Текст книги "Калика перехожий"

Ночь принесла с собой не только отдохновение от дневных трудов праведных, но и беспокойство ночных звуков в степи. Степи без диких животных и хищников не бывает, она просто деградирует, но чтобы так! Почти касаясь редкого березняка, прошло стадо тарпанов, копытами выбивая дробь из земли, подавая разноголосицу из своих рядов. Справа послышался рев совсем другой породы живности, и на этот звук, заставивший волноваться их уставших лошадей, откликнулись еще с десяток таких же горластых особей.

– Кто это так рыкает? – поинтересовался Удал.

– Львы это! – проявил познания дед. – Целым семейством на охоту подались. Вон и тарпанов с ночевки согнали.

– Разве в этих степях водятся львы?

– Чудак человек! Где ж им еще водиться, как не в степи. В наших густых лесах им не прокормиться, там своего зверя хватает, а львы существа семейные, прожорливые дюже, им тарпаны с сайгаками самая еда. Только бы нас не потревожили. Помоги нам, Велесе!

Звериный концерт продолжался до самого утра, пока звезды на небосводе не стали бледнеть. Кое-как отдохнув, беглецы спозаранку, по северной границе степи пустили лошадей через мелкие и крупные дубовые рощи, внутри которых под тенью деревьев землю прикрыл ковер из ядреной травы и хилеющих степных кустарников.

В череде меняющих друг друга то степных пространств, то леса, в одной из заливных долин Донца их маленькую кавалькаду стали настигать преследователи.

13

О Господи, небесный владыка,

С высоты на нас посмотри-ка.

Спаси от кросса дальнего, от тумбочки дневального.

От работ физических и от занятий практических.

От старшины – беса и от сержанта – балбеса,

От наряда и вахты, ну и гарнизонной гауптвахты.

От отпусков кратковременных и от женщин беременных,

От болезней разных и шлюх заразных…

Молитва курсанта

Глубокие, заросшие кустами труднодоступные овраги правого берега Донца издавна пользовались славой глухих, безлюдных мест, куда забредали только отчаянные сорвиголовы, по каким-либо причинам желавшие держаться подальше от людских глаз. На первый взгляд, предприятие их было совсем гиблым. Дикая степь служила обширным пастбищем для печенежских табунов и постоянным плацдармом, откуда уходили в набег на русские земли степные коршуны. Через эту же степь, возвращаясь, они гнали пленников, везли награбленные трофеи.

Многочисленные речки и ручьи, впадавшие в Северский Донец, образовали это место. Если стоять спиной к Руси, с левой стороны, глубоко прорезая песчаниковые и меловые скалы, создавали удобные естественные укрытия, где можно было переждать проход вражеской конницы, не встречая ни единой души и находясь далеко в стороне от бурных событий, или наоборот – участвуя в них по мере сил. Когда начинался набег, жители бросали свои жилища, скрывались в ущельях и лесах, составляли шайки, нападали на малые караваны печенегов, отбивая людей и захваченное добро.

Не всякий способен жительствовать в таком месте, поэтому и стекались сюда в основном всевозможные оторвы, по каким-либо причинам утратившие родовые связи или принудительно лишенные их. Те, кто не хотел мириться с законом, да люди, которым противно было вести спокойно-выверенную жизнь смерда, ковыряться в земле и плодить себе подобных, а опасная стезя человека с мечом в руке, наоборот, манила их, давала шанс не заскучать в житейском море.

К правому берегу Донца прилепилось большое село, название которого говорило само за себя – Лиховское. Вотчина боярина Прозора, до недавнего времени державшего в узде сотни две таких приемышей. Много лет он пробавлялся походами к соседям в Дикое поле, угоняя скот у степняков, попутно не брезговал и грабежом на реке. Людишки под его дланью не бедствовали, многие осев на землю, обзавелись семьями. Любой из них, помня, чья рука давала ему благосостояние, обеспечивала «заработком», способен был постоять за благодетеля. Но пришло время, и гроза лиховских земель тихо отошел в мир иной, оставив после себя богатую вотчину да единокровную дочь, незамужную, разменявшую возраст длиною в четверть века. Не то чтобы она была уродлива внешне, нет, можно сказать, мужчины засматривались на нее. Пригожа, сдобна, румяна, будто яблочко наливное. Вот только сначала папаша отпугивал женихов своей деятельностью, а потом и дочь успешно возглавила семейный бизнес. Какие тут могут быть женихания? Так, наверное, старой девой и суждено на роду остаться.

Сама боярышня сабелькой не махала, хотя и умела, но каждый выход своих головорезов планировала, седовласым сотникам внушение делала и строго спрашивала с них за каждый просчет. Ну, а уж добычу дуванить была мастерица, не скажешь, что волос длинный, а ум короткий. Если б не высокородная, то была б чистой воды атаманом в сарафане. За такого лидера умные люди держатся крепко, всячески оберегают. Потерять такого все равно, что самому на дорогу витую серебряную гривну нищему под ноги бросить.

Вот и в этот раз боярышня Велизара послала сотника Хиста с его людьми проехаться к границе со степью. По ее земле проехаться, ну разве что одним глазком посмотреть, чем там соседи промышляют. Много ли после долгой зимы привели с собой на выпас скотины? И не собираются ли в Черниговское княжество наведаться?

– Смотри там, сотник, не зарывайся! – умный взгляд зеленых глаз, казалось, проник внутрь мыслей умудренного жизнью человека, сказывались признаки происхождения существа, привыкшего повелевать. – Всей сотней границу степи пересекать и не помышляй. А то знаю я вас, старых, и все выверты ваши известны наперечет. Время еще для этого не пришло. Потерпишь!

Стоявшее перед сотником капризное, своенравное, себе на уме существо топнуло ножкой. Какое там! Да будь она трижды раскрасавица, кто такую замуж позовет. Хист крякнул в кулак, надеясь, что его мысли никак не отразились на лице.

– Ну, то, что на судовые караваны не нападать, то ты и сам знаешь. На одиночные лодьи дозволяю. – Улыбка тронула прекрасные уста, дева повторилась: – Дозволяю, но только ежели судно восточного купца будет. Своих пропущай, ежели из Руси на чужбину плывут. Ежели возвращаются, можешь брать, не возбороняю. Команду на корм рыбам отправишь, судно в одном из притоков притопишь. Жемчуга, драгоценные каменья, серебро, злато, пушную рухлядь, юфть, мед – это в усадьбу везешь, оружие, воск, пеньку, лен, зерно да кожи в пещерных галереях спрячешь, там до осени пусть лежат. В общем, не мне тебя, старого, учить, сам все давно знаешь.

– Все сделаю как надо, боярышня.

– Ой, смотри, Хист, не откуси кусок, какой проглотить не сможешь!

Хист, старый воин, пора уж и на покой, да все неймется ему. Каждую весну одно и то же, будто кто ворожит, покряхтит-покряхтит и в седло. Ну, теперь уж точно последний раз воев ведет. После похода повесит свой меч-кладенец на гвоздь в избе, всю сотню старшему сыну передаст, а сам, вон хоть рыбу с челна удить будет, тоже занятие.

Вниз по реке, на расстоянии версты от седого жиги, всего поросшего мхом, который испокон веку отмечал границу меж русской землей и степью, в двух стрелищах от старого печенежского кургана, выслал вперед дозорных, с остальной ратью встал поснедать. Ходили слухи, что в этом кургане укрыты сокровища древнего князька, одного из тех, что некогда в Дикой степи сложил голову от руки самого Рерика, легендарного варяга. Вот о князьке печенежском не осталось в истории даже имени. Да и неважно оно. Надоть будет собрать стариков, вскрыть погребение, да и ограбить убитого ворога. Да, так. А чего старикам проклятий бояться, свои боги завсегда захистят, на то мы и славим щуров наших, требы и подношения приносим. Не-е, точно захистят!

Еще толком поесть не успели, когда Блюд, вытянув руку в сторону кургана, изрек:

– Гляди, батька, кажись Могута свой десяток назад ведет! Чегой-то там случилось?

Ведет. Легко сказано. Десяток, который Хистом года уж два тому назад был доверен Могуте, во весь опор, нахлестывая, не жалея лошадей, несся по высокой траве пойменного луга к Донцу, у берега которого остановилась на дневку сотня. Спокойные речные плесы остались в глубине боярской земли. Быстрые петляющие участки воды, размыв берег по левой стороне, в том месте, где остановились русичи, образовали пляж из белого песка, довольно больших габаритов, с обеих сторон поросший колючим кустарником. Правый берег Донца, находившийся за спинами всполошенных людей, гористый покрытый широколиственным лесом.

– Чего встали, байбаки? – сотник оценивающе окинул своих воев. – Стожар, Блюд, Никлот, Жирослав, быстро к лошадям! Остальным разделиться на три части! Ну! Грудим, со своими на правый край, Дан – на левый. Остальные выдвигаются на два десятка шагов вперед. Приготовили луки! Первый десяток щиты вздеть. Крепи строй!

К приготовившемуся для отражения атаки любого противника строю на распаленных лошадях подскочили свои разведчики. С седла на скаку спрыгнул Могута, битый жизнью воин в кольчуге и шеломе с полумаской на лице.

– Батька, печенеги верстах в трех за курганом!

– Большим числом идут?

– Та не-е! И сотни не будет!

– Так, какого же… Чего они там? – уже расслабившись, спросил сотник нерадивого десятского.

– Охоту учиняют.

– На кого?

– А как раз в нашу сторону верховых гонят. Шесть душ гонят. По одеже так своих.

– Ага! Значит, мимо нас не проскочат.

– Так я ж и баю. Прямиком к Дону загоняют.

Сориентировавшись, Хист распорядился:

– Могута, забирай своих, проскочи дальше вдоль реки. Схоронишься в лесополосе, переймешь беглецов. Только постарайся живыми брать.

– Понял, батька!

– Грудим, в седла своих. Будь готов в рогатины сукиных детей взять. Этих не жалей!

– Сделаем!

– Остальные, рассыпались цепью в траве, наложить стрелы на луки, ждать приказа стрелы метать!

Никто не любит ждать, но ожидание в засаде вещь вдвойне труднопереносимая. Засада – это заблаговременное и скрытное расположение ратников на путях движения противника для внезапного нападения на него. Засада применяется во всех видах боевых действий, на любой местности, в любое время суток, перед фронтом, на флангах противника, а иногда и в его тылу. У Хиста был опыт боевых действий в засадах, старый боярин воспитал его именно на таких деяниях. Особенность засады – в ее внезапности. Иначе теряется ее смысл, и по сути это уже не засада. Внезапность позволяет не только ошеломить противника, но и получить преимущество путем уничтожения в начале нападения наиболее опасной части воинства неприятеля, существенно уменьшить его численность. Перед нападением нужно расположить людей в укрытии в непосредственной близости от предполагаемого удара по ворогу и до последнего момента не выдавать своего местонахождения. Внезапно ударить и бить до полного уничтожения, не жалея никого. Таков закон засады.

Загонщики умело подводили шестерку всадников к реке, по широкой дуге отсекая выдохшихся лошадей от замаячившего вдали леса, беря их в клещи. Куда им деться? Некуда! За речкой, ширина водной глади которой в этом месте составляла метров семьдесят-восемьдесят, стеной встала скала, на которой и с тверди-то земной не подняться, не то что из несущейся по руслу реки.

Сотник приподнялся над кромкой травы, проверяя маскировку своих оторв. Оставшись довольным, снова прилег в луговину, беглецы вот-вот должны проскочить спрятавшихся цепью его воинов. Вот оно! Степные лошадки, раздвигая грудью вымахавшую на метр в высоту траву, прошли контрольную точку. Первый всадник в кавалькаде побега принял левее, пытаясь по самому берегу увести за собой остальных, криком подгоняя и подбадривая их.

«Свои, что ли?» – заслышав родную речь, подумал сотник, снова приподнимаясь в траве.

Конский топот по фронту цепи подсказал смену движения степняков, те тоже брали левее.

«Пора!»

Вставая на ноги, Хист подал команду, как уже не раз подавал ее при захвате купеческих лодий:

– Бо-ой!

Группа нападения, пять десятков воев, одновременно вскочив на ноги, начала метать стрелы в растянувшийся бок вражьей конницы. Исключение составляла группа Грудимы, в задачу которой входило внезапное нападение в отведенное для нее время и которая до поры до времени скрывала свое присутствие в кустарнике.

Печенеги, сами вымотанные погоней, на уставших лошадях, шкуры которых покрылись влагой пота, прозевали первый залп вестниц смерти. От головы до хвоста растянувшейся колонны преследователей все пространство покрылось шквалом летящих стрел. Люди работали на автомате, беспрерывно натягивая тетиву и выпуская очередную стрелу, проредили ряды степняков. Подвергшиеся внезапному нападению, не вошедшие в число убитых и раненых, спешно отворачивали коней в сторону, пригнувшись к шеям животных, слившись с ними, уносились прочь.

– Грудим! – во всю мощь легких взревел Хист. – Дава-ай!

Уставшие ждать засадники на свежих лошадях наконец-то получили долгожданный приказ, взметнулись, выскочили на широкий простор степи, погнали беглецов, с каждым шагом лошадей сокращая расстояние между собой и преследуемыми. Погнали недобитки врага в сторону кургана, выплескивая накопившийся адреналин криком, свистом и гоготом. Во-оля! Гуляй, браты-ы! Гей-гей-гей-й! Догнали отставших, порубили шашками и мечами в капусту. Не задерживаясь, растеклись по степи, вылавливая и убивая вражин, вступивших на чужую территорию.

Бой завершен! Может, и ушел кто живым, бросив коня и растворившись в неразберихе в высокой траве луговины, кто знает? Искать не будешь. Знать, повезло бедолаге, донесет скорбную весть о гибели родичей до родного стойбища, но ему можно только посочувствовать. Выжить при таких обстоятельствах хуже, чем умереть.

* * *

Сельские барбосы подняли свой хай еще издали, каким-то седьмым чувством почуяв приближение к родной околице сотни воинов, ходившей в поход. Центральная улица Лиховского по причине вечернего времени наполнилась народом. Встречали своих семейных. Все ли вернулись? Почему так скоро, ведь прошло всего три дня, как уезжали? Призывные крики женщин слышались то тут, то там:

– Туробой! Туробоюшка, живой!

– Петро! Петра мово не видали?

– Да вон он, там позади!

– Лель! Где ты, бесова душа?

– Мамка, вон наш татка!

– Да, живы. Все живы!

Сбавив ход своего коня почти до шага, Хист подал команду:

– Сотне разойтись по домам! Десятку Могуты сопровождать до усадьбы! Табун примите, лошадей обиходьте!

По узкой, хорошо протоптанной дороге повел десяток и найденышей к боярской усадьбе на разбор к боярышне. Что скажет хозяйка? Хист скосил глаза на ехавшего бок о бок с ним молодого парня, пришлые называли его Удалом. Непроизвольно вырвалось из уст: "О-хо-хо!" Он, сотник, стар и не в пример глупому молодняку, понимал, что к чему. Молодую боярышню можно было смело отнести к современным ведьмам. Она не портит скот, не вызывает бурь, даже не наводит сглаз. Но она привыкла манипулировать людьми. И это удается ей дьявольски хорошо. Она попросту сводила с ума того, на кого положила свой глаз. Остальные для Велизары – пустое место, челядь, те, кто беспрекословно должен исполнять все прихоти хозяйки. А пойдешь в чем-то против ее воли, разыграется маленькая или большая житейская трагедия, сам в петлю полезешь или утопишься. Мужчины выборочно теряют потенцию, разрушаются семьи. Из-за ведьмы обычные люди ведут себя порой необыкновенным образом. Что оно будет, наверняка сами боги не ведают еще!

– Ты это, Удал, с боярышней нашей осторожней будь, – негромко высказал сотник.

– В смысле?

– А, понимай, как хочешь. Большего сказать нечего.

В ворота усадьбы заводили лошадей в поводу, и все это уже когда золотой диск солнца заходил за кроны деревьев и сумерки чуть тронули внутренние постройки боярского комплекса. Подворье заполнилось челядью, бросившейся с расспросами к воям. На теремном крыльце появилась и сама хозяйка Лиховского, краса ненаглядная с томной улыбкой на лице. Перевела взгляд с сотника на лицо молодого человека, вставшего рядом с ним, лишь слегка мазнула вниманием по другим незнакомцам. Кланяясь в пояс боярышне, прибывшие залюбовались ею.

– С чем пожаловал, Хист? – спросила приятным грудным голосом.

– Да вот, матушка, – повел ладонью в сторону незнакомцев старый сотник. – У печенегов беглых отбили. Пять десятков копченых в землю уложили, табун лошадей привели, оружие взяли, и все на твоей земле случилось.

– Кто сами будете, людины? – обращалась больше к молодому парню, чем к остальным, при всем при том заметила на запястьях железо рабских браслетов, одеяние, не свойственное славянам.

Ответ дал вышедший из-за спины молодого более зрелый муж:

– Хвощом меня кличут, в полоцкой рати князя служу пятидесятником. В зиму случилось на реке Немиге ратиться с дружинами новгородскими, мы все там в полон попали, везли нас на продажу в страны заморские, да на купецкий караван напали поганые. Нам повезло, живы остались да в побег ушли. Твои вои, матушка-боярыня, нас от неминучей смерти спасли, за то благодарность тебе великая.

– Значит, в челядины попали?

– Было такое дело.

– Ну что ж, теперь вы люди вольные. Вон и оружие у вас не отобрали.

Взгляд быстрых глаз выстрелил в сотника.

– Время ныне позднее. Белояр, – вызвала из толпы дворовых кого-то. – Кандалы с рук гостей снять, в баню сводить и накормить.

– Слушаюсь, матушка!

– Исполнять. А с тобой, Хист, разговор у нас будет. Идем в терем.

При виде молодого челядина в груди Велизары взыграли завихрения, в голову пришли грешные мысли и заскоки. Конечно, ничего искреннего, искренность, как и невинность, она потеряла давно… Она просто обожала разыгрывать для себя и окружающих нескончаемый интеллектуальный фарс, ради успеха которого не щадила даже саму себя. На первый взгляд, это глубоко эгоистичное и самовлюбленное существо, но если взглянуть глубже, можно разглядеть – молодая боярышня любит не столько себя, сколько эффектный образ себя в глазах окружающих. Кого ей стыдиться, она здесь высшая инстанция. Велизара не упустит случая покрасоваться. Ничего открытого, ничего искреннего. Хороший спектакль. Добро и зло, тьма и свет причудливо переплетены в душе каждого человека; в каждой душе, если поискать, можно найти свое представительство дьявола.

Их всех развели по разным местам, вымытых, сытых. После дневных треволнений сон накрыл сознание в одно мгновение. Удал, тоже растянувшись на лавке во всю ширь, прикрыл глаза, но заснуть не успел. Скрипнула входная дверь, и в лунном свете проявилась она, такая красивая и желанная. Он не помнил своих женщин до нее, память отключила этот момент, как и многое другое.

– Ждал? – ручейком прожурчал тихий голос девушки.

– Даже думать не смел.

– А я, увидев тебя, решила, что ты теперь мой и будешь моим всегда.

– Не торопись, Велизара, чьим-то сейчас я быть не могу. Мне нужно попасть в Харьковское городище.

– К чему слова? Обними меня, там видно будет.

Он обнял ее. Подсознание взорвалось. Секс, дикий необузданный секс! Именно этого ей недоставало с другими мужчинами, прошедшими через ее постель. Он довел ее до оргазма. Не просто довел – взорвал оргазмом саму душу, довел ее тело сладострастной пыткой на безжалостной дыбе любовного ложа, до невероятного, никогда ранее непознанного наслаждения. Она рвалась, стонала, кричала, но еще сильнее хотела его ласк, сладкой боли и твердости в его действиях.

Он не расслаблялся, помнил предупреждение старого сотника, уже догадался, что в его объятья попала избалованная сучка, вертевшая всеми и вся, считавшая, что все в этом мире принадлежит ей, и только для нее встает солнце, а на ночное небо восходит луна. Своим сознанием она в порыве страсти слилась информационным полем с его отсутствующей памятью, ничего не смогла вычерпать из пустоты, но вот он смог заглянуть в темную пропасть и интуитивно почувствовать дьявольское место. Это невозможно перепутать или не понять, находясь в одной постели с…

Ведьма! Она ведьма, причем сильная, желавшая, только одного, выпить по капле его жизненную энергию. Красотка еще не осознала, какую тайну выдала в промежутке между оргазмами, а он, не останавливаясь, продолжая пахать познавшее не один плуг молодое поле, размышлял: что же теперь делать с этой ведьмой? Какую пользу извлечь из сложившейся ситуации? Нет! Утром ему придется рвать когти из этого гостеприимного дома. Чтоб постоянно держать под контролем эту бестию, ему понадобится стальная воля и твердый рассудок, а иначе не устоять перед ведьминским натиском – станет ее сексуальным рабом.

– Ку-ку-реку!

Самый первый утренний лучик света пробился в открытую створу окна, упал на материю набитой сеном подушки, он привел девушку в чувство.

– Ой, милый, мне пора.

– Да и мне перед дорогой нужно хоть немного поспать.

– Ха-ха! Какой дорогой? Ты останешься здесь со мной!

– Велизара…

Лицо боярышни словно закаменело, превратилось в маску, наполнилось безразличием каменного истукана.

– Смотри мне в глаза, раб! – голос не дрожал, не казался звонким журчащим ручейком, голос повелевал.

Помимо воли его глаза встретились с ее глазами, зелеными, словно два болотных омута. Ее губы стали нашептывать наговор. Он почувствовал, как что-то липкое, обволакивающее, сначала даже приятное, вползает в его мозг, поглощает мысли и волю. Отвести глаза он уже был не в состоянии. По спинному мозгу, словно ветерком, погнало его энергию вверх к голове, оттуда через взгляд наружу. Память подсказала, такое с ним уже было. В сознании все замутилось, как вдруг будто перещелкнул кто переключатель, он уже понял, что что-то для ведьмы пошло не так.

В голове откуда-то из пустоты отчетливо послышался старческий голос: «Ой ты, Свет, Белсвет, коего краше нет. Ты по небу Даждьбогово коло – красно солнышко прокати, от онука Даждьбожего Влесослава напрасну гибель отведи: во доме, во поле, во стезе-дороге, во морской глубине, во речной быстроте, на горной высоте бысть ему здраву по твоей, Даждьбоже, доброте. Завяжи, закажи, Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на Влесослава зла не мыслить! От красной девицы, от черной вдовицы, от русоволосого и черноволосого, от рыжего, от косого, от одноглазого и разноглазого, и от всякой нежити! Гой!»

Две короткие молнии, вместе с покидавшей тело энергией, выскочили из глаз молодого парня, впились в глаза ведьме, все круша на своем пути. Выдох – мгновенный, шумный, всей грудью. Изо рта непроизвольно вырывается звук: «Хорс-с!», тело броском с неимоверной силой сгибается вперёд, вытянутые руки почти достигают тела женщины. Взмах руками крест-накрест, и направленный поток энергии от копчика к голове начинает возврат в исходное положение, в свою очередь, вытягивая назад вместе со своей силой и энергию ведьмы. Велизара забилась в конвульсиях. Изо рта побежала слюна, а по полу растеклась лужа.

– Пожалей…

Он смог услышать просьбу. С большим трудом сморгнул веками, отвел взгляд от колдовских глаз. Во всем теле ощущалась дикая, необузданная сила, словно и не было бурной бессонной ночи. Молодая женщина без сил упала подле их любовного ложа, лежала с закрытыми глазами, отдыхала после всех потрясений.

– Уходи! – приказал он.

– Ку-ка-реку! – вновь вестник зари подал свой голос.

Кое-как встав на непослушные ноги, не глядя на своего недавнего любовника, Велизара вышла за дверь. Он не понял, что произошло с ними, но догадался, связь прервалась, и теперь уж, не восстановить ее никогда. Откинулся на подушку, смежил веки, бурлившая в нем энергия неохотно отступила в тень.

В комнату, где он квартировал, ворвалось человек пять челядинов, навалились на него, связали крепкой веревкой руки и ноги, а в рот сунули смотанный кусок полотна. Спеленутое тело взвалили на плечи, тихо ругаясь меж собой, потащили на задний двор усадьбы. Во всей этой колготне он разглядел, как принесли его к открытому погребу, а вскоре и на всем организме прочувствовал, что его, не развязывая, сбросили вниз, в холодный темный зев.

Поутру к радушной хозяйке явились благодарные гости усадьбы, вчерашние беглецы из печенежского плена. Поклонившись, они попросили отпустить их до дому, ведь им предстоял долгий путь. Весь вид боярышни указывал на произошедшие в ней перемены. Явно хвороба проявилась на бледном лице. Тени под глазами, усталость в голосе.

– Уезжайте хоть сейчас, я вас удерживать не собираюсь, – с доброй улыбкой ответствовала молодая боярышня.

– Спасибо за ласку, боярыня, только Удала своего мы нигде не видим. Али оставишь его у себя?

– Его я тоже не держу. Сам остаться возжелал. Еще до свету с сотником Хистом к границе со степью отправился. Поклон вам от него передаю.

– Тогда все ясно, матушка. Знать пондравилось ему в твоих владениях. Прощевай и не поминай нас лихом, – отвесил земной поклон дед Омыша.

Когда-то в детстве отец расправился с одним из недругов своеобразным способом. В одну из ночей он со своими людьми напал на усадьбу боярина Ставра, домашних и челядь побил всех до смерти, а вот самого боярина привез к себе на подворье. Маленькая Велизара запомнила, как связанного по рукам и ногам человека отец словесно поносил, а затем на ее глазах затравил собаками. Зрелище было ужасным. Но отец и дворня получали удовольствие от кровавой казни, созерцая, как безоружного, связанного мужчину разрывали в клочья свирепые и голодные хищники. Теперь молодая боярышня вспомнила отцовскую науку.

«Ты еще пожалеешь о том, что унизил меня! Пусть собаки разорвут в клочья твое тело!»

Для травли собаки имелись, хотя в усадьбе они давно в таком качестве не использовались, но, по-видимому, пришло время им вспомнить сей навык. Эти животные могли выследить и легко догнать жертву, когда это было необходимо. Злобный лай и острые клыки были хорошим средством психологического воздействия на убегающего пленника.

Когда его, просидевшего связанным в темном подвале вывели на подворье, освободили от пут и сорвали с него остатки одежды, оставив перед челядью обоего полу в чем мать родила, в голову закралась неприятная мысль: «Будет больно!»

Тело на утренней прохладе покрылось гусиной кожей, «мужское хозяйство» внизу живота скукожилось до минимальных размеров, вызвав смешки у женской половины населения усадьбы. Челядь воспринимала все происходящее как развлечение, не частое в медвежьем углу окраин Руси. Когда увидел стоявшую на крыльце терема Велизару с непроницаемым лицом, мысль преобразовалась в подозрение: «Будет очень больно!»

На подворье выводили на поводках собак, голодные глаза которых пожирали его на расстоянии, а шум, поднятый псиной породой, разносился по всей округе. Сказать, что он не испугался – покривить душой. Добрый десяток разнопородных разъяренных псов, учуяв страх жертвы, рвались с поводков.

Обросший волосом звероватый мужик подошел к голому пленнику, криво усмехнувшись в бороду, скрипучим голосом заговорил с главным действующим лицом постановочного спектакля для устрашения всей округи:

– Добрейшая наша хозяйка, боярышня Велизара, отпускает тебя на все четыре стороны. Ты волен уйти или остаться, но по прошествии некоторого времени, гм кхе-кхе, эти собачки набросятся на тебя и порвут плоть. Хочу поведать, с чем ты столкнешься, чтоб знал, как смерть придет к тебе. Вон те, что на отшибе. Они не тренированы, но голодны. Если собака не натаскана, то она нападает на человека сзади или сбоку, вцепляясь зубами в какую-либо конечность. Чаще всего это локоть или плечо. Те, что ближе к нам, те специально обучались, нападут спереди и схватят в первую очередь руку с оружием, но у тебя его не будет. Будут стараться добраться до лица, шеи или паха.

Пленник непроизвольно прикрыл рукой «стыдное место», видимо, дорогое для него, как память о былом. Снова людские смешки показали, что сочувствующих в среде присутствующих у него нет.

– Большая собака способна свалить с ног человека или перебросить его через себя. Собаки средних размеров прыгают на человека всеми четырьмя лапами, пытаясь сбить его с ног. Они могут для этой цели ударить человека головой под колени. Мелкие собаки очень прыгучие и считаются самыми ловкими. Они вцепляются в человека и повисают на нем. Есть собаки, обученные таким образом, что захваченную руку человека они заворачивают назад, и в таком состоянии, практическим вслепую, приходится с ними бороться.

– Спасибо, очень обстоятельно объяснил.

– Ты погоди, мил человек, это я их натаскиваю. Ежели тебя сразу схарчат, боярышня на меня и обидеться может. Ей, видишь ли, захотелось, чтоб ты смог помучиться малость, так что слухай и на ус мотай, а то, что от них ты никуда не денешься, сомнения ни у кого нет, оставь их и ты. Когда нападает собака, прежде всего не следует давать волю страху. Испугавшийся человек является для животного легкой добычей. Лучше всего представь себе, что нападает не собака, а низкорослый и злобный человек. Приготовься терпеть боль от укусов, куда без нее. Попробуй сберечь от укусов лицо, шею и запястья, а также внутренние стороны локтевых суставов, пах и сухожилия на ногах. В этих местах возможна большая кровопотеря и утрата подвижности. Коли оружье какое найдешь, помни, ежели нападает обученная собака, она до последнего мига не должна видеть его в твоей руке, иначе животное бросится на эту руку. Камень или палку можно держать за спиной. Загородиться локтем и ладонью. При нападении пса становись в низкую стойку, иначе животное собьет с ног, а в таком виде человек наиболее беззащитен. Ноги согни. Колени сведешь на разных уровнях таким образом, чтобы собака не могла откусить яйца. Можешь даже одно колено опереть о землю.

– Слишком много слов, Фрол! – послышался голос с теремного крыльца. – Он и так умный.

– Сейчас, матушка! – мужик оглянулся на боярыню, а переведя глаза на парня, прошептал: – Никогда не следует убегать от собаки. Главное – не давать ей оказаться за спиной и не потерять ее из виду. Если собаке все же удалось свалить тебя, быстро, рывком, поднимайся на ноги без помощи рук, потому что руки понадобятся для обороны. Попытайся растащить свору по расстоянию побега. Все. Удачи тебе, паря!

Как только мужик отошел, десятки голосов вступили в исполнение своей части представления.

– Ату его! Ату!

Рычание, лай, шум и гвалт поднялся на подворье.

– Гоните его, а не пойдет, спускайте собак! – распорядилась Велизара.

Пора было уносить ноги, пока их не отгрызли по самые яйца. Он босиком, что есть духу, метнулся к воротам, бежал так, как никогда в жизни до этого.

Куда? Направо? Налево? Где здесь река? Кажись, направо! Ох, колко бежать! А мужик молодец! Теорию выдал как по-писаному, а по виду – дебил дебилом! Так, дальше куда? Интересно, сколько еще они их на поводках удерживать будут?

Проскочил среди густых зарослей и кубарем, натыкаясь голым телом на сухие ветки, колючками в кровь расцарапывая кожу, скатился с поросшего растительностью обрыва. Ма-ать твою так, как же больно! Подхватился. Побежал вниз между нависшими над яром справа-слева кручами, туда, к низинке, где, скорее всего, может быть вода. Далекие, заливистые раскаты собачьего лая донеслись до ушей. Вот и началось!