Текст книги "Дневник. 1917-1919"

Характеристикой образовавшегося во Владивостоке Сибирского правительства служит факт назначения министром (чуть ли не иностранных дел) Аркашки Петрова, бывшего студента Восточного института, изображавшего из себя красного анархиста, а затем превратившегося путем женитьбы в петербургского буржуя и «политического деятеля».

На «фронте» невероятный кабак; все хотят распоряжаться, но никто не хочет повиноваться. Калмыков, по донесению полковника Акинтиевского, обнаглел до недопустимости; главнокомандующий и правительство делают вид, что сего не замечают.

10 июля. В местных газетах появились указы Временного правительства автономной Сибири, родившегося во Владивостоке, – жалкие подражания разным Керениадам с теми же демократическими и революционными всхлипываниями.

В частях войск сохранены комиссары с назначением на эти должности каких-то неведомых прапорщиков, очевидно, с громким ррреволюционным прошлым.

Аркашка Петров действительно назначен министром иностранных дел; по своей ограниченности и самодовольной надутости он будет подходящим персонажем для демонстрации этих, столь присущих нашему «странному» министерству, качеств.

Весь город похож на разбуженный улей; ждут каких-то действий Всероссийского made in Harbin правительства.

11 июля. С вечера по городу расклеены обращения к населению от лица народившегося Временного правительства всей Руси, возглавляемого временным правителем генералом Хорватом. Явление сие, хотя и произошло на востоке, но появлением звезды не сопровождалось; вместо же восточных царей фигурировали, вероятно, члены Дальневосточного комитета. Населению объявляется, что господин Хорват решил «принять на себя всю полноту государственной власти». Видимо, пример Семенова заразителен; если он обавтономился на забайкальском звании, то отчего же Хорвату не хватить в том же духе, но уже во всероссийском масштабе. Актив у обоих претендентов почти одинаков, и если у Хорвата больше нравственного и международного авторитета, то у забайкальского Гришки больше дерзости, решительности, да и его орды, пока он их кормит, его слушаются; денежные средства – тоже из родственного источника: у одного секретные позаимствования из кассы КВЖД, а у другого – явный грабеж вагонов и грузов той же дороги.

Сфабрикованный еще в Харбине манифест собирались объявить в Никольске, но чехословаки не пустили туда новоявленное Всероссийское правительство, пришлось ограничиться единственной доступной станцией Гродеково, благо, что она на русской территории. Веселенькое начало для Всеррроссийского пррравительства.

Местные приспешники Хорвата умиленно рассказывают, что инспирировавшие его на это выступление круги требовали, чтобы он объявился «Верховным правителем», но он, «по присущей ему скромности», согласился только при условии наименования «временным правителем».

Злые же языки говорят, что новоявленный правитель – это только ширма, за которой распоряжаются его собственная супруга, консул Попов и японский майор Араки, – комбинация для меня совершенно непонятная.

Отряд Орлова расформировали; по хозяйственной части там обнаружена растрата до полумиллиона рублей. Как обидно, что вовремя не произвели такой же операции и с другими отрядами; насколько всё здоровое и разумное было бы теперь легче к осуществлению.

На завтра назначено молебствие о благоденствии Державы Российской и временного правителя ее; хоть бы помолились о том, чтобы правитель перестал быть Хорватом, прогнал всю обсевшую его мразь и сделался способным выполнить ту великую задачу, за которую взялся; пусть бы на нем повторилась в российском воспроизведении история монаха Гильдебрандта. Мало у меня на это надежды, но чего не случается.

12 июля. Продолжается представление не то харбинского «Ревизора», не то «Тушинского вора», но только в ярко опереточных полотнах. Правитель и министры Державы Российской сидят в Гродеково, так как дальше вход им воспрещен чехами. Местные «близкие к правительству круги» уверяют, что такое неопределенное положение продолжится только несколько дней, ибо сей «кудета» устроен с благословения союзников и очень скоро со всех сторон к правителю хлынет союзническая помощь во всех видах. Здешние же консула на все вопросы об их отношении к новоявленной власти отвечают очень туманно, что генерал Хорват может рассчитывать на их симпатии (что-то очень расплывчатое и невесомое).

В штабе говорят, что наши отряды уже усилены двумя тысячами японцев, поставленных чуть ли не по подряду каким-то ловким предпринимателем; добровольцам этим назначено жалованье 150 иен в месяц и гарантируется пособие в 2000 иен за рану и 10 000 иен в случае смерти; уверяют, что часть добровольцев уже прибыла, но отказалась войти в состав наших отрядов и желает формировать свои собственные части.

Какой идиот или мерзавец мог родить такой нелепый и подлый проект? Неужели же для получения кучки наемной сволочи надо идти на столь гнусные соглашения? Сбиваемся всё на комиссарщину, которая тоже принимает иноземных бандитов, чтобы расправляться со своими.

13 июля. Правительство продолжает сидеть в гродековском карантине; для местных борзописцев представляется отличный случай написать фарс на тему «Гродековское действо» или «Не спросясь броду, не суйся в воду», с фанфарами, куплетами, нотами и с переодеванием разных милостивых государей в министры.

Но Харбин ликует; перед оголодавшими аспирантами открылись вереницы должностей министров и их товарищей, директоров, главноуправляющих, губернаторов и пр. и пр.; все считают, что как патентованные спасители они должны быть возвеличены в первейшую очередь. Временами только смущаются сердца невыясненностью отношений с чехословаками и непонятным молчанием союзников.

14 июля. Правительственные круги уверяют, что у них достигнуто полное соглашение с чехами. Для новоявленной власти стыдно, что всё это не было сделано раньше; надо было понимать, что нельзя начинать создание власти с того, что поставить ее в смешное и нелепое положение; надо было додуматься раньше, что без чехов и без союзников немыслима никакая власть.

Я настроен крайне пессимистически; все разговоры о союзном благословении считаю бахвальством и провокацией; если бы у союзников было по этому определенное решение, то, очевидно, оно было бы объявлено одновременно с гродековской эскападой. Затем нет никаких надежд на то, чтобы изменился главный персонаж этого действа и его инспирирующий антураж, состоящий из людей невысоких деловых и сомнительных нравственных качеств; на таких харбинских дрожжах нового государственного теста не замесить.

15 июля. Продолжение грустного фарса. Всероссийское правительство жарится в вагонах на запасных путях захолустной станции Гродеково (за границей потратят немало труда, чтобы отыскать на карте, где находится сия колыбель новоявленной всероссийской власти); в районе Никольска временная Чехословакия, а дальше в Владивостоке сидит Сибирское правительство, так же относящееся к Сибири, как Хорват относится к России.

Местные хорватовцы наружно веселы, но в веселье их проскальзывают нотки смущения от задержки в развязке завязавшихся узлов; обидно потерять радужно и широко раскрывшиеся горизонты.

16 июля. Настроение среди рабочих определенно против гродековской комбинации; никакие манифесты и излияния не могут уверить их, что всё это делается в их пользу.

Член нового Всероссийского правительства, какой-то господин Курский, ожесточенно ругается в газетах с Сибирским правительством, разоблачает разные деяния его членов Дербера и Захарова и славословит кадетскую партию, именуя ее государственной в широком значении этого слова.

В теории он, быть может, и прав; на практике же никакие революционеры не напортили государственности столько, сколько эти мыльнопузырные утописты, совершенно не знавшие того народа, ради которого старались; опасные своим наружным блеском и схоластически научным содержанием, чародеи митингов, творцы красивых резолюций и смерть для всего действенного и по обстоятельствам времени потребного.

17 июля. Сведения, полученные из Владивостока, рисуют тамошнее положение в пестром и нерадостном виде. Чехи выгнали большевиков, но затем объявили, что они не враги народу и что если и арестовали большевистских главарей, то только для того, чтобы избавить их от расправы.

Сибирское правительство признано только местными цензовиками, еле держится и представляет из себя такую же смешную и нелепую фигуру, что и гродековская комбинация.

Разрешенные чехами похороны большевиков, убитых во время переворота во Владивостоке, обратились в крупную пробольшевистскую демонстрацию. Чешская демократическая размазня мне очень не нравится, чехам приходится сейчас играть решающую роль в первом периоде нашей реконструкции, ибо они единственная здесь реальная, организованная и сплоченная сила. Защитники чехов уверяют, что последним приходится пока считаться с большевиками, так как их эшелоны еще не пробились через красную завесу; это что-то очень искусственное.

18 июля. Вчера вечером все телефоны разносили по городу радостную для многих весть, что мадам Хорват получила от мужа телеграмму о том, что он признан всеми державами и ему будут подчинены все находящиеся на Дальнем Востоке союзные войска. Как ни негоден Хорват к столь ответственной роли, но такое решение союзников (если это не харбинская утка) чрезвычайно серьезно.

Пребывание в Харбине научило верить только фактам, так как осведомительная челядь разных властей не останавливается ни перед какими выдумками, если это нужно для их господина или кормильца.

19 июля. Подтверждения телефонных сообщений о состоявшемся признании Хорвата нет и, очевидно, не будет, слишком уже много времени для этого прошло. Поведение союзников настолько непонятно, что в некоторых кругах здесь думают, что союзники прямо боятся порвать открыто с большевиками, которые тогда могут броситься в объятия немцев и подкрепить их огромными естественными ресурсами России.

Те слухи, которые идут здесь о состоявшихся и предполагаемых назначениях в хорватском правительстве, очень огорчительны; так хотелось, чтобы эта, пока еще совсем опереточная, попытка все же удалась, но только при условии, чтобы на ответственные места попали не звонкие болтуны, не политиканы, не подхалимы и аферисты, а деловые, идейные и безупречные люди. Раз Хорват взвалил на свои плечи задачу такого размера, то он не может не сознавать, что успех зиждется на тех, кто станет у главных рулей, и что он обязан решительно отшвырнуть от себя всё то, что одним своим прикосновением может замарать рождающуюся власть; жена

Цезаря не может быть даже подозреваема, и в силу этого не должны быть допущены на верхи власти даже те, чье имя непопулярно или связано с чем-нибудь нечистым.

20 июля. Полная неразбериха, усугубляемая тенденциозными сплетнями газет и платных и добровольных осведомителей; всё это ползает по Харбину, сочиняет, раздувает, шушукает. Сегодня субсидируемая газета «Призыв» выпустила экстренную летучку, оповещающую, что союзники решили послать в Сибирь несколько армий под командой «знаменитого русского героя-генерала»; по дальнейшим подробностям оказывается, что этим генералом будет Флуг, генерал очень почтенный, честный и знающий, но далекий от военной знаменитости. Во всяком случае, такое назначение можно было бы радостно приветствовать, если бы только союзники при современном положении на их фронтах могли послать в Сибирь «армии»; последнее, конечно, невозможно, и очевидно, вся летучка – это только очередное изобретение слишком доверчивой или слишком словоохотливой редакции.

21 июля. Прошел еще день, а ничего определенного нет: ни по части союзного вмешательства, ни по части признания сидящего в гродековском карантине Всероссийского правительства; ясно, что гродековское действо было очень опрометчивым гафом[58]58
  От фр. gaffe – ошибка, глупость.


[Закрыть] и никогда никакой союзной поддержкой не пользовалось («симпатии» консулов и личные интересы разной союзной мелкоты, залезших здесь в большие дамки, – конечно, не считаются за поддержку).

Вечером был у Самойлова, только что вернувшегося из «Ставки Временного правителя». «Ставка» жарится в вагонах и никуда не в состоянии двинуться; охраны нет, а опасность грозит и со стороны Камень-Рыболова, и от уссурийских казаков.

Генерал Дитерихс, командующий здесь чехами, прислал частный совет не двигаться из Гродекова, пока он не займет Хабаровска.

Пока вся деятельность «Ставки» свелась к отдаче нескольких приказов, кстати сказать, очень скверно отредактированных; спешно разрабатываются пухлые штаты с пухлыми окладами.

Относительно союзников всё стоит на почве предположений и надежд: японские советники все время твердят Хорвату: «Надо быть осторожнее».

22 июля. Гродековское правительство начало свою реконструктивную деятельность архиидиотским распоряжением о движении в Приникольский район карательных отрядов для усмирения населения и отобрания у него оружия. Это отшибает последнюю надежду на то, что из этой комбинации выйдет что-либо путное. Тут, очевидно, работа не самого Хорвата, а состоящих при нем советников по части самого крутого реванша и расправы. Воображаю, каких делов наделают там харбинские спасители, у которых уже полгода чешутся руки по части усмирения и показания кузькиной матери; они создадут Хорвату такую рекламу, что население бросится лучше на сторону самого черта, чем главы таких усмирителей.

Какую-то деревню эти герои больших дорог уже сожгли – этим они сожгли целый шанс на восстановление России, ибо эта нелепая жестокость никогда не забудется той власти, которая ее приказала и ее допустила; очень больно, что среди усмирителей часть наемных китайцев.

Неужели у Хорвата и его министров так мало мозгов, что они не могут понять, что с их несколькими сотнями вольницы, сдобренной наемными хунхузами, можно сжечь одну-другую деревню, перепороть несколько десятков крестьян, но делать это можно, имея чехов впереди и китайские войска сзади. Такие безумные распоряжения гибельны, ибо порядка восстановить не могут, но зато поднимают за собой бурю ненависти и желания отомстить; последнее вполне осуществимо, ибо насильники не так уже сильны, а со времен революции население привыкло к тому, что начальство можно хватить и дубьем, коли оно не нравится или колется. Самое же скверное то, что такие дикие выходки вконец губят самую идею новой власти, ибо ярко показывают населению, что несет ему эта власть, сливающаяся немедленно в его представлении с возвращением старого режима и новой мести.

Господа, схватившиеся за власть, ошалели и думают, что всё старое вернулось обратно и им можно управлять и расправляться по прежним полицейским шаблончикам и по заветам Держиморды; они забывают, что сейчас в их распоряжении нет ни армии, ни полиции, ни всех средств государственного аппарата, но зато против них стоит всё то, что привила населению революция, свержение и развенчание всех бывших богов и разложение многих сдерживающих центров.

Весь трагизм и вся безнадежность положения и заключаются в этой неспособности разумно учесть всё происшедшее за последние полтора года. При таком начале приходится очень бояться, что хорватовщина России не устроит и из ямы, куда последняя свалилась, ее не вытащит.

Пока что два правительства сидят на концах Приморской области, обливают друг друга помоями и уязвляют разными разоблачениями – поучительная картинка для будущих подданных!

Иностранная пресса Китая относится к гродековскому выступлению недоброжелательно и называет его поспешным и малообдуманным – оценка вполне справедливая.

23 июля. Самойлов назначен начальником тыла всех российских войск; видел у него проекты всех штатов и сметы расходов; цифры получились весьма внушительные: только по интендантской смете на полгода требуется 150 миллионов рублей. Все штаты раздуты до невозможного; имеется даже Управление запасной бригады, в которой нет, да и не будет, вероятно, ни одного солдата, но зато есть два генерала, несколько адъютантов и бригадные врач, священник и пр. Бригада эта придумана нарочито, чтобы устроить некоторых лиц; пронырливые молодцы прямо выдумывают для себя должности, сами составляют штаты, пишут проекты приказов о своем назначении и проводят всё это с молниеносной быстротой. Назначения идут по принципам керенщины, то есть независимо от стажа, а по изволению власть имущих.

Количество личных адъютантов, этого мерзейшего отзвука старого прошлого, грозит сделаться анекдотическим.

Умножились весьма и вертихвостки, именуемые для приличия сестрами милосердия (на одну настоящую рабочую сестру приходится штук девять таких кузин); это нарочитое удобство для женолюбивого начальства. Хоть бы вспомнили, какую ненависть навлекло на себя на фронте начальство и офицерство самым бесцеремонным развратом с этими авантюристками, замаравшими святой образ настоящей сестры.

В угаре надежд, поднятых свержением в Сибири большевизма, померкли уроки прошлого, и все жадно тянутся к старым источникам кормежки, благ, преимуществ и наслаждений; все чавкают оголодавшими челюстями, испускают похотливую слюну и не способны видеть будущего – темного, грозного, безвестного.

24 июля. Владивостокские газеты подтверждают своими сообщениями, что в Приморской области царит невероятнейший хаос; самые разноцветные и разноплеменные влияния и комбинации распоряжаются, приказывают, указывают, но слушаются только японцев и чехов, ибо за приказами тех и других стоят внушительные кулаки.

Харбинский «Вестник Маньчжурии» задыхается от славословий временному правителю и изощряется в фабрикации самых розовых известий. Приехавшие с «Восточного фронта» с увлечением рассказывают, как расправлялись победоносные харбинские спасители с непокорным населением и как отдавали на расправу наемным китайским солдатам захваченных большевиков; подлые харбинские реваншисты захлебываются от наслаждения.

Некоторые очень правые знакомые упрекают меня за озлобленное настроение против Семенова и отрядов и пытаются уверить, что все они – идейные борцы против большевиков. Отвечаю, что Семенова никогда не видел, лично против него не имею и смотрю на него не как на есаула Семенова, радующегося возможности истребить некоторое количество большевиков, а как на известное явление, пытающееся взгромоздиться на государственные верхи и взять в свои безграмотные руки великую задачу восстановления России. С моей точки зрения, это явление гибельное, несущее в себе смерть для Белой идеи, и поэтому-то я так остро его и ненавижу.

Несомненно, что всякая революция выбрасывала на верхи и давала большие роли сильным людям, но то, что показал до сих пор Семенов, характеризует его как белого большевика, бесхарактерного, бессистемного, третьесортного атамана полуразбойничьих организаций, недостойных носить звание воинских частей. То, что делает атаман и его приспешники, отвратит от олицетворяемой им идеи спокойные, здоровые и обыкновенно инертные круги населения; население же всё не перепорешь и не расстреляешь, особенно в Сибири, где оно само очень зубастое.

25 июля. Общий винегрет и злая свара продолжаются неукоснительно и беспрепятственно. Последние остатки надежды на возможность какого-нибудь просветления и перехода на честный и здоровый курс исчезли.

Несомненно, что какие-то советники толкнули Хорвата на эту гродековскую авантюру и посадили своего патрона в очень неприятную лужу. Хоть бы теперь нашли в себе смелость пойти напролом и – или успеть, или окончательно крахнуть, а не изображать из себя какое-то общее посмешище и потайно бегать и попрошайничать о признании у разных консулов.

Пока что «Всероссийское» правительство решило приступить к сформированию собственной добровольческой армии, дав добровольцам месячный оклад содержания в 1500 рублей (это – сидя на станции и не имея возможности высунуть свой Верховный нос за входной семафор).

Базируясь на высоком окладе, можно будет получить только сброд очень невысокого сорта на манер Красной армии; добровольческие организации должны базироваться сейчас на идейных добровольцах, а не на ландскнехтах; нужно только хорошо обеспечить семьи и пенсии. Для образования же настоящей новой армии надо начать с элементарных офицерских и унтер-офицерских школ и с военных училищ; когда кадры будут готовы, то тогда можно перейти к формированию частей путем всеобщей повинности.

26 июля. Всероссийский правительственный курьез продолжает болтаться на запасных путях станции Гродеково; положение стало настолько нелепо, что даже харбинские хорватовцы закисли; наиболее оптимистичные продолжают распинаться на тему, «что такой осторожный и умный государственный (с каких это пор?) деятель, как Хорват, никогда бы не рискнул на предпринятый им шаг, если бы всё не было прочно обеспечено; очевидно, что вопрос в каких-то деталях и надо потерпеть».

Выходит, что и на харбинскую старуху бывает проруха; думается, что вдохновители дальневосточного coup d’état[59]59
  Государственный переворот (фр.).


[Закрыть]рассчитывали дернуть à la Semenoff, но не сообразили масштаба и разорвали штаны.

Положение края очень тяжелое; надо возможно скорее дать населению твердую и честную власть, ибо иначе население скоро анархизируется и привыкнет жить без всякой власти. Ваканция свободна, и к ней тянутся разные аспиранты, и всем хочется власти ради выгод; самому Хорвату, быть может, менее всех.

27 июля. Продолжается сказка про белых бычков, сидящих в гродековском карантине, или про не спросившую у кого следует броду длинную харбинскую бороду.

Получено ужасное сообщение об убийстве в Екатеринбурге государя; случилось давно уже неизбежное: монархические выкликания вызвали вывоз государя из Тобольска, где он наверно был бы спасен.

Эта мученическая кровь – на руках Временного правительства, которое, боясь за собственную шкуру, не вывезло царскую семью за границу, и еще более на руках Керенского; трудно было увезти государя из Царского Села, а после его можно было вывезти куда угодно.

Хочется сомневаться, но вся обстановка: Екатеринбург с его каторжным совдепом, выступление чехов, страх комиссаров и пр. – заставляют чувствовать, что это правда, ужасная, невероятно ужасная правда.

28 июля. Сказка с белыми бычками продолжается; тем не менее отсюда установилось паломничество в Гродеково для засвидетельствования своих временно верноподданнических чувств, напоминания о себе и зачисления в кандидаты по части кормления ожидаемого к воскрешению казенного воробья. Харбинские острословы уверяют, что вся задержка – в изготовлении короны для супруги Димитрия I (историки не согласились еще, именоваться ли ему I, II или III, в зависимости от степени законности его именитых предшественников).

Во всей линии воцаряется полная реакция со всеми скверными нажимами старого режима; «слово и дело» поручено старому полицейскому ярыжке[60]60
  Низший служитель, использовавшийся для мелких поручений.


[Закрыть], а ныне главному конфиденту Хорвата подполковнику Арнольду.

Между «правительствами» во Владивостоке и на станции Гродеково началась какая-то торговля; Димитрий I ищет исхода в любимых им компромиссах. Я мало интересовался Хорватом в прежнее время, но то, что я увидел и узнал за последние месяцы, дает полное право думать, что все разговоры об его уме, гениальности и великих государственных способностях – это то же самое, что отзывы придворных в сказке о голом короле. Умный человек и государственный деятель не позволил бы своему сердцу развести атаманщину и не дал бы никому толкнуть себя на смехотворную гродековскую авантюру.

29 июля. Самойлов, ездивший опять в «Ставку», передал мне предложение Флуга, назначенного Хорватом военным министром, принять участие в работе министерства. Не знаю, что и ответить; отказываться неудобно, так как могут счесть за нежелание служить общему делу, а кроме того, быть может, даже и в этой белиберде можно принести какую-нибудь пользу; но вместе с тем не знаю, каково положение самого Флуга и насколько он в состоянии проводить свои взгляды, а следовательно, и насколько я смогу проводить свои, которые так сильно расходятся с таковыми же главных птенцов гнезда Димитриева. У них всё тру-ла-ла, ура и самопропитание.

Повторять обычную борьбу и быть «новоявленным Иисус Христосиком», как меня называл в Никольске Линевич, слишком тяжело, да при современной обстановке и бесполезно.

Просил Самойлова ответить Флугу, что не отказываюсь ни от какой работы по своей специальности, но предварительно прошу разрешения лично повидаться, обменяться взглядами и узнать условия, при которых придется работать.

Положение правительства в Гродекове, по словам Самойлова, всё то же самое – сидят в вагонах, пишут, но ничего предпринять не могут; послали Флуга во Владивосток,

а оттуда его попросили немедленно убраться. Теперь посылают во Владивосток Плешкова, чтобы привлечь на свою сторону формируемые там войска Сибирского правительства, в которых много офицеров бывшего 1-го Сибирского корпуса.

Выбор самый неудачный, так как огромное большинство этих офицеров относится к Плешкову весьма отрицательно, помня, как распоряжался его импульсивный начальник штаба генерал Зиборов и как это отзывалось на войсках, которых гоняли на убой в знаменитых «штыкованиях». Я больше трех месяцев пробыл в среде сибиряков и знаю, как они относились к своему корпусному штабу.

Опора Всероссийского правительства, отряд полковника Маковкина, состоящий наполовину из китайских хунхузов, взбунтовался и китайцы разбежались, унеся с собой оружие и снаряжение. Недурна армия самодержцев всея гродековской станции и ее запасных путей.

30 июля. Продолжаем вертеться в красочном калейдоскопе из разноцветных сообщений, слухов, сплетен и указов разных правительств. Ответил Флугу, что условием своей работы я ставлю немедленное расформирование всех опереточных штабов и атаманских отрядов и систематичную организацию новой армии на началах строгой внутренней дисциплины, образцового воинского порядка.

Идея реванша и мести должна быть забыта; расплата за причиненное России зло должна быть беспощадная, но должна быть произведена не лицами, а беспристрастной властью как представительницей обесчещенной большевиками родины. В основу всего управления должна быть положена идея покорения массы законностью, твердостью и непреклонностью требований, отличным подбором всех правительственных агентов, их полезностью для населения, их честным, самоотверженным и идейным служением государству, обществу и народу. Программа должна быть ясна, честно объявлена, без недоговорок, туманностей, умолчаний и революционных фиглей-миглей.

На такую работу я пойду с радостью, но при других условиях отказываюсь.

31 июля. На политической бирже с «гродековскими» и «хорватовскими» без перемен. Разговоры об интервенции продолжаются, не приводя ни к чему реальному; впрочем, реально то, что каждый день увеличивает развал России и дает отсрочку большевикам для упрочения своего положения и уничтожения инакомыслящих.

Семенов под давлением большевиков отбыл на станцию Хайлар. Вот когда бы Всероссийскому правителю по текущей безработице показать свою решительность и ликвидировать раз и навсегда остатки атаманщины, гибельного влияния которой на восстановление государственности могут не понимать только идиоты и не видеть только уклончиво слепые или заинтересованные сами в этой мерзости.

Интервенция, кажется, уже запоздала; она была бы очень кстати, если бы союзные войска могли занять край немедленно после выступления чехословаков и, заняв железные дороги и важнейшие населенные пункты, сразу же установить там порядок, восстановить законы, самоуправление, полицию и пр. и пр.

Всё это очень гладко прошло бы в общей атмосфере переворота, было бы естественно и безболезненно и было бы радостно принято здоровой, боящейся анархии частью населения.

Сегодня от одного из офицеров Управления инспектора артиллерии при главнокомандующем российскими войсками (в которых есть всё, кроме самих войск) получил подтверждение ранее имевшихся у меня сведений, что в этом Управлении старших чинов больше, чем орудий в подведомственных им войсках (налицо семь орудий четырех разных систем). Оперетка, конечно, не в числе орудий, – ибо их столько, сколько удалось достать, – а в создании высоких штабов и управлений для разных высоких паразитов и тыловых героев.

1 августа. Через три месяца только получился первый отзвук моей мартовской попытки организовать русские добровольческие отряды при помощи союзников; сегодня получил из Америки письмо с запросом, можно ли набрать офицеров и солдат на сформирование нескольких легионов и вообще на какое число добровольцев можно рассчитывать. Приходится отвечать, что всё это чересчур запоздало, ибо обстановка резко изменилась, многие затянуты в местные организации и там испортились так, что на прочные формирования негодны.

В гродековской кухмистерской продолжается создание должностей для приятелей, родственников, длинноязычных политиканов и пролаз; появились уже многочисленные краевые инспектора. Избранные, устроившиеся и жаждущие образуют восхищенный хор неумолкающих псалмопевцев, день и ночь до хрипоты возносящих хвалу «Создавшему вся».

Для честных людей картина весьма отвратная и по своему внутреннему значению безнадежно грустная, ибо сожрать эта клика может что угодно, но восстановить, конечно, может только самые гнусные стороны старого, ну а этот номер теперь не пройдет.

2 августа. Газеты Приморья все время журчали об отрезвлении народных масс, познавших всю сладость большевистского управления. Сегодня владивостокские газеты сообщают, что на только что состоявшихся выборах в городскую думу большевики получили большинство – 54 голоса из 91. Оправдываются тем, что большевикам помогла очень скверная в день выборов погода, так как буржуазия предпочла остаться дома в то время, когда рабочие слободки шли на выборы почти поголовно. Как это характерно для поведения наших еще мало битых революцией буржуев; только что свергнута красная власть, нужно всем взяться за то, чтобы выдвинуть лучшие силы и с ними начать строить новую жизнь, но… идет сильный дождик, господа буржуи боятся промочить свои нежные ножки и отдают смертельным врагам чрезвычайно важный общественный, политический и даже международного значения пост – самоуправление городом Владивостоком. Сколько же еще красных встрясок надо этой слякоти, чтобы она очнулась и поняла, что так дальше нельзя!

Газеты сообщают, что между иркутскими большевиками и японскими дельцами шли переговоры о поставке Иркутску японских винтовок и патронов; какой-то артиллерист оповещает, что такие поставки уже прибыли в устье Амура и получены большевиками. Ничего невероятного здесь нет, ибо всем известно, что японцы поставляли и поставляют оружие воюющим между собой Северному и Южному Китаю, business есть business вообще, ну а если он идет ad majorem Japoniae gloriam[61]61
  К вящей славе Японии {лат.).


[Закрыть], то это еще и патриотизм.