, нагнетая запредельное давление. В ушах шумело, адреналин плескался через край. Пронесло! Выскочил из капкана, мать вашу! Ищите теперь, хоть раком раскорячьтесь! Здесь вам не там. Здесь не степь, в которой вы короли, здесь лес, и он один в нем зверь, остальные «мясо», тушканчики долбаные. Было бы вас поменьше… Становитесь на след, а он его обежит, сделает крюк и так дернет за хвост, что мало не покажется.

Резко «спрыгнув» со следа, пошел по кругу почти бесшумно, не оставляя мет о своем присутствии. Сгинул и все, будто исчез. Шебутной и насыщенный событиями день клонился к вечернему завершению. Заслышав передвигавшихся «неводом» загонщиков, полностью утративших контакт с преследуемым, подкатился под пышные ветки сосны, росшей с товарками кучно, словно сорняк из густой травы, на давно не возделанном смердом поле. Пропустил мимо себя людскую цепь, при этом готовый в любой момент ввязаться в смертный бой. Выполз из укрытия и нос к носу столкнулся с отставшим, не очень шустрым и трусоватым степняком. Он был готов к схватке, а печенег – нет. Захлестнувшая шею удавка, произведенная им из куска волосяного аркана, в зародыше задавила готовый вырваться из горла крик замешкавшегося оппонента. Конвульсивно задергавшиеся ноги, в конце концов, расслабились, просигнализировав о смерти врага. Путь был свободен. Пора отлежаться на одной из оборудованных лежек, а ночью навестить печенежскую засадную периферию, как и планировал с самого начала, навести там «здоровый» шум, угнать лошадей и забиться с добычей в лесную нору. Пришло время встречать товарищей по несчастью, а там и возвращение на Русь организовать, не век же бичевать у стен разрушенной крепостицы.

* * *

Ночь пересидели в плавнях, попеременно меняясь на выставленных недалече постах, кормили комарье, гурьбой слетевшееся на запах свежего пота людей и лошадей. Костра не жгли, кожей ощущая возможное присутствие кочевников, из-за этого и съестное подъедали по-походному. Еще до рассвета Удал поднял товарищей по несчастью, заставив их всех выкупаться в прохладной речной воде, смыть пот и обиходить лошадей. Насколько прикинул дед Омыша, выходило, что до родимой земли осталось пройти не так уж и много верст.

По заливным лугам, мимо многочисленных озер, стариц, мимо болот, поросших кустарником и пойменными дубравами, подступающими к самой воде, маленький отряд шел прямиком на север. Все понимали, что преследование обиженная сторона не прекратила.

Снова не длинная южная ночь и снова в седло, и снова скачка, уж слишком велика численность погони позади. Только быстрые ноги коней да сильное желание увидеть свободными княжество Полоцкое помогали без скулежа преодолевать опасный путь.

В пойме реки, расширявшейся в этом месте, посланный передовым дозором Сом первым заметил остров, словно ежик колючками обросший соснами. Он призывно манил к себе, заставлял всматриваться в яркую зелень кустарника.

– Чего делать-то будем? Мимо пройдем? – заглядывая в глаза Удалу, спросил дозорный.

– А ну, давай, переправимся на него. Скоро вечер, переночуем там, глядишь, кочевники мимо проскочат, – озвучил свое мнение Хвощ.

– Мимо, может, и не проскочат, у них следопыты отменные, а вот ночевать там для нас будет вольготнее, чем на берегу, – высказался дед и обратился к молодому лидеру: – Решай, душа моя, только завтрева нам, хошь не хошь, а придется переправляться на другую сторону реки. Один-два конных перехода нам степью скакать и половцев на хвосте тащить. Отдых для всех потребен, вымотались.

– Плывем, Удал?! – подал свой голос Третьяк.

Углеша молчком, взглядом преданной собаки смотрел на негласного старшого. Старшой решился.

– А-а! Была не была! Пошли.

Оставшись в костюмах Адама, завернув одежду и оружие в узлы и уложив их на связанные из веток на скорую руку плотики, вцепившись кто за седла, кто за конские хвосты, ежась от холода воды, поплыли на остров.

Полоска земли посреди реки была не так уж и велика. Лошадей спрятали в центре лесного массива, расседлали их, пусть отдохнут, намаялись за дорогу. Поснедали, поделились, кому, когда нести охрану и спать. Вырубились.

Молоко тумана по реке втянуло беглецов в себя, эхом пронеслось по стремнине тихое ржание лошадей, понукаемых людьми, заставивших животных вновь пересечь водную преграду. Вот и берег, пологий с минимумом растительности на нем. За узкой полоской деревьев, через стену поредевшего тумана под первыми лучами небесного светила открылась картина бескрайнего Дикого поля.

Ковыльно-кипцовая степь по мере движения по ней постепенно превращалась в луговую, представляющую ярко-зеленый густой цветущий травяной ковер, в котором главная роль отводилась уже не ковылю. Степные же злаки, хотя и встречались повсюду, забивались луговыми травами. Русичи издалека видели стада тарпанов, сайгаков, куланов и степных туров, своим передвижением беспокоили их, заставляли срываться с мест выпаса и уноситься подальше в сторону.

– Тарпаны, хоть размером и не крупнее домашней лошади, все-таки побойчее будут, – издали глядя на закружившийся, уводимый вожаком табун, просветил Удала дед Омыша. – Степняки их страсть как не любят. А все потому, что те имеют привычку забегать в домашние косяки, из них отбивать кобылиц и уводить их в степь.

– А сами печенеги разве не так себя ведут, когда набегом на Русь приходят?

– Так-то оно так…

Хвощу надоело ждать, пока табун освободит проход. Он тронул коня, заставил порысить его вперед, обернувшись в седле, окликнул попутчиков:

– Чего ждете? Встали будто отроки на Купалу, ладно эти, но ведь и ты, дед, туда же! Айда за мной!

– Уже-уже, душа моя! – оправдываясь, откликнулся Омыша.

К вечеру в больших количествах появились заросли кустарников степной вишни, бобовника, таволги, караганы и ракитника, сначала изредка на склонах холмов или на возвышенностях, затем все чаще и притом на ровных местах. Постепенно в таких зарослях стали замечать приземистый и корявый дубняк, осины и березы. Как ни печален вид этого дубняка, он все-таки понемногу разрастается и, наконец, дает побеги уже на такой высоте, что животные не могут их обгрызать. Вот они почти и «дома», кусты дубняка понемногу выровнялись, выросли в крупные деревья. В одном из березняков заночевали.