Текст книги "Таланты и покойники"

– Еще Тамара Петровна.

– Да, точно. Давай с нее и начнем. Она была уверена, что ты ее прогонишь, дабы не лишиться Преображенского, а вот если он погибнет, ты ее, разумеется, оставишь. К тому же она часто бывала в подсобке и имела больше всех возможностей там помухлевать. И если бы она назначила встречу, то именно там, в своем любимом месте.

– Все так, правда. Но, Марина, неужели ты считаешь, что из-за такой ерунды она бы убила человека? Ну подумай сама!

– Для тебя студия – ерунда? А если бы тебя оттуда выгнали?

– Ну не сравнивай! – возмутилась Вика. – Это моя студия.

– Зато Тамара Петровна страшно обидчива. Евгений Борисович часто ее унижал, и она вечно плакала. Другие либо не обращали внимания, как ты, либо давали сдачи, как я, а она принимала все близко к сердцу. Возмущение копилось, копилось и перешло предельную грань.

– Но она так переживала, когда узнала о его смерти! Говорила, что театральный мир осиротел…

– А по-твоему, ей стоило сказать – «ну наконец-то!»? – съязвила Марина. – Кстати, я тут вспомнила – она на банкете надолго выходила из-за стола.

– А кто не выходил?

– Да, ты права, все мы как-то разбредались. Или был кто-нибудь, кто постоянно сидел на месте? Я не припомню, потому что я тоже не сидела.

– И я.

– Жалко. Короче, Тамара Петровна имеет и мотив, и возможность, причем мотив известен всем. Таким образом, если убийца – она, то она должна постараться обратить внимание следователя на открытый люк, чтобы его запутать. То же самое про Ташу. Правда, ее мотив известен только тебе да теперь мне, но и этого достаточно. Ведь ты в хороших отношениях со следователем, и представляется естественным, что ты ему все расскажешь.

– Не расскажу! – вставила Виктория Павловна.

– Но она-то этого не знает! Поэтому обратить внимание на люк выгодно и ей. Господи, хоть бы это была не она! Такая хорошая девочка…

– Конечно, не она.

– Тогда Галина Николаевна. Ты меня убедила, она действительно должна страшно ревновать. Преображенский так демонстрировал свою любовь к Дашеньке и пренебрежение к семье… А Галина Николаевна дама с достоинством, ценит себя высоко и обид не прощает. Тут не только ревность, но и унижение.

Вика добавила:

– И вообще, она ведет себя так, будто Дашенька ей до фонаря. Так я и поверила! Явно притворяется, а зачем?

А сама втихомолку подумала: «Если уж в студии затаился убийца, пусть это лучше будет чужак, чем свой».

– Точно, – кивнула собеседница. – Ни одной женщине молодая соперница не будет до фонаря, так что ее безразличие очевидно нарочитое. Кстати, ты обратила внимание, что она стала краситься по-молодежному? Но это только подчеркивает ее возраст. Потом, она женщина умная, а убийство совершено очень умным человеком.

– Почему умным? По-моему, наоборот. Если это убийство, то какое-то ненадежное. Одно дело – вдарить хорошенько по голове, и результат налицо, а совсем другое – всякие люки да блоки.

– Зато достигается максимальный эффект при минимальном риске. Открытый люк, например. Даже если бы кто-нибудь заметил, что люк открывают, ничего бы не заподозрил.

– Как раз Галину Николаевну заподозрил бы! Она не член студии, зачем ей трогать оборудование?

– Могла сослаться на обычное любопытство. Я, например, и то однажды в этот люк заглянула, потому что интересно. Вот и она так же. А потом, мол, случайно забыла закрыть. Не придерешься!

– Пожалуй, – согласилась Вика. – Но попортить блок – тут уже на любопытство не сошлешься.

– Блок висел в подсобке. Зашел, прикрыл дверь и порти сколько влезет, никто не увидит. А зайти в подсобку – не криминал. Мало ли что понадобилось? И если Галина Николаевна туда заходила, даже пусть ее кто-то заметил, так опять же объяснила просто – из любопытства. Нет, все продумано безукоризненно.

– А по мне, – сообразила Вика, – так это сделал скорее мужчина. Я вот не уверена, что сумела бы правильно установить этот блок, он бы у меня наверняка сверзился не вовремя. Абсолютно не представляю, как он устроен. А ты?

Марина пожала плечами:

– Тоже не представляю, но при необходимости наверняка бы разобралась. Хотя да, сама идея скорее подходит мужчине. Тогда Денис? Как-то маловероятно. Конечно, его вся эта ситуация жутко раздражала, но причин для убийства я не вижу. Дашенька явно оказывала ему предпочтение, а Преображенского придерживала на всякий случай.

– В каком смысле придерживала? Она его отваживала изо всех сил!

– Не будь такой наивной. Если женщина не поощряет в той или иной форме ухаживаний мужчины, он быстро от нее отвяжется.

– Да? – подняла брови Вика. – И в какой форме ты поощряешь ухаживания Сосновцева?

– Один-ноль, – засмеялась Марина. – Но, откровенно говоря, я все же была с ним очень аккуратна, поскольку боялась спровоцировать конфликт и сорвать премьеру. А вот после вчерашнего вечера от его симпатии ко мне вряд ли что осталось. Дай бог, если не возненавидел лютой ненавистью – при его-то самолюбии! Кстати, самолюбие у вашего директора настолько болезненное, что способно толкнуть на многое. Даже на убийство.

– Тогда уж он убил бы скорее тебя.

– Меня? А разве я выставила его на посмешище перед залом, где сидело множество влиятельных лиц? Я только открыла ему глаза, вот и все. Правда, он не совсем вписывается в схему – его не было на генеральной. Не было или был?

– Не было. Значит, о люке он не знал.

– Во-первых, тем и хороша идея этого убийства, что непосредственное присутствие исполнителя вовсе не требуется. Открыл себе люк, попортил блок – и отправился по своим делам. А во-вторых, про люк Сосновцеву мог кто-нибудь рассказать. Ладно, поехали дальше. Мужчин осталось двое – твой Талызин да Кирилл.

– И оба рядом с убийством не лежали! – прокомментировала Виктория Павловна. – Тут даже твоей фантазии не хватит.

– Моей? – вздернула брови Марина. – Моей хватит на всех. Талызина мы, кажется, уже обсуждали. Моя фантазия предполагает, что Преображенский позвал его на банкет не зря, что они были знакомы. А вот про их горячий спор – это уже не фантазия, это чистая правда. Слышала я, клянусь! Но слов не разобрала. Я ж не знала, что это будет важно! Впрочем, я не настаиваю. Пусть не Талызин, пусть Кирилл.

– И что предполагает твоя фантазия насчет Кирилла? Он тоже тихоня со страшными тайнами за душой или просто одержим манией убийства?

– Вика… а ты не замечала, что Кирилл и Таша… что между ними что-то есть?

Вика аж развела руками.

– Ну, ты даешь! Еще физикой занимаешься, а сама… Это в твоей пьесе у их героев роман. В пьесе, понимаешь, а не в жизни! Чувствуешь разницу?

Чем Марина не страдала, так это обидчивостью. Она улыбнулась:

– Вот ты не поверишь, а кое-какую разницу между виртуальным и реальным мирами я все-таки чувствую. Но вообще, я спрашивала вполне серьезно. Кстати, это довольно естественно. Если молодые люди, причем не профессиональные актеры, играют любовь, они невольно действительно увлекаются.

– Кирилл – не очень-то молодой человек.

– По-твоему, тридцать пять – глубокая старость?

– Нет, я не о том. Просто у него семья, дети. Да и жена парализованная!

– Вот именно.

– Что – вот именно? – уточнила Вика.

– Подозреваю, именно от парализованной жены и двух девочек он и сбегает в студию. Поправь меня, если я неправа, но как актер он не блещет.

– Да, ни рыба ни мясо – на сцене такой же флегматик, как в жизни. Сомневаюсь, что он способен влюбиться!

Марина заметила:

– Таша очень обаятельна. Нет, я ничего не утверждаю. По-моему, она увлечена гораздо сильнее, чем он. Или он лучше скрывает свои чувства?

– Она? Ничего такого не замечала.

– Естественно! Ведь это пошло спектаклю на пользу. Вот если бы было во вред, ты бы заметила и тут же пресекла, а здесь тебя все устраивало.

– Ну не знаю, – вздохнула Виктория Павловна. – Ты меня расстраиваешь. Кирилл – очень порядочный человек. Другой давно бросил бы больную жену, а он нет. И говорит, что никогда не бросит. Если ты права, Таша здорово влипла.

– Ну, она еще очень юная. В двадцать лет все мы были влюблены, и любая неудача казалась смертельной, а потом вспоминаем с упоением, радуясь, что это все-таки было. Наташа из тех, кто способен оценить верность долгу. Возможно, красивый, но неблагополучный роман для нее предпочтительней спокойно-благополучного.

– Придумала! Это кому же неудача покажется предпочтительней удачи? Но я не очень-то в этот роман верю. Вот если б ты их застала… ну, в такой момент… но ведь нет?

– Нет, – кивнула Марина. – Хотя пару раз было, что они… ну, так отскакивали друг от друга, что складывалось впечатление… И потом, ты видела, как она обнимает его на сцене? А как на него смотрит! Хотя ведь Таша далеко не гений преображения, правда?

– А черт его знает! – удивленно воскликнула Вика. – Вот теперь, когда ты сказала, мне и самой стало казаться… Вроде даже припоминаю кое-что задним числом. Но, если и так, что с того? Почему бы нет?

– Просто подумала, что Кирилл вполне мог отомстить за Наташу.

Виктория Павловна хмыкнула.

– Ты считаешь, Кирилл убил бы человека из-за смерти котенка? Таша – еще ладно, но он… Ты всерьез пытаешься меня в этом убедить?

– Ну, – попыталась оправдаться собеседница, – не из-за котенка, а из-за девушки. Нет, я не пытаюсь тебя убедить. Возможен другой вариант. Кирилл хотел сохранить свой роман в тайне, а Преображенский грозил все раскрыть.

– А Преображенскому-то откуда знать?

– Он очень умный, – пояснила Марина, – особенно в том, что касается человеческих взаимоотношений. Ты обратила внимание, как безошибочно он находил у каждого из нас больное место? И тебя, и меня, и бедную Наташу – каждую сумел вывести из равновесия с удивительной простотой. Раз – и готово. Конечно, с Кириллом сложнее – тот флегматик. Но как раз флегматики долго раскачиваются, зато быстро действуют.

– Ой, – произнесла Вика.

– Ты что? – испугалась Марина.

– Просто вспомнила. Знаешь, перед тем как поговорить со мной, Евгений Борисович беседовал с Кириллом. Я еще поразилась – Кирилл выскочил как ошпаренный и побежал в сторону подсобки, а лицо было совершенно перевернутое. В сторону подсобки, представляешь!

– Ну надо же, – опешила Марина. – А мне он представлялся самым неподозрительным. Я и заговорила-то о нем исключительно для комплекта.

– Какого комплекта?

– Просто перечисляла сидевших за нашим столом. Остались мы с тобой да Дашенька. У нас с тобой мотив есть, а что касается Дашеньки, то при всей к ней неприязни я мотива не нахожу. Разве что Преображенский так осточертел ей своими ухаживаниями, что она, не выдержав, решила его прикончить.

– Надеюсь, это шутка?

– Да. Не сомневаюсь, что его ухаживания ей на самом деле нравились. Вика, что нам делать?

– В каком смысле?

– Понимаешь… если Евгения Борисовича убила Наташа, то я… мне очень стыдно, но я бы оставила все как есть. Будь мне двадцать лет, может, на ее месте и я бы его убила! А если не она… он был нелегким человеком, но это же не причина, чтобы убийце все сошло с рук. Из-за каких-то корыстных, эгоистических мотивов лишить человека жизни… Я считаю, мы не вправе скрывать от милиции все, что знаем. Но вдруг все-таки Наташа? У меня голова идет кругом! Вот вызовет меня твой Талызин, и что я ему скажу?

– Что он – один из подозреваемых, – ехидно посоветовала Виктория Павловна. – То-то он обрадуется! Честное слово, Маринка, охота тебе лезть не в свое дело? Спросят – ответишь, а самой возникать незачем. Это мое глубокое убеждение.

Прочувствованную речь прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Вика с удивлением услышала:

– Это говорит Юлия Чернова. Я могу к вам сейчас подъехать?

Юлия Чернова была одной из тех, кого заманить на вчерашний спектакль оказалось особенно трудно. Она принадлежала к новой, молодой когорте журналистов и вела культурную рубрику в популярнейшей газете. Марина как-то раз назвала эту рубрику антикультурной и ужаснулась, узнав, что увидеть там свою фамилию считается почетным.

– Конечно, подъезжайте, Юлечка!

– Да, и еще! Мне никак не раздобыть телефона женщины, которая написала пьесу. Никто из наших ее не знает. Это та, закомплексованная, которая сидела за вашим столом? Я вчера не стала брать у нее интервью, нашему читателю такие особы неинтересны, но теперь обстоятельства изменились. Вы ведь с ней знакомы?

– Она как раз здесь, у меня.

– Прекрасно. А еще мне нужна та блондиночка, за которой Преображенский ухлестывал. Ее телефон у вас есть?

– Да.

– Я еду.

Юля появилась, стремительная и энергичная.

– В принципе, у меня все уже схвачено, – пояснила она, – но я решила уточнить кое-какие детали. Статья будет гвоздем номера. Название – «Смерть на сцене».

– А почему на сцене? – вежливо изумилась Марина. – Вообще-то, в подсобке.

– Это несущественные мелочи, – махнула рукой журналистка. – Читателю будет интереснее, если на сцене. Как Андрей Миронов или Мольер.

– Еще обычно упоминают Кина, – кивнула Марина. – Но ни один из них на сцене не умер. Да, им там стало плохо, а умерли дома или в больнице.

Вика сильно пихнула подругу в бок, прошипев: «Прекрати!» Еще не хватало, чтобы Чернова обиделась. Это будет трагедия.

Но Юля лишь благодушно возразила:

– Не мелите ерунды, мне лучше знать. Правильно, третьим будет Кин, я вставлю его для читателя с интеллектуальным уклоном. Итак, статья начнется с них, а потом плавно перейдет к Преображенскому. Все его помнят по роману с Антоничевой и Крупиной, а также по скандалам в нескольких академических театрах. Тут я вставлю цитаты из своих старых статей, я ведь писала о нем несколько раз. И вот – его последняя премьера. Разумеется, никто не догадывался о том, чем она закончится, но некое напряжение витало в воздухе, заставляя внимательнее смотреть на игру артистов, и особенно – на его игру. Он словно предчувствовал, что это – его последний спектакль, и был в ударе.

Тут Чернова неожиданно сменила тон и вставила:

– У меня аж мурашки по коже бегали, не вру…

А потом продолжила как ни в чем не бывало:

– Короче, я собираюсь спектакль хвалить. Особенно племянницу Преображенского – гены гения, я уже застолбила за собой эту фразу! – и его любовницу. Из-за любовницы я в основном и приехала. Она выглядит слишком дебильной, чтобы рассказать что-то действительно интересное, поэтому я хочу сперва расспросить вас. У них разница в возрасте лет сорок, да? Мне бы парочку хороших историй… ну, там, обжимались они на куче декораций или еще что. Да, и наверняка блондиночка цапалась с женой. Может, до драки доходило? Читателю это будет интересно.

– Между ними вообще ничего не было, – холодно заметила Марина.

– В смысле, жена и любовница ладили?

– У Евгения Борисовича не было в труппе любовницы.

– Да ладно вам… чего скрывать, все ведь знают!

– Откуда? – уточнила Вика. – Кто вам сказал?

– Да не помню. Я потому и пошла на эту вашу премьеру, что мне пообещали показать его новую пассию. Нет, не пугайтесь, вас обеих я тоже собираюсь хвалить. Раз уж вышло, что прямо перед смертью Преображенский пел вам дифирамбы, я с ним спорить не стану. О мертвых – ничего, кроме хорошего. Я процитирую его последние слова, они у меня остались на диктофоне. «Наша Вичка Косицкая – редкое сочетание зрелого профессионализма и юношеского энтузиазма. Работать с нею – одно удовольствие». А про вас – вы ведь Марина? – говорил, что вы отличаетесь от большинства авторов интеллигентностью и умом. Да, и еще, что вы знаете жизнь, какой живут обычные люди, а не узкий кружок богемы, поэтому ваши пьесы будут иметь успех у рядового зрителя. А про любовницу свою сказал, что ее талант настолько органичен, что не каждый способен его правильно оценить. Ну, любовниц-то все хвалят! Мне лично племянница понравилась больше. Я имею в виду не внешность, а игру. Ну, так вы мне поможете?

Вика немного растерялась. Сплетничать про Дашеньку ей не хотелось, но еще меньше хотелось ссориться со всесильной журналисткой.

– Дашенька… она же еще ребенок. Конечно, она ему нравилась, но ничего такого просто не было! Я бы и рада была рассказать, но ничего не было, понимаете?

– А вы поговорите лучше с нею самой, – посоветовала Марина. – Не сомневаюсь, это будет куда эффективнее, чем расспрашивать нас.

– Да говорила я с ней вчера, а толку-то? Ладно, с вами тоже каши не сваришь, только время зря потратила. Вот, подпишите свои интервью, и я побежала. Скорее всего, они не понадобятся, но я привыкла работать добросовестно, так что на всякий случай утром набросала.

Вика, не глядя, подмахнула странички. Марина, подняв брови, принялась читать. Сперва она явно опешила, потом улыбнулась, затем расхохоталась.

– Вы что? – раздраженно осведомилась Юля.

– Это пародия? Вы ведь это писали не всерьез?

– Это вы пишете не всерьез, поскольку даром, а моя каждая строчка больших денег стоит, так что у меня все серьезно.

Журналистка все-таки обиделась, а глупая Маринка еще и подлила масла в огонь, равнодушно заметив:

– Вы же не думаете, что я это подпишу?

– Дело ваше. Охота прозябать в безвестности – пожалуйста. То-то никто вас не знает. Вичка, если что клевое вспомнишь – звони.

И она упорхнула, оставив после себя крепкий аромат французских духов и табака.

– Позвони Даше, предупреди, что мы натравили на нее эту акулу пера, – мрачно попросила Марина. – А что нам оставалось?

– Ты дура! – кипя, вскричала Вика. – Ты хоть сама понимаешь, что наделала? Ты знаешь, какой тираж у этой газеты? А ты знаешь, что за сволочь эта Чернова? Это первый раз в жизни, когда она предлагает о ком-то хорошо написать совершенно бесплатно!

– Не бесплатно, каждая ее строчка больших денег стоит.

– Для нас бесплатно, балда! Собиралась нас хвалить и ничего с нас за это не брать. Такой форт один раз в жизни! А ты?

Марина, слегка покраснев, неохотно выдавила:

– Ну на тебе ведь это не очень скажется, правда? Или скажется?

– Да на тебе это скажется! Твоя карьера была на мази, а ты сама, собственной рукой… Трясет меня от тебя, вот что!

– Но ты же интервью не прочитала… – жалобно произнесла подруга. – Я и под угрозой пистолета не придумала бы тех ужасных ответов, которые сочинила за меня эта Чернова. Там какой-то кошмар!

– Она пишет как все. Ты что, газет не читаешь?

– Не читаю, – покаялась Марина. – У меня нервов на них не хватает.

Вика махнула рукой.

– На тебя и злиться-то толком невозможно. Ладно, будем надеяться, что пронесет. А Дашу действительно надо предупредить, тут ты права.

Однако она не успела снять трубку, как телефон зазвонил.

– Виктория Павловна? Это Наташа. Я по поводу похорон. Они будут завтра и поминки тоже. Вы ведь придете? А у вас нет телефона Марины Олеговны? Она здесь? Она придет? Дядя очень уважал ее, честное слово. Вы его простите, хорошо? Я его простила.

– Она его простила, – передала Марине Вика. – А ты?

– А мне Ушастика очень жалко. Остальное-то все – чепуха. Вот, кстати, мы и выяснили, строил ли Преображенский против нас с тобою козни. Он вел себя с нами более чем порядочно и пел нам дифирамбы. А мы после этого будем покрывать его убийцу?

Виктория Павловна лишь вздохнула и набрала номер Даши. Отвечать на глупые вопросы она не собиралась.

Сцена третья
Антракт

Поминки проходили в ресторане Дома актера, народу была тьма, но из студийцев всего четверо: Вика с Мариной, Таша и, как ни странно, Дашенька, бледная, измученная и без привычного Дениса за спиной. Заправляла действом Галина Николаевна, весьма элегантная в черном трауре, спокойная и уверенная. Дашенька явно не желала попадаться ей на глаза.

– Переживаешь? – сочувственно спросила девочку Виктория Павловна. – На тебе лица нет. Жаль его, конечно, но ты и себя пожалей.

– А за что мне себя жалеть? – со слезами в голосе возразила та. – Я столько обижала его, столько мучила! Вот сейчас думаю – зачем? Зачем я была такая злая? Могла бы мягче как-то, добрее, да?

– Да куда мягче? Уж ты ли у нас не добрая?

– Не добрая, нет. Иногда у меня не хватало терпения, и я срывалась. А ведь он гений, к нему нельзя было подходить с обычными мерками, правда? Ему надо было все прощать, все, а я… И ничего уже не исправишь!

У Вики защемило сердце, она нежно обняла Дашеньку за плечи. Та вдруг вздрогнула, напряглась, и Вика увидела, что через зал к ним направляется вдова.

– Рада, что вы смогли прийти, Виктория Павловна, – светским тоном поблагодарила она, приблизившись. – Правда, мой муж погиб в расцвете таланта из-за вашей безалаберности, но я не собираюсь вас винить. Вы ведь сделали это не нарочно, просто в силу своего неподходящего для руководителя характера.

Виктория Павловна с трудом выдавила:

– Я… я не… почему?

– В вашей студии вечный бардак, не правда ли? То открытые люки, то незакрепленные блоки. Вы руководитель, и соблюдение техники безопасности на вашей совести, а не на совести бедной затравленной Поляковой. Но не волнуйтесь, я не стану затевать против вас дело. От женщины, которая даже не умеет поддерживать в порядке собственный макияж, смешно требовать, чтобы она содержала в порядке студию.

«Неужели опять тушь осыпалась?» – промелькнуло в голове у Вики. Думать о других, более страшных обвинениях не было сил.

– Вы ведь знаете, Галина Николаевна, что неправы, – тихо произнесла Марина. – Виктория Павловна очень хороший организатор, и накладок в студии было на удивление мало.

– Мне хватило и одной, – ядовито ответила вдова.

Возразить было нечего. Галина Николаевна вдруг подняла брови, словно увидела нечто неожиданное.

– Оказывается, и вы здесь, милая Дашенька? «О, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней». Последняя любовь гения? Благодарю, что снизошли до нас. Я польщена.

– Галина Николаевна! – жалобно вскричала Даша. – Честное слово, я ничего такого не говорила! Когда я прочла газету, я чуть не умерла. Я не знаю, откуда журналистка взяла все это. Я говорила совсем другое, клянусь вам всем на свете!

– Юлия Чернова работает оперативно, – без выражения произнесла вдова. – Правда, она не сочла нужным побеседовать со мною, но это так естественно. Кому интересно мнение женщины, прожившей с мужем тридцать лет? Зато лишь позавчера человек умер, а сегодня вся страна уже знает, как он восхищался своим доморощенным дилетантом-режиссером и своею юною шлюшкой-подружкой. Только имей в виду, юная шлюшка, – в голосе зазвучала жгучая ненависть, чуть прикрытая холодом деланого равнодушия, – имей в виду, он знал тебе и мне цену. Ему требовалась молоденькяа дурочка, чтобы расслабляться и заряжаться ее энергией, вот он и использовал с этой целью тебя. А меня он любил. Я – его жена, единственная законная жена за всю его жизнь. Он никогда бы меня не бросил.

– У нас с ним ничего не было, – прошептала Даша, не смахивая слез, резко повернулась и побежала через зал к выходу.

Вика с Мариной ушли сразу вслед за ней.

– Даше не позавидуешь, – сочувственно прокомментировала Марина, оказавшись на улице.

– Видишь, даже ты ее жалеешь!

– Тут трудно не пожалеть. А ведь Галина Николаевна производила впечатление достаточно интеллигентной женщины!

– У нее просто сдали нервы. Смерть мужа… – пояснила Виктория Павловна, помрачнев от воспоминаний.

– А ты уверена, – оживилась собеседница, – что смерть мужа, а не газетная статья? Ты обратила внимание – она сперва обхамила тебя, потом Дашу, а меня не тронула. И, судя по всему, замечательная журналистка вас похвалила, а меня в лучшем случае проигнорировала. Однако быстро они публикуют материал!

– Потому что Чернова очень влиятельная, а сведения интересные, хоть наполовину и вранье. Это я виновата. Мне надо было предупредить Дашу, чтобы держала ухо востро и ничего не подписывала, не читая.

Марина хмыкнула:

– А ты сама?

– Ну, я… – пожала плечами Вика. – Что такого она могла насочинять, чтобы мне повредить? Надо бы купить газету да почитать. Если там и преувеличиваются мои таланты, мне не жалко, это только кстати. А вот с Дашенькой… Ей ведь и в голову не пришло, что Чернова привыкла врать как сивый мерин и сочинять интервью сама. А Галину Николаевну можно понять. Прочитать такое о собственном муже – приятного мало. Только неужели она поверила вранью, если видела правду своими глазами?

Марина вздохнула:

– Значит, ты была права, и она более ревнива и менее наблюдательна, чем я предполагала. То есть повод для убийства у нее был.

– Не знаю. Тогда уж скорее я б на ее месте убила Дашу.

– Найдется другая. Если мужчину потянуло на молоденьких, он вряд ли остановится. О, идея! Галина Николаевна как раз и хотела прикончить Дашеньку, а случайно убила мужа. Вот теперь и переживает, еще бы…

Вика опешила:

– Да ты что?

– А что? Чем плохи опосредованные методы убийства, так это большой вероятностью ошибки. Если собственноручно бить тяжелым предметом по голове, то по крайней мере мужчину с женщиной не перепутаешь, а вот когда попортил блок… Предположим, Галина Николаевна знала, что в подсобку должна прийти Даша. Знала – и соответственно подготовилась. Но Евгений Борисович тоже проведал о Дашиных планах и решил ее подкараулить, чтобы поприставать наедине. Пришел раньше нее, а на него вдруг – бац!

– Сама ты – бац! – возмутилась Виктория Павловна. – Маринка, ты издеваешься, что ли? То у тебя одно, то другое, и все друг другу противоречит. Ты бы уж остановилась на чем-то одном, а не путала нормальных людей.

– Если б я могла остановиться на чем-то одном, так работала бы Шерлоком Холмсом, – улыбнулась Марина. – Остановиться я как раз и не умею. Но в идее убийства по ошибке есть здравое зерно, убеждена!

Вика лишь махнула рукой. Ну что с этими авторами поделаешь?

* * *

Дома на Викторию Павловну моментально навалились проблемы. На следующий день, во вторник, в семь вечера полагалось бы провести очередное занятие студии, и она мрачно размышляла, кто же в сложившейся ситуации на него придет и вообще как теперь быть. Оказывается, Евгений Борисович влиял на положение дел куда серьезнее, чем можно было предположить. Например, изначально на завтрашнем занятии намечалось подробно обсудить премьеру и игру актеров, найти недостатки и избавиться от них. Теперь это лишалось смысла – пьеса вряд ли пойдет снова. После гениального убийцы-Преображенского никто не решится взять себе освободившуюся роль.

Предыдущая постановка – «Король Лир» – тоже благополучно пролетает. А то, что было до нее, в свете последних двух спектаклей мнилось дешевой поделкой, к которой стыдно возвращаться. Единственный выход – затеять что-то новое. Новое, оно всегда интересно, им легче увлечь, чем надоевшим старьем. Вот если б у Маринки нашлась еще одна пьеса…

Телефонный звонок подруге несколько повысил Викино настроение, поскольку пьеса действительно имелась, и Марина была готова прийти и всем ее прочесть. Правда, несколько нервировала мысль о Сосновцеве – неужто тот все-таки отберет помещение для своего идиотского бильярда? Хотя после статьи Черновой – вряд ли. Статья желтая, это факт, зато необычайно полезная. Виктория Павловна Косицкая там представлена как крайне талантливый режиссер, а Сосновцев упомянут в качестве руководителя новой формации, в одном лице сочетающий бизнесмена и мецената. Директору это наверняка понравилось, он на лесть падкий.

Во вторник после обеда Вика решительно села за письменный стол, дабы хорошенько продумать стратегию и тактику своих дальнейших действий. Обстановка изменилась, к ней теперь необходимо должным образом приноровиться, и, чем скорее, тем лучше. Однако затея не удалось – помешал нежданный гость. Или следователя неправильно называть гостем? Только Игорь Витальевич так смущался, явившись непрошеным, так извинялся, что воспринимать его вынюхивающей ищейкой Вика не могла. Присутствуй тут Марина, она бы наверняка потом ехидно заметила, что ищейка действует по всем законам психологии, однако подруга отсутствовала, а Вике подобная мысль в голову не закралась.

– Вы простите меня, Виктория Павловна! Ежели я не вовремя и вам помешал, то, может, я в другой раз… Сейчас проезжал мимо и подумал… чем вас к себе вызывать, уж лучше…

– Вам чаю или кофе? – уточнила Вика. – Или борща?

– Ну что вы! Я вовсе не хочу… будто бы навязался… я…

– Я варю очень вкусный кофе – конечно, если вы пьете крепкий. А борщ, признаюсь честно, готовил Лешка. Он сейчас в школе.

– Какого чудесного вы воспитали сына! В тринадцать готовить борщ – это уникально.

– Он сам воспитался, – машинально возразила Вика, несколько удивленная: когда это успела поведать Талызину о возрасте Лешки? – Ну так что, Игорь Витальевич?

Хозяйствовать она не любила, зато кормить обожала. Нет, иначе – она не представляла себе, что можно выпустить пришедшего к ней в дом человека, не угостив его хотя бы чашкой чая. А еще лучше – любимого ею кофе с бутербродами.

– Кофе, – кивнул следователь. – Спасибо.

Виктория Павловна сварила кофе, выложила на стол хлеб, масло, сыр и колбасу.

– Режьте сами, хорошо? А то один любит тонко, другой толсто. Да и вообще, я – сторонница самообслуживания.

– И хорошо. Я, кстати, тоже вроде вашего Лешки – умею борщи варить.

– Вашей жене повезло! – хитро среагировала Вика. Вот теперь по ответу выяснится, женат ли следователь. Не то чтобы ее это сильно волновало, однако любопытно.

– Не уверен, что являюсь большим подарком, – развел руками Талызин. – И сейчас вы в этом убедитесь. К сожалению, даже в такой приятной обстановке я вынужден думать о делах. Вы уж извините меня, Виктория Павловна.

– Это ваша работа.

– Да. Скажите мне, Виктория Павловна, накануне смерти несчастного Преображенского… то есть в пятницу… вы не припомните, не было каких-нибудь необычных событий? Инцидентов, обративших на себя всеобщее внимание?

– Нет, – твердо заявила Вика.

– А в тот самый день, в субботу? Я имею в виду, разумеется, не смерть, а что-либо еще. Ничего особенного не произошло?

Вика наивно захлопала глазами.

– Ну, конечно, произошло! Премьера.

– Ну, премьеру помню и я, – улыбнулся следователь. – А больше ничего не было?

И на легкое пожатие плеч с той же улыбкой ответил:

– Вы знаете, Виктория Павловна, что врать нехорошо?

– Нет, – моментально заявила она.

– Как – нет? – несколько опешил собеседник.

– Очень просто. Хорошо или нехорошо врать, зависит от обстоятельств.

– Да? Вы в этом уверены?

– Конечно. Вот, например, – оживилась Вика, – при встрече с приятельницей будет довольно странно, если я откровенно заявлю: «Ну, ты сегодня просто страшилище, а платье свое, кажется, нашла на ближайшей помойке». Я и не заявлю, а наоборот, навру, что она прекрасно выглядит. И ей лучше, и мне. Разве нет?

– Вы имеете в виду элементарную вежливость, – догадался Талызин.

– И ее тоже. Вообще, в жизни всякое бывает. Зацикливаться на правде глупо.

– Но вводить в заблуждение следственные органы тоже не слишком умно, – спокойно заметил Игорь Витальевич.