Текст книги "Калика перехожий"

– Ф-фу-у!

Вытер рукавом мокрые губы и бороду, обернулся к выпавшему в осадок Удалу.

– Вот так-то! Не кто иной, как «сам» тебя разыскивает. Х-хы! Из омута выполз, поганка такая. Видать, здорово ты боярышню допек.

– Так это…

– Ноги тебе отсюда уносить нужно, и чем скорей, тем лучше. Нечисть на подворье не зашла, потому как забор заговоренный от сей напасти. Дак, ведь не ясно, на сколько заговора хватит. Сильный чертяка, только обережным загибом и отвадил. Боюсь и мне какое-то время где-то отсидеться нужда пришла. Еду я тебе в котомку соберу, одежду дам, обувку, нож, дорогу укажу, и будь здоров, не кашляй.

– Понял, и на том спасибо.

– Чего спасибо, чего спасибо? Пошевеливайся, давай, время дорого.

Экипированный в дорогу Удал покинул гостеприимный дом мельника. Сам Некрас, указав, куда идти гостю, в свою очередь зашел за ближайший куст на опушке леса, в одночасье сгинул, будто и не было его рядом еще минуту назад.

15

Страшной приметой считается, если черный кот разобьет зеркало пустым ведром.

Суеверие

Суета аэропорта, постоянное голосовое доведение информации до пассажиров рейсов и встречающих прилетевших, очереди в секциях отлета и у стоек кафе оставляли в его душе непонятный осадок. Почему? Ведь он никогда ранее не испытывал неприятия таких мест. Он вышел покурить. Летний вечерний воздух еще обдавал жаром нагретого за день асфальта.

– Андрюша!

Возглас привел его в чувство. У открытой настежь двери в чрево аэропортовского здания, ему призывно махала рукой женщина.

– Андрей, сколько можно? Бросай свою сигарету, объявили посадку на рейс!

Он выбросил в пепельницу недокуренную сигарету.

– Куда летим?

– Совсем тебя твоя служба доконала. Ну, давай с нами, там узнаешь. Нам там будет хорошо! И мне и дочери без тебя тоскливо. Идем.

Кто эта женщина? Куда она его тащит и зачем куда-то лететь? Из сознания словно метлой вымело воспоминание, за каким ляхом он в аэропорту.

– Я не могу, – взволнованно ответил, понимая, что что-то во всем происходившем с ним не так, что-то неправильно. Помимо воли стал оправдываться: – У меня тут работы полон рот! Опять-таки, люди доверили и жизнь и благополучие. Я потом, попозже прилечу.

Насупившись, она яростно посмотрела на него, буркнула «Проводи» и удалилась в глубину вокзала. Он с толпой пассажиров прошел вслед за незнакомкой, судя по всему, знавшей его не понаслышке. Странно, все шли в здание аэропорта, назад никто не выходил. В людском мелькании и мельтешении едва поспевал за ее пестрым легким платьем. У стойки регистрации заметил девочку лет пяти, издали помахавшую ему ладошкой, прокричавшую:

– Мы с мамой летим без тебя. Ты остаешься.

Развернувшись чуть назад, на ходу произнесла:

– Летим?

– Нет, – утвердившись в своем решении, ответил безапелляционно.

– Как хочешь! Только смотри, предстоящая ночь для тебя будет тяжелой. Постарайся пережить ее. Прощай!

Женщина прошла регистрацию и присоединилась к девочке. Он с удивлением только теперь понял, что регистрируют пассажиров в грузовом терминале. Водитель электрокара подогнал прицепной состав, на платформах которого плотно друг к другу были установлены открытые гробы. Люди подходили к ним как ни в чем не бывало, укладывались внутрь скорбных ящиков. Два тощих работника терминала, издали похожих скорей на тени, чем на людей, накрывали гробы крышками, сноровисто забивали их гвоздями с двух сторон. Женщина с девочкой, на прощанье махнув ладошками, заняли место в пристанище «груза 200». Кто они? Он не вспомнил, но душа заболела, заныла.

– Не-е-ет! – взвыл он, пытаясь прорваться через вставшую непроходимым забором толпу.

Сон в один миг отпустил из своих объятий. Проведя рукой по лицу и волосам, почувствовал на ладони влагу. Холодный пот залил и тело под одеждой. Раннее утро. Солнце еще не взошло, но ночь отступила, дала серой мгле заступить место темноты.

– Подъем! Седлать лошадей! – хрипло распорядился боярин, заставляя сонное царство вступить в утреннюю круговерть жизни. – Глеб, быстро всем перекусить, и отправляй Хольми и Юшка в передовой дозор. Эй ты, найденыш! Как там тебя? Удал. Чего встал, словно мавку увидел? Шевелись! Не поспеешь, ждать никто не будет.

Он встряхнулся, стараясь побыстрей отогнать от себя ночную одурь, само воспоминание о минувшем непонятом сне.

С десятком воев, находившихся под дланью боярина Садко и скакавших по служебным нуждам в Курск, Удал повстречался еще перед вечерними сумерками, сам вышел на развилку дорог к намеченному старшим месту ночевки. У костра нашлось место для молодого парня, а рассказ о странствиях потешил всех. Отказа новому попутчику не последовало, да и свободная лошадь нашлась. И вот поутру вои как заведенные легкой рысью бороздили летник, в самом хвосте кавалькады скакал и Удал, мысленно благодаря судьбу за то, что с каждым шагом лошади он становился все дальше от ведьминого поместья.

Ближе к обеду всадникам пришлось сойти с летника, отклониться с пути следования и углубиться в чащобу. А все почему? Будто ураган прошелся полосой по лесной сторонушке, вырванные с кореньями огромные сосны и ели, расщеперившись ветвями, покрыли дистанцию неширокой дороги. Ни пройти, ни проехать, хоть вертайся обратно! Лесная айна чуть видна. Теперь только шагом, покачиваясь в седлах, ехали по едва протоптанной стёжке, напоминавшей больше охотничью тропу, способную пропустить в одну сторону лишь телегу. Под сенью зелени над головой сомкнувшихся с двух сторон от обочин густых ветвей деревьев дружинники, добротно одетые в брони, имевшие в своем арсенале разномастное оружие, замедлились. За спиной у каждого на ременной петле висел круглый щит, выкрашенная красной краской лицевая сторона его имела еще и рисунок, символ-оберег. Пришло время, и немногочисленное воинство спешилось. По причине скованности лесного предела скорым шагом дружинники повели в поводу лошадей, цепью вытянулись за спиной предводителя, по одежде ничем не отличавшегося от своих бойцов.

– А ну, пошла-а!

Молодой воин в самом хвосте колонны прикрикнул на свою лошадь, чем-то всполошенную, вставшую на месте и косившую глазом на густой придорожный кустарник.

– Чего ты, Бежан, рот раззявил? Повышать голос приказа не было, – сделал внушение шедший за молодым воин в летах.

– А чего она…

– Нишкни! На летник выйдем, ох получишь у меня.

Удал, слыша словесный нагоняй, хмыкнул про себя. Все это показалось до боли узнаваемым. То, что в прошлом он был воином, теперь не вызывало никаких сомнений.

Тропа выплеснула военный караван к околице довольно большой, по виду зажиточной деревеньки в три десятка дворов. Причем дорожный загиб представил глазам воев сначала широкий луг, а вот уже за ним домишки по обеим сторонам единственной улочки, в центре которой издали возвышалась маковка деревянной церквушки.

– Чудно! – высказал удивление в голос Хольми. – Византийская вера дошла и в лесную глушь.

Луг, огибая жилища и огороды, примыкал к змейке поросшей ивняком мелкой речушки, больше похожей на широкий и глубокий ручей.

Лепота! Летнее солнце, находившееся в зените, жаря неимоверно, создавало влажную духоту в самой чащобе, а здесь микроклимат. Легкий ветерок со стороны реки приносил прохладу, заставив тела, закованные в брони, слегка расслабиться. Глаза людей, вставших полукругом у кромки поляны, блуждали по местным достопримечательностям. Деревня будто вымерла. Никого! Никого, ни людей, ни скотины. Не слышен и лай собак, а ведь здесь поселились те, кто пробавляется охотой, ею же и живут.

– Хольми, Глеб где? – спросил у дозорного боярин.

– Десятник там, – указывая направление, скандинав махнул рукой в сторону, – в деревне. Они с Юшком по хатам пошли. Глядишь, может, и разыщут кого живого. А так, на скорый погляд, дак деревня брошена.

– Как думаешь, давно?

– С седмицу точно, боярин.

Сразу за околицей деревня встретила отряд неказистыми избами, скорее всего в них проживает поселковая беднота. Ну, этого следовало ожидать. Все как везде. Садко повел воинов по набитой дороге. Кругом ни души. Вымерла деревня! Придержал жеребца на скромной деревенской площади напротив храма, подал команду:

– Всем спешиться! А ну, пробежались по жилищам, прошерстили все что можно. Живых ищите!

Бойцы с энтузиазмом бросились исполнять приказ. Сойдя с лошади, Удал размял ноги. Он не дружинник, значит, приказ отдан не ему. Сам Садко, не слезая с седла, наблюдал за подчиненными, которые, рассыпавшись командами, проверяли дом за домом. Услыхав топот копыт, повернул голову на звук. Глеб, его десятник, находившийся в передовом дозоре, несся во весь опор со стороны леса. Осадил на полном скаку лошадь у самих стремян боярского рысака, отдышавшись, доложил:

– Деревня пуста, батька! Только живую душу я все ж отыскал! – Десятник осклабился в улыбке. Вот он я какой! Хвали!

Но, судя по всему, Садко не было никакой охоты терять попусту время на похвальбу. Хотел было отчитать весельчака, да вспомнил, что по возрасту десятнику нет еще и тридцатника. Молодой, лихость и жажда деятельности прет из него как вода из реки в половодье.

– Хм! Говори. Чего тянешь? Кого нашел? Где? Сколько?

Глеб стушевался.

– Так это, одного и нашел…

– Ну-у!

– Деревня заканчивается у самого леса, а дальше дорога. В полверсте от околицы мельница поставлена. Вот мельник на ней живехонек…

– А тебе не показалось странным, что деревенские не сеют, не пашут, занимаются исключительно охотой и огородами, а мельница, считай, в деревне есть, а?

– Ну, так здеся все просто, боярин-батюшка. Деревня церкву имеет, люд в ней живет крещеный, в Христа верующий. Мельник тоже христианин. По округе соседние деревни славят родных богов, а землю возделывают, хлеб ростят, им все едино в какого бога Петруха верует, главное помол. Видать добрый из него мельник. Да и деревне через него, какой-никакой, а прибыток. Одним словом, чего такого – Русь-матушка. В ней всем места и дела хватить.

– Ну-ну! Все ко мне! – подал команду. – По коням! Веди, Глеб, показывай своего мельника.

– Бог наказал Лесную и ее жителей, – обреченно, скорее выдохнул, чем произнес слова мельник.

Печальный, меланхолический взгляд коснулся лица боярина. Удал, стоявший за спинами боярина и скандинава, заметил под радужной оболочкой глаз аборигена полоску белка. Широколицее, бородатое лицо собеседника, казалось, излучало усталость и нерешенные жизненные проблемы. Было явно видно, что зрелый мужчина стыдится своего положения.

– Сначала по округе поползли слухи. Потом соседи из дальних от нас деревень сорвались с мест, семьями со всем скарбом потянулись к нам с просьбой к обчеству принять. При этом рассказывая, как мы думали про небылицы.

– Чего ж не приняли?

– Язычники. – Видно поняв, что перед ним не единоверец, мельник потупился. – Батюшка сказал от лукавого сбегли, а правильную веру отринули. Не хотели они креститься, вот им остаться и не позволили!

– Эх вы! Случись ранее такое с вами, вас бы приютили!

– Может и так. Седмицу тому в деревне объявился человечишка. Сам я его не видал, но кум приходил, рассказывал. Старикашка горбатый попросился у нашего старосты остаться в Лесной на прожиток. Мол, обузой не будет, а за поставленную обчеством избу деньгой заплатит. Емеля наш спрос учинил, в какого бога верует чужак. Ну, тот, засмеявшись, и скажи, мол, бог у него свой и точно не Иисус. Емеля ему отлуп заказал. Грит, иди до своих, в округе еще три деревни имеются. Они примут, а у нас все правоверные христиане, в церковь ходят, богу молятся, да и батюшка как бы против такого соседства с язычником, ясно против будет. Чуть не повздорили. Выгнали из деревни чужака. Тот, уходя, слово, приносящее порчу, вредящее християнам, произнес, де вы свой урок сами заслужили. Ты ведь знаешь, боярин, урочить – значит говорить недоброе, во вред кому-то. Видишь, наслал-таки колдун на деревню порчу, теперь куда взгляд ни кинь, всюду смерть.

Петро, сидя на чурбаке напротив боярина, в окружении стоявших на ногах дружинников прямо у распахнутой двери водяной мельницы повествовал о том, что происходило в родном поселении. Весь вид его говорил о том, что боится до колик в животе, что готовился умереть в скором времени и что рад до чертиков прибытию боярина с воями. Удалу даже на одно мгновение показалось, что осмысленный взгляд Петра, скользнувший по людям, озарился какой-то не людской радостью. С чего бы так прагматично радоваться?

– Дальше что было? – думая о чем-то своем, спросил мельника Садко.

– Дальше? Дальше в лесу объявилась злобная тварь. Я сам ее издаля видел. Страшна, прости Господи, аки диавол.

– Ростом высокий, об одном глазе, в плечах пол-аршина, на голове щетина, на клюку опирается, сам страшно ухмыляется, – произнес стоявший в воинском кругу Первак, воин в летах, уважаемый всеми в дружине. Это он чаще других опекал молодого Бежана.

– Точно! Она, тварь! Сильна, огромна и шерстью обросла вся. А Микола, царствие ему небесное, сказывал, что и вонюча не в меру. А то, что на клюку опирается, так все едино вертка и быстра. Вот… – на одном дыхании подтвердил хозяин мельницы.

– Ты-то откуда знаешь, Первак? – удивился боярин, переведя взгляд на своего дружинника.

– Сталкивался по молодости с такой напастью. Едва жив остался. Тварь сию Верлиокой народ кличет. И без сильного колдуна здесь не обошлось, боярин.

– Так она что, людей жрёт? – не удержался от вопроса Бежан, словно свербел у молодого язык.

– Может, и жрёт. Сам не видел, – ответил мельник. – Только видел, что тела людские в клочья рвет. В лоскуты шматует!

Мельник задумавшись, опять приумолк. Видать, здорово страшно мужику.

– Не молчи. Ты давай, рассказывай, Петро! – подбодрил хозяина Глеб.

– А! Ну да! Первыми в ее лапы попали Стецько и Онуфрий, нужно сказать, отменные охотники. Как уж оно там было, только уцелел Онуфрий. Раненый, но до деревни дополз и обо всем перед смертушкой успел поведать. Из десятка крепких, ловких, снаряженных против твари охотников-воинов… вернулись в Лесную лишь двое, оба не в себе, к тому же увечные. А ведь мужики крепкие и повидали в этой жизни немало. Потом тварь дала всем нам передохнуть. Уж думали, ушла в глубь леса, а там в другое место подалась. Мало ли весей в округе… но видать, не случилось. В одну из ночей прокралась в саму деревню. Погрызла, порвала скот в сараях. Нашумела, а когда её совершенно случайно увидали, наступила для поселян всенощная! К счастью, все остались живы – тварь разумно решила сбежать. Потом исчезло несколько овец, пропали козы, исчезли пятеро стариков и трое детей. Иные селяне, видя такое дело, посбирали пожитки и съехали прочь, от греха подальше. Деревня воистину превратилась в проклятое место после того, как прямо в церкви эта тварина растерзала нашего батюшку. С той поры и времени-то прошло чуть, а Лесная опустела. Кто не ушел, того тварь умертвила. Один я остался. Днем хожу, останки людские соберу да на кладбище без отпевания зарою.

Боярин резко поднялся на ноги, в раздумье прошелся взад-вперед по утоптанной перед мельницей площадке. Удал и сам призадумался. Да-а! Дела-а! Ведь все что угодно ожидал, но такого. И как прикажете быть? Что делать? К чему готовиться в наступающей ночи? А ведь темнота уже не за горами. Поневоле будешь считать свою прежнюю дорогу легкой и привычной, а сейчас и не знаешь, сожрет тебя какая-то Верлиока или жив останешься. Если сожрать попытается, то как это будет на практике?

Озабоченно глянул на своих вдруг притихших попутчиков, с интересом наблюдавших за метаниями Садко.

– Так! Десятник, отправляй двоих разведать округу. На ночевку здесь встанем. Готовьте места для отражения нападения. Первак, ко мне, разберемся с твоей Верлиокой, – обратился к мельнику: – Ну, Петруха, где тут спокойно покалякать можно?

– Так это, боярин, пристройка у меня к мельнице стоит, там мы с дочкой обретаемся, там и поговорить можно.

– Веди.

Из любопытства Удал пристроился к боярину. Мельникова изба-пристройка встретила вошедших не только теменью, но и пряным запахом трав, легким сквознячком и прохладой.

– Ой!

От двери в соседнюю с горницей комнатенку опрометью бросилась дева, видно прислушивалась к разговору отца с приезжими воями.

– Настасья! – окликнул мельник. – Подь в погреб, воинов квасом напои, потом и нам на стол соберешь.

– Слушаюсь, батюшка!

Расселись за стол. Садко на автомате зыркнул в красный угол горницы. Мельник, судя по всему, не слишком рьяно возносил мольбы святым. Иконы спрятаны за полотняные занавески, каганец лампадки не коптил огоньком. Проследив за его взглядом, хозяин пятой точкой заерзал по отполированной седалищами древесине.

Хм! Ну, это его личное дело! Профессиональные мельники, они все не от мира сего. Им по должности с тем же водяным дружить приходится.

Сняв шелом, боярин пристроил его рядом на лавке. Присмотрелся к жилищу Петра. Сказать по правде, хозяин не бедствовал, можно сказать, жил зажиточно. Судя по всему, мельница кормила не плохо.

– Рассказывай, Первак.

Призадумавшись на короткий миг, с чего начать, воин заговорил:

– Было это недалече от Курска, тому уж годов двадцать с гаком назад. Я тогда еще только из веси к боярину Воисту в дружинники пришел. Молодой, бегучий и до учебы рьяный. Малехо на нашего Бежана похожий. Вот так же как счас, поднял боярин ратников и повел в сторону границы со степью. В его и соседних вотчинах кака-то тварь людин изводила. В одной из деревень застали едва живого волхва. Старик перед смертью успел поведать об энтой Верлиоке. Вот он-то и сказал, что злобна, ненавидит все живое, только сама из чащи носа не кажет. Боится! Ежели по деревням и весям крушить и убивать поперлась, значит, где-то рядом ищи сильного колдуна, который над ней власть заимел, чем-то обижен и пакостит обидчикам. Сказывал, пока колдуна не изведем, нападки не прекратятся.

– Горбун! – воскликнул мельник.

– Может, и горбун, – согласился с ним Садко. – Дальше что было, Первак?

– Долго мы по деревням кружили. Только фарту не было. Мы в одной деревне караулим, а Верлиока в другой шурует, людей изводит. Воист дружину свою на три части разделил. Она в отличие от твоей, боярин, значительно большей была. Полная сотня. Тварина сия умудрилась изничтожить три десятка воев, оставленных в засаде в одной из деревень. Потом и нам повезло. – Хмыкнул в усы. – Ежели это везением можно назвать. В темную ночь хлынул дождь. Ливень. Ясно дело, вои попрятались кто под крыши, кто под стрехи, полезли в шалаши. Только наш десятник нас всех собрал в одной избе в центре деревни, заставил рядом сараюшку изнутри запалить, чтоб хоть что-то видно было, сам под ливень вышел да обережный круг вокруг пристанища навел. Ведал он от стариков кой-чего! Дождь закончился, глядим, а при свете пожара по кругу одноглазая страшная нежить ходит, а в избу попасть не может. Круг не дает. Страху нагнал, ой-ёй-ёй! В жилах кровь стыла. Только десятник наш лук натянул, стрелу наложил на тетиву да прямиком в единственный глаз ее и пустил, а уж мы, выскочив, на куски раскромсали тварину. Утром оказалось, что из трех десятков ратников мы одни живы и остались. Вот так!

– Колдуна нашли?

– Нет. Ушел. Только после всего этого спокой наступил. Потому и не искали.

– Поня-ятно.

Вот уже больше часа, усевшись в невысокую траву неподалеку от мельницы и опершись о ствол поваленной березы, под сенью ее товарки Удал созерцал колыхание осоки в воде неширокой реки, текущей в сторону покинутой деревни. Вечерело. За спиной прозвучало покашливание. Оглянулся. Оказалось, Садко расположился неподалеку от него и покашливанием привлекал не его внимание. Боярин тоже отвлекся от невеселых мыслей:

– А-а! Это ты, Глеб, и ты, Первак. Что скажете?

– Мельницу можем и не удержать, батька. Заговорный круг не получится, – объявил Первак.

– Почему?

– В том месте, где кошара причалуется к хлеву, тварюка может через тын перелезть, там разрыв круга будет. Его в том месте ну никак не обвесть.

– Понятно. Что предлагаете?

– Вернуться в деревню, – предложил Глеб.

– А там что, лучше?

– Церковь ихняя на хорошем месте поставлена. Мы смотрели. Между избами добрый просвет, коли нужда будет, соседские избы подпалим. Дерево сухое, ежели огнем изнутри займется, то ливень не сразу погасит. В самой церкви имеется запас свечей. Опять-таки, не в тесноте десяток воев разместится. Лошадей расседлаем и подальше от деревни отгоним, может, не тронет. Жалко животинку.

– Согласен, принято. Так чего стоим? Кого ждем?

– Тебя, боярин.

– Времени нет, седлаться, едем в деревню.

К глубоким сумеркам едва успели приготовиться к встрече с неведомым. Церковь превратилась в крепость, очерченную обережным кругом. Первак, казалось, знал ответ на любой вопрос. Магический круг охраняет только то, что заключено в круге. В силу этого выход за его пределы снимает с человека или другого объекта охраны защитные свойства, атрибутируемые кругом. Непременным условием действенности круга является его завершённость, целостность, отсутствие лакун и стыков с другими объектами.

Оказалось, что диаметр круга имеет значение. Начертив маленький магический круг, места в котором хватает только для стоп, можно столкнуться с рядом проблем. Во-первых, это ненадёжно. Случайным взмахом руки можно выйти за пределы защиты или, потеряв равновесие, вдруг выпасть из круга. Во-вторых, для создания оберега от некоторой злой нежити требуется не только начертить круг, но и упасть в нём ниц, для чего диметр круга должен превышать рост человека. В-третьих, недоступный в кругу для самих демонических созданий и неупокоенных мертвецов создатель оберега может подвергнуться дистанционной атаке, например, его могут закидать камнями. Слишком большой круг может быть ненадежен. По невнимательности легко допустить разрыв в нем, да и сила сдерживания от большого объема гораздо слабее.

Начало лета. Ночное небо высокое, не то что в конце августа, покрытое звездами и освещенное кругом полной луны, делало саму ночь светлой. По бокам от церкви горели две избы, заблаговременно подожженные воинами Садко. Бревна на них скрипели и стонали от огня, языки пламени лизали предоставленную пищу. Боярин переживал, что высушенная временем древесина сгорит раньше, чем наступят основные события. Внезапный сильный порыв ветра откуда ни возьмись пригнал темную тучу, тяжелой паволокой зависшую над Лесной. Если б не горящие избы, в темноте ничего бы нельзя было разобрать.

– Р-р-ща-а-гу-гу!

Раскат грома, и мгновенный просвет стрелы молнии прорезал небесную темноту. Тяжелые, крупные капли дождя ударили по крыше, с силой забарабанили по ней.

– Всем быть готовыми к бою! – подал команду Садко. – Смотреть в оба!

Распределившиеся по большому помещению бойцы лицами припали к узким окнам-бойницам, там, где они были прорублены. Мельник с дочкой схоронились в маленькой комнатенке притвора, сидели тихо как мыши, лишь иногда девичий голосок, прорезаясь в тиши, позволял себе переходить с шепота в звук, потому воины слышали обрывки молитв:

– Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах. Рех Господеви: Господь мой eси Ты, яко благих моих не требуеши. Святым… Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся. Сего ради возвеселися сердце мое, и возрадовася язык мой, еще же и плоть моя вселится на уповании. Яко не оставиши душу мою во аде, ниже даси преподобному Твоему видети истления…

Вся церковь изнутри освещалась сотнями зажженных свечей, расставленных где только можно. Не было ни одного темного угла, пахло горячим воском. Тишина зависла в церковном зале. Ожидать хуже, чем догонять. Со стен из деревянных досок икон на русичей смотрели лики святых. Нельзя было понять, сердятся ли давно почившие в бозе византийские старцы и мученики таким соседям, осуждают ли их, или наоборот, они на их стороне.

В одночасье дождь прекратился, хоть и успел качественно залить бушевавшие рядом с церковью пожарища. Потянуло озоном, а одновременно с ним и запахом сырой гари. Почему-то грозовая туча ушла в сторону, и полная луна осветила округу за пределами церковных стен.

– Не расслабляться!

Удал, не сдержавшись, добавил пару крепких выражений, тем самым выплеснув накопившееся напряжение.

– Здесь кто-то есть!

Возглас Силантия заставил Удала переметнуться с одной стороны церкви к другой, припасть лицом к окну, оказавшись головой к голове бойца. Все обернулись к ним, но от своих мест не отошли, понимали, что все происходившее снаружи может быть мороком.

Высокая, расплывчатая в сумерках фигура гоблина, облокотившаяся на посох или клюку, неподвижно застыла в двух десятках шагов от стены. Лица неизвестного существа разобрать не удавалось. Боярин окликнул:

– Чего тебе нужно, Чернобогово семя?

Фигура слегка качнулась, ненависть невидимыми флюидами распространилась от нее. Прошелестели слова, едва слышные, но понятые всеми:

– Твоего попутчика, смертный. Если сам выйдет из круга и последует за мной, обещаю, других не трону. Решай, времени у тебя мало, хозяину нужен он один.

Все, как по команде, оглянулись на встреченного в дороге путника, так неудачно оказавшегося среди них. Боярин мотнул головой, тем самым дав понять всем, что никто никого не сдаст.

– Ты круг сначала преодолей, образина! – предложил Первак. – Не надорвись!

Верлиока никак не отреагировал на предложение, продолжал молчаливо стоять на месте, ожидая непонятно чего. Народ постепенно перешел к окнам, выходившим на сторону, где стояла тварь. Тихий гул голосов нарушил тишину внутри церкви. На шевеление в церковном притворе никто и внимания не обратил, а легкие шаги за спиной, тихий вскрик и чавканье среди гомона возбужденной дружины и совсем остались не услышанным. Все оглянулись только на звук отодвинутой щеколды, а за ним скрип открываемой входной двери. Спина мельника исчезла за дверью, оставив за собой щель в темноту. У одного из окон противоположной стороны в луже крови валялось тело Юшка, единственного, кто не поддался общему любопытству и остался на определенном ему месте.

– Твою ж ма-ать! – вырвался возглас Удала.

– Десятник, почему вои покинули посты? Если выживем, тридцать плетей получишь! Всем по местам стоять! Закрыть, законопатить дверь!

– Хи-хи-хи!

Снаружи смех мельника показался всем вызывающим и ехидным. Елейным голосом Петро спросил:

– Что дальше делать будешь, боярин-батюшка? Магический круг нарушен. Не думал, что так быстро и просто это мне удастся. Не судьба, видать, пережить вам всем эту ночь! Хи-хи-хи!

– Беда, батька. – зашептал в самое ухо подошедший Первак. – Окромя Юшка мельник девку и Олеся загрыз.

– …Что ж, он и родную дочь не пожалел?

Брови Садко сами по себе пошли вверх на лоб. Ладно, дружинники. С ними все ясно, но девка… На церковном подворье пока никаких действий не происходило. Нечисть чего-то ожидала.

– Ты еще не понял, что это вовсе не мельник?

– Кто же это?

– Скорее всего, это мы на хлопотуна напоролись и ему безрассудно доверились. Это дух мертвого колдуна. Отец мой сказывал, что сия вражина к нам из Византии перекочевала. Будь она неладна. Ихний дьявол использует кожу трупа умершего колдуна для того, чтобы по ночам сосать кровь и заедать живых людей. Хлопотун поджидает, когда в чьей-либо семье появится покойник, и как только душа расстается с телом, он входит в покойника. Тогда в семье одно несчастье следует за другим. Знахари кажут, что хлопотун может принять чужой облик и проникнуть в свою же или чужую семью, тогда не только из этого дома, но из всей деревни станут пропадать люди. Он их заедает. Сам видел – тяжко его распознать, ежели даже дочка не разглядела.

– Обнулить-то его можно? – спросил Удал.

– Убить? Можно. Ежели ударить плетью, выделанной из кожи от нехолощеного коня, тележной осью, но только наотмашь и с первого раза, потому как второй удар его снова оживляет.

Очнувшийся десятник криком на своих воев разрядил натянутую струной тяжелую атмосферу военного коллектива, можно сказать, на пустом месте потерявшего двух товарищей:

– Чего застыли? Глазеете, будто бабы на торжище! Стрелами сукиных сынов бей! Авось и попадем.

И покатилось лавиной действие, послышались возгласы ругани, поносящие нечисть. Из бойниц высунулись стрелы, и пяток их почти одновременно сорвались, понеслись к близко стоявшим вражинам. С такого расстояния грешно не попасть, однако Верлиока вместе с бесом, упаковавшимся в тело покойного мельника, каким-то чудом смогли увернуться.

– Хи-хи-хи! – послышался уже знакомый пересмех, и гнусный голос с издевкой произнес: – Ай, боярин, знать миром решить дело не хочешь! Ну-ну, всем тогда хуже будет.

– Бей! – зарычал Глеб.

Бойцы стали пускать стрелы одну за другой, только на сей раз нечисть, умело уворачиваясь, отошла и спряталась за сарай. Торжествовать по поводу отступления врага не было никакого желания. От всего происходящего в душе остался горький осадок. Покинутое поле событий пустовало не долго, на место выглядывавших из-за укрытия тварей со стороны деревенского кладбища потянулись тени, испускавшие тяжелый запах гниющей плоти. В лунном сиянии на телах отчетливо просматривалась простота крестьянского одеяния, выпачканного землей. Их угловатые движения и раскачивание при ходьбе пока что не вызывали ни боязни, ни напряжения у защитников церковного придела.

– А вот и кавалерия пожаловала. Легка на помине! – констатировал Удал.

– Что скажешь, Первак? – спросил Садко.

– Дак что тут сказать? Якась бесова душа покойников из могил подняла.

– Это и так видно. Ты же у нас специалист по таким штучкам-дрючкам. Делать-то что? Может, заговоры какие знаешь?

– Не! Я против колдуна не потяну. Обороняться потребно.

– Н-да! Ну, браты, готовьтесь к остатнему бою, а там, как боги рассудят, – подбодрил бойцов боярин.

То ли почуяв живых в церковном строении, то ли, как любая собака, распознав в крови бурление адреналина, только вытащенные на свет божий мертвяки ускорили телодвижения. Скорее всего, «по тревоге» какая-то сволочь подняла все кладбище. В темпе вальса Удал, не обладавший крутыми познаниями в области парапсихологии, по привычке прокачал обстановку, все-таки смог припомнить, почему так произошло. Из неведомых глубин утерянного познания пришла информация. Весь путь для славянских христиан из глубинки начинался в потемках. Батюшки до всего доходили эмпирически, своим умом, и, как водится, чаще всего задним. Не сразу дошло до всех, что покойников нужно хоронить в освященную землю. Русский народ испокон веку смекалистый, колдуны не исключение, вот и пользовались случаями вопиющей безграмотности слуг божьих. Чего ж не попользоваться, коли все само легко в руки идет?

Однако и много ж их собралось!

Выпущенные из луков стрелы на покойников оказывали примерно такое же действие, как на выброшенную волной на берег рыбу. Скоро руки с истлевшими на них кусками кожи через кованые решетки на окнах и бойницы просунулись внутрь, потянулись к живому. Хватательные движения пальцев напомнили Удалу обезьян в зоопарке. Отойдя к центру помещения, живые образовали большой круг, спинами внутрь. Стояли, ощетинившись клинками, прикрывшись щитами, ждали, что будет. Глядишь, ежели стену к утру не раздолбают, то с криком первых петухов, может, люди и выберутся из гиблого места.