Текст книги "Детство. Сборник рассказов"

* * *

После рабочего дня и ужина мы стояли на палубе. Увольнения уже не было. Да там и пешком до города за день не дойдёшь. На контейнеровозе стоянки короткие, особо не разгуляешься по берегу. Но погулять, хоть по причалу, очень хотелось. Был уже поздний вечер, и в порту работы уже не велись. Я подошёл к нашему помполиту:

– Виктор Михайлович, а можно мы со вторым механиком погуляем вдоль причала? – с надеждой на утвердительный ответ спросил я.

– А что! Можно. Только гуляйте вдоль причала. За контейнеры не уходите. Будьте в пределах видимости вахтенного матроса. С американцами в контакт не вступать, – наставлял он нас. – Понятно?

– Да, всё ясно, Виктор Михайлович. Нам бы просто погулять.

– Хорошо. Идите. Вахтенный будет за вами наблюдать.

Я этому был безумно рад. И мы с Володей спустились на причал. Не спеша прошлись сначала в одну сторону, потом в другую. За беседой и не заметили, как из-за угла вынырнула здоровенная полицейская машина. Она остановилась возле нас. Мы уже почти подошли к трапу, когда услышали окрик из этой машины.

С удивлением мы обернулись в её сторону и увидели, что за рулём сидит довольно-таки симпатичная девица. Она вышла из машины. Бог ты мой! Чего только на ней не было навешано. Пистолет, рация, наручники, фонарь и ещё много чего, что было прикреплено к её поясу.

– Что вы тут делаете? – довольно резко спросила она нас.

– Да ничего. Просто дышим свежим воздухом. Целый день работали в машинном отделении, а теперь перед сном решили немного отдохнуть, – попытался ответить ей я. Конечно, мой английский был далёк от совершенства, но она меня поняла.

– Да какой же это свежий воздух? Здесь всё пропахло заводами. Вот свежий воздух – это в горах. Особенно он чувствуется на рыбалке, когда ты ловишь рыбу в горных реках.

Я был удивлён. В каких это горах? Откуда здесь горные реки? Когда мы стоим на этой грязной речке Колумбия. Правда, течение здесь быстрое и глубина достигает тридцати метров, но прохлады и чистоты горного воздуха здесь не чувствуется.

Я напряг все свои мозги и попытался на ломаном английском всё это ей объяснить. На удивление, она снова меня поняла. И у меня с ней завязался разговор. Ей, наверное, делать было нечего, смена её приближалась к концу, поэтому она стояла и болтала с нами.

Володя посмотрел вверх на борт судна и переменился в лице:

– Дядя Витя смотрит на нас, – прошептал он одними губами. Но я как-то не обратил на его слова внимания и продолжал разговаривать с общительной девушкой-полицейским. Разговор уже зашёл о хитростях горной рыбалки. Я, как мог и насколько позволял мне мой английский, пытался показать и рассказать о них. Девушка тоже проявила к этому свой интерес и всячески пыталась рассказать мне свои случаи и истории.

Но дядя Витя спустился с трапа и пронизал нас взглядом кобры. Кровь начала стынуть в моих жилах. Это было приближение нашего конца.

Но девушка ещё больше разошлась, полезла в машину и достала какую-то коробочку. Когда она её открыла, то я был поражён. Там были крючки. На каждом из них была нанизана большущая муха. Но не живая. Девушка объяснила, что это она сама сделала всех этих мух. Теперь я понял, что она рассказывала мне о рыбалке на хариусов. А я пытался ей вдолбить особенности рыбалки на форель. Хариусов я не раз ловил на горных речках в тайге на севере Амурской области и знал, как он ловится.

Ошибка была понята. Девчонка рассмеялась и подарила мне один из крючков, а дядя Витя медленно выдавил нас к трапу. Пришлось подняться на борт судна, помахав на прощанье рукой этой интересной рыбачке. Только уже на борту дядя Витя дал волю своему голосу.

– Немедленно по каютам. Чтобы я вас до отхода вообще больше не видел на палубе, – грохотал он.

Пришлось подчиниться и запереться в каюте, где я продолжил чтение своей первой книги на английском языке. А всё-таки он нужен, этот английский!

Утром был отход. Дядя Витя вызвал меня после вахты и долго промывал мозги. Но так как я был комсоргом судна и первым выдвиженцем в кандидаты КПСС от судна, то был прощён. И вообще отличный мужик был наш помполит. Он многому меня научил, заставил полюбить море и свою профессию механика. Может быть, поэтому я проработал в море долгие тридцать восемь лет. Я думаю, что в этом есть и его вклад.

А крючок с мухой, который подарила мне американка, долго ещё путешествовал со мной по морям. Его так и не пришлось применить по назначению.

Владивосток, 2013

Детство

Озорной лучик пробрался в комнату, где спали мальчишки, и начал баловаться. Он сначала поиграл Алёшкиными волосами, пощекотал ухо и перебрался на лицо. От его приставаний Алёшка ещё мог скрыться, но вот от голоса тёти Тамары скрыться было невозможно.

– Мальчишки, вставайте! Смотрите, какое замечательное утро! Быстро умывайтесь – и за стол, – нёсся звонкий голос тёти Тамары.

Но не тут-то было. Алёшка с Таймуразом сразу же глубже залезли под одеяло. Так не хотелось покидать тепло постели. Но разве от тёти Тамары скроешься?

Одеяло откинуто, и тёплые, нежные руки то щекочут, то потихоньку массажируют спинки мальчишек.

Утро наступило. Надо вставать. И с визгом, наперегонки мальчишки бросились к умывальнику. Повизгивая от холодных струек воды, они смеялись, и в этой игре успевали чистить зубы, мыть лицо и от души хохотать.

Фатима, проходя мимо, презрительно на них посмотрела. Малыши ещё, что с них взять. Она уже давно встала, помогла матери с завтраком и по дому.

Долина постепенно прогревалась от вышедшего из-за высоких хребтов солнца. Оно радостно прорывалось во все укромные уголки скал и гнало прохладу ночи прочь. Альпийские луга уже были прогреты, и лёгкий утренний ветерок волновал их море, расцвеченное разноцветьем трав. Тепло постепенно шло к аулу. Туман был изгнан из расщелин, листья кустарников и деревьев уже скинули утреннюю росу. Всё радовалось наступлению дня.

Один дед Ибрагим невозмутимо сидел на крыльце дома и курил. Он уже был одет в свой старый бешмет, подпоясанный тонким ремешком, разукрашенный серебром, и спокойно смотрел на плещущихся мальчишек. Он уже был таким старым, что Алёшка думал, что старее есть только горы. Они белели вдали от аула своими ледниками и чернели загадочными перевалами. Об их жизни напоминал рокочущий внизу Заромаг.

Дед Ибрагим смотрел на мальчишек из-под огромной папахи своими маленькими подслеповатыми глазами. И было непонятно: одобряет он их возню или, наоборот, осуждает. Ведь они хотя и маленькие, но всё же мужчины. Но если бы он не одобрял суету мальчишек, то лежащий у его ног Джульбарс, огромная кавказская овчарка, дал бы об этом знать. Он бы зарычал или подошёл разнять мальчиков. Но он лежал, высунув язык, и, как дед Ибрагим, так же невозмутимо смотрел на них.

А вода только вселяла озорство в мальчишек. Умывание уже было забыто, началась игра, которая у Алёшки с Таймуразом никогда не заканчивалась. Но тётя Тома всё знает и видит.

– Мальчики, пора за стол, – опять прервала она их игру. – Быстро одеваться. Солнце уже вон где, а вы ещё не поели. Отара уже заждалась.

Ароматный хлеб с подсоленной брынзой ненадолго прекратили их игру. Уже допивая ещё тёплое козье молоко, они её продолжали. Сейчас ещё можно поиграть, повеселиться. А днём в горах надо быть осторожным и осмотрительным. За овцами всегда нужно особое внимание. В чём им всегда помогает огромный козёл Казбек.

Голова Казбека всегда откинута назад. Нелегко ему носить такие большущие рога. Но это он с виду такой грозный. А Алёшку он очень любит и за окурки от папирос что захочешь, то сделает, и куда захочешь, туда и пойдёт.

Сегодня Алёшка хозяин Казбека. Он вчера собрал десять окурков, и теперь он будет сидеть первым на спине Казбека и, держась за его рога, будет направлять эту громадину, куда ему будет нужно. Таймураз сегодня будет сзади. Но он не обижается. Вот он тоже соберёт и тогда покормит Казбека, и тот признает его за хозяина, как сегодня Алёшку.

Овцы сгрудились в углу двора. Тётя Тома с Фатимой выгоняли их из сарая. Им помогал Джульбарс.

Алёшка с Таймуразом первыми вышли со двора. У каждого за спиной в котомке был сегодняшний обед. Тётя Тома всегда заботится о них. Они же уходят на целый день, они же идут в горы. В котомках есть всё. И поесть, и попить, и даже чем накрыться, если пойдёт дождь. Но сегодня светит солнце, сегодня нет ветра, и так хорошо и уютно на спине Казбека. Алёшка даёт ему окурок, и тот его долго и смачно жуёт. Казбек за окурки всё отдаст. Сейчас, прикрыв глаза, Казбек пережуёт табак и пойдёт. Он не любит что-либо делать быстро. Он любит всё делать важно. И поэтому его уважают и слушаются все овцы. Вот и сейчас они сгрудились за ним и ждут, когда же Казбек пойдёт. Но вот он тронулся.

Джульбарс забегает вперёд и проверяет, нет ли кого отставшего, а то всё время крутится кругами вокруг стада. С ним не страшно. Волков и чужих собак он раздерёт, а людей просто не подпустит.

Алёшка сегодня сам выбирает путь на пастбище. Его руки лежат на огромных рогах Казбека, и он слушается любого его приказа. Сначала надо спуститься к источнику.

Какая же вкусная в нём вода! Она бьёт в нос, заставляет жмуриться и выбивает слезу. Мальчишки пьют её и смеются, видя, как очередная слезинка бежит из глаз. Хотя совсем не плачешь. А в носу всё равно щиплет до слёз. Надо наполнить бурдюк водой на целый день. Овцы не хотят уходить из низины. Они чувствуют, что их погонят всё вверх и вверх. А им этого не хочется. Ведь трава и здесь есть. Но Алёшка делает то, что велел дед Ибрагим. Тот знает, где самые лучшие пастбища. Он их однажды показал Алёшке.

А теперь через мост и наверх по тропе. Овцы идут за Казбеком гурьбой. Они идут и едят траву. За ними остаётся примятая дорога. Казбек впереди. Мальчишки то слезают с него, то вновь у него на спине. Трава такая густая и высокая. Иногда выше головы. Вот в ней и может оказаться змея. Но мальчишки шумят, раздвигают палками траву. Они умеют и знают, как бороться с этими страшными чудовищами.

Всё выше и выше. Иногда подбежит Джульбарс, посмотрит в глаза, как бы спрашивая, скоро ли привал. Но Алёшка знает, когда привал, и Джульбарс убегает. Вот и она, поляна Растерях.

Здесь, как ни проверяй, обязательно обнаружится, что что-то ты всё равно забыл дома.

Сегодня стоим здесь. Тут и трава вкуснее, и ручеёк есть. Отсюда как на ладони виден аул, его дома и окружающие его деревья.

Весной красивее. Груши и яблони цветут. Аул весь бело-розовый. А сейчас дома прикрыты зеленью, на плоских крышах кое-где видны люди. Наверное, женщины хозяйничают. Дорога вьётся от аула вдаль. То пропадая, то появляясь вновь. Она уходит в горы, к Мамисонскому перевалу, где сурово стоят острые заснеженные пики скал, а из долины, в другую сторону, она идёт в город. Там когда-то и жил Алёшка. Но папа с мамой уехали в далёкую Африку и оставили его у тёти Томы.

Алёшка каждый день смотрит на эту дорогу. Он каждый день мечтает, что вон в той машине едет за ним его мама. И хотя он уже большой мужчина, ему уже шесть лет, но так ему хочется к маме… А иногда ночью, когда она ему снится, ему невольно плачется. Тётя Тома берёт его тогда к себе и успокаивает, иногда она поёт ему нежные песни. Её тёплые руки приносят тепло и уют, но это не мамины руки. Они у неё лучше, но Алёшка всё равно сладко засыпает от тепла и ласк тёти Томы.

Только он утром прячет глаза от Таймураза. Не хочется ему быть плаксой и нытиком. Ему хочется только одного: чтобы рядом была только его мама.

Вот и сейчас какая-то машина катит к аулу. Они наперебой с Таймуразом начинают мечтать, у кого сегодня будет пир. К кому они пойдут в гости. И где съедят по куску ароматного фыдчина, выпьют по чашке горячего бульона и убегут с громадным куском мяса.

Да. Вечером будет пир. А сейчас надо смотреть за отарой. Джульбарс хоть и верный друг, но они тоже не зря здесь. С высокой скалы просматривается вся поляна, видны все овцы. Казбек их водит. Они спокойно щиплют траву.

Солнце уже стоит над головой. Звенит зной. Пора бы и перекусить. Джульбарс это уже понял и сидит рядом. Что там вкусненького сегодня положила нам тётя Тома? Да, сегодня мы с голоду не умрём и Джульбарсу не позволим. Он с нами полностью согласен. Он виляет своим пушистым хвостом и преданно смотрит в глаза. Всё! Обед окончен. Остатки отложим на ужин. А сейчас надо попить и спрятаться от солнца и овец с него убрать.

Но кто-то там идёт по тропе вверх. Он что-то машет руками, стараясь привлечь их внимание. Постепенно приближаясь, фигура превращается в Фатиму. Она что-то яростно жестикулирует руками. Но они же мужчины. Что они будут суетиться при виде женщины? Надо соблюдать спокойствие, хотя любопытство разбирает. Фатима почти никогда к ним не приходит. У неё свои дела. Но если что важное, то её посылают за мальчишками. Что же случилось? Плохое или хорошее? Связано ли это с приехавшей машиной? Но вот уже различим голос Фатимы.

– Алёшка! Алёшка! – кричит она и машет руками.

Он не выдерживает и срывается к ней. Фатима, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, еле переводя дыхание, выпаливает одним выдохом:

– К тебе мама приехала!

Как? Неужели в той машине, которую они видели на дороге, была его мама? И он этого не почувствовал! Как же так? Она там уже так долго в ауле. А он здесь, в горах, на этой поляне Растерях с овцами.

– Беги! Ну что же ты стоишь? Ведь она же ждёт тебя! – чуть не кричит Фатима.

Да, правда! Что это он тут застыл? И он понёсся вниз, к аулу, к тому, кто его так сильно ждал. К тому, кто так долго к нему ехал. К своей мамочке. К своей любимой мамочке.

Он нёсся вниз, раздвигая траву, где прятались такие страшные чудовища. Но не страшны они ему были сейчас. Он бежит к маме. Спотыкаясь о кочки и ветки, падая и вставая, он не чувствовал боли, её у него не было. У него была только одна мысль, которая гнала его вниз: «Мама, мамочка, ты меня не забыла, ты меня не бросила, ты вернулась за мной. Значит, вот так я тебе сильно нужен. Ты бросила свою Африку и вернулась за мной», – неслось в его голове.

Маленький человечек бежал, маленький человечек спешил. Ничто его не может остановить. Ни удары по лицу острых веток и травы, ни опасность этих ненавистных змей, ни ударенная коленка. Ничего! Его маленькие ножки несут его к маме.

Но вот и мост, а там, через несколько домов, он увидит своё долгое ожидание. Он увидит то, что ему так много раз снилось. Он увидит свою маму. Пот застилает глаза, дыхание сбивается, но он не хочет останавливаться, передохнуть. Он бежит, и он будет всегда бежать туда, где есть его мама. Вот она!

Она стоит в воротах, распахнув свои такие большие и нежные руки. И вот он в них.

О! Эти руки! Они прижимают маленького, взъерошенного, с ободранным лбом человечка. Губы покрывают его поцелуями. А он… Ничего ему больше не надо. Он, уткнувшись в гриву маминых волос и стараясь скрыть слёзы радости, всё крепче прижимается к ней, к своей маме. Такой вкусной и тёплой. Он вдыхает аромат её шикарных распущенных волос и, обняв своими ручонками её за шею, старается вытереть свои глаза от бегущих слёз и заглянуть в это так много раз вспоминаемое во сне её лицо.

Он так и не слез с маминых рук. Ему не нужны были эти фыдчины, бульоны и мясо. Ему было нужно только мамино тепло и её ласковые слова, как полуденный ветер, щекотавший уши:

– Алёшенька, мой любимый сыночек.

Он так и остался на её руках, пока уже крепко спящего его не отнесли к себе в постель. Но его ручки так и не разжались и не отпускали мамину шею. Он словно хотел впитать её в себя.

А сегодня было необычное утро. Солнце светило по-особому. Небо было необычно голубым. Даже горы были ласковее. Конечно, все они понимали, что для Алёшки сегодня счастливейший день. Ведь к нему приехала мама. Она всё бросила и приехала. Она его заберёт из аула, и он осенью пойдёт в школу. Сегодня он встанет быстрее солнечного лучика. Пусть он играет с Таймуразом, а Алёшке надо быстрее встать, умыться и побыстрее прибежать к своей маме.

Как много хочется ей рассказать о своей жизни без неё. Как он скучал, как ему было плохо одному, и он плакал. Он покажет ей свои секретные места за оградой аула, он поведёт её далеко-далеко в луга. Он ей всё покажет и ни на шаг от себя никогда больше не отпустит.

Он выскочил во двор, на солнце, которое сразу радостно ему улыбнулось. Он думал, что это он сегодня первый встал. А выйдя во двор, увидел, что там уже тётя Тома с мамой о чём-то говорили. При виде его они обе к нему повернулись.

– О, наш главный мужчинка уже проснулся. Иди быстрее ко мне, моё солнышко, – своим нежным голосом позвала его мама, протягивая к нему свои такие красивые и нежные руки.

И вновь он у неё в объятьях. И вновь ему замечательно хорошо от её тепла, от её голоса, от вкусного запаха её волос. Он с мамой. Он на всё готов ради своей мамы. Только бы она опять не оставила его одного.

– А ты пойдёшь со мной в луга? А ты хочешь, я тебе покажу свои секреты? А ты знаешь, какая вкусная вода в роднике? От неё в носу щиплет, – засыпал он её вопросами.

А она только в ответ улыбалась и на каждый его вопрос утвердительно махала головой и целовала его в его розовые щёчки и непокорные русые вихры.

– Радость ты моя, конечно, я с тобой куда захочешь пойду и что хочешь сделаю… – только и успевала отвечать она. – Но ты сначала умойся. Мы поедим, я схожу к соседям, а потом пойдём в твои места. Можем и Казбека взять, и Джульбарса тоже. Сегодня всё можно.

Как долги эти сборы. Алёшка их терпеть не мог. А сегодня – особенно. Ведь всем нужна его мама. Все хотят с ней поговорить. Они что, забыли, что она только к нему приехала? Она за ним приехала, и только потому она здесь. Он не отходил от неё ни на шаг. Задрав голову, он только и смотрел в её лицо. Он впитывал её слова, её голос. Он ловил каждый её жест и взгляд. Он ничего не хотел пропустить. Он так соскучился по ней.

Ну вот. Дела закончены, и они вдвоём идут за ограду аула. Мама несёт сумку. Там что-то очень вкусное, что она специально сделала для Алёшки. А он, не переставая говорить, всё рассказывает ей о своей жизни. О мелких обидах, о больших радостях, о своей тоске по ней. Обо всём, что случилось тогда, когда её, мамы, не было.

Он привёл маму на самый красивый луг, который был полон цветов, и рядом журчал небольшой ручеёк. Его кристально чистые струи неслись вдоль большущих камней, сверкая в лучах радостного солнца.

Голубое мамино платье с ромашковыми цветами было продолжением этой природной красоты. Она уютно устроилась на разостланном коврике и, раскладывая снедь, давала Алёшке попробовать то одно, то другое. Она озорно смеялась, когда он испачкал вареньем щёку.

Алёшке было не обидно, а весело от всего этого. Он только и подставлял щёку, чтобы мама поцелуем отмыла его от этого липучего варенья. Она отвечала на все его вопросы, она рассказывала ему о далёкой Африке. А он ловил её слова и каждое её дыхание. Он вновь и вновь показывал, что он умеет и знает. А она то смеялась, то серьёзно смотрела на него своими огромными красивыми карими глазами. Как же ему было хорошо от её присутствия, от её понимания, от её ласковых и нежных рук. И он не выдержал, сорвался, побежал по этому ковру цветов. Он бежал, и из него вырывался крик счастья:

– А-а-а! Мама-а-а…

Ромашки и колокольчики били его по голове, а он бежал навстречу солнцу в этом пахучем разнотравье, раскинув руки навстречу ему, и не мог не кричать и не восторгаться счастьем, которое ему дано…

Луч солнца скользнул в иллюминатор, когда судно разворачивалось в Ормузском проливе и осветило лицо спящего механика Макарова. Он попытался отвернуться от него, не желая прогонять ещё не окончившийся сон. Но, взглянув на часы, заставил себя встать.

Непроизвольно глянул на часы. Обед уже закончился, надо идти в машинное отделение. Скоро подход к очередному порту. Со вторым механиком надо было обсудить объём ремонтных работ, которые предстояло произвести в нём.

До конца контракта оставалось ещё два месяца.

Тихий океан, апрель, 1999 —

Ватерфорд, 2001

Первый день

Я иду за руку с мамой. Она такая красивая. Мне так приятно держаться за её руку и смотреть на неё снизу вверх. На её роскошные русые волосы. На её красивое платье.

И всё время встаёт в памяти, как она держала меня вчера на руках в детском садике и радовалась вместе со мной, когда мне вручали портфель с учебниками. Ведь завтра я должен стать первоклассником. А она, не отпуская меня со своих рук, обнимала и целовала меня то в щёки, то в лоб.

«Какой же ты вырос у меня большой», – всё повторяла она.

А сегодня утром она помогла мне одеться в школьную форму и сложить учебники в новый портфель.

И вот сейчас мы с ней идём в мою новую жизнь – в школу!!!

Тёплый ветерок трепещет мои белокурые волосы. Мы проходим мимо зелёного забора нашего детского садика, переходим по мостику речку Бадка и оказываемся перед большущими ступенями, ведущими в школу.

Здесь уже собрались все ученики нашей школы. Девчонки в белых фартуках, мальчишки в костюмах, а некоторые даже в бешметах.

Мама подвела меня к Прасковье Антоновне. Та погладила меня по голове.

– Стой рядом с Женечкой Терентьевой, вы будете парой. Сейчас я к вам других ребят поставлю, и мы после звонка пойдём в класс.

Я посмотрел на свою соседку. Какое-то маленькое, белобрысое, остроносое существо. Какой-то бант на башке пришпандюрен. Сзади болтается крысиный хвост из таких же белых волос тоже с таким же бантом. Меня аж передёрнуло от соседства с ней.

Мама гладила меня по голове и успокаивала. Она думала, что я сильно волнуюсь, о чём мне постоянно напоминала с самого утра.

И тогда, когда мы выбирали учебники для сегодняшнего дня после детского садика, и когда мы вечером примеряли школьную форму.

Вообще-то я сказал вчера вечером Черёме, что моё поступление в первый класс не будет разрывом нашей дружбы. Неважно, что он младше меня всего лишь на несколько месяцев. Он всё равно поступит в первый класс на следующий год. И мы навсегда с ним останемся друзьями.

А тут вот сейчас меня ставят вместе с какой-то девчонкой рядом и хотят, чтобы я взял её за руку.

Ага. Дождётесь вы от меня этого.

Но мама заставила меня взять эту девчонку за руку. И эта рука оказалась как неживая. Холодная. Я заглянул ей в лицо.

Лицо тоже было бледное и замершее. Она чего-то боялась.

– Не бойся, это я временно с тобой. Дойдём до класса, и ты будешь сидеть уже на другой парте.

Та преданно посмотрела на меня своими огромными карими глазами и только всхлипнула.

Но приходилось постоянно держать её за руку, потому что другую мою руку держала мама. А Женькину руку держала с другой стороны её мама.

Торжественная часть закончилась. Какую-то осетинку в национальной одежде со звонком в руках катал по кругу на плечах высокий парень. А мы стояли и ждали. Куда же нас поведут?

Последние речи, последние поздравления, и Прасковья Антоновна повела нас в класс.

Как же я был удивлён, когда на первой парте в среднем ряду, где усадили меня, по левую руку от меня посадили всё ту же Женьку. Сзади меня сидели Мирзоев и Котаев. Они с усмешкой поглядывали на меня. Ведь они сидели не с девчонками.

Мама посмотрела на меня из полуоткрытой двери и под взглядом нашей учительницы закрыла дверь.

Все родители были за дверью. Начинался наш первый урок в нашей новой жизни.

Детский сад со вчерашним своим утренником остался в прошлом. И впереди стояла только наша Прасковья Антоновна, которая должна была научить в нашей новой жизни нас чему-то новому.

А мне было мерзко и противно сидеть за одной партой с какой-то белобрысой девчонкой.

Учительница с восторгом говорила о нашем тожественном первом дне в стенах школы, но мне было не до этого.

Самое обидное, что меня посадили с девчонкой. Рядом все пацаны осетины насмешливо поглядывали на меня. Мол, как будто я и сам девчонка.

Рука незаметно полезла в портфель, стоящий под партой. Я влюблёнными глазами смотрел на учительницу, которая расхаживала перед нашей партой и рассказывала нам о нашем первом счастливом дне.

Моя рука вытащила из портфеля мешочек с чернильницей-непроливайкой.

Куда её деть? Я не представлял себе. Но тут же рука нашла в портфеле ручку с пером, тетрадь, и я вытащил их тоже на парту.

– Макаров, – прервала свою речь Прасковья Антоновна, – писать мы будем на следующем уроке, а пока сложи обратно всё это в портфель, – настойчиво выговорила она это мне.

Делать нечего. Я уже демонстративно открыл крышку парты, достал портфель.

Женька сидела, задрав голову на учительницу. Меня это ещё больше подзадорило.

И я стал складывать все свои манатки обратно в портфель. Тетрадь, ручку…

А вот чернильницу, вынув её из мешочка, который сшила для этой цели мама, я поставил в лунку для чернильниц на заднюю парту за собой.

Сзади раздался смех, и Таймураз по-осетински спросил меня, а зачем я это сделал.

Но я ещё глубже залез под парту, всовывая в портфель всё перед этим вытащенное в него обратно.

Моя левая рука знала своё подлое дело. Она выловила крысиный хвостик Женькиных волос с коричневым бантом и засунула его в чернильницу-непроливайку, которая стояла сзади на парте.

Мирзоев с Котаевым были в шоке. Они только могли произносить междометия. Учительница обмерла. Ведь это всё делалось у неё на виду. Перед её глазами.

Женька завизжала. В классе началась неразбериха. Дверь в класс открылась, и в неё ворвались родители.

Вокруг стоял крик и гам. Только я молчал и наблюдал за всем этим бедламом.

Ну не хотел я сидеть с девчонкой за одной партой всю свою оставшуюся жизнь!

Женькина мать кричала на мою маму. Моя мама вытащила меня из-за парты и лупила меня по каким только местам, что ни придётся.

Прасковья Антоновна в шоке стояла перед нами. Остальные родители полностью поддерживали Женькину маму. Они были убеждены, что этому сынку начальника не место в этом классе.

Меня, естественно, мама вытащила из школы. И, периодически лупцуя, препроводила домой. А вечером, когда папа пришёл с работы, был допрос с пристрастием. Ох, и долго же они меня лупцевали…

Но школа есть школа. И если она началась, то уже никогда не закончится. Будь то просто школа или школа жизни.

Косу Женьки подрезали. И это был не просто крысиный хвостик, как мне показалось с первого раза, у неё на самом деле была шикарная коса настоящей блондинки, цвету которой позавидуют даже жительницы Скандинавии.

А с Женькой мы просидели за одной партой до шестого класса.

За это время я никому из осетин не позволил её обидеть.

Сколько контрольных я за неё решил и переправлял её сочинения, я не помню. Но к её косе я больше никогда не притрагивался.

Мы, до нашего последнего расставания, мы навсегда оставались с ней друзьями.

И никогда я не забуду её большущие, доверчивые карие глаза, в которых всегда была уверенность и непоколебимость в своём друге.

Наверное, папина порка в отношении уважения к женщинам пошла мне на пользу.

На всю мою оставшуюся жизнь.

Но это жизнь, и в ней всегда много терний, чтобы добраться до звёзд.

Владивосток, 2012