Текст книги "Калика перехожий"

5

Большинство теорий – лишь перевод старых мыслей на новую терминологию.

Г. Ландау

– Несмотря на то, что ваши пастыри постоянно вдалбливают вам, что человек смертен и только его душа вечна, было время, когда люди были физически бессмертны, да и сейчас в каждом человеке заложено это бессмертие.

Крепкий седовласый мужчина, с окладистой шелковистой бородой, по движениям больше похожий на косолапого хозяина леса, сидевший за столом напротив Андрея, можно сказать, в парадном прикиде славянина-пахаря, волооким, с хитринкой из-под кустистых бровей взглядом умных карих глаз в который уже раз за долгий разговор взглянул на собеседника, таким образом молчаливо задавая вопрос тому, проверяя, понимает ли он, о чем идет речь? Сама манера беседы совсем не походила на словеса средневекового повествования, велась на близком Ищенко языке. Продолжил:

– Раньше относились к смерти как к преображению, переходу человека из одного кона в другой кон. В действительности, смерть ничем не отличима от летаргического сна. Человек всё слышит и даже видит, но не может пошевелиться, до тех пор, пока в нём не произойдет преображение. Утрата бессмертия произошла во времена правления русского царя Венатыря. «Венатырь, предупреждённый Сварогом, пережил потоп и после потопа смог сохранить и восстановить культуру своих предков. Тогда русских называли венедами, или вентами. Впоследствии Вена был обожествлён и приравнен к богам. Имя Вены происходит от «вани», что на санскрите означает «лес». Столетняя война, которую вёл Вена, привела к уничтожению бессмертия у людей и появлению перевоплощения. Поскольку человеческое тело от природы бессмертно, на Земле был осуществлен ряд мер, утвердивших на всей планете смерть. В фокусах пирамид, разбросанных по всей Земле, стали помещать трупы, заражавшие Землю частотами смерти. Уничтожили много видов фруктов и овощей, предотвращавших увядание организма. А чревоугодие объявили смертельным грехом, хотя именно отсутствие чревоугодия является одной из причин, ведущих человека к смерти. Смерть изобрели как средство дальнейшего совершенствования человека, а сегодня используется как наказание ему. Башковитые научники на Руси в двадцатом веке ставили опыты на стариках по возвращению им молодости. Слыхал про такое?

– Нет.

– Ну и что ты думаешь? У тех выросли волосы, зубы, кожа восстановила эластичность и прежний тургор, на вид им всем можно было дать не более четверти сотни лет. Они вернулись к полноценной жизни. Вот и выходит, что человек бессмертен, и в нём нет никакой «природной» программы на смерть, его программирует среда, вернее, человеческое невежество, точно так же, как нет никаких генов смерти, которые упорно пытаются найти ваши учёные.

– Но я-то тут причем? Ладно ты бог! Ты можешь сменить обличье, постареть, помолодеть, умереть и снова возродиться. Но ведь я, как ты говоришь – смертный!

– Ты практически сам ответил на поставленный вопрос. Да, я бог. Сын Рода, брат Хорса. Андрей, ты русич и в отличие от других народов, признавших себя рабами божьими, ты плоть от плоти детей божьих. То, что может с тобой произойти, это переход из кона в кон. Ну, теперь дошло? С Монзыревым общаться было намного проще, а ты упертый как баран. Прости, ежели обидел ненароком.

До лесного капища кривича довел Веретень, тот самый парень, который вытащил его из свалки боя. Тогда, выбравшись из «лисьей норы» подземного хода, далеко от побежденного погоста, они отдышались в подлеске. Помогая, Веретень, стянув с тела воя и кольчугу, и байдану, разорвав на раненой руке пропитанный кровью рукав рубахи, вперил взгляд в предплечье раненого.

– Чего застыл? – глядя на онемевшего парня, спросил Андрюха. – Рот прикрой, муха залетит.

– Ты кривич? – последовал вопрос.

– С чего ты взял, отрок?

Парень, молча, стянул через голову свою рубаху, пропахшую потом, с потеками чужой и своей крови, оставшись в портах. Андрей увидел на его предплечье татуировку. За исключением некоторых мелочей, татуаж, выбитый на коже Веретеня, повторял знак принадлежности к военной разведке России: летучая мышь расправила крылья над земным шариком. Только у Ищенко наколот на коже текст под эмблемой: «ВР ГРУ ГШ», а у парня текст отсутствовал. Поди ж ты, в одиннадцатом веке встретил коллегу.

– Ты тоже…? – вырвалось из уст Андрея.

– Дед Людослав сказал как-то, что моя судьба переплетется с судьбой человека из рода кривичей, а узнаю я его по родовому знаку на плече.

Справившись с мимолетной растерянностью от облома встречи с современником в этом богом забытом погосте, весело сообщил новому знакомцу:

– Так что будем знакомы – боярин Андрей. Ты не стой столбом и не таращись на меня, как на новую гривну, в предплечье древко торчит, поверь, ощущения не из приятных. Наконечник стрелы ты обломил, оперенье тоже, теперь тащи из раны остачу да рану замотай.

Так и познакомились. Оставшиеся в живых защитники Ряшиц как-то между делом рассосались по своим ведомым только им стежкам-дорожкам, оставив новых друзей на попечение друг друга. В лесу друзья разыскали их с Романом лошадей, сохраненных домовым на пару с дворовым. По лесным тропам, неплохо известным Веретеню, стали выбираться к большому тракту, попутно завернули на старое капище.

Страдая от полученных ран и ушибов, от сотрясения мозга, не обращая внимания на боль, Ищенко за седмицу осилил дорогу. Увидев за березовым редколесьем густую дубраву, даже огорчился.

– С чего ты взял, что святилище Велесово обязательно должно быть в овраге, в сыром и тёмном месте? – подъезжая к священному месту, удивился Веретень предположениям товарища, его упреку на то, что Сусанин, мол, завел их не туда, куда должны были попасть. – Велес – он же Сварожич, он царствует во всех мирах. И место для святилища Велесова определяют по наличию признаков в том или ином месте силы Велесовой, – сосновый бор, дубрава или ельник, а первый из них – высокое, солнечное и сухое место, а поблизости гнезда семейства воронов.

Словно в подтверждение слов Веретеня, с ветвей пока еще далекой дубравы сорвалась небольшая стая черных птиц, оглашая округу характерным гомоном.

– А вот и подтверждение моей правоты! – парнишка указал рукой на воронью стаю.

Кривич со скепсисом посмотрел в небо, хмыкнул:

– Так вроде бы сам Велес темный бог?

– Что значит темный бог? Боги русские не берут ни жертв людских, ни животных, только плоды, овощи, цветы и зёрна, молоко, питную сурью, на травах забродившую, и мёд, и никогда живую птицу, рыб.

Людослав заставлял наизусть заучивать строки из Велесовой книги.

– Слушай, как родовичи могут обратиться к нему словесами! – Закрыв на мгновение глаза, Веретень процитировал, непонятные для Ищенко, откуда-то взятые изречения: – «Мы молим Велеса, отца нашего, чтобы он вознёс в небо коней Сурьи, чтобы Сурья взошла над нами вращать вечные золотые колеса. Ибо она и есть наше Солнце, освещающее дома наши, и пред ней бледен лик очагов в наших домах». Понял теперь? Так какой же он темный? Эх, сам ты темнота! В потемках ходишь по земле предков. Узнал бы твой прадед про то, что ты крещен… Те-емны-ый! Сам ты темный! Да, Велес хозяин Царства Мёртвых, но сам он – Сварожич, один из Солнечных Богов.

Тут же на память пришлись сказанные когда-то Анной слова в пользу славянских богов: «В нашей недавней истории, в Великой Отечественной войне, в битве под Москвой, когда сил Перуновых было недостаточно, чтобы остановить силы инородных захватчиков, на помощь Перуну пришёл генерал Мороз, который обездвижил противника, вморозил его в поля заснеженные, лишил его силы воинской, а там уже подоспели и силы Перуновы, – дивизии воев из Сибири, и враг был разбит. Мороз – одна из ипостасей Велеса. И он всегда помогает нам как наш предок. Он наш помощник и защитник от ворогов Земли – Матери нашей». Андрюха всегда был разгильдяем и скептиком и к словам подруги тогда отнесся с недоверием.

– Вон там, в дубраве, родовое капище. Моего рода нет, а оно есть. Там сегодня и заночуем, ежели боги позволят. Теперь уж мало кто помнит о нем.

– Тогда тронулись. Чего на дороге стоять? Вон и солнце скоро за макушки деревьев зайдет.

Заветной тропинкой под сенью вековых дубов Веретень повел старшего к капищу. Весь короткий путь оба молчали, каждый думал о своем. Вымотанных долгой дорогой лошадей вели в поводу. Тропинка наконец-то уперлась в открытые ворота огражденного двора, изгородь в нем составляла частокол. Войдя в старые, побитые временем и непогодой ворота, остановились. Во дворе с обеих сторон давно нехоженной площади, прямо из земли, утопая в высокой траве, возвышались рубленые истуканы, судя по виду, простоявшие здесь не одну сотню лет. Справа от ворот нашла свой приют небольшая избенка, на первый взгляд имевшая еще прочную крышу.

– Приветствую вас, боги славянские. Пустите переночевать? Мы вас особо не побеспокоим, – не дожидаясь дальнейших объяснений спутника, подняв руку в приветствии, вымолвил Ищенко, обращаясь к замшелым истуканам, поймав на себе осуждающий взгляд Веретеня.

Ответом ему была тишина, только сквозняк из-за частокола принес непонятно откуда взявшийся обрывок осеннего тумана. Он как облачко, похожее на футбольный мяч, проплыл над подворьем, проскользнув у самых лиц пришлых, наверное, непрошеных гостей, изменил направление, двинулся к одному из истуканов и распался, будто его и не было.

– Ну что ж, молчание – знак согласия.

– Глупость изрек! – пожурил напарник. – Ты же видел над чуром Велеса облачко? Это скотий бог к нам милость проявил. Дозволяет родовичам своим остаться в обители.

– Ну да, ну да. Все остальные боги, надо думать, тоже дают добро на то, чтоб и лошади попаслись на заброшенной площадке капища, – констатировал сотник. – Давай-ка, расседлывай живность, найди, из чего лошадок напоить, колодец я уже заметил. Глянь, чиста ли в нем вода?

Повернув вправо, кривич вошел в древнюю избушку. Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины и топившейся по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая свалявшимися, побитыми, наверное, молью шкурами животных. К столу приставлены скамьи, а на столе стоял предмет, слепленный из глины – допотопный светильник. Без всякой задней мысли взял его в руку, поболтал из стороны в сторону.

– Хык! – усмехнулся про себя.

Поди ж ты! В глиняном изделии, простоявшем на столе непонятно сколько лет, присутствовало масло. Словно кто-то совсем недавно налил его туда.

Одноразовой зажигалкой, оставшейся из прошлой жизни, со времен, когда еще курил, зажег его и поставил на середину стола. Единственная комната, она же горница, осветилась тусклым ненавязчивым светом. Просидев, какое-то время, ожидая Веретеня, завороженный мерцанием огонька, не заметил, как голова поникла на ладони, и он уснул прямо за столом. Сказалась усталость прожитого дня.

Проснулся от скрипа двери, сквозняка и появления незнакомого человека. Подняв глаза на вошедшего, увидел перед собой крепкого, здоровенного седого мужика с бородой, одетого в самую обычную одежду, какую на Руси носят смерды. Лицо серьезное, но вместе с тем открытое для общения, в глазах плавают смешинки.

– Гой еси, добрый молодец!

– И вам долгих лет и здоровья крепкого, добрый человек, – ответил на приветствие Ищенко.

Кинул мимолетный взгляд на Веретеня. Отрок, вытянувшись на лавке, крепко спал, громко посапывая. Может, пришедший дед местный волхв, знакомец парня? Будить или пускай спит?

Словно подслушав мысли, мужик кивнув на Веретеня, произнес:

– Пусть спит. Ну, здравствуй, боярин.

– Здрав будь и ты, человече.

– Вижу, не догадываешься, кто перед тобою.

– Нет.

– Ну, познакомимся, что ли? Велес я.

Андрюха предрассудками не страдал. Ну, подумаешь Велес? Ну и что?

– Рад видеть. Присядешь?

– Не откажусь.

– Чем обязан вниманием к своей скромной персоне?

Они уже сидели друг напротив друга.

– Давно наблюдаю за тобой. С Монзыревым мы приятели давние. Решил лично, так сказать, с тобой познакомиться и пообщаться.

Скотий бог потянулся к кожаной торбе, принесенной с собой, выложил на стол нехитрую снедь. Завершил сервировку стола бурдючком, объемом литров на пять, пояснив при этом:

– Сурья. Медовуха, по-вашему. Разливай.

Ищенко, потянувшись к бурдюку, дернулся от вступившей боли – недавняя рана все еще его тревожила. Он испытал некоторую неловкость перед вышним существом за проявление чувства боли. Мгновенно справился с ней. Разлил по глиняным кружкам жидкость с запахом меда. Выпили. Рассказал о житье-бытье в городище. как-то так, непринужденно поведал гостю все, что за долгие годы накопилось на душе. Рассказ его переплетался с воспоминаниями юности, переходил на зрелое понимание жизни. Нет, он не жаловался на то, что случилось лично с ним. Обидно было за судьбу государства, процессы, происходившие в нем, ведь такого колосса, казалось, непотопляемого броненосца, свалили не войной, а предательством, деньгами из-за бугра и разноплановыми идеями, лишив единства в народе, навязав ему за короткое время иные жизненные ценности и приоритеты, выплеснув в общество загримированную под добро заразу.

Велес внимательно слушал пришельца из двадцать первого века, сидел, кивая возбужденному слову Андрея. Когда тот прервался, глотнув медовухи, славянский бог сам повел речь:

– Не все так просто, как кажется. Ноги в происходящем будущем растут из прошлого времени.

– Как это может быть?

– Новые веры широко шагают по территориям земли, отрывая от родных корней целые народы. Наверное, так должно случиться. На других обитаемых планетах такое уже было не раз. Но всегда остаются приверженцы старых богов, они представляют собой не кучку свихнувшихся старцев, а обладающих способностью напустить порчу на целый народ, подвергнуть проклятию целые поколения, вызвать мор, неизлечимые болезни у своих врагов.

– Это могут у нас там, – Ищенко неопределенно махнул рукой куда-то себе за спину, – политики и ученые.

– Да, согласен, но гибель людей от их действий не растягивается на тысячелетия, а волхвы посильней ученых твоего времени будут. Хочешь примеры?

– Ну-у, хотелось бы услышать.

– Без проблем! Как ты считаешь, природа, сама по себе целесообразна?

– Без сомнения.

– Тогда почему гомосексуализм наблюдается у животных?

– Ну-у-у…

– А ведь если вдуматься, присмотреться получше, можно заметить, что ежегодно на земле рождается определенное количество преступников и педерастов, причем циклично и в определенной местности. Эти мутанты разрушают общество.

– Пока не вижу связи…

– Этой заразой люди заболевают в периоды, когда начинают действовать заговоры волхвов, направленные на то, чтобы заразить неприятельские народы этими мутациями.

– Сомнительный пример.

– Ты смотришь на мир стоя на маленьком пригорке, смертный! Поднимись выше, обозри пространство вокруг себя. Те же идеи превосходства одной нации над другой, это симптом начала гибели государства и народа. Когда в такой стране зараженные мутанты приходят к власти, они ввергают свою нацию в хаос и гибель. После самопровозглашения евреев богом избранным народом исчезла не только нация, но и государство. Боги приняли вождя и пророка еврейского народа – Моисея – в свой Пантеон и всячески помогали Израилю. Ты думаешь, библейский рассказ, как расступилось Красное море, когда их преследовали египтяне, фантазия доморощенного автора, придумавшего сказочку на ночь? Нет, все происходило реально, и я тому свидетель. Боги оказали помощь семени израилеву. Но с тех пор, как евреи стали почитать лишь одного бога Пантеона, остальные боги отвернулись от них. И если некоторые думают, что Пантеон, дав им «богатство» и деньги, тем самым сделал их счастливыми, то они глубоко ошибаются, поскольку в действительности он проклял их, сделав заложниками вещей, денег, обстоятельств и обрёк всю нацию на несчастья. Это ли не пример?

Оба помолчали, не сговариваясь уходя от поднятой темы, не ко времени выплеснувшейся наружу.

– Хм! А хочешь, верну тебя обратно? Такая возможность у меня имеется.

– Не надо.

– Чем заниматься будешь?

– Выполнять приказ, его никто не отменял.

– Ну-ну! Куда направишься?

– Мне Монзырев по Руси погулять велел, людей посмотреть, послушать, себя показать. Вот во-первых и поеду к Романовым родичам. Потом на север, в Новгород, а там уж и обратно. Если не против, вон, Веретеня с собой возьму.

– Бери. Чую, просьба ко мне имеется. Проси.

– Там во дворе, в суме походной, лапоть всунут и ветка с шишкой еловой. Пришлось с погоста домового с дворовым забирать. Помощь они мне оказали. Таскать с собой неизвестно куда не рационально. Помоги пристроить домашнюю нежить. Можно сказать, погорельцев, без хозяев оставшихся.

– Добро. Заберу с собой и пристрою. Еще что?

– Да вроде бы все. С остальным сами справимся.

– Тогда вот тебе еще от меня…

Велес, привстав, опустил широкую ладонь на плечо Ищенко.

– Прощевай, боярин. Глядишь, и свидимся вскоре.

– Легких дорог тебе, Велес Корович. Спасибо за приют.

Легкий сквознячок прошелся по горнице, пламя светильника на секунду погасло, затем вспыхнуло вновь, более ярко осветив помещение. Велес исчез, на лавке у окна посапывал Веретень, улыбался во сне, видно, снились молодому парню веселые сны.

Андрей почувствовал, что изменилось в нем что-то. Прислушался к своим ощущениям. Что-то было не так! Понял. Перестали болеть раны, не тревожила головная боль. Заголив рукав и сорвав с предплечья повязку с лечебными травами, увидел заживший шрам, оставленный стрелой кочевника, по виду давнишний, будто ему десяток лет, не меньше. Вот так чудеса-а! От выпитого хмеля приятно шумело в здоровой голове, а глаза слипались, требуя сна. Не заметил, как и уснул.

* * *

Давно осталось за плечами приволье пограничья, дубравы и перелески, возделанные смердами поля и их веси, веселые светлые леса. Уже через пять дней пути в природе стала заметна перемена. Лес, бывший и без того густым, надвинулся на путешественников темной громадой, сходился над узким летником непроглядным шатром, стал сумрачным, а воздух в нем как-то потяжелел, запах сладковатой прелью мхов и прошлогодних листьев. Теперь даже деревни у дорог встречались редко, и только тропы, уходящие от них в чащобу, говорили всадникам о том, что где-то совсем рядом живут люди, которые не спешат появиться на глаза чужакам. Халупы и полуземлянки на пограничных землях сменились во встреченных селах рублеными четырехстенными избами. Редко за частоколами высокой изгороди возвышались боярские терема, на взгляд Ищенко, очень отличавшиеся от известных ему по рисункам из книг и по фильмам о средневековой Руси.

Приходилось ночевать в селах, а чаще всего просто в лесу у костра. За все время постоялый двор повстречался лишь раз, да и то на Черниговском тракте, который они пересекли, взяв направление на северо-восток. Печенежские бандиты, судя по всему, в эти места наведаться еще не успели. То ли лес их смущал, то ли дальность расстояния от Дикого поля – не понятно. Если раньше Судислав, а потом и Роман, выступали в роли проводников при проходе по территориям княжеств, то теперь приходилось Андрею самому напрягать извилины, вспоминать примерное расположение земель и населенных пунктов из карт европейской части СССР. Вроде бы пока что общее направление он выбирал верно. Ну и конечно, как известно каждому россиянину: «Язык до Киева доведет». Спрашивали. А куда денешься? По дороге встречали купеческие повозки, составленные в поезда. Издали приметив двух всадников, бородачи настораживались, но разобравшись, охотно шли на контакт, рассказывали новости, давали советы по направлению движения, остановкам и пути следования.

Так, неторопливо, без приключений, Андрей с Веретенем и добрались до места своего назначения. Казалось, ничего не изменилось кроме погоды, но под ногами лошадей уже было княжество Ростовское. На дворе листопад, то бишь месяц октябрь прорезался. В этом году середина осени расплескала раннее ненастье, пригнала с севера холода и дождь.

У небольшой деревушки, хозяйств на пять, повернули правее, встав на двухколейную тропу, оставив летник, вроде бы как шедший к Ростову, превратившийся в широкую дорогу, в стороне. Жители этой деревеньки и подсказали им, что вотчина луканинских бояр совсем неподалеку будет.

«Откуда путь держите? Из земель, пограничных Дикому полю? Эк, вас занесло! Небось развилку проскочили где-то. Тут проехать-то осталось пару десятков верст, не боле! Только вам в сторону тракта возвращаться придется. Луканино, оно на основном тракте и стоит. Ежели не сворачивать с сей тропы, то через Листвянку, Поречье, на тракт и выедете, уже по нему к околице Луканино и подъедете», – жестикулируя руками, скороговоркой съедая окончания слов, объяснил смерд, житель деревушки, у подворья которого остановили лошадей путешественники.

Еще два десятка верст! Лошади подустали, а время вот-вот подползет к полудню. Ненастный день создавал и настроение соответствующее. В такую погоду хороший хозяин и собаку из дому не выгонит, поэтому лесная дорога была пустынной, сыро, промозгло, под деревьями сумрачно. Одно радовало – конец пути не за горами. Что их ожидает в Луканино?

В полной темноте, такой, что ни черта толком и не увидишь, добрались наконец до конечного пункта своего путешествия. Еще на подъезде к нему Андрей стянул с себя бронь и упрятал ее в кожаную сумку.

Деревья вдоль летника расступились, открывая широкую дорогу. Свернули, и в потемках им открылись очертания населенного пункта. За околицей, в моросящей пелене и темени едва просматривались заборы дворов с крышами домов за ними. Лошади встали, удерживаемые поводом, всадники осмотрелись, услыхав собачий лай в большой деревне.

– Кажись, добрались, а-а, боярин? – подал голос Веретень.

– Добрались. Но-о! – Ищенко пятками тронул бока своей лошадки, заставил ее двигаться к жилью.

Сама дорога проходила между домами села. Именно села с церковью, надо сказать, с виду довольно большого и зажиточного. Из каждого подворья их облаивали дворовые псы, слышалось мычание и блеяние скотины. Кое-где над калитками виднелись головы местных колхозников, взглядами провожавших всадников, непонятно как оказавшихся в этих местах. Боярской усадьбы за селом не оказалось, дорога, вильнув за околицей влево, отпочковалась от основной магистрали, за углом леса аппендицитом уперлась в периметр выстроенных в ряд, вкопанных в землю заостренных карандашей с пятном двустворчатых ворот посредине и в темноте контуром высокого строения со светом в узких окнах. Подъехав к воротам, пришлось стучать в них, и только через какой-то промежуток времени услыхали мужской голос:

– Кого там к ночи бог к порогу привел? Чаво надоть?

– Открывай ворота! К боярину Военегу родич приехал! – откликнулся Веретень.

– Ага! Чичас! Самого боярина нетути. Полюет, – объяснял между делом, отпирания запоров, неизвестный страж ворот.

Молодежь поняв, что сейчас попадут во двор, соскочили с седел на землю, подняв из-под ног брызги грязной воды из луж. Во дворе послышалась беготня дворни. Из отдаления суровый женский голос подал команду:

– Эй, кто там есть? Яков, Сувор! Огня несите!

Наконец створы ворот разошлись в стороны, и путешественники ввели лошадей во двор, уже заполненный людьми, осветившими подворье факелами. От терема тот же женский голос снова отдал приказ челядинам:

– Лошадей у витязей примите, олухи!

Ищенко и Веретень, освободившись от транспортных средств, неспешно прошли в глубь двора, по дороге при свете факелов пытаясь рассмотреть жилой комплекс и его хозяйку.

Огромный деревянный терем в ночную пору смотрелся несколько пугающе, вымокшей под осенним дождем громадой нависнувший над центральной площадкой периметра. Свет из узких окон-бойниц отбрасывал призрачную тень. Задрав головы, на широком и высоком крыльце, со множеством ступеней, в свете колыхавшегося на холодном ветру огня разглядели две женские неподвижные фигуры. Впереди стояла немолодая худая и стройная женщина в черной однорядке до пят, с покрытой платком головой, под которым угадывался головной убор типа кокошника. Теперь уже можно было распознать, что на лице ее, по-стариковски бледном и серьезном, практически не имевшем морщин, глаза выдают удивление от самого вида гостей. Вторая, молодая да пригожая, фигуристая и легкая как тростинка, одета была в веселого колера одежду, встречала прибывших с улыбкой на устах и с деревянным корцом в руках.

Глядя на молчавших хозяев снизу вверх, задрав голову, прошли по ступеням мимо оружных воинов у подножия крыльца. Воины с суровым видом взглядами пропускали мимо себя пришлых, можно было догадаться, что случись чего, за хозяек эти псы порвут любого.

На предпоследней ступени по обычаю поклонились.

– Здравы будьте, витязи! – послышалось приветствие старшей хозяйки. – Отведайте сбитня с дороги.

По кивку старшей молодка протянула Андрею корец. Отпив половину, тот сунул остачу Веретеню, поблагодарив за обоих.

– Проходите в дом, – пригласили гостей в терем.

За дверью обнаружился большой, потонувший в полусумраке зал, освещенный глиняными светильниками. Деревянные стены в призрачном свете отдавали белесой желтизной бревен. Широкий длинный стол темного дерева, у стен сундуки и лавки, окна не по-русски задрапированы плотными занавесями, в темени не понять, какой расцветки, на полах домотканые ковры, явно местной работы – такая вот обстановка.

Их усадили за стол, а челядь споро выставляла на стол съестное. Обе хозяйки не донимали особыми вопросами, угощали да заставляли прислугу подливать в чаши хмельной мед. Если Ищенко воздерживался от хмельного, то Веретень, не стесняясь, запивал им блюда из рыбы и овощей. На столе присутствовало скоромное – пост. Кривич предполагал, что основной разговор предстоит после ужина, и угадал. В течение всей трапезы молодка практически не проронила ни слова, лишь прыскала смехом в кулачок. Старая, напротив, говорила о хозяйстве, дороге, стольном граде Ростове и боярах, населявших его, о соседях, а убедившись, что гости насытились, подала голос прислуге:

– Пошли вон!

По тому, как быстро челядь ретировалась из светлицы, Андрей осознал, кто в доме хозяин и насколько крепко рука этой женщины держит всех в кулаке. А молодка-то настоящая красавица! Бросив мимолетный взгляд на молодую хозяйку, Андрюха почувствовал, как горячая волна поднялась от паха вверх. Длительное воздержание дало о себе знать.

«Куда поднимаешься, сволочь! А ну лежать, зараза такая! Эта женщина не для тебя. Ежели невтерпеж будет, мы с тобой кого-нибудь попроще, вон хоть из прислуги, поимеем. Лежать, я сказал!»

С такими мыслями до него не сразу дошло, что хозяйка затеяла теперь уже серьезный разговор. Хозяйка выжидающе смотрела в глаза сотнику.

– Прошу прощения, о чем вы спросили?

– Я спрашиваю. Какая нужда привела тебя к нам в медвежий угол?

Настала пора колоться!

Боярыня Снежана с интересом слушала рассказ приезжего о жизни в Киеве своего племянника Романа, о их встрече в Переяславском княжестве, о путешествии по дорогам Руси, событиях и гибели пограничного погоста. Гибель самого Романа восприняла стойко, в отличие от невестки, которая тихо залилась слезами, хоть и не видела никогда воочию самого Романа. Андрей выложил на столешницу Романов оберег.

– Вот, – сказал Снежане. – Велел Военегу передать.

Побарабанив пальцами по столешнице, старая боярыня заглянула чужаку в глаза, словно рентгеном просветила его мысли.

– Сам-то ты какого роду-племени будешь? Какому богу молитвы несешь? Может, безбожник, языческих истуканов прославляешь?

Андрей встрепенулся.

– А хоть бы и так? Я последнюю волю погибшего исполнил, спасибо за хлеб-соль, поспать мы можем и в Листвянке.

– О, какой колючий! Значит, славишь ушедших богов. Н-да!

На лицо Снежаны наплыла тень мыслей, она в раздумье отстранилась от стола, по-новому рассматривала сидевшего напротив нее. Андрей хмыкнул, медленно развязал тесемку на вороте рубахи, откинув вышивку на полотне, показал на груди Романов крест, взятый на память о друге. Лицо хозяйки прояснилось.

– Чего ж сразу-то…

– А что изменилось? Какая разница, во что человек верит? Или скажешь, что среди христиан гнили не встречается? Так позволь не согласиться. Среди них ее быть может даже больше чем среди язычников. Многие переняли от византийцев жажду наживы. Золото застит глаза. Как там, в Псалтири сказано: «Злоумышляет грешный против праведного и скрежещет на него зубами своими; Господь же посмеется над ним, ибо видит, что настанет день его. Оружие извлекли грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их сокрушатся. Лучше праведнику малое, нежели многое богатство грешным. Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь. Ибо грешники погибнут, праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие его наследуют землю, клянущие же его истребятся. Господом стопы человека направляются. Когда он упадет, то не разобьется, ибо Господь поддерживает руку его. Молод был и состарился, и не видел праведника покинутым, ни потомков его просящими хлеба. Всякий день милостыню творит праведник и взаймы дает, и племя его благословенно будет. Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков».

Ищенко говорил как по-писаному. В свое время в моменты отдыха он от нечего делать изучил единственную имеющуюся у Романа книгу от корки до корки, а на память свою никогда не жаловался. В отличие от священников средневековья, в большинстве своем не умеющих без книги и двух слов сказать, не то чтобы трактовать ее, он, как показало время проведенное в десятом веке, оказался неплохим аналитиком, разложил все прочитанное по полочкам.

– Часто ты, боярыня, праведников встречала?

– Ну-у…

– Вот то-то и оно. Зато я знал и знаю язычников, кои, ежели рассмотреть их, могли бы под категорию христианских праведников подпасть. Только и разница, что своих родовых богов славят. А роду-племени я древнего. Из кривичей. Коли слышала чего о Гордеевом погосте, так это моя родовая вотчина. И еще, к людям, родноверие исповедующим, лично у меня никаких претензий нет. Они в своем праве, боярыня. Помнишь ли, кто к матери божьей после рождения Христа первым пришел?

– Помню.

– Правильно, волхвы! А знаешь ли, что сам он, посылая учеников своих нести веру людям, направлял их идти на полночь, на восход и на закат, только в нашу сторону не слал. Знал, что вера дедов наших и так праведная, Правь славящая. Только наши дуболомы на хвосте притащили за собой византийцев и их веру.

– Господь с тобой, да христианин ли ты, после слов таких?