Текст книги "Невский проспект. Главная улица города"

В 1806 г. владельцем дома и участка стал купец 1-й гильдии, почетный потомственный гражданин А. И. Косиковский. Одной из причин, почему А. И. Перетц продал дом на Невском проспекте, являлось то, что желающих снимать покои опального заговорщика не было.

А. И. Косиковский – крупный откупщик и в 1812 г. поставлял продовольствие для русской армии. О новом владельце до проведенной в 2005 г. реконструкции напоминали инициалы «А. К.» на фронтонах закругленных углов здания. После реконструкции они исчезли. При А. И. Косиковском этот дом в городе стали называть «домом с колоннами» или «домом Косиковского». По его желанию со стороны Большой Морской улицы по проекту архитектора В. П. Стасова в 1820-х гг. пристроили четырехэтажный корпус (Б. Морская ул., 14).

Его фасад, оформленный в стиле классицизма, на уровне третьего-четвертого этажей украсили двенадцать колонн ионического ордера. В 1828 г. здесь перед своим отъездом в Тегеран в качестве посла три месяца жил писатель и дипломат А. С. Грибоедов. Об этом прохожим долгие годы напоминала памятная гранитная доска с бронзовым барельефом писателя и дипломата, ее выполнили в 1961 г. архитектор Н. И. Смирнов и скульптор Т. С. Кирпичникова. Надпись на доске гласила: «В этом доме в 1828 году жил Александр Сергеевич Грибоедов». В 2005 г. доску в связи с реконструкцией здания сняли и передали на хранение в Музей городской скульптуры, а на место вернуть то ли позабыли, то ли не посчитали нужным. Впрочем, такая судьба постигла в 2000-е гг. многие памятные доски в нашем городе.

Как и прежде, при Чичерине, в «доме А. И. Косиковского» проходили собрания Музыкального клуба, который стал называться «Соединенным обществом». Общество устраивало музыкальные и литературные вечера, давало представления кукольного театра и спектакли, в которых участвовали актеры Александринского театра. Здесь проходили концерты созданного А. Г. Рубинштейном Русского музыкального общества, читали свои произведения Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин и А. Н. Плещеев, Я. П. Полонский и другие писатели и поэты, выступал с лекциями композитор А. Н. Серов. Бесплатные спектакли давала труппа И. П. Зазулина. В анфиладе парадных залов здания устраивались балы и маскарады.

Вечера, спектакли и балы, устраиваемые Обществом, в которое входили «лица благородного звания и почетного купечества», посещали многие представители высшего общества. Часто здесь бывали даже члены императорской семьи. В 1840-х гг., благодаря своему высокому общественному статусу, Общество, собиравшееся в доме Косиковского, стало именоваться Благородным танцевальным собранием, а занимаемые им помещения – Залом Благородного собрания.

Вплоть до 1826 г. в «доме с колоннами» находился знаменитый в Петербурге роскошный ресторан «Талон» (в переводе с французского – каблук, пятка), открытый в 1810 г. французом П. Талоном. Об этом нам напоминают строки А. С. Пушкина, частенько посещавшего «Талон», из его поэмы «Евгений Онегин»:

 
…К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток…
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страстбурга пирог нетленный,
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым…
 

После того как П. Талон покинул Россию на месте ресторана открылось «справочное место», просуществовавшее здесь 10 лет. Затем в «доме А. И. Косиковского» появился ресторан «Фельета», в котором А. С. Пушкин заказывал на дом обеды. Незадолго до дуэли, закончившейся смертью поэта, он заказал в ресторане «Фельета» паштет. Счет за него оплачен был уже комиссией по опеке, назначенной императором. Ресторан позднее сменила кондитерская «Виолета».

В «доме с колоннами» на четвертом этаже располагались также типография и книжная лавка А. А. Плюшара, считавшаяся лучшей в России. На петербургской мануфактурной выставке 1832 г. она была удостоена серебряной медали. Типографию основал отец – А. И. Плюшар, приехавший из Франции в Петербург в 1806 г. и возглавивший типографию Министерства иностранных дел. Затем, в 1808 г., Александр Иванович назначен директором типографии Сената. В 1814 г. он вышел в отставку и открыл в «доме А. И. Косиковского» собственную типографию, литографию и книжную лавку.

А. И. Плюшар выпускал в основном художественные издания на русском и французском языках. В подготовке альбомов с гравюрами и литографиями принимали участие многие известные художники – А. Е. Мартынов и А. О. Орловский, К. И. Кольман и П. А. Александров, К. П. Беггров и А. Тозелли, братья К. П. Брюллов и А. П. Брюллов и др. В 1827 г., после смерти А. И. Плюшара, типография и книжная лавка перешли к его вдове и сыну Адольфу.

А. А. Плюшар занялся изданием преимущественно литературной продукции. В его типографии печатались произведения В. И. Даля, Н. В. Гоголя, И. В. Гете и т. д. В 1834 г. он выпустил иллюстрированный путеводитель «Панорама Санкт-Петербурга» А. П. Башуцкого, а в 1835 г. – «Панораму Невского проспекта», выполненную художником В. С. Садовниковым и граверами И. Ивановым и П. Ивановым. Здесь печатался популярный журнал «Библиотека для чтения», издававшийся О. Сенковским. Именно А. А. Плюшаром в 1831 г. начат фундаментальный проект по изданию первой в России энциклопедии – «Энциклопедического лексикона» под редакцией Н. И. Греча (I–VII тома), А. Ф. Шенина (VIII–XIII тома), О. И. Сенковского (XIV том) и Д. И. Языкова (XV–XVI тома).

В 1854 г. издатель выпустил 8 томов пользовавшейся популярностью «Библиотеки приключений». В 1858–1859 гг. А. А. Плюшар издавал «Весельчак, журнал всяких разных странностей, светских, литературных, художественных и иных» (всего вышло 7 номеров). Последним его предприятием стал «Проект щитовых и столбовых объявлений» – устройство информационных вывесок на улицах Петербурга. Однако он так и остался нереализованным, поскольку А. А. Плюшар внезапно заболел и в марте 1865 г. скончался.

Первоначально авторский коллектив насчитывал более 100 человек – 5 академиков, профессора, артисты, литераторы. Приглашали и А. С. Пушкина, но он появился только на одном из собраний, после которого оставил в своем дневнике следующую запись: «Вчера было совещание литературное у Греча об издании русского Conversations Lexikon. Нас было человек со сто, большею частию неизвестных мне русских великих людей… Я подсмотрел много шарлатанства и очень мало толку. Предприятие в миллион, а выгоды не вижу. Не говоря уже о чести. Охота лезть в омут, где полощутся Булгарин, Полевой, Свиньин…».

Авторы статей почти сразу после начала издания «Энциклопедического лексикона» стали задерживать статьи, растягивать их объем, вместо оригинальных статей присылать переводы иностранных авторов, выдавая за собственные. Качество издания начало быстро снижаться, снижаться стало и число подписчиков, которых первоначально было около 6 тысяч. В результате А. А. Плюшар обанкротился и издание остановилось. Последний, XVIII, том выпустили под надзором комиссии по делу разорения книгоиздательства. Так что к 1841 г. успели выпустить только 17 томов из запланированных 40.

Вообще среди людей, снимавших в «доме Косиковского» квартиры, немало известных личностей. В 1810-е гг. здесь жила популярная в городе французская актриса М. Ж. Веймер, которую знали как мадемуазель Жорж, а в 1820-х гг. квартировал известный журналист Н. Н. Греч, издававший журнал «Сын Отечества» и газету «Северная пчела». Газета, кстати, также печаталась в типографии А. А. Плюшара, располагавшейся под квартирой журналиста. У него незадолго перед декабрьским мятежом 1825 г. на Сенатской площади жил участник восстания В. К. Кюхельбекер.

Часть помещений арендовали различного рода конторы. Так, в 1820-е гг. здесь работала «Контора частных должностей», являвшаяся по сути дела, биржей труда. Приехавшая в Петербург госпожа Латур в 1822 г., устраивала сеансы своей «Оптической панорамы» – показы видов разных стран и городов. Позднее она перебралась в отдельной здание («Ротонду»), стоявшее чуть дальше по Большой Морской улице. А. Росси (родственник архитектора К. И. Росси) в 1825–1826 гг. демонстрировал модель Санкт-Петербурга. Макет изготавливали 55 человек. На нем во всех подробностях можно было увидеть любое место Петербурга: дома сделали из папье-маше, крыши – из свинца, а мосты – из дерева.

«Вид Невского проспекта у Полицейского моста». Худ. А. Дюран, 1843 г.

В 1830–1839 гг. в «доме А. И. Косиковского» размещалась редакция журнала «Отечественные записки», издававшегося коллекционером произведений искусства и редкостей П. П. Свиньиным. Затем журнал перешел к А. А. Краевскому. Тогда же здесь работала книжная лавка Ротгана. Сначала он торговал иностранными книгами, а затем переключился на книги российских литераторов и стал именоваться «Магазин новостей русской словесности». В 1840-е гг. в «доме Косиковского» находился музыкальный магазин Г. Г. Лихтенталя, производившего на своей фабрике фортепиано. Он известен тем, что организовывал в Петербурге концерты Ф. Листа, А. Г. Рубинштейна и других музыкантов и композиторов. В угловом помещении первого этажа со стороны Мойки располагалось швейцарское кафе, а в помещении на углу Большой Морской улицы – аптека.

В середине XIX в. дом перешел в собственность купцов Елисеевых. Основатель династии П. Е. Елисеев перебрался из деревни Новоселки, что в Ярославской губернии, в столицу в 1813 г. и сразу записался в купеческое сословие. В доме К. Б. Котомина (дом № 18) он снял под лавку помещение на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы. После смерти Петра Елисеевича дело продолжили сыновья – Григорий и Степан.

Приобретя серьезный капитал, братья стали вкладывать деньги в покупку недвижимости. В числе их первых покупок стал дом каменный четырехэтажный статского советника Г. Лерхе на углу Большой Морской и Гороховой улиц. Незадолго до этого его перестроили по проекту архитектора П. П. Жако. А в 1858 г. они купили «дом А. И. Косиковского» у сыновей уже умершего к тому времени Андрея Ивановича (умер в 1838 г. и похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры).

Помещения в главном корпусе, вытянутом вдоль Невского проспекта, и в корпусе по Большой Морской улице Елисеевы стали сдавать, а в корпусе на набережной Мойки решили поселиться сами, перебравшись сюда из дома К. Б. Котомина. Все чаще «дом А. И. Котомина» в городе стали называть «домом Елисеевых».

По проекту архитектора Н. П. Гребенки провели реконструкцию здания, но внешний его облик почти не изменился. Так, например, овальные окна на главном фасаде стали прямоугольными, а колонны нижнего яруса заменили массивными пилонами. Корпус, выходящий на набережную Мойки, надстроили, и он стал четырехэтажным. О внутренней отделке этого здания в то время почти ничего не известно. В 1860 г. дом полностью перешел к С. П. Елисееву.

В январе 1862 г. в «доме Елисеевых», в корпусе по Невскому проспекту, по инициативе большого любителя шахмат и владельца газеты «Русское слово» графа Г. А. Кушелева-Безбородко открылся «Шахматный клуб». Прошение на имя генерал-губернатора Петербурга князя А. А. Суворова подписали также Н. Г. Чернышевский и Н. А. Некрасов. Членами клуба являлись Д. И. Писарев, Н. Г. Помяловский, И. И. Панаев, А. А. Краевский, П. Л. Лавров, Н. И. Лесков и многие другие видные писатели и общественные деятели того времени.

Клуб быстро превратился в центр критического обсуждения разных общественных проблем, обмена мнениями по острым вопросам внутренней и внешней политики властей. Естественно, он привлек внимание Третьего отделения. В донесении петербургскому обер-полицмейстеру генерал-адъютанту И. В. Анненкову сообщалось: «Мысль об учреждении шахматного клуба принадлежала Герцену, от которого покойный Добролюбов получил ее во время своего путешествия за границу, и по приезде его эта мысль была осуществлена графом Григорием Александровичем Кушелевым-Безбородко. На вечерах этого клуба собирались люди всех оттенков революционной партии. Пропаганда велась всеми возможными способами… Главные члены клуба были члены крайней партии: Благосветов, Чернышевский, Писарев, Попов, Мордовцев, Гиероглифов, партия В. Курочкина, Всеволод Костомаров, Николай Курочкин, Елисеев, Гербель, Виктор Михайлов, Антонович, Ипполит Панаев, графы Ростовцевы, князь Сибирский, граф Кушелев, Серно-Соловьевич и другие многие… Прокламации и издание «Великорус» вышли из среды шахматного клуба…».

Неудивительно, что уже в июне того же года, после произошедших в городе студенческих волнений, «Шахматный клуб» закрыли. В газете «Русский инвалид» по этому поводу появилось следующее объявление: «С.-Петербургский военный генерал-губернатор, считая в настоящее время своей обязанностью принимать все меры к прекращению встревоженного состояния умов и к предупреждению между населением столицы не имеющих никакого основания толков о современных событиях, признал необходимым закрыть, впредь до усмотрения, шахматный клуб, в котором происходят и из коего распространяются те неосновательные суждения».

На третьем этаже, теперь уже в «доме Елисеевых», продолжало арендовать зал Благородное собрание. Здесь по-прежнему устраивались литературные и музыкальные вечера с участием известных писателей и артистов. Неоднократно выступал на таких вечерах Ф. М. Достоевский, мастерство которого как чтеца отмечали все современники. В 1859 г. в Зале благородного собрания прошли первые концерты Русского музыкального общества, созданного композитором и музыкантом А. Г. Рубинштейном, а в 1867 г. на сцене зала начали ставить театральные спектакли. Здесь впервые перед петербургской публикой выступила выдающаяся актриса, будущая прима Александринского театра М. Г. Савина. Ее дебют состоялся в марте 1874 г. в пьесе Л. Н. Антропова «Блуждающие огни».

Неоднократно здесь устраивались благотворительные вечера. Так, например, в марте 1879 г. состоялись литературные чтения, в которых приняли участие Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Н. Плещеев, Я. П. Полонский. На этом вечере И. С. Тургенев вместе с М. Г. Савиной читал сцены из «Провинциалки». Вырученные средства передали Литературному фонду для оказания помощи вдовам и сиротам литераторов. В 1892 г., в одном из февральских номеров газеты «Санкт-Петербургские ведомости» можно было прочитать объявление о том, что в Зале благородного собрания состоится спектакль и бал в пользу малолетних детей воинов, потерявших здоровье на службе. В спектакле принимали участие артисты Императорских театров.

В ноябре 1902 г. в Зале благородного собрания с большим успехом прошел первый в России граммофонный концерт. Слушатели в забитом до отказа зале смогли прослушать пластинки с записями лучших русских и иностранных исполнителей.

В начале XX в. второй этаж главного корпуса «дома Елисеевых» занял коммерческий Центральный банк общества взаимного кредита (ранее здесь располагалась банковская контора «Георг Верблюнер и К°»). Первый этаж занимали разные магазины – винный магазин Депре (с 1820 г.), перчаточный магазин Везина (с 1825 г.), магазин канцелярских принадлежностей Сушкина (с 1851 г.).

К этому времени владельцем дома стал уже П. С. Елисеев, сын Степана Петровича Елисеева. А сыновья Григория Петровича жили в доме № 14 по Биржевой линии Васильевского острова. В этом доме располагалась и главная контора «Торгового дома Елисеевых». П. С. Елисеев из семейного дела вышел и организовал свои предприятия. Самым крупным из них стало страховое общество «Русский Ллойд». Позднее он принимал участие в учреждении «Русского торгово-промышленного банка» и «Русского для внешней торговли банка».

При П. С. Елисееве, в 1902 г., по проекту архитектора А. К. Гаммерштедта практически полностью изменили интерьеры дома. В корпусе по набережной Мойки появились дубовый вестибюль, парадная мраморная лестница, украшенная витражным плафоном, лепкой и росписями на стенах, кабинет в стиле ампир, приемная в стиле Людовика XVI и другие парадные помещения. В их отделке использовались мрамор, бронза, ценные породы дерева, богемский хрусталь. Комнаты и залы украшали хрустальные торшеры французской фирмы «Баккара», мраморные камины и камины с резным деревянным обрамлением, бронзовые люстры, витражи.

Считается, что от отделки XVIII в. сохранились только две колонны и два пилястра коринфского ордера. Эти колонны и пилястры из искусственного мрамора стоят на высоких пьедесталах и обрамляют вход в круглом зале третьего этажа на углу Невского и Мойки. Мотивы классицизма можно разглядеть и отделке парадных помещений главного корпуса, вытянутого вдоль Невского проспекта. Следует также отметить, что уже к концу XIX в. в полукруглом дворе дома построили несколько флигелей.

В октябре 1913 г. в доме № 15 на Невском проспекте праздновали 100 лет со дня основания «Торгового дома Елисеевых». Правда, основные торжества, на которых присутствовало около 4 тысяч человек, проходили в доме Г. Г. Елисеева на Биржевой линии Васильевского острова. А спустя 9 месяцев началась Первая мировая война, которая для России закончилась сначала Февральской революцией 1917 г. и отречением царя, а затем – октябрьским переворотом, в результате которого к власти в стране пришли большевики.

«Дом Елисеевых» (Невский пр., 15) в начале 1900-х гг.

Перспектива Невского проспекта от Полицейского моста в сторону Адмиралтейства. Раскрашенная фотооткрытка начала XX в.

С. П. Елисеев с семьей в 1917 г. покинули Россию, в 1937 г. скончался во Франции, а сын Петр в 1924 г. разбился на мотоцикле. В доме на Невском осталась прислуга ожидать окончания смутного времени и возвращения хозяев. Впрочем, это не особо спасло дом от грабежей, поскольку ходили слухи, что свое золото Елисеевы перед отъездом за границу замуровали в стенах дома.

Чрезвычайно интересный период истории дома наступил после Октябрьской революции 1917 г. В нем по инициативе А. М. Горького в 1919 г. открыли «Дом искусств» («ДИСК»). Активное участие в его организации приняли К. И. Чуковский и А. Н. Тихонов (Серебров).

Управлялся «ДИСК» Советом, в который в разное время входили А. А. Ахматова, А. А. Блок, А. Л. Волынский, М. Горький, М. В. Добужинский, Е. И. Замятин, К. С. Петров-Водкин, Н. Н. Пунин и др.

Первые два этажа «дома Елисеевых» ранее занимали банк и магазин, а на двух верхних тогда находилась огромная пустая квартира покинувших Россию Елисеевых и сдававшиеся внаем апартаменты. В квартиру с улицы вела широкая лестница. Вот эту квартиру и апартаменты по ходатайству Наркомпроса, по распоряжению Петрокоммуны и выделили для созданного «Дома искусств».

Это была своеобразная коммуна, организация, объединявшая в то время деятелей искусств Петрограда, а цель – оказание максимально возможной социальной помощи. Хоть и нерегулярно, но выдавались продуктовые пайки, а для многих этот дом и вовсе стал местом жительства. Именно здесь поселились многие не имевшие собственного жилья писатели, поэты и художники – А. С. Грин и О. Э. Мандельштам, М. С. Шагинян и М. М. Зощенко, Н. С. Тихонов и К. А. Федин, В. Б. Шкловский и О. Д. Форш, М. Л. Слонимский и В. Каверин, В. А. Милашевский и Н. С. Гумилев, В. Ф. Ходасевич и В. А. Пяст, В. И. Иванов и А. М. Ремизов, В. Я. Шишков и М. Л. Лозинский, Г. В. Иванов и И. В. Одоевцева, В. А. Рождественский и Н. Н. Берберова; К. С. Петров-Водкин и К. А. Сомов, М. В. Добужинский и С. Ю. Судейкин, Ю. П. Анненков и Н. Н. Пунин, В. Н. Таганцев и Л. Н. Лунц и многие, многие другие. Сами себя они шутливо именовали «обдисками» – ОБитателями Дома ИСКусств.

В № 29 журнала «Квартальный надзиратель» приведен любопытный отрывок из воспоминаний В. Ф. Ходасевича, одного из членов этой коммуны. В этом отрывке столь ярко и образно описывается тогдашняя жизнь в бывшем «доме Елисеевых», что его нельзя не привести:

«Культурная жизнь Петербурга сосредотачивалась вокруг трех центров: „Дома ученых“, „Дома литераторов“ и „Дома искусств“, которые служили для некоторых прибежищами не только в отвлеченном, но и в самом житейском смысле. <…> Перед революцией в доме у Полицейского моста помещался Английский магазин, а весь бельэтаж со стороны Невского занимал банк, название которого не упомню, хотя это неблагодарно с моей стороны (почему – будет сказано ниже).

Под „Диск“ были отданы три помещения: два из них некогда были заняты меблированными комнатами (в одно – вход с Морской, со двора, в другое – с Мойки), третье составляло квартиру домовладельца, известного гастрономического торговца Елисеева. (Ходасевич путает банкира Степана Петровича Елисеева и его племянника Григория Григорьевича Елисеева. – Ред.) Квартира была огромная, раскинувшаяся на целых три этажа, с переходами, с закоулками, тупиками, отделанная с рыночной роскошью. Красного дерева, дуба, шелка, золота, розовой и голубой краски на нее не пожалели. Она-то и составляла главный центр „Диска“. Здесь был большой зеркальный зал, в котором устраивались лекции, а по средам – концерты. К нему примыкала голубая гостиная, украшенная статуями работы Родена. Гостиная служила артистической комнатой в дни собраний; в ней Корней Чуковский и Гумилев читали лекции ученикам своих студий – переводческой и стихотворной. После лекций молодежь устраивала игры и всяческую возню в соседнем зале. <…> К гостиной примыкала столовая, отделанная дубовой резьбой, с витражами и камином, как полагается. Обеды были в ней дорогие и скверные. Кто не готовил дома, предпочитал ходить в столовую „Дома литераторов“. Однако и здесь с пяти часов дня было оживленно: сходились сюда со всего Петербурга ради свиданий – деловых, дружеских, любовных. Тут подавали пирожные – роскошь военного коммунизма, погибель Осипа Мандельштама, который тратил на них все, что имел. На пирожные он выменивал хлеб, муку, масло, пшено, табак – весь состав своего пайка, за исключением сахара.

Пройдя из столовой вглубь мимо буфетной, попадали в ту часть „Диска“, куда посторонним вход был запрещен, в коридор выходили комнаты, занятые старшими обитателями общежития. Здесь жил князь Ухтомский, один из хранителей музея Александра III, арестованный и расстрелянный вместе с Гумилевым, из своей комнаты в кухню и обратно шмыгала с кастрюлечкой М. Врубель, сестра художника. Жил еще в том коридоре Аким Волынский, изнемогавший в непосильной борьбе с отоплением.

Центральное не действовало, а топить буржуйку сырыми петросоветовскими дровами он не умел. Иногда целыми днями лежал он у себя на кровати в шубе, огромных калошах и в меховой шапке, которой прикрывал стынувшую лысину. Над ним по стенам и потолку, в зорях и облаках, вились, задирая ножки, упитанные амуры со стрелами и гирляндами – эта комната некогда была спальней г-жи Елисеевой. По вечерам, не выдержав, убегал он на кухню вести нескончаемые беседы с сожителями, а то и просто с Ефимом, бывшим слугой Елисеевых. В паузах слышалось частое топотание копыт – это ходил по кафельному полу поросенок, воспитанник Ефима.

Коридор упирался в дверь, за которой была комната Михаила Слонимского – единственного молодого обитателя этой части „Диска“. Здесь всегда была постоянная толчея. В редкий день не бывали здесь Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Константин Федин, безвременно погибший Лев Лунц и семнадцатилетний поклонник Гофмана – начинающий беллетрист Вениамин Каверин. Тут была колыбель „Серапионовых братьев“, только еще мечтавших выпустить свой альманах. Тут происходили некоторые чтения, на которые в крошечную комнату набивалось человек по двадцать народу: сидели на стульях, на маленьком диване, человек шесть – на кровати хозяина, прочие – на полу. Сюда же в дни дисковских маскарадов (их было два или три) укрывались влюбленные парочки. Богу одному ведомо, что они там делали, не смущаясь тем, что тут же на трех стульях, не раздеваясь, спит Зощенко, которому больное сердце мешает ночью идти домой. Комната Волынского потому еще была так холодна, что примыкала к библиотеке, которая ничем не отапливалась. Книги были в ней холодны, как железо на морозе. Однако их было довольно много, и они были недурно подобраны, так что обитатели „Диска“ наводили нужные справки, не выходя из дома.

Наконец, в том же коридоре помещалась ванная, излучавшая пользу и наслаждение. Записываться на ванну надо было у Ефима, и ждать очереди приходилось долго, но зато очутиться в ней и смотреть, как вокруг по изразцовой стене над иссиня-черным морем носятся чайки, – блаженства этого не опишешь!

Спустившись на два этажа вниз по чугунной лестнице, можно было очутиться еще в одном коридоре, где день и ночь горела почерневшая электрическая лампочка. Правая сторона была глухая, а в левой имелись четыре двери. За каждой дверью – узкая комната в одно окно, находившаяся на уровне тесного, мрачного колодцеобразного двора. В комнатах стоял вечный мрак. Раскаленные буржуйки не в силах были бороться с полуподвальной сыростью, и в теплом, спертом воздухе висел пар. Все это напоминало те зимние помещения, которые в зоологических садах устраивают для обезьян. Коридор так и звался «обезьянником». Первую комнату занимал Лев Лунц, вероятно, она и сгубила его здоровье. Его соседом был Грин, автор авантюрных повестей, мрачный, туберкулезный человек, не водивший знакомства почти ни с кем и, говорят, занимавшийся дрессировкой тараканов.

Последнюю комнату занимал Всеволод Рождественский, в ту пору – скромный ученик Гумилева. Между Грином и Рождественским помещался Владимир Пяст, небольшой поэт, но умный и образованный человек, один из тех романтических неудачников, которых так любил Блок. Главным его несчастием были припадки душевной болезни, время от времени заставлявшей помещать его в лечебницу. <…> Та часть „Дома искусств“, где я жил, была когда-то меблированными комнатами, вероятно низкосортными. К счастью, владельцы успели вынести из них всю свою рухлядь, и помещение было обставлено за счет бесчисленных елисеевских гостиных: банально, но импозантно. Сами комнаты, за немногими исключениями, отличались странностью формы. Моя, например, представляла правильный полукруг (Ходасевич занимал угловую комнату с видом на Полицейский мост. – Ред.). Соседняя комната, в которой жила художница Щекотихина (будущая жена Ивана Билибина), была совершенно круглая, без единого угла. Комната Михаила Лозинского, истинного волшебника по части стихотворных переводов, имела форму глаголя, а соседнее с ним обиталище Осипа Мандельштама представляло собою нечто столь же фантастическое и причудливое, как и он сам, это странное обаятельное существо, в котором податливость уживалась с упрямством, ум с легкомыслием, замечательные способности с неспособностью сдать хоть один университетский экзамен, леность с прилежностью, заставлявшей его буквально месяцами трудиться над одним неудающимся стихом, заячья трусость – с мужеством почти героическим. Не любить его было невозможно, и он этим пользовался с упорством маленького тирана, заставлявшего друзей расхлебывать свои многочисленные неприятности. Свой паек он тотчас выменивал на сладости, которые поедал в одиночестве. Зато в часы обеда и ужина он появлялся то там, то здесь, заводил интереснейшие беседы и, усыпив внимание хозяев, вдруг объявлял: „Ну, а теперь будем ужинать!“ Достоинством нашего коридора было то, что там не было центрального отопления, в комнатах стояли круглые железные печи доброго старого времени, державшие тепло по-настоящему, а не так, как буржуйки. Растапливать сырыми дровами было нелегко, но тут выручал нас банк. Время от времени в его промерзшие залы устраивались экспедиции за картонными папками от регистраторов, которых там было неслыханное количество. Регистраторы служили чудесной растопкой, как и переплеты копировальных книг. Папиросная бумага, из которых эти книги состояли, шли на кручение папирос. Этой бумагой „Диск“ снабжал весь интеллигентский Петербург. На нее же можно было выменять пакетик махорки у девчонок, торговавших ею у Гостиного. <…>

Вернемся еще раз в елисеевскую квартиру. Было в ней несколько комнат, расположенных в разных этажах. Из главного коридора наверх шла деревянная лестница в верхний этаж… Поднявшись по ней и миновав нечто вроде маленькой гимнастической залы, попадали в бывшую спальню домовладелицы, занятую Виктором Шкловским. Этажом ниже в мрачной комнате, отделанной темным дубом, жила баронесса В. И. Икскуль, к которой не всем был доступ, но которая умела угостить посетителя и хорошим чаем, и умной беседой… В противоположном конце квартиры имелась русская баня с предбанником; при помощи ковров ее превратили в уютное обиталище Гумилева. По соседству находилась большая холодная комната Мариэтты Шагинян, к которой почему-то зачастил старый седобородый марксист Лев Дейч. „Я его учу символизму, – говорила Мариэтта, – а он меня марксизму“. Кажется, уроки Дейча оказались более действенны. Так жил „Дом искусств“. Как всякое общежитие, не чужд он был сенсаций и дел, склок и сплетен, но жизнь, в общем, была достойная, внутреннее благородная, проникнутая подлинным духом творчества и труда. Потому-то и стекались к нему люди со всего Петербурга – подышать его воздухом и просто уютом, которого лишены были многие. По вечерам зажигались многочисленные огни в его окнах – некоторые были видны с Фонтанки – и весь он казался кораблем, идущим сквозь мрак, метель и ненастье. За это Зиновьев его и разогнал осенью 1922 года».

В огромных, украшенных лепниной и позолотой парадных комнатах селились в основном представители старшего поколения, такие, как помнившая еще Тургенева писательница Е. П. Леткова-Султанова или известный критик символизма А. Л. Волынский. Молодежь занимала небольшие комнаты прислуги, выходившие окнами во двор. В эти помещения можно было попасть из кухни по витой чугунной лестнице. Новые жильцы называли свои апартаменты «Обезьянник». Эта кухня служила местом встреч, своеобразным перекрестком, клубом, объединяющим представителей самых разных школ, течений и взглядов, населявших «Дом искусств».

Именно в стенах «Дома искусств» родились такие известные сегодня произведения, как, например, повесть О. Д. Форш «Одеты камнем», повесть-сказка А. С. Грина «Алые паруса», стихотворный сборник Н. С. Тихонова «Орда», пьеса Вс. В. Иванова «Бронепоезд 14–69».

То, в каких условиях они рождались, заслуживает отдельного рассказа. Так, А. С. Грин, по воспоминаниям того же В. А. Рождественского, в это время занимал маленькую, постоянно холодную полутемную комнатку, в которой не было ничего, кроме небольшого кухонного стола и узкой железной кровати. На ней он спал, укрываясь потрепанным пальто. Писал А. С. Грин с утра до вечера, через каждые две-три строчки вставая, подходя к окну и подолгу смотря на полет снежинок. Пол был усыпан окурками папирос, которые он курил непрерывно. Окружающая А. С. Грина обстановка, сам его облик и нелюдимый характер резко диссонировали с тем миром, который рождался на страницах его рукописей.