Текст книги "Мастер по нечести"

Между Явью и Навью

– Плохо, очень плохо! – Арсентий перебросил деревянный меч из правой руки в левую, подошел к бочке, ковшом зачерпнул студеную воду и продолжил, уже напившись. – Движетесь оба, как старики древние. А должны быть быстрыми и легкими, как молния. Как ветер. Как сокол во время броска. Иначе всегда будете проигрывать.

– Дядька Арсентий, мы же стараемся. – Гриня, один из худощавых пятнадцатилетних близнецов, поднялся на ноги и подал руку второму. Но брат отмахнулся, встал сам.

– Тут мало одного старания. Опять я один вас обоих играючи положил.

– Так у тебя и опыта намного больше, дядька Арсентий, – пробубнил Федька.

– Не только в опыте дело, – ответил послушник, глядя на них столь сурово, что веснушчатые лица пареньков покрылись стыдливым румянцем. – Вы как дикие звери – бросаетесь вперед, стараетесь меня достать как можно быстрее. А потом замедляетесь, теряетесь. А надо наоборот: сперва головой подумать, нужный миг выждать, а когда противник защиту ослабил, уже рубить. Еще раз начали!

Близнецы, направив в грудь послушника учебные мечи и осторожно переставляя ноги, подкрадывались с двух сторон, выжидая нужный миг, чтобы ударить. Сам же Арсентий стоял, опустив меч, с невозмутимым выражением лица, и только по глазам можно было понять, насколько он сейчас собран.

– Бей, Федька! – Гриня, как обычно, не выдержал первым, прыгнул вперед, целя в шею наставнику. И Федька, перед этим предусмотрительно зашедший за спину послушнику, тут же последовал за братом.

Им уже казалось, что они достигли цели, но в последний миг Арсентий мягко присел, так что мечи близнецов просвистели там, где только что была его голова. И сразу же, не выпрямляясь, крутанулся на пятках, сильным ударом подсек Федьку под коленями так, что у того ноги враз подломились, и он опять завалился на траву. Послушник же быстро развернулся в сторону второго брата, целясь тому в спину – как и всегда, Гришка при ударе все тело вложил в замах и не сразу смог развернуться. Но в этот раз он все-таки учел прошлые ошибки, успел нырнуть под меч наставника. Но когда попробовал ударить Арсентия в ответ, тот быстрым движением по дуге перехватил меч ученика около крестовины, крутанул свой и шлепнул по левому уху так, что у бойкого близнеца загудело в голове. Самым позорным образом Гриня завалился на землю рядом с братом.

– Плохо! Очень плохо! Зачем я на вас столько времени трачу? Гриня!

– Да, наставник? – прищурился тот, держась ладонью за ухо.

– Сколько раз повторять! Меч – это не оглобля и даже не топор. Не надо им замахиваться со всей дури, пытаться меня на две части развалить. Из-за этого не успеваешь ничего сделать, если я в ответ иду. Федька! Почувствуй наконец клинок, он должен стать частью тебя.

– Суров ты, Арсентий, суров! – К занимающейся на монастырском дворе троице подошел отец Варсонофий. – Вот что, дай-ка мальчишкам передохнуть. Посиди со мной, поговори.

– Нечего им отдыхать, еще не наработались. – Брат Арсентий нахмурил брови. – Мечи положили, взяли цепи, крутим до моего возвращения. И не лагодничать[18]18
  Лагодничать – лениться.


[Закрыть], я смотрю за вами!

Настоящими цепями, впрочем, он им пока не доверял работать, вместо них братья использовали длинные веревки с большими круглыми узлами на концах. Так и учиться можно, и себя не покалечат. Минуту спустя близнецы сосредоточенно орудовали веревками, пуская их петлями на разной высоте, резко останавливая и сразу же закручивая в другую сторону так быстро, что воздух вокруг них гудел.

– О чем поговорить хотел, отче? – спросил Арсентий, присаживаясь рядом с настоятелем их монастыря на лавку возле стены. Отец Варсонофий какое-то время молчал, глядя на увлеченно занимающихся близнецов.

– Что думаешь, будет из них толк?

– Пока не знаю. С оружием неплохо обращаться стали – год-другой, и сносными бойцами станут, а то и хорошими. Против людей я с ними смело выйду. Против нечисти – не уверен.

– С таким наставником, как ты, не могут не стать хорошими.

– Не знаю, правильно ли мы с тобой поступаем. – Арсентий забрал ладонью рыжую бороду. – Незачем им тут, погубим, как многих других погубили. Им бы в дружинные лучше податься.

– А что, у дружинных меньше шансов погибнуть?

– И в дружине могут сгинуть в любой день, это да, – согласился послушник. – Но все-таки лучше от меча погибнуть, чем от когтей волколюда или клыков упыря. Да и при княжьем дворе они хоть жизнь успеют попробовать, не то что в монастырских стенах.

– Сам-то не боишься клыков и когтей. – Настоятель потыкал посохом в землю перед собой.

– Я – другое дело.

– И в чем же разница?

– А в том, что у них вся жизнь впереди. А у меня все в прошлом.

Некоторое время оба молчали, наблюдая за занятиями близнецов. Потом отец Варсонофий откашлялся.

– До сих пор себе смерть Родиона простить не можешь? Сколько лет уж прошло.

– Да сколько бы ни прошло! – Брови Арсентия опустились. – Если бы я тогда вовремя беду почуял да выехал на пару дней пораньше… Все бы иначе было.

– Ты тогда только-только на ноги встал после битвы с Лихом. Нет твоей вины в его гибели!

– Не надо, отче, не уговаривай. Все равно не прощу себе! – Послушник помолчал немного, а потом продолжил: – И мы так и не узнали, что такое важное он мне про князя сказать хотел, от чего предостеречь пытался. Куда в одиночку соваться нельзя? Откуда беды ждать?

Полосатый шмель размером с фалангу большого пальца покружил вокруг сидящих мужчин с басовитым жужжанием, потом опустился на лавку рядом с ними и затих, увлеченный своими делами.

– Пугаешь ты меня в последнее время, Арсентий.

– Вот как! И чем же?

– Сдается мне, что ты смерти ищешь.

– Так это не тайна, я ее давно ищу, – пожал плечами Арсентий. – Только не могу без борьбы, без боя сдаться.

– В последнее время ты особо рьяно голову в пекло суешь. К тому упырю, от которого этих вон спас, – настоятель показал на Гриню с Федькой, – зачем один полез? Не мог братьев дождаться?

– Пока я ждал бы, он не только их родителей, но и самих мальчишек зажрал. Некогда было особо раздумывать.

– Вот-вот, их учишь сперва думать, а потом делать. А сам?

– Отец Варсонофий, ты прямо говори, что думаешь. Я разве свое дело плохо знаю? Вроде как нет. Сам жив, парни живы, вурдалак мертв. Хоть и ненамного, но мир лучше стал.

– Дело ты свое хорошо знаешь, тут не поспоришь. Только вот в остальном… Пóстриг монашеский уже не думаешь принимать?

– А что это изменит? Ну принесу я еще несколько обетов – как мне это в бою поможет?

– Веру твою укрепит. И заступничество божье даст. Молитвы каждый день читаешь?

– Все, как и положено – молитвы читаю, на службы хожу, когда тут, а не в дороге.

– Вот именно, что «как положено». – Варсонофий поднял указательный палец. – А это должно от сердца идти.

Громко хлопая черными крыльями, к собеседникам подлетел большой черный ворон. Опустился на землю перед ними, нахохлился и стал важно прохаживаться, глядя вокруг хозяйским взглядом. Арсентий развязал небольшой кошель, висящий на поясе, вынул кусочек мяса, кинул птице. Ворон поймал угощение на лету, положил перед собой на траву и принялся сосредоточенно клевать.

– Питомца ты себе под стать завел. – Настоятель указал посохом на ворона. – Одинокий, гордый, от людей не зависит. От волхва достался?

– От него, да.

– Это, как ты понимаешь, меня тоже тревожит. Ты от него другим вернулся. Расскажешь наконец, что он с тобой там делал?

Арсентий помолчал недолго, потом вздохнул.

– Расскажу, чего уж.

* * *

– Что же мне с тобой делать, Яромир? – Дед Рычан посмотрел на Арсентия, прищурив здоровый глаз. – Никак ты не можешь открыться, чтобы мир вокруг почувствовать. Как будто у тебя на душе такое же бельмо, как у меня на глазу. Два месяца уже с тобой бьюсь, а все впустую.

– Ты, отец, меня так и будешь Яромиром называть? Говорил же, что я теперь Арсентий. От языческого имени отрекся, когда в монастырь ушел.

– Вот и дурень! – сплюнул старик с досадой. – Что твое новое имя значит, как переводится?

– Мужественный.

– Красиво, но не то. А Яромир – это же Светлый мир, Мир Ярилы, или еще Неукротимый по-иному. Вот ты сменой имени от этого мира и загородился, перестал его в себя пускать. Поэтому и топчемся с тобой на одном месте.

Старый волхв встал, ковыляющей походкой направился к куче березовых дров, сваленных на краю поляны, взял несколько поленьев, вернулся и кинул в костер, разведенный перед его домом. Кора тут же занялась, скручиваясь в огне мелкими барашками и распространяя вокруг берестяной запах.

– Не успею я уже тебя ничему научить, – грустно покачал дед Рычан седой головой. – И хотел бы, да мне всего три дня на этом свете осталось.

– Это ты почему так решил?

– Это не я решил. Приходили вчера ко мне оттуда. Бают – отжил свое, дед, пора на покой. В Ирии мне Перун уже место определил, буду с лучшими сидеть за одним столом.

Послушник посмотрел на высокого истукана, вырезанного из старого дуба и стоявшего на поляне впереди других – идола Перуна, главного языческого бога. Как и раньше, он до сих пор пугал Арсентия своим взглядом. И, как всегда, на верхушке сидел ручной ворон деда, надежный и бдительный страж.

– Немало лет я прожил, пора. – Волхв поплотнее закутался в безрукавку из волчьей шерсти. В последнее время, особенно с приближением осени, он все время мерз, слишком холодная кровь уже текла в его жилах. – Обидно только, что я последний, кто знанием обладает. Уйду, и все сгинет, как и не было. Наши предки годами мудрость копили, а я с собой унесу.

– А что же ты за эти годы никого в обучение не взял?

– Что же не взял, я многих учил так-то. Некоторые даже посильнее меня были.

– И где они теперь? – Арсентий взял длинную палку и пошевелил дрова, чтобы лучше горели.

– Так ваши всех и порешили, одного за другим. Кого-то в лесах поймали, на капищах. Другие прятались, но их те люди выдали, которым они помогали при болезнях и несчастиях. Последние трое сглупили – пошли к князю, чтобы уму-разуму научить, убедить к вере дедовой вернуться.

– И что князь?

– Что-что? Знамо что! Выслушал внимательно, а потом велел сжечь на торговой площади всех троих на глазах у честнóго народа.

– Что-то не помню я таких историй в последнее время, – прищурился Арсентий.

– Так это лет с пятнадцать назад было. Или даже двадцать. Не помню уже. Давно. – Старик с кряхтением приподнялся, повернулся в сторону небольшого дома, в котором он жил сам и где теперь временно обитал Арсентий. – Я спать пойду, утро вечера мудренее. Может, и придумается что-то, чтобы тебя раскачать. А ты пока посиди, последи, чтобы костер весь прогорел, пожара не вышло.

Дед скрылся в своей лачуге, и Арсентий остался один на большой поляне посреди дубравы. Солнце уже почти село, дневные птицы замолчали, вокруг царила полная тишина, только вечерний ветер легонечко колыхал верхушки деревьев, заставляя их мелодично шуршать. Послушник, посидев немного, вытащил из чехла свою верную свирель. Нежно погладил ее пальцами, вспоминая, сколько дорог прошагал вместе с ней, и глаза той, что когда-то эту свирель ему подарила. Поднес к губам, ненадолго задумался и тихонько заиграл.

* * *

– Хватит дрыхнуть, парень! – Дед Рычан растолкал Арсентия задолго до рассвета. – Ты так всю жизнь проспишь. Кажись, придумал я, что с тобой сделать напоследок.

– Дед, давай ты со мной все что угодно сделаешь, но чуть попозже? – сонно пробурчал послушник. – Спать же охота.

– А потому что нечего было полночи на своей сопелке дудеть! – ехидно проворчал волхв. – Думаешь, я не слышал? Все зверье в округе перепугал, егозник. Вставай, говорю, я уже заутрок разогрел.

Деваться было некуда – Арсентий, потягиваясь, вылез из-под овчины, которую использовал как одеяло, вышел наружу. Зачерпнул в бочке скопившейся дождевой воды, полил на голову, отряхнулся, как пес после плавания. Прошел к костру, который дед разжег поутру заново, взял у волхва протянутый котелок с пареной репой, принялся усердно жевать.

– Так что ты там придумал, отец? – спросил он у старика, гревшего ладони над огнем. Тот ответил не сразу.

– Надо тебе к дидам сходить. Может, приветят они тебя, да на правильный путь и наставят.

– Ну давай сходим, чего уж там. А эти диды – это кто такие?

– Пращуры твои, хранители рода.

– Понятно. А что ты раньше такое не предлагал?

– Так я бы и сейчас тебе не предложил, если бы времени поболе было. Это, скажем так, последнее средство.

– Почему? – насторожился Арсентий. – Опасно очень?

– А ты сам своей колобашкой покумекай, – хмуро посмотрел дед Рычан. – Мы с тобой хоть и ненадолго, но откроем щель между мирами, между Явью и Навью. Чтобы мертвых услышать, надо либо их сюда пустить, либо самому в их мир перейти ненадолго. Я, конечно, с тобой рядом буду, помогу, если что не так пойдет, но все равно.

– Во как. А может, мы как-то все-таки иначе, а? Я с этими вашими языческими покойниками не очень чтобы хотел общаться.

– Ты не спорь! Молод ты еще со мной спорить! – рассердился волхв.

– Ладно, как скажешь. – Арсентию не очень нравилась задумка деда, но раз уж доверился, стоило довести дело до конца. – Когда начнем?

– За день подготовим все что нужно. А в полночь, как луна взойдет, и приступим. – Дед посмотрел на руки Арсентия. – Волка взять сумеешь?

– Доводилось и на волка хаживать.

– Вот и славно. Тут неподалеку бирюк обитает, его и возьмешь.

* * *

Охота прошла на удивление легко – через пару часов блуждания по лесу Арсентий встретил на опушке разорванного клыками кабанчика. Сытый волк отдыхал неподалеку, и послушник, зайдя с подветренной стороны, сумел подстрелить хищника из лука раньше, чем тот учуял человека. Так что вскоре он уже размашисто шагал среди деревьев, таща на плечах тяжелую тушу.

И то, что на капище происходит что-то не то, Арсентий понял еще на подходе. На тропе, ведущей к поляне волхва, виднелось множество следов, оставленных подкованными сапогами. А вскоре он услышал несколько громких мужских голосов.

Послушник сбросил тушу в кусты. Вынул из саадака лук, проверил стрелы – немного, с десяток, он же на охоту шел, а не на войну. И двинулся дальше не по дорожке, а по кустам, чтобы до последнего оставаться незамеченным незваными гостями.

Увиденное на поляне совсем не порадовало – дед Рычан был накрепко привязан к идолу Перуна. Перед ним на пеньке сидел незнакомый мужчина в рясе священника, еще семь человек в кольчугах и с мечами на поясах стояли вокруг. С волхва сорвали всю одежду, кроме штанов, и худощавое старческое тело тряслось от холода, но глаза полыхали огнем, а борода гневно торчала вперед. «Как же ты, отец, дал себя скрутить?» – подумал было Арсентий, но потом разглядел, что седые волосы сзади волхва окрашены красным.

– Я вам не мешаю, и вы мне не мешайте! – каркнул дед. – Прочь ступайте, супостаты. Пока не проклял вас.

– Нам твои проклятия не страшны, язычник! – засмеялся в ответ священник, подняв кверху палец. – Нас Бог хранит от таких, как ты.

– Мое проклятие сильнее. Оно вас все равно настигнет, помяните мое слово!

– Ну что там, где уже дрова? Сколько еще ждать? – Чужак повернулся, и Арсентий разглядел, что ему еще нет и тридцати, а его лицо, обрамленное аккуратной бородкой и тщательно причесанными волосами, столь благообразно, что наверняка вызывает у паствы непререкаемое доверие.

– Прощевания просим, святой отец, прощевания просим! – Незнакомый крестьянин нес в охапке несколько поленьев. Он так торопился, что запнулся о древесный корень и неловко упал вперед, под грохот дров и хохот людей в кольчугах. Поднявшись и по-быстрому отряхнув одежду, крестьянин подобрал поленья, донес до идола и кучей свалил под ноги волхва.

– Ну что, бесовское отродье, послушаем, как ты запоешь, когда пятки подгорать начнут. – Священник произнес это с довольной улыбкой, а потом резко хлопнул себя по шее и с гневом в глазах посмотрел на крестьянина. – Давай быстрее, надоело комаров тут кормить.

– Сей же час, сей же час! – Крестьянин бросился к костру, который утром запалил волхв, вынул длинную ветку, горевшую с одной стороны. Подул на нее, чтобы не потухла, повернулся, сделал шаг к идолу. Второй шаг сделать не успел – пущенная Арсентием стрела вонзилась в шею, и крестьянин, глядя вокруг недоуменным и обиженным взглядом, повалился наземь.

– Тревога! – рявкнул один из воинов, и остальные сразу же выхватили мечи из ножен, обступили священника, закрывая его от возможных выстрелов. – Откуда били?

– Вон оттуда! – показал клинком один из них примерно в то место, где только что был Арсентий. Впрочем, послушник, в соответствии с воинской наукой, сразу после выстрела сместился левее.

– Ты же мне обещал, что не будет сложностей! – завопил священник. – Ты же обещал!

– Нишкни[19]19
  Здесь – не кричи.


[Закрыть], святой отец! – прикрикнул старший, широкоплечий мужчина с длинными пегими усами и белесыми глазами. – Все, как договаривались – ты платишь, мы защищаем. Версь, Охонь, гляньте-ка, что там за стрелок. Только сторожко, он явно из опытных.

Двое воинов отделились от остальных, которые тут же слаженно сомкнулись. «Не дружинники, выучка не та, но действуют умело, – подумал Арсентий, неподвижно прижавшийся спиной к стволу высокого дуба. – Либо из разбойных, либо наемные».

С этими двумя все прошло без сложностей – видимо, белоглазый послал на разведку не самых лучших. Как только они вступили под деревья, и их стало не видно с поляны, Арсентий выпустил две стрелы. Первый упал как подкошенный, хватаясь за левое ухо, из которого теперь торчал кончик древка с оперением и обильно текла кровь. Второй оказался чуть ловчее – успел закрыться от выстрела покрытым кольчугой плечом. Но Арсентий не дал ему воспользоваться этим, вбил третью стрелу прямо в глаз. Потом с досадой посмотрел на лук – жаль, что не боевой, охотничий, он покороче и не дает той силы выстрела. А чужаки все в броне, как один…

– Ну что у вас там? – закричал пегоусый. – Нашли стрелка?

Не услышав ответа, он отрывисто что-то приказал вполголоса. Его подручные, не ломая строя, двинулись в сторону лачуги волхва, втолкнули внутрь священника и захлопнули дверь. Арсентий, пока они шли, выстрелил дважды, но оба раза неудачно – одна стрела оцарапала щеку одного воина, другую пегоусый отбил мечом на подлете. «Опытный, очень опытный», – пробормотал под нос послушник, пересчитывая стрелы. Осталось три. А людей на капище больше. И все присели, укрываясь от возможных выстрелов, кто за чем – кто-то за идолами, кто-то за поленницей.

– Эй, стрелок, хватит баловать! Выходи, поговорим! – закричал белоглазый, надевая на голову протянутый одним из подручных шлем с полумаской, закрывавшей лицо до кончика носа. – Мы твоего деда пока еще не обидели. Хочешь, просто уйдем и никогда не вернемся?

«Ага, уйдете вы, да. А потом вернетесь еще большей силой. Знаем».

– Давай поговорим как люди? – повторил старший воин, а потом выругался, видя, как еще один из его людей валится на землю со стрелой во рту. – Ах ты курва! Я все равно тебя достану и свое же дерьмо жрать заставлю!

Понимая, что в пегоусого лучше не метить, Арсентий выцелил того, который сидел рядом с ним. К сожалению, тот в последний момент дернулся, и стрела не пробила шею, а только разорвала сбоку – кровь хлестанула фонтаном, но если сейчас завяжет, то может остаться в живых.

Пегоусый, видимо, понял ошибочность своих действий и что так их могут перестрелять, как кроликов, одного за другим. Выхватил меч из ножен, второй взял у убитого соратника, быстро добежал до истукана, к которому был привязан волхв, упер один из клинков деду в горло.

– Эй, стрелок, считаю до десяти! Если не выйдешь на поляну с пустыми руками, я ему горло распорю. Раз! Два! Три! – Он опять отбил стрелу, вылетевшую из леса. Слишком большое расстояние, стрелы били на излете, а он явно обучен против них. – Ты что такой непонятливый, стрелок? Четыре.

Арсентий вышел на капище на счет «девять». В каждой руке он сжимал по мечу, доставшемуся в качестве трофеев от тех, кто так неосторожно сунулись к нему в лес.

– Отпусти деда! – прорычал он. – И поговорим, как воины.

– Поговорим, чего уж там, – согласился пегоусый, а потом рявкнул: – Руби его, парни.

Все трое напали одновременно – видимо, и раньше приходилось бить одного толпой. Правда, в этот раз противник оказался не из тех, кто робеет, оставшись в меньшинстве. Быстро качаясь влево и вправо, Арсентий отбил все три меча, потом упал на колено, взмахнул левым клинком и рубанул чуть ниже кольчуги того, который зажимал подраненную шею. Парень заверещал и повалился, кровь из ран била, словно пиво из пробитой бочки. «Все, теперь точно не жилец», – отметил про себя послушник, перекатываясь, чтобы уйти от ударов оставшихся на ногах.

Они бросились за ним, стараясь достать побыстрее – не успели еще понять, что хотя они в кольчугах, а он в простой рубахе, но явно намного лучше их в ратном мастерстве. Первый подставился сразу – не вставая, Арсентий воткнул меч снизу вверх, прорубая пах и разрезая живот. У парня на лице отразилось недоумение, но через секунду взгляд погас, и он упал назад, как подрубленное дерево. Второй все-таки дотянулся – Арсентий не очень ловко вскинул меч в левой руке, тот дрогнул, защита получилась недостаточно твердой. Острие противника резануло по плечу и груди. Но в эту же секунду послушник правой отсек воину вооруженную руку, а потом со всей мочи врезал мечом по шее.

– Ловок ты, стрелок! – Пегоусый двигался к Арсентию волчьей походкой, держа оба меча чуть в стороны. И по тому, как противник держит клинки, послушник понял, что пегоусый опаснее, чем все остальные вместе взятые – точно обучен обоерукому бою, а кроме того еще и в кольчуге и шлеме. – Как тебя звать-то, хоробр?

– А тебе какое дело? – оскалился Арсентий.

– Хочу узнать, по кому поминальную молитву заказывать, – ухмыльнулся пегоусый. И тут же, без замаха, выбросил вперед оба меча, целя в лицо и пах послушника. Тот ожидал подобного, поэтому успел защититься от обоих клинков и сразу же повернулся вправо, постарался дотянуться мечом в деснице до лица врага. Тот перехватил удар на подлете, крутанул меч над головой, целя из неудобного для Арсентия положения. Но послушник и не стал защищаться, а быстро присел, пропуская меч над головой. Потом отскочил назад, срывая расстояние между ним и противником.

Они кружили по поляне, внимательно высматривая бреши в защите, время от времени бросались друг на друга и так же быстро отскакивали назад после двух-трех ударов и защит. Бились на равных, но вскоре Арсентий понял, что постепенно проигрывает – кровь, текущая из ран на груди и плече, уносила силы. Понял это и пегоусый, потому что стал нападать реже, тянул время, смотрел на послушника с легкой ухмылкой.

– Стóит оно того, стрелок? Стóит дед, чтобы умирать за него, а?

Это ироничное замечание жутко разозлило Арсентия. Казалось, даже на миг вернулись былые силы – он резко прыгнул под углом влево, рубанул сперва одной рукой, потом другой. Первый удар пегоусый перехватил, от второго успел пригнуться, но это его и сгубило. Шлем на голове хоть и немного, но закрывал обзор, и когда вожак выпрямился, увидел клинок, который послушник быстро перевел над головой и направил острием в лицо врага. От неожиданности белоглазый даже рот открыл, поэтому, когда Арсентий вонзил ему меч между зубов, они остались целы. А вот пегие усы сразу же порозовели от брызнувшей крови.

Арсентий без сил опустился на землю рядом с последним поверженным врагом. Так часто бывает в схватке – когда уходит азарт боя, усталые ноги разом перестают держать. Но отдыхать было некогда.

– Сейчас, отец, сейчас! – Он приподнялся и пошел к волхву, дрожавшему от холода возле истукана. – Сейчас отвяжу. Потерпи немного, отец!

С узлом возиться не стал, резанул мечом. Подхватил падающего деда, осторожно посадил на землю рядом, накинул на плечи валявшуюся неподалеку волчью безрукавку.

– Я волка добыл! – произнес Арсентий, не зная, что еще сказать.

– А я вот, вишь, в полон попал, – невесело ухмыльнулся дед в ответ. – Пришел, понимаешь, крестьянин, говорит – дай травы для коровки, болеет коровка. Мы с ним в дом зашли, я травку искать принялся, а он меня чем-то по маковке и саданул, аспид. Уже привязанный очнулся. Потом еще били, лиходеи.

– А я-то думаю, как же ты им в руки-то дался. Помню же, как ты меня тогда шибанул, когда мы с Сафронием к тебе пришли в первый раз.

– Старею! – пожал плечами Рычан. – Сынок, будь добр, принеси воды. У самого нет сил.

Арсентий встал, перешел поляну к бочке с дождевой водой. Вначале быстро вылил немного себе на голову, чтобы освежиться. Зачерпнул ковшом для старика, и в этот момент почувствовал опасность сзади.

– Сдохни, тварь бесовская! – Благообразный священник стоял возле избитого старика. Впрочем, вряд ли узнала бы в этот момент паства своего батюшку, настолько его черты исказила ненависть. Подхватив один из мечей, валявшихся на земле после схватки, он наотмашь рубанул волхва, целясь в голову, но тот защитился рукой, поэтому удар только отсек деду правую ладонь и снес клок волос над левым ухом.

Священник замахнулся еще раз, чтобы добить. Не успел. Арсентий метнул клинок, который, прогудев в воздухе, вонзился в спину чужака и вышел спереди, проломив грудину.

* * *

– Вот так я и убил священника. – Арсентий кинул ворону еще кусочек мяса, отряхнул руки и повернулся к отцу Варсонофию. – И знаешь, что самое плохое?

– И что же?

– Я страшный грех совершил – и ничего не чувствую. А должно же быть иначе?

Прежде чем ответить, настоятель некоторое время молча смотрел вокруг, на монастырский двор и стены, поднял глаза на крест, венчающий купол собора – самого высокого строения Богоявленского монастыря.

– Убийство – один из смертных грехов, так в Писании нам сказано. А тут еще и духовное лицо… Но это с одной стороны. А с другой – ты это сделал не из злобы или ненависти.

– Возненавидеть его я не успел, это точно.

– Думаю, что на исповеди я смогу отпустить тебе это. И мне кажется, что Бог тебя простит. Потому что ты во имя Его столько благих дел совершил, сколько сто священников не сделали.

– Он может простить, да, – покачал головой Арсентий. – Но я же давал обеты, в том числе – не убивать людей, если нет смертельной нужды. И если я нарушил этот обет – ничего не помешает мне нарушить другие.

– Ты нарушил обет, чтобы спасти человека.

– Точнее – чтобы спасти волхва. Того, с кем, по уму, я и сам должен бы бороться. Дед был последователем того самого язычества, которое преследует наша церковь, наша вера. А мне стал ближе, чем тот священник с его людьми. Настолько ближе, что я не задумываясь бросился на его защиту.

– Много в тебе сомнений, Арсентий. – Настоятель смотрел на ворона, который продолжал важно прохаживаться у ног собеседников. – Только вот насчет веры – тут ты не совсем прав.

– Это как так?

– Некоторые наши собраться действительно считают, что веру Христову надо насаживать огнем и мечом. Жечь и рубить всех, кто с нами не согласен. Только можно ли искренне поверить по принуждению? – Отец Варсонофий поднялся, положил руки на поясницу и прогнулся назад. – Спина что-то часто ноет в последнее время. Годы берут свое.

– Тебе бы к бабке из деревни сходить, чтобы травки поприкладывала. Мне помогло.

– Надо будет сходить, да. – Настоятель махнул рукой и продолжил: – Так вот. Как можно принять веру человека, который на твоих глазах убивает невинного? Точнее, виновного только в том, что не согласен с тобой? Никак. Силой можно принудить только бояться. И ненавидеть. Понимаешь, к чему я веду?

– Пока не очень.

– Тот священник, которого ты убил, – он разве это делал из богоугодных намерений? Да, волхв был безбожником, но чем он мешал священнику? Чем вообще мог помешать кому-то старый дед, которому и так уже осталось всего ничего?

– Ничем, да.

– Вот именно. А значит, священник действовал не из стремления веру укрепить, а только лишь из желания показать свою силу, свою власть над ним. А это гордыня, еще один из смертных грехов. И знаешь, у меня нет никаких сомнений в том, что он сейчас не в райских кущах, а в аду горит за свои дела.

Арсентий молча обдумывал слова настоятеля, глядя на отца Варсонофия снизу вверх.

– Но это не снимает и с моей души греха.

– Не снимает. Тем более, я так понимаю, на этом твоя история не заканчивается?

– Не заканчивается. Сейчас расскажу. – Арсентий хлопнул себя ладонями по коленям и встал, указал ладонью на взмыленных от занятий близнецов. – Только этих шалопаев отпущу немного отдохнуть.

* * *

– Видишь, не солгали боги! – Рычан приподнял голову над лавкой. К утру жар у него почти спал, и появились силы говорить. – Сказали «три дня», так оно и выйдет.

– Это хорошая смерть, отец! – Сидевший рядом Арсентий сменил влажный рушник на лбу деда. – От меча да в бою.

– Да мне-то какая разница? Я не воин, у меня свой путь. – Волхв поднял руку с отрубленной кистью. Рану Арсентий ему уже прижег и стянул тугим ремнем, чтобы кровь не текла, но боль, судя по всему, была такая, что даже удивительно, как дед ее переносил, почти не подавая вида. – Жаль только, не успели мы с тобой обряд провести.

– Так, может, это как раз знак тебе, что и не нужно мне это?

– Я сейчас уже на кромке почти, поэтому мне многое открыто. И вижу, что если бы мы с тобой это сделали, была бы тебе большая польза.

– Так, а что если я сам все сделаю? – внезапно осенило Арсентия. – Ты будешь говорить, что и как, а я выполню? Вдруг получится?

– А ежели что не так пойдет, и ты там без меня, один останешься? Кто подскажет, что делать?

– Ну, мне не впервой рисковать.

– Добро, – согласился дед после небольшого раздумья. – Тогда начинай готовиться. Я скажу, что делать.

Весь день Арсентий провел в приготовлениях. Старый волхв все это время сидел почти не двигаясь, и пару раз послушнику казалось, что дед уже отмучился – в такие мгновения Арсентий с замиранием сердца подходил к Рычану. Но тот хоть пребывал почти все время в неглубоком беспокойном сне, дышал ровно, а проснувшись, указания давал уверенно. Когда начало темнеть, послушник поднял на руки казавшееся невесомым тело, предварительно закутав волхва в овечью шкуру, посадил возле костра, прислонив спиной к одному из истуканов.

– Огонь жарче делай, не жалей дров! Чего их теперь жалеть? Жги так, чтобы с небес было видно!

Арсентий добросил дров, потом взял одну из склянок, указанную дедом, вылил в пламя, которое вспыхнуло еще сильнее – с небес, может быть, и не видно, но вокруг стало светло, почти как днем.

– Волка давай сюда. Эх, жаль, не сегодня ты его добыл, а вчера. Сегодняшний получше был бы. Да что уже поделаешь. – Дед дождался, пока Арсентий вернулся с тушей волка. – Разделывать умеешь?

– Доводилось!

– Добро. Тогда сердце вынь ему.