Текст книги "Детство. Сборник рассказов"

Тренер завёл меня в одно из этих помещений. По моим меркам, это был громадный спортзал. На первом этаже была баскетбольная площадка, а на втором этаже на антресолях были установлены ринги. Два ринга. Такие ринги вживую и так близко я видел первый раз в жизни.

Пока он разговаривал со своим другом (оказалось, что мой будущий тренер – это его друг, потом мы его звали Митя, но сейчас это был Дмитрий Иванович, с этим Митей он и поговорил).

Дмитрий Иванович подошёл ко мне:

– Так, – продолжительно протянул он, разглядывая меня. – Ты, что ли, хочешь заниматься боксом? – Я только утвердительно кивнул в ответ на его слова. – Ну ладно. Слушай дальше. Мы после первого сентября начинаем новый учебный спортивный год. 10 числа будет первая тренировка. Так что приходи десятого.

Обворожённый спортивными сооружениями и духом спорта в этих чистых и светлых помещениях, я спросил у Дмитрия Ивановича:

– А что мне надо с собой взять, чтобы заниматься?

А он со смехом говорит:

– Голову не забудь. Да, и чтобы на тебе были кеды, спортивное трико и полотенце возьми. Надо обязательно купить эластичные бинты. Эластичные бинты на руки тебе понадобятся уже потом, потому что сразу я тебе, конечно, перчатки не дам. Сначала займёмся твоей физической подготовкой, а там и до бинтов, и до перчаток дойдёт дело.

Он пощупал мои мышцы и разочарованно продолжал:

– Да, слабоват ты немножко, подкачаться тебе надо будет. Да побегать надо будет хорошенько, чтобы развить твоё дыхание.

– О, да бегать я могу столько, сколько угодно, я по горам как носился!.. – попытался я похвастаться.

– Посмотрим, посмотрим, как ты носился, – посмеиваясь, сказал Дмитрий Иванович. – Но ты, видно, парень шустрый, может быть, толк из тебя и получится.

Я был очень доволен такой похвалой.

Тренер из техникума, когда мы вышли из спортзала, посадил меня в свой «Москвич» и довёз до дома. На прощанье он мне сказал очень нужные незамысловатые слова, которые потом не раз вспоминались мне:

– Ну, вот и всё, а остальное содержится только в твоих руках и голове. Если ты мужчина, значит, добьёшься всего, что сам решил.

– Хорошо, спасибо. Я постараюсь.

Тренер крепко, по-мужски пожал мне руку и посмотрел в глаза:

– О, так и рука у тебя ещё к тому же сильная. Настоящая – мужская. Смотри-ка, широкая какая. Нормально. Действуй. Ну ладно, до свидания, я поехал.

Он высадил меня у дверей нашего дома, а сам уехал. Я влетел домой такой счастливый и довольный. Меня взяли в секцию бокса!

До первого сентября оставалось всего-то несколько дней. Я просто ждал начала школьных занятий. На улицу я не хотел ходить. Иногда Люда с Ларисой выходили на лоджию, а то иной раз и я выскочу, загляну – сидят ли они там. Я поставил себе на лоджии несколько ящиков, вытащил откуда-то старый матрасик, положил его на ящики и сказал маме:

– Мама, я буду закаляться, – заявил я ей. – Спортсмены должны быть здоровыми. Поэтому я решил спать на лоджии.

Чувствуя, что мама может возразить или воспрепятствовать моей затее, я уже более настойчиво с надрывом продолжал:

– Не буду я спать в этой спальне. Жарко там очень.

Мама с удивлением посмотрела на меня и неожиданно согласилась. У неё и без меня хватало других забот.

В Мизуре у меня тоже было такое же лежбище на балконе. Но там на балконе было ночами прохладно. Посёлок же находился на высоте более тысячи метров, в горах. Один раз я так продрог и дрожал, что прибежал обратно к нам в спальню и залез греться в свою постель. Ну, а тут ничего. Ночи были тёплые, и я спал на лоджии без всяких проблем до тех пор, пока солнце не нагревало меня и не будило утром своими жаркими лучами.

На лоджии был свет, и поэтому я там допоздна читал книжки. Как-то я спросил у папы, какие книги лучше всего мне прочесть. Он посоветовал мне прочесть несколько книг Дюма, которые он недавно купил, и если Дюма мне не будет особо интересен, то Станислава Лема. Этот сборник недавно пополнил нашу обширную библиотеку.

Вот так я и жил. Время шло к первому сентября. В соседский двор я больше не лазил. Не хотел я больше никаких конфликтов, потому что мысль у меня была только одна: надо научиться хорошо за себя стоять, надо научиться хорошо драться, чтобы ни одна тварь, ни одна паскуда не могла на меня поднять руку и чтобы все знали, что могут получить отпор. Я хотел научиться быть мужчиной, настоящим мужчиной, который мог бы постоять за себя, ради себя, отстоять свои интересы и всегда настоять на своём.

Я не знал, как это у меня получится, думая в одиночестве на балконе. Смогу ли я это сделать? Хватит ли у меня сил, чтобы преодолеть все трудности? Но мне очень хотелось быть сильным, серьёзным и самостоятельным. Прочитав «Мартина Идена» и остальные рассказы Джека Лондона, я проникся духом его героев, мне хотелось быть похожим на них: таких же смелых, отважных, которых ничего не останавливало перед собой – ни морозы, ни горы, ни тайга, ни трудности. Я хотел, как и они, пройти через все невзгоды и пробиться к поставленной цели.

Я хотел, чтобы эти невзгоды, которые сейчас меня коснулись в какой-то малости, были преодолены с честью. Также я понимал, но только где-то внутри себя, что это всего лишь мелочь, которая сейчас меня коснулась, но она была так обидна для меня, что мне хотелось просто отомстить. Эти все лица, искажённые злобой, бешенством и ненавистью ко мне, они все так и стояли у меня в глазах. Я хотел научиться защищать себя и показать этим сволочам, что я ещё что-то значу. Потому-то я и ждал начала сентября. Тогда начнутся тренировки, тогда начнётся новый отсчёт моей жизни.

Перед первым сентября мама отвела нас в школу. К директору. Школа находилась недалеко от нашего дома. Справа у нас был дом, в котором росли груши, следующим зданием и была школа №13. Рядом с ней находился музей Коста Хетагурова, интересный такой, красивый. Но в нём я так и не побывал никогда.

В школу вход был с нашей улицы. Интересное старинное здание, потому что было сделано из старинного красного кирпича. Двери были высокие, резные, коридоры были длинными и гулкими.

Мы прошли к кабинету директора. Мама подождала, пока придёт директор. Когда он появился, то он, увидев нас, сразу пригласил нас зайти к себе в кабинет.

Директор сел за стол, переложил какие-то бумажки, потом ещё раз посмотрел на нас:

– Хотите у нас учиться? – как-то грозно спросил он.

– Конечно. Мы по соседству живём. В новом доме, что от вас находится слева, – торопливо отвечала мама.

Директор оценивающе окинул нас взглядом и уже более доброжелательно ответил на мамину просьбу:

– Тогда давайте документы на ваших мужчин. Посмотрим, какие ученики вольются в нашу школу.

Мама вынула документы из портфеля и подала их директору. Тот просмотрел их и вновь обратился к маме:

– Тут кое-чего не хватает. Я вам напишу список. Вам, наверное, придётся ещё зайти с ними к нам. А где же вы до этого жили раньше?

– Мы жили в посёлке Мизур.

– О! Это же так высоко в горах! На Военно-Осетинской дороге?

– Да-да, именно там.

– Никогда не был там, но много хорошего слышал про эти места. Вот и возьмите в школе Мизура ещё эти выписки, – директор сказал маме именно какие и протянул ей список этих документов.

Мама их взяла, и мы покинули кабинет директора.

Я с интересом осматривал школу, директора, кабинет. Директор предупредил, что школа эта осетинская, в части классов обучение ведётся на осетинском языке, но я буду учиться в русском классе.

Андрюшка тоже с первого сентября пойдёт в школу в первый класс, Вовка – в пятый. Так что – начнём жить по-новому! Вовка закончил начальную школу в Мизуре, а у Андрюшки она только будет начинается здесь, где я буду заканчивать среднюю школу. В конце восьмого класса у нас будут выпускные экзамены с выдачей аттестата. В этой школе есть и девятый, и десятый классы, и если мы будем и дальше жить в Орджоникидзе, то я смогу ходить здесь и в девятый, и десятый класс.

Все мы были довольны, что всё это рядом. Мама была довольна, конечно, больше всех. Самое главное, что это недалеко от дома, что не надо никуда ходить и ездить. Она была просто счастлива от того, что она услышала от директора, а особенно от того, что у нас будет русский класс.

Через несколько дней она собралась в Мизур и привезла нужные бумаги, сама сходила и окончательно оформила нас в школу.

Первого сентября с утра мама взяла Вовку с Андрюшкой и повела их в школу. Моя учеба начиналась во вторую смену. Она отвела их, а мне оставалось только сидеть и ждать, когда же наступит час дня, чтобы уже и самому идти в школу. И это время пришло.

Двери школы ещё были закрыты, около них грудились девчонки с косичками в школьных платьях. Девчонки были в коричневых платьях и белых фартуках. Мальчишки – в серой школьной суконной форме. Это была наша форма, которую не обязательно, но надо было носить при посещении школы. Правда, тогда уже не обязательно было носить фуражку.

Я никого не знал в этой толпе снующих школьников. Стою себе в сторонке, никого не трогаю, жду, когда откроются двери и можно будет пройти в свой класс.

И тут появляется этот Витёк, неуспокоенный, неугомонный, наверное, одухотворённый ещё тем, что тогда такой толпой они меня избили. Что он такой герой, что он всё это сотворил. Его брат должен был пойти в десятый класс в этой же школе. Я уже узнавал об этом. Я его видел – здоровый такой, высокий, чёрный – настоящий горец.

И этот Витёк, младший сыночек в семье, любимчик мамы, подошёл ко мне вихлястой походочкой, остановился рядом, сплюнул сквозь зубы на землю:

– Ну что, Макар? – мне уже и кличку, оказывается, придумали. – У нас будешь учиться? Смотри тут у меня. Если что, то теперь тебя всегда можно найти.

Следом за ним подошли ещё трое пацанов. Они говорили между собой по-осетински.

– Смотри на эту хохляцкую свинью. Он Витька тронул. Так ему так дали. Что сейчас смиреньким смотрится. Били его, что надо. Но если понадобится, то мы его и здесь проучим. А если ещё и выступать будет, то накостыляем ему ещё больше.

Они стоят и безбоязненно разговаривают, как будто я их не понимаю. А я по-осетински им отвечаю:

– Это мы ещё посмотрим, кто кому накостыляет.

Пацаны немного опешили, но тут же один из них, видно главарь, ответил:

– Ты тут не слишком-то выступай. Сильно носом не крути-верти. Будешь ходить и делать то, что я тебе буду говорить. Это я тебе, Комар, говорю, – уже по-русски, подошедши ко мне вплотную, прошипел он мне в лицо.

Но тут к нам подошёл ещё какой-то высокий стройный мальчишка:

– Вы что к нему пристали? – независимо спросил он у группки, обступившей меня.

– А тебе-то что надо? Ты что? К нему пришёл? – огрызнулся Комар.

– Да он, – говорит тот Комару, – в нашем классе будет учиться, потому и интересно мне с ним познакомиться.

Как потом оказалось, это был Валерка Варзиев.

Рядом с Валеркой стоял кореец. Они оба были примерно одинакового роста. Комар даже был чуть поменьше, а пацаны, которые были с Комаром, были такого же роста, как и Комар. Когда Комар услышал, что Варзиев с этим корейцем за меня вступились, он, стараясь не показывать свой испуг, процедил:

– Ладно-ладно, сам смотри за ним, как бы тебе потом плохо не было, – и с какими-то угрозами на осетинском отошёл.

Варзиев был удивлен:

– Ты что, и по-осетински понимаешь что ли?

– Да. Я же из Мизура. Там у нас почти все говорят по-осетински, – попытался я объяснить ему.

– Вот это да! Смотри на него. Я и не ожидал такого, думал, что ты чисто русский, – с интересом продолжал Варзиев. – Смотри! Дверь открывается. Пошли тогда уже в класс.

Дверь на самом деле открылась, и мы вместе со всей толпой ворвались внутрь школы. Мы неслись по чистым, гулким коридорам весёлые, счастливые и довольные, что наконец-то наступил этот долгожданный учебный год. Ну а мне не особо хотелось-то и радоваться. Потому что мне тут сразу показали, где моё место, где и как я должен находиться и вести себя. Чтобы был постоянно на взводе и ждал очередную пакость от этого Витька. А он, оказывается, только в шестой класс пошёл. Особо меня это не напрягало, потому что у меня появились два новых друга. А когда мы уже вошли в класс, то там ещё оказался и длинный Костя Литвиненко.

Нас было четверо пацанов в классе да ещё двадцать девочек. Всего в классе было 24 человека. Так и началось это моё первое сентября.

Для меня первый урок прошёл спокойно. Все сидели тихо, слушая учителя, и иногда я ловил на себе любопытный взгляд. Конечно, ко мне приглядывались, ведь я новенький. Я сидел в ряду у окна на четвёртой парте и тоже приглядывался к тем, кто меня окружал.

Первый урок вела наша учительница русского языка, как потом оказалось, она к тому же была и нашим классным руководителем. Полная женщина с квадратным лицом, двойным подбородком, немножко оплывшая, с чётким, поставленным голосом.

Как она говорила:

– Вы будете знать русский язык лучше, чем вы его сейчас знаете. Я этого добьюсь. И так как я ваш классный руководитель, вы должны эти слова запомнить и иметь в виду, что свободного времени у вас от русского языка не будет, вы будете его учить. Учить и учить. Вы будете его хорошо знать. И не то слово, что хорошо. Вы будете знать его отлично. Из всех моих учеников, которые вышли от меня, ещё никто не пожалел, что учил русский язык у меня. Запомните это.

Понятно, что мы его будем учить. Все сидели и молча впитывали каждое её слово. Она была русская, но фамилия у неё была – Хабалова.

Потом пришёл математик, высокий, худой мужчина, который легко мелом на доске писал различные уравнения. Ими он начал прессовать нас с первого же дня. Он писал, задавал нам множество вопросов, заставлял читать задачи, составлять уравнения и думать. Но самое главное – это шевелить мозгами. Мне всё это очень понравилось. И это как-то отдалило меня от тех грязных событий, которые произошли сегодня перед дверями школы.

Так и прошёл первый день. Девчонки были в основном осетинки. Несколько девчонок было русских. Одну звали Катя, даже не Катя, а Екатерина, её звали так даже преподаватели: «Екатерина». По всей видимости, она была из очень хороших, таких успешных девочек, отличниц. Ещё была Еналдиева Лида, та тоже вела себя вызывающе, естественно, по отношению к нам, пацанам. О, эта Еналдиева, так она сразу изобразила на своём лице вид, что она самая умная и грамотная. Да и по ней было видно, что она кроме пятёрки ни на какую другую оценку не согласна. И всё, что она делает, она делает только на оценку пять. Ну и ладно, бог с ней. Со временем разберёмся и с этой Еналдиевой.

У меня была одна особенность. Это я мог одновременно говорить, смотреть, писать, слушать и, если меня спросить, сразу ответить на то, что рассказывал преподаватель. Я мог сидеть вертеться, но ушки у меня всегда были на макушке. Я всегда знал, о чём говорит преподаватель. Уроки я всегда делал сразу после школы, такая привычка выработалась у меня давно: после того как наша Прасковья Антоновна несколько раз жаловалась на меня папе и тот, реагируя на её жалобы, страстно внедрял их в меня ремнём. Поэтому каждый вечер у меня был всегда свободен.

Первый день в школе закончился хорошо. Я спокойно вышел с Нигаем и Варзиевым из дверей школы. Когда мы прощались с Варзиевым, то он вдруг неожиданно сказал:

– А мы знаем, что тебя тут на Водной станции отлупили.

Нигай разговаривает по-русски без акцента, хоть он и кореец. Тут он тоже неожиданно предлагает:

– Давай мы тебя лучше доведём до твоего подъезда. Покажешь, где ты живёшь. А то тут мимо этого дома пойдёшь, – кивнул он на соседский дом, где росли во дворе груши, – обязательно эти сволочи к тебе пристанут. А когда они увидят, что ты с нами, мы-то сами с Осетинской слободки, нас никто не тронет. Давай, не стесняйся.

– Хорошо, – согласился я.

Мы пошли вдоль улицы к нашему дому. Я показал им свой подъезд и говорю:

– Только сейчас мама дома, не могу я вас всех позвать к себе. Да и у нас там не прибрано, мы недавно переехали и ещё ничего не успели сделать в квартире.

Нигай говорит:

– Ладно, тогда жди вечером, я приду, тут хоть в окрестностях погуляем.

Я говорю ему удивлённо:

– А уроки?

– Да ну их, эти уроки.

Как потом оказалось, Нигай к домашним заданиям относился абсолютно безразлично. Он просто не хотел их делать. Ему было лень их делать, хотя пацан он был умный, во всё сразу вникал, всё сразу понимал. У Варзиева кличка была интересная – Мопс. Он, как бульдог, за всё хватался. Схватится – и всё, уже ничего не отпустит. И он поддержал Нигая:

– Ладно, уроки сделаем потом как-нибудь. Сейчас надо, ещё пока тепло, гулять, – говорил он это нехотя и тут же предложил Нигаю: – Пошли ещё погуляем.

Пацаны распрощались со мной и ушли.

Я поднялся домой. Вовка с Андрюшкой сидели, что-то рисовали. Я тоже сел с ними за стол. Разобрал книжки, учебники, посмотрел, что нам задали, быстренько сделал всё заданное, даже с удовольствием сделал, потому что было хорошо от того, что хоть какие-то друзья появились, хоть с кем-то можно о чём-нибудь поговорить, потому что во дворе моих ровесников не было.

Люда с Лариской, которые тут рядом жили, – девчонки. Что с девчонками? Посидели, постояли на балконе, поговорили. У них своё щебетание там про причёски, платья, а мне хотелось так, чисто по-мужски. Я всё-таки скучал по Мизуру, по Ляжкину, может быть, по Женьке даже. С Женькой можно было хоть пройтись, никто бы не сказал, что жених и невеста и прочее, с Ляжкиным тоже всегда дел было невпроворот. Когда мы ходили втроём по посёлку, никто на нас внимания не обращал, а тут я не знаю, как отнеслись бы посторонние к отношениям между девчонкой и пацаном, тем более мне уже было 14 лет. Я не знал, как к этому отнесутся окружающие.

В первом подъезде жили пацаны, но они были младше меня. В третьем подъезде тоже жили ребята или старше, или младше. А под нами жили ещё две рыжие девчонки. Самое интересное, что у них был ещё брат. Брат поступил в какое-то военное училище, потом из них в дальнейшем получились охранники в лагеря. А девчонки поступали в медицинский институт. Их было две сестры, две близняшки. Они были рыжие-рыжие, все в конопушках. Обе поступили в медицинский институт. К ним, тоже для поступления в институт, приехала перед этим ещё одна девчонка, их двоюродная сестра Надя. Она все были старше меня. Я в восьмой класс перешёл, а они десять классов уже окончили. Они относились ко мне совсем как к ребёнку. Им со мной было неинтересно. Зато мне было интересно смотреть, как они готовятся к каждому экзамену. Особенно когда они радовались очередной положительной оценке за сданный экзамен. Или когда огорчались при провале. Как их двоюродная сестра Надя. Надя завалила какой-то экзамен и очень сильно расстраивалась из-за этого. Но мы нашли с ней общий язык. Я даже принял участие в её успокоении от этой неудачи. Мы подолгу сидели у них на лоджии и разговаривали с ней. И она позволяла даже иногда взять себя за руку, что было выражением лучшего чувства дружбы с её стороны. Ей не хотелось возвращаться домой в свой Пятигорск. И она до начала занятий своих сестёр продолжала жить у них. А Наташка с Лариской, эти рыжие хохотушки-конопушки, только смеялись надо мной:

– Пацан, пацан, иди отсюда. Молодой-то молодой, но хоть и маленький, но очень шустренький. Рано тебе ещё к нам женихаться и иметь дела с нами.

Естественно, когда экзамены закончились и сёстры стали первокурсницами, они ещё больше зазнались. Куда мне было до них. Здоровые они больно были для меня. Чуть ли не на полголовы выше меня.

У них в квартире был телевизор. У нас телевизора ещё не было дома.

Телевизор я первый раз увидел в Мизуре, когда мне было лет 12. Приехали Омельченки. Они жили рядом. А у них была красивая девчонка. Как она мне понравилась! Ой, я даже в гости ходил к ним, чтобы с ней специально уроки делать. Вот у них дома и стоял телевизор. Приехали они откуда-то с севера. Телевизор у них стоял на видном месте, накрытый красивой салфеткой. Когда я в первый раз увидел его пустой экран, то в недоумении спросил:

– А что это за приемник такой, у которого такое белое всё?

А эта Оля так издевательски и рассмеялась прямо мне в лицо:

– Так это же телевизор, горец ты наш.

И как он показывает, как он работает, я даже и не знал. Хотя и учился я в музыкальной школе, но понятия не имел, что такое телевизор и как он работает. Только потом, когда у нас поставили на одной из гор ретранслятор, в некоторых домах стал работать телевизор. Помню этот сине-белый цвет экрана, так интересно было на него смотреть. У кого-то в посёлке на первом этаже был телевизор, так мы в окна заглядывали, в щёлочки между штор, чтобы увидеть, как же этот телевизор работает. На экране были люди. Настоящие, живые люди, как в кино, и не надо было платить по 20 копеек за сеанс. Тут тебе дома и кино по телевизору, и концерт. Всё показывает. Ой, как хорошо было. Всё это мне так нравилось!

Так что у этих девчонок Лариных на четвёртом этаже был телевизор. Я помню какой-то фильм был про замок, что-то страшное такое, детектив, чуть ли не с вампирами. Это был знаменитый фильм ужасов «Призрак замка Морисвиль». Вот вечерами я и ходил к ним смотреть эти ужасы. Фильм этот к тому же был ещё и многосерийный. Перед началом фильма девчонки обязательно звали меня:

– Лёшка! – кричат они мне с четвёртого этажа.

Я высовываюсь через поручни балкона, а они, задрав головы, кричат мне:

– Иди, скоро фильм начнётся.

Я всегда отпрашивался у мамы, чтобы ей было спокойнее:

– Мама, можно я пойду телевизор смотреть? Там у Лариных кино начинается.

– Ну, иди-иди. Возьми Вовку с собой.

И с Вовкой мы идём к Лариным смотреть кино. Обычно мы садились вместе Надей. Она меня брала за руку, и мы смотрели фильм. Когда в фильме было что-нибудь страшное или ужасное или там возникал какой-то монстр, который пил кровь, то у этой Наденьки от страха рука сжималась. Она сжимала мою руку, а у меня аж сердце трепетало, что девушка мне так сжимает руку. Она мне нравилась, эта Наденька. Такая красивая, длинноволосая, стройная девчонка.

В конце августа Надя уехала, потому что с первого сентября начались занятия в институте. А она, к сожалению, не поступила в этот институт. Вечером перед отъездом она пообещала мне вернуться в наш город для повторного поступления.

– Вот тогда я уже точно поступлю. Я всё равно стану врачом, – пылко заверяла меня она.

У Лариных папа был русский, а мама была осетинка. А девчонки по-осетински вообще не разговаривали, только их брат Володя. Тот говорил немного по-осетински. Мать их так и не научила осетинскому языку.

Вот такие у меня были соседи, общение с которыми скоротало мне время до начала моих занятий в школе.

Но больше всего я ждал того времени, когда я пойду на тренировки по боксу. Я так ждал этого момента, чтобы научиться стоять за себя, научиться защищать себя и не бояться никого, нигде и ни при каких обстоятельствах не проявлять малодушия и всегда быть уверенным в самом себе, в своих поступках и делах.

Тренировки мне очень нравились, особенно первая тренировка. К ней я очень тщательно подготовился. Я подготовил всё, о чём сказал мне Дмитрий Иванович. Специальные трусы (я так просил о них маму, что она нашла время и сшила мне их) или трико на первое время, футболка или майка и обязательно кеды или боксерки.

Что такое боксерки, я не знал, потому что у меня были только кеды. Кеды были китайские, два мяча – в то время это были самые шикарные кеды. Папа мне их привёз из Москвы. Эластичные бинты я нашёл в одной из аптек. Для формы у меня была специальная сумка. Это была вместительная кожаная сумка на ремне через плечо, отделанная замшей. Форма была заранее приготовлена. Она только ждала дня начала тренировок.

И вот этот день настал. Тренировка начиналась в 10 часов утра.

Все мальчишки пришли вовремя. Мы с интересом приглядывались друг к другу. Старожилы деловито переодевались и с каким-то чувством превосходства смотрели на нас, на новичков. Тренер выстроил нас в ряд, бодро поздоровался со всеми, обошёл тех, кто уже занимался и в прошлом году, и, оказывается, были и такие, которые уже занимались не один год у него и имели хорошие успехи. После ознакомления он назвал всех по именам, представил нас, новичков, другим мальчишкам, а потом спросил:

– Вопросы есть? – и вновь осмотрел нас пытливым взглядом. Ну, мне вообще не терпелось быстрее начать эту долгожданную тренировку. Я поднял руку, вышел из строя на шаг и громогласно спросил:

– Дмитрий Иванович, а когда же мы начнём заниматься боксом?

Тренер немного ухмыльнулся и обратился индивидуально ко мне:

– Ну, для того чтобы стать боксёром, не надо просто махать кулаками. Это вы можете сделать и без меня. Только выйдите за угол спортзала и, пожалуйста, начинайте свой бокс. А вот для того чтобы стать боксёром, для начала надо научиться бегать, правильно дышать, научиться управлять своими ногами и работать на них. И одно из немаловажных замечаний в дополнение к вашим желаниям – это подкачать ваши хиленькие мышцы. И только после этого, когда я посмотрю и оценю ваши успехи в физической подготовке, только тогда я дам вам перчатки. И вот тогда уже будет видно, на что вы способны и какой боксёр из вас получится.

Но меня это не удовлетворяло. Я хотел прямо сейчас, чтобы мне выдали перчатки и я сразу начал заниматься боксом. То есть начал кого-нибудь лупить. Мне так хотелось на этот ринг, который стоял на антресолях.

Дмитрий Иванович, поняв мой задор, ещё раз ухмыльнулся и продолжил:

– Подождите. Успеете вы ещё подраться, а сейчас я посмотрю, что с вами будет через полчаса.

И скомандовал самому старшему из нас, как оказалось потом, он занимался уже два года у Дмитрия Ивановича:

– Вперёд, Серёга! Давай-ка, прогони их вокруг стадиона. Посмотрим, что из них получится после этой пробежки.

Ну, мы и побежали за этим Серёгой. Он легко, не спеша побежал вперёд. Мы, семеня – за ним. Пробежали полкруга, чувствую, дыхания не хватает, в животе колет, справа где-то там вообще иголка какая-то застряла, пот льётся. Хотя в горах я и на скалы лазал, и на самые крутые вершины забирался, но такого, как сейчас, со мной никогда не было. А тут ещё Серёга командовать стал: «Рывок!» Рывок сделали на 10 секунд, потом опять медленно побежали. Через минуты 2—3 опять рывок. И вот так рывками мы бегали весь второй круг. После этих двух кругов вокруг стадиона мы пришли, как выжатые мочалки.

Дмитрий Иванович, ухмыляясь, посмотрел:

– Ну что, есть желающие брать перчатки?

Серёга и мальчишки, которые уже имели опыт тренировок, тоже запыхались и ушли в кладовку, выбрали себе перчатки и намотали на руки эластичные бинты. Дмитрий Иванович сразу обратился к нам, новичкам:

– А вот теперь смотрите внимательно, как они это делают. Одно из главных правил – бинт должен быть намотан правильно, потому что если вы его намотаете неправильно, то во время боя вы собьёте себе руки или вывихнете палец, а это – только ваш проигрыш.

Я смотрел на всю подготовку бывалых боксёров с любопытством и желанием всё понять и запомнить. Когда мальчишки, уже в перчатках, были готовы, Дмитрий Иванович распределил их по парам и приказал отрабатывать приём: прямой в голову, прямой в туловище, один бьёт – другой уклоняется, через несколько серий ударов боксёры меняются местами, потом меняются парами, меняются партнерами. И всё это вертелось, как в калейдоскопе. События за событиями. От резкой их смены у меня оставался раскрытым только рот.

– А вы тут чего стоите, желторотые птенчики мои? – обратился к нам Дмитрий Иванович, когда дал всем старшим задания на тренировку.

– Вон там, в том углу, – он указал рукой в дальний угол, – для вас лежит как раз то, что именно сейчас вам и нужно.

Там лежали гири, гантели и штанги.

– Вот-вот-вот, ну-ка, ну-ка, давайте, давайте идите и займитесь этими гирями, гантелями. Вот тогда мы и посмотрим, сколько килограммов этого бесценного груза способен поднять каждый из вас. Но только делать упражнения надо с малыми весами и быстро, резко и ни в коем случае не медленно. Кто будет делать медленно, у того ухудшится реакция, тот может пропустить такой удар, от которого он потом в жизни никогда не оправится.

Ну, что оставалось делать? Мы пошли в тот угол. Я выбрал себе какие-то гантели, давай их поднимать.

– Чем вы там занимаетесь? – вновь подошёл к нам Дмитрий Иванович. – Ну-ка, делайте такое упражнение! – он показал одно, после этого показал второе упражнение. – Каждое упражнение делается по 10 раз. Повторять по три раза с небольшими перерывами. Другие упражнения я покажу вам позже.

Как только мы заканчивали одно упражнение, он подходил, показывал ещё одно. Тем временем он успевал наблюдать за мальчишками, которые отрабатывают приёмы и которые менялись парами, то ускорял темп их работы, то замедлял. Он успевал везде, он постоянно находился в движении, ничего не ускользало от его зоркого взгляда. Но на этой тренировке на ринг из нас, новичков, конечно, так никто и не вышел.

Я был просто разочарован. Что такое? Никого на ринг не поставили, заставили только тут железо таскать. Мальчишки меж собой хоть какие-то приёмы отрабатывали. А мы таскали только эти гантели. Почему нет настоящего бокса? Как будто чувствуя, что я думаю, Дмитрий Иванович построил нас перед роспуском домой и сказал:

– Вот сегодня у всех вас была первоначальная тренировка после длительного перерыва, и поэтому прошла она таким образом, как вы все сейчас видели. Завтра будет то же самое. Эта неделя будет вводной, надо мне убедиться, в каком состоянии вы пришли с ваших каникул. Понятно? – то ли строго, то ли дружелюбно спросил он у нашего понурившегося строя.

– Понятно, – уныло протянули мы.

– А вот уж на следующей неделе посмотрим, что будет с вами.

Я шёл домой недовольный. Меня начали тренировать. А разве так тренируют? Мне нужны перчатки. А надо ли мне это железо вообще? И все мысли были именно такие. Грустные и нудные. Но потом всё-таки умные слова, которые сказал нам Дмитрий Иванович, стали доходить до меня. Так это что получается? У меня, значит, сил маловато?

Я видел, как Серёга – левша – подтягивался на турнике. Он подтянулся 10 раз без всяких проблем. Встал, попрыгал, перевёл дыхание, ещё раз подтянулся 10 раз, ещё опять соскочил, чтобы подтягиваться далее.

Я подумал: а смогу ли я точно так же подтянуться? Ну-ка! Давай-ка и я попробую так. Посмотрим, у кого силы мало.

Я вскарабкался на турник, ряд которых выстроился у спортзала. У нас во дворе мальчишки тоже подтягивались на таких же турниках и делали «солнце». Мы только смотрели, а сами… Ну, наверное, сил было маловато или ещё чего. Может быть, навыка. Ну, короче, болтались мы на этих турниках, как сосиски. Еле-еле по одному разу подтягивались.