Текст книги "Снайперский удар"

Но инстинкты перебороть очень сложно.

Винтовка приглушенно хлопнула, затвор выбросил гильзу, и несколько мгновений стояла тишина. Контрактники даже успели удивленно повернуть головы на своего командира, но тут со стороны гонга раздался звонкий металлический шлепок.

– Есть, – удовлетворенно отметил Шабалин. – При желании можно и на четыреста метров по гонгу попасть, но я вам рекомендую набить руку на триста.

Он передал винтовку Федосову, а сам отступил назад от огневой позиции. Контрактник сделал несколько выстрелов, попав один раз.

– У нее разброс большой, – в оправдание заявил он. – Ствол-то короткий…

– Сам ты короткий, – съязвил Паша. – Я же видел, как ты спуск дергал! Тренируйся, и все у тебя получится.

С других учебных мест стали раздаваться выстрелы, и Паша поспешил уйти с линии, чтобы не оглохнуть, так как он был без наушников. Неподалеку от «килл-хауса» на земле стоял стол руководителя стрельб, и Паша направился туда – на столе он узрел чей-то термос. Где-то в рюкзаке у него были бутерброды, наскоро собранные им ранним утром, и с хозяином термоса можно было составить неплохую компанию.

Хозяином термоса оказался старшина роты, который тут же налил своему командиру полную пластиковую кружечку и выразительно посмотрел прямо в глаза:

– Командир, говорят, кофе с коньяком очень хорошо в организм заходит…

Паша усмехнулся. У него уже были свои виды на подаренную бутылку, но, с другой стороны, старшина тоже был при делах, и, наверное, послать его было бы неправильным. Но и пить с подчиненным – не первое дело.

Все же Шабалин достал бутылку и плеснул коньяка в свою и во вторую кружки, которую Максим тут же заполнил горячим кофе.

– Спасибо, командир…

– Должен будешь, – кивнул Паша.

Подошел руководитель стрельб подполковник Валера Федяев с большой красной нарукавной повязкой и «Кенвудом» в нагрудном кармане бушлата.

– Угощайте, – он кивнул на термос.

Максим стал наливать кофе, а Паша спросил:

– В кофе добавить, товарищ подполковник?

– А ты как думаешь? В такой-то холод… – улыбнулся заместитель командира бригады морской пехоты по боевой подготовке.

Шабалин достал бутылку и налил в кофе от души.

– В пятой бригаде вчера в «песочнице» снайпер погиб, – куда-то в сторону сказал Федяев. – Пара вышла на оказание садыкам огневой поддержки при подготовке наступления. С одной огневой позиции они выполнили три результативные стрельбы. По докладу наблюдателя, снайпер поразил тринадцать целей, после чего по позиции снайперов был произведен пуск противотанковой ракеты. Наблюдатель успел спрыгнуть в пролет здания на этаж ниже, снайпер замешкался, и его накрыло взрывом. Приклад винтовки сломал ему ключицу, вошел в грудную клетку… в общем, парень смерть свою выстрадал сполна.

– А чего же они с одной позиции работали? – со злостью спросил Паша.

– Увлеклись своей неуязвимостью и вседозволенностью. – Подполковник сплюнул в сторону.

– Бывает, – Паша пожал плечами, стараясь показать свое безразличие к жизни и некую браваду перед смертью, но тут же пожалел об этом.

– У кого-то бывает, – жестко сказал Валера и, прибавив железа в голосе, добавил: – Но только не с нами! Ты понял, Шабалин? Ни ты, ни твои подчиненные ТАК никогда не поступят! Уяснил? Вы мне все живые нужны. Живые и здоровые.

Паша метнул взгляд на своих мальчишек, которые в нескольких метрах от него сейчас стреляли из винтовок по целям, воспринимая это скорее как игру, совершенно не соотнося с тем, что в любой момент игра может закончиться и по велению Родины им придется сменить мишени неодушевленные на вполне живые. А следовательно, и жизнью придется рисковать вполне реально, как те незнакомые ему собратья из забайкальской бригады, так неаккуратно подставившиеся под удар противотанковой ракеты.

– Так точно, – кивнул Паша. – Уяснил, товарищ подполковник. С нами такого не повторится.

Федяева прочили на повышение, и он-то уже даже знал, где ему предстоит служить, но никому об этом не говорил. Однако Паша был в курсе, что Валера вот-вот будет назначен командиром бригады морской пехоты на Северном флоте. Потому что Валере Федяеву предстояло сменить на той должности полковника Шабалина – Пашиного отца… который со смешанными чувствами готовился поменять угрюмую и холодную Мурманскую область на величавую и спокойную Северную Пальмиру.

Глядя на своих «срочников», Паша вдруг как-то по-особому ярко осознал, что впереди его ждет что-то страшное, кровавое и беспощадное, которое надвигалось на него хмурой серой массой, пахнущей страданиями, ужасом и смертью.

– Нас туда когда? – спросил он Федяева, глядя на то, как его бойцы выполняли стрелковые упражнения.

– Ориентировочно в мае, – сказал подполковник.

Стоявший рядом старшина, который, безусловно, слышал весь разговор, недовольно хмыкнул:

– Первый раз за всю службу отпуск на лето пришелся… и то…

– Будет там тебе лето, старшина, – улыбнулся Федяев. – Лето жаркое и сухое. Все, как ты любишь…

Придерживая рукой висящую через плечо командирскую сумку, к ним подошел командир первого взвода.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту?

– Что случилось, Миша? – спросил Паша.

– Матрос Сидоренко жалуется на головную боль!

– И что?

– Просит отвезти его в казарму.

– Чего? – с большим удивлением одновременно спросили старшина, Паша и Федяев.

– Ну, вот так… – пожал плечами лейтенант.

– Сюда его, – приказал Шабалин. – Живо!

Через минуту подбежал матрос, в бронежилете, шлеме, наколенниках, с винтовкой «СВДС» на плече.

– Матрос Сидоренко по вашему приказанию прибыл.

– Что у вас случилось? – Паша намеренно перешел на «вы», придавая разговору официальный тон.

– Товарищ командир, голова болит, – сказал матрос, демонстрируя печаль, тоску и гримасу нестерпимой боли.

– От чего?

– Наверное, в машине растрясло, когда ехали, – предположил матрос и придал своему лицу еще больше страдания и хвори.

– И что вы предлагаете? – спросил Шабалин.

– Я бы таблетку цитрамона выпил и полежал бы в казарме, – не моргнув глазом ответил матрос, – пусть меня «Урал» обратно в часть отвезет.

На лице Шабалина не дрогнул ни один мускул. Старшина чуть заметно усмехнулся. Федяев также сохранил на лице строгое безразличие, тем не менее решив пронаблюдать, как командир роты решит этот вопрос.

– Товарищ матрос, кроме головной боли еще на что-нибудь жалуетесь? – спросил Паша.

– Никак нет, – Сидоренко пожал плечами. – Только голова болит. Нестерпимо.

Командир роты вынул из разгрузки радиостанцию:

– Фельдшера на огневой рубеж! СРОЧНО!

Сидоренко с опаской посмотрел на своего командира:

– Товарищ командир, зачем фельдшер? У меня есть таблетки. Просто отпустите меня в казарму!

– Не могу, – сказал Паша. – А вдруг у вас инсульт, товарищ матрос, или мигрень, или еще что? Вы медик? Нет! И я тоже не медик! Мы с вами не можем оценить всю опасность вашего недуга! А если вы в казарме внезапно умрете? Кто отвечать будет за вас? Вы? Нет! Отвечать буду я! Поэтому сделаем все так, как того требуют руководящие документы!

– Ну, вроде проходит голова. – Матрос попытался съехать с темы, с удивлением принимая столь неожиданный поворот событий.

– Тем более! – оживился командир. – Это же старая уловка – вроде недуг проходит, и мы вам не оказываем помощь, а у вас потом резкое ухудшение здоровья, обморок, кома и смерть. А перед смертью вы очнетесь и скажете, что ваш командир первую помощь вам не оказал. Комитет солдатских матерей поднимет страшный вой на всю страну, военный прокурор заведет на меня уголовное дело. В результате из-за вашей сиюминутной головной боли я буду посажен в тюрьму на пять лет и лишен офицерского звания. Лично меня такой расклад не устраивает! Поэтому пойдем по тому пути, который регламентирован руководящими документами.

Матрос повесил голову, не находя слов в ответ.

В это время на огневом рубеже появилась запыхавшаяся фельдшер, девушка лет тридцати, давно уже умудренная особенностями военной службы и прекрасно разбирающаяся в матросских чаяниях и желаниях.

– Что случилось? Кого застрелили? Где раненый? – выпалила она на ходу.

– Вот, – Паша кивнул в сторону больного. – У матроса голова болит. Говорит, что нестерпимо хочется цитрамона и в казарму.

Медик оценивающе окинула матроса своим цепким взором и беспощадно улыбнулась.

– А-а-а… все ясно. Тут у вас особый случай, как я погляжу…

– Особый, – кивнул Паша. – Случай…

Она открыла свою медицинскую сумку и достала одноразовый шприц немаленьких размеров. Порывшись, извлекла упаковку с ампулами какого-то обезболивающего препарата.

– Попу подставляй, матрос!

Матрос, ища защиты, вымученно посмотрел на своего командира роты, но Паша состроил каменное выражение лица, светящееся неприступностью и решимостью довести начатое дело до конца.

– Смелее! – задорно подсказала фельдшер.

– Может, не надо? У меня уже все прошло… – тихо и нерешительно промычал матрос.

– Ничего не знаю. Снимай штаны!

Она подмигнула Шабалину, и тот краем рта, чтобы не увидел матрос, улыбнулся.

– Наталья, – спросил Федяев, – матрос вернется в строй?

– Всенепременно! – усмехнулась она. – Спасем мы вам матроса! Морская пехота своих не бросает! И этого болезного мы не бросим!

Сидоренко медленно снял шлем, расстегнул ремни бронежилета, и Хвостов помог ему снять броню. Потом матрос расстегнул брючный ремень и приспустил штаны, оголяя ягодицы. Холодный декабрьский ветер заставил его страдальчески поморщиться.

– О, – усмехнулась Наталья. – Такая попа спортивная, а показать стеснялся…

Она протерла ваткой со спиртом «мишенное поле» и с силой воткнула туда иголку. Матрос приглушенно вскрикнул.

– Готово! – звонко доложила фельдшер. – Минут через двадцать подействует. Эффект на острие иглы…

Матрос вымученно кивнул.

– Здесь стой, – сказала ему фельдшер. – Чтобы я видела, как у тебя идет процесс выздоровления.

– На огневом рубеже военнослужащие находятся в средствах защиты! – громко напомнил Шабалин.

Матрос медленно начал надевать бронежилет, умудряясь напялить его на себя задом наперед. Миша Хвостов рывком поправил его, помог застегнуть ремни и водрузил на голову матроса защитный шлем.

– Если бы я такое про цитрамон и казарму сказал своему ротному, – не выдержал старшина, – когда служил срочку, я бы потом замучился бегать по полигону в броне и противогазе. Вместе со всей ротой.

– Прошли те славные времена, – вздохнул подполковник. – Ныне матрос уже не тот пошел. Чуть что – сразу в прокуратуру бежит, да в комитет солдатских матерей. Случись беда – кто воевать будет? Мы в Чечне в свое время четко знали – задача, поставленная матросу, будет выполнена им любой ценой, даже ценой своей жизни. А что сейчас? Цитрамон и коечка в казарме…

– Ничего, товарищ подполковник, – уверенно сказал Паша. – Мы и в новых временах найдем способ качественно донести до сознания личного состава всю пагубность безответственного отношения к службе вообще и преодолению тягот и лишений в частности. – И повернувшись к матросу, спросил: – Правда, товарищ матрос?

– Так точно, – угрюмо ответил Сидоренко.

– А надо было его увезти в казарму, – сказал старшина.

В глазах матроса мелькнула искра надежды.

– Он бы там отлежался, – продолжил Жиганов, – а потом, когда замерзшая на полигоне голодная рота вернулась бы в расположение, я бы всех построил и объявил о необходимости провести в казарме санитарную обработку помещения. Вдруг наш больной матрос принес какой-нибудь вирус в расположение? Наперед надо пресечь распространение болезни! Нет, конечно, матрос Сидоренко продолжил бы отдыхать на своей коечке, а вот остальные матросы и сержанты трудились бы у меня всю ночь. Зато к утру в казарме были бы чистота и порядок!

– Поддерживаю, – сказала Наталья. – Давно пора! А тут и случай представился!

– Да и закаливать матросов надо, – вставил Шабалин. – Один-то ладно заболел. Он, конечно, должен в казарме отлежаться. Но вот остальных, пожалуй, я по форме одежды номер два на стадион выгоню – пусть побегают километра три ночью по морозу. Закалка будет что надо!

– Вы что, сдурели? – подыграл Федяев. – Вашего матроса потом зачмырят в роте…

– А что поделать? – Паша картинно развел руками. – Если матрос сам не понимает, что с приходом в армию его жизнь кардинально изменилась и теперь больше не будет возможности просто так валяться в койке, то это понимание ему вложим или мы, командиры, или свои же сослуживцы. Но если мы все по уставу сделаем, то сослуживцы могут и морду набить для ускорения мыслительных процессов.

– Тут и не уследишь… – горько вздохнул старшина. – Когда побьют.

Матрос молча слушал подначки в свой адрес.

– Да лишь бы не убили, – вставила фельдшер и спросила больного: – Как голова? Проходит?

– Прошла, – буркнул матрос.

– Вы чем-то недовольны, товарищ матрос? – участливо поинтересовалась фельдшер.

– Всем доволен, – снова пробурчал матрос.

– Тогда лайкните за укол! – весело предложила представительница военной медицины.

– Лайк, – угрюмо произнес выздоровевший защитник Родины.

– На учебное место, – сказал ротный. – Бегом – марш!

Матрос убежал к своему взводу.

– Я еще нужна? – спросила Наталья.

Когда она ушла, старшина сказал:

– Ну, вроде нормально матроса прокачали.

– Пока нормально, потом посмотрим – может, еще понадобится, – усмехнулся Паша.

– Что там казачий генерал? – спросил Федяев. – Комбриг за него мне все мозги выел.

– Пристрелял ему две винтовки, – ответил Паша. – Хорошие машинки, очень точные. Нам бы такие.

– Что у него было?

– «Манлихер» и «зауэр», – с благоговением в голосе ответил Паша.

– Готовься, – усмехнулся Валера. – Бригада в следующем месяце получает четыре «манлихера» – два три-ноль-восемь и два три-три-восемь.

– Да ладно, товарищ подполковник, – усмехнулся Паша, не веря своим ушам. – Не может такого быть! Они же только у «солнышек» есть!

– Теперь в каждой снайперской роте будут, – сказал Федяев. – Во всех бригадах – мотострелковых, танковых, десантных, морской пехоты и спецназа. Решение принято на самом высшем уровне по результатам анализа действий снайперов на юго-западном направлении. Нам нужно оружие, которым мы сможем дотянуться на полтора километра. И такое оружие мы получаем. А тебе придется своих лучших снайперов отправить в снайперскую школу на повышение квалификации.

– Отправим, – радостно ответил Паша. – Вы меня прямо обрадовали, товарищ подполковник! А то я все думал, если мы в «песочницу» поедем, как там, на открытой местности, работать будем?

– Кое-что еще получите скоро, – усмехнулся Федяев. – Но пока не буду радовать, вопрос окончательно еще не решен.

– Боюсь даже подумать, что нам еще перепадет… – Паша расцвел и улыбался от уха до уха.

– Генерал на КПП мне гильзу простреленную показал, – Федяев сменил тему разговора. – Говорит, что ты в нее с одного выстрела на сто метров попал…

– Ну, попал, было, – кивнул Паша.

– Ну, это же нереально, Паша, – Валера улыбался. – Колись, как ты это делаешь?!

– Да как… – Паша замялся на секунду. – Макс четыре гильзы в ряд поставил, они закрывают площадь примерно в две угловые минуты, а это для такого ствола плевое дело. Хоть в одну гильзу, да попаду. Главное было отвлечь генерала от наблюдательной трубы, чтобы он подвох не рассмотрел. А потом гильзу простреленную найти…

– Мошенники, – рассмеялся заместитель командира бригады морской пехоты. – Пыль в глаза бедным коммерсам пускаете!

– Зато уважают, – улыбаясь, пожал плечами Паша.

– И легенды про нас потом рассказывают, – вставил старшина.

Подошел Хвостов.

– Матрос Сидоренко показал лучшую кучность на сто метров, – сказал взводник. – Две угловые минуты.

Все удивленно переглянулись.

– Вот тебе и больная голова, – вырвалось у Шабалина.

– Просто своевременно проведенная воспитательная работа, – усмехнулся Федяев.

Глава 2

– Дневальный!

Шабалин носком ботинка поддел отколовшуюся на полу плитку и пнул ее в угол туалета. Плитка ударилась о стену и звонко раскололась на несколько частей. На пороге появился матрос с красной повязкой дневального на рукаве.

– Товарищ командир, вызывали?

– Так, Беляев, видишь в полу дырку?

– Так точно, товарищ командир. Это прошлый наряд расколол, мы им говорили… но они…

– Если не смог нагнуть старый наряд, то оправдания уже неуместны, товарищ матрос! Идешь к старшине, берешь цемент, песок, ровняешь дыру. Место огородить, чтобы твои же боевые товарищи не затоптали результат твоего труда! Задача ясна?

– Так точно…

– Выполняй.

Матрос убежал.

Шабалин был не в духе. Только что он вернулся с совещания у командира бригады, где его подразделение и он лично были отмечены не в лучшую сторону из-за того, что ящики, в которых он вывозил на полигон ротное имущество, оказались окрашенными не в той тональности зеленого цвета, как было в образцовом (с точки зрения комбрига) десантно-штурмовом батальоне. Комбриг этот факт использовал для грандиозного разноса, метал молнии и блистал нецензурной словесностью так долго, что Паша даже притомился стоять по стойке «смирно», около получаса являя собой для всего офицерского состава бригады образец безответственного отношения к военной службе, граничащий с моральным разложением и духовным растлением, что в итоге, по мнению командира бригады, неминуемо должно было привести старшего лейтенанта Шабалина на скользкий путь предателя Родины. Однако Паша держался с показательной безразличностью к молниям, что в немаловажной степени было обусловлено «разносоустойчивостью», сформировавшейся и укрепившейся в сознании за годы военной службы.

В армии Паша служил давно. Так сложилось, что ему довелось быть срочником в учебном центре инженерных войск, затем контрактником – командиром отделения управляемого минирования в инженерно-саперной бригаде, затем курсантом общевойскового военного училища имени маршала Константина Рокоссовского, и вот уже три года он служил в бригаде морской пехоты, из которых год был командиром стрелковой роты снайперов. Все его одногодки уже ходили в майорах и были как минимум командирами батальонов или слушателями академий, а вот Шабалину жизнь уготовила другую судьбу – пройти абсолютно через все ступени военной службы, начиная с самых низов. Это обстоятельство хоть и цепляло его самолюбие, но одновременно делало его более подготовленным к очередным ступеням военной карьеры, формируя из него специалиста самого высокого уровня. Будучи еще лейтенантом в десантно-штурмовом батальоне, он увлекся снайперской стрельбой, и, обладая пытливым умом и непреклонной настойчивостью, вскоре в полной мере освоил процесс точного выстрела до такой степени, что при возникновении вакантной должности командира стрелковой роты у кадровиков не возникло и тени сомнения, кого туда рекомендовать.

После назначения и знакомства с личным составом Паша с двумя офицерами и тремя контрактниками убыл в окружную снайперскую школу, где три месяца проходил углубленную подготовку, приобретая знания и навыки, необходимые для успешного решения снайперских задач. По окончании курсов он получил квалификацию снайпера третьего уровня и вернулся в роту с расширенным багажом знаний. Спустя год он получил второй квалификационный уровень, который делал его одним из наиболее подготовленных снайперов Тихоокеанского флота, но никоим образом не помогал избегать бессмысленного выноса мозга со стороны командования бригады.

Продолжая обход расположения своего подразделения, Шабалин осмотрел все видеокамеры наблюдения, установленные в казарме (нововведение, которое, по мнению министра обороны, должно было сократить случаи казарменного хулиганства и нарушений дисциплины), и зашел в канцелярию роты. Здесь два матроса последнего периода службы колдовали над компьютером, набирая планы мероприятий, отчеты по боевой подготовке и результаты недавно проведенных стрельб, которые в обязательном порядке предоставлялись военным контрразведчикам, имевшим особые поручения в отношении контроля людей, обучающихся снайперскому ремеслу.

– Так. – Ротный положил руку на плечо одного из матросов. – Когда я увижу готовый отчет?

– Товарищ командир. – Матрос нагло посмотрел на ротного: – Не мешайте! Скоро сделаем!

– Чего?

Шабалин сложил было ладонь ракушкой, намереваясь хлопнуть зарвавшегося матроса по уху, но передумал – видеокамеры работают – и повернулся к своему железному шкафу, в котором хранилось наиболее ценное войсковое имущество. Давно здесь не наводился порядок! Несколько мгновений Паша смотрел на творящийся там военно-имущественный бардак, но потом все же решительно захлопнул дверцы – приближалось время занятий по тактико-специальной подготовке.

В углу казармы на стульях, поставленных рядами, сидели все восемнадцать матросов, призванных на флот осенью и после завершения учебы в учебном отряде отобранных лично Шабалиным для службы в стрелковой роте снайперов бригады морской пехоты. Половина матросов была значительно старше первого призывного возраста и представляла собой в основном людей, закончивших различные вузы, и в этой связи, по обоснованным ожиданиям ротного, должны были иметь высокую степень обучаемости. Вторая половина была представлена добровольцами, проявившими желание служить в снайперской роте и имевшими для этого все необходимые медицинские и физические показатели. Еще двое, на кого ротный меньше всего возлагал надежд, являлись родственниками высшего командования военного округа, которое решило пристроить своих чад в элитное подразделение. Все они уже приняли военную присягу и пару раз побывали на полигоне, выполнив ознакомительные стрельбы из «СВДС», за редким исключением не понимая еще правил работы с оптическими прицелами, не зная порядка подготовки данных для стрельбы и в глаза не видя таблицу превышения траекторий – стрельбу они вели по наитию и собственному разумению. Снайперскую науку им еще предстояло познать и усвоить – так, чтобы потом можно было применить на практике там, где прикажет Родина.

На стене казармы висели плакаты, изображающие образцы снайперского вооружения, правила баллистики и таблицы стрельбы. Над плакатами в деревянных рамках висели портреты снайперов периода Великой Отечественной войны, распечатанные на обычном принтере – Сурков, Павличенко, Сидоренко, Зайцев и Шляхова.

Паша, подходя к молодежи, уже знал, с чего начнет учить юную поросль.

– Смирно! – крикнул старшина роты, и юная поросль подскочила со стульев, замерев и остановив дыхание.

– Вольно, – кивнул Шабалин. – Садись.

Матросы морской пехоты шумно сели.

– Кто такой Василий Зайцев? – спросил Шабалин, окидывая взглядом своих подчиненных.

На миг он даже подумал, что матросы примут его вопрос за поиск среди них какого-то военнослужащего, и тогда бы у Паши натурально опустились бы руки, но бодрый ответ не заставил себя долго ждать – к великой радости ротного, многие пацаны оказались «в теме», даже с учетом того, что портреты снайперов, висящие перед глазами, не были подписаны.

– Снайпер в Сталинграде! – ответило несколько голосов, и один, наиболее осведомленный, добавил: – Он был из Владивостока, с ТОФа!

– Меня радует, что вы это знаете, – сказал ротный. – Сейчас я коротко расскажу вам об истории снайперского движения в нашей стране. А потом перейдем к техническим вопросам. Итак…

Шабалин взял стул, развернул его спинкой вперед и сел, как на коня. Еще учась в военном училище, он увлекся военной историей, постоянно занимал призовые места на различных исторических олимпиадах, чем немало радовал свое командование. Теперь, став офицером, в полной мере использовал свои знания в процессе воспитания и обучения личного состава. Паша говорил тихим, спокойным голосом…

– Снайперское движение в СССР зародилось в тридцатых годах, буквально перед войной. В то время в нашей стране существовала система ГТО, которая помимо прочего включала в себя и стрельбу из винтовки. Тому, кто показывал лучший результат, выдавался специальный знак «Ворошиловский стрелок». В то время была всеобщая система допризывной подготовки, и худо-бедно, но практически вся молодежь страны прошла через такое обучение. Сейчас ничего подобного у нас в России нет и не предвидится, даже с учетом новоявленного комплекса ГТО, который является лишь жалким подобием былого формата и не имеет прежней массовости. Тогда же, перед войной, на вооружении Красной Армии появились винтовки с оптическими прицелами, которые позволяли вести точную стрельбу на дальностях порядка одного километра. Винтовки Мосина с ручной перезарядкой предназначались для точного одиночного выстрела, а самозарядные винтовки «СВТ-40» и «АВС-36» использовались для прицельного накрытия одиночных или групповых целей высоким темпом стрельбы. Значение снайпера на поле боя было ярко продемонстрировано нам во время войны с Финляндией, когда финские «кукушки» могли безнаказанно уничтожать целые подразделения. Наиболее успешным был Симо Хяюхя. За три месяца своего пребывания на фронте он убил порядка пятисот наших бойцов и командиров. Кстати, стрелял он без оптического прицела. Остановил его работу русский снайпер, имя которого история не сохранила – точным выстрелом он снес финну половину лица, и хоть и не убил, но навсегда вывел его из строя. Когда началась Великая Отечественная война, опыт применения снайперов был тщательно изучен и проанализирован – и тогда же были сделаны соответствующие выводы, вылившиеся в целый ряд организационных решений и методических рекомендаций. На уровне стрелковых полков и дивизий снайперов стали сводить в отделения и взвода, давая, таким образом, им хорошую возможность не только делиться опытом, но и организовать лучший полевой быт, нежели тот, который был у обычных солдат. Наиболее же квалифицированных снайперов, еще в период битвы за Сталинград, в армиях стали сводить в отдельные истребительные отряды, задачи которым ставил непосредственно штаб армии. Снайперы стали работать парами. В основном они вели контрснайперскую работу на участках фронта, где отмечалась повышенная работа немецких снайперов.

– Товарищ командир, – с места встал матрос Сидоренко. – Разрешите вопрос?

– Задавай.

– А почему именно парами? Одному же легче прятаться.

– Вопрос справедливый и своевременный. Отвечаю: требование действовать вдвоем было наработано практикой, неоправданно пролитой кровью и длительными размышлениями наиболее толковых снайперов в холодных землянках во время ночных затиший. Кстати, именно в развалинах Сталинграда зародилась отечественная снайперская школа, основа которой как раз и состояла в действиях парой. В таком случае один из них выступал в роли снайпера-наблюдателя и в дополнение прикрывал тылы, а второй действовал в качестве снайпера-истребителя, который занимался непосредственно уничтожением живой силы врага. У снайпера-наблюдателя помимо винтовки могли быть с собой бинокль, стереотруба, перископ разведчика, а также, в качестве оружия ближнего боя, автомат «ППШ» или «ППС». После войны на какое-то время в организационном смысле это требование – действовать парой – было забыто, но сейчас все вернулось на круги своя. Ответил достаточно понятно?

– Так точно, – кивнул Сидоренко.

– Садитесь! – разрешил Паша и продолжил: – В начале войны появилась Школа отличных стрелков снайперской подготовки, в 1942 году в Подмосковье открылась Школа инструкторов-снайперов высшей квалификации, а в 1943 году появилась Центральная школа снайперов, в которой курсантов обучали от трех месяцев до полугода. При ней же, кстати, была открыта Центральная женская школа снайперской подготовки, которая подготовила 1885 снайперов-девушек, до конца войны уничтоживших суммарно три вражеские дивизии. Во всех тыловых военных округах, на всех фронтах действовали курсы по подготовке снайперов, а гражданских, без отрыва от производства, обучали снайперской стрельбе органы «Всевобуча». В НКВД существовала практика «боевых стажировок», когда из частей, расположенных в тыловых районах страны, в действующую армию на несколько недель выезжали группы снайперов – там они «подтверждали квалификацию» и уезжали обратно с неплохими цифрами личного счета. В итоге НКВД, практически без потерь, получал вполне квалифицированных специалистов снайперского искусства. В итоге с точки зрения снайперского мастерства СССР ушел далеко вперед от всех остальных участников Великой Отечественной войны. Одна простая цифра – 428 335. Это столько отличных стрелков было подготовлено на различных курсах снайперской подготовки за весь период Великой Отечественной войны. И еще одна цифра – 9534. Такое количество снайперов за этот период получили высшую снайперскую квалификацию. Неудивительно, что рейтинг советских снайперов кратно превосходил результаты работы снайперов противника и антигитлеровской коалиции. 36 советских снайперов за годы войны уничтожили более чем по двести солдат и офицеров противника, 25 снайперов поразили более чем по 300 живых целей, 17 снайперов имели «настрел» в более чем по четыреста врагов, восемь снайперов настреляли по полтыще и более. Подобного мастерства не удалось достичь ни одной армии мира. 87 снайперов стали Героями Советского Союза, 39 стали полными кавалерами ордена Славы, а участники Великой Отечественной войны Николай Галушкин и Максим Пассар уже в российский период были удостоены звания Героя России. Кроме того, существующая в Красной Армии система учета боевой работы снайперов строилась на перекрестном подтверждении факта попадания, что во многих случаях сильно занижало действительный «настрел» – ведь не всегда офицер на переднем крае мог видеть результат выстрела действующей на его участке снайперской пары. Неподтвержденные попадания нашим снайперам в зачет не шли. В то же самое время в германской и финской армиях строгие подтверждения для снайперов не требовались, и фактически они могли записывать себе любой результат. Что очень легко потом было опровергнуто после войны, когда удалось сопоставить боевые донесения сторон на конкретных участках фронта. Во время Великой Отечественной войны были и уникальные выстрелы. В разное время снайперы Семен Номоконов и Евгений Николаев смогли на переднем крае ликвидировать фашистских генералов, прибывших в передовые окопы на рекогносцировочные работы. В обоих случаях это приводило к переносу сроков начала наступательных действий немецкой армии на данных участках фронта. Это, к слову, о значимости одного-единственного точного выстрела. Если говорить о других достижениях, то я упомяну Николая Красношапкина, который в августе 1942 года при отражении атаки в одном бою уничтожил 39 фашистов и, к сожалению, в тот же день погиб. Снайпер Василий Голосов за время войны отправил на тот свет 70 снайперов врага, став, таким образом, лучшим контрснайпером войны, а всего он уничтожил 422 фашиста. Была своя героиня и среди женщин – 309 гитлеровцев, в том числе 36 снайперов, смогла уничтожить Людмила Павличенко. Придавая огромное значение снайперскому движению, в июле 1943 года Верховный Главнокомандующий Иосиф Сталин принимал в Кремле лучших армейских снайперов, прибывших в его кабинет сразу с передовой. С ними обсуждался вопрос по улучшению качества боевой подготовки и разработке новых тактических приемов – и результаты этой встречи также легли в основу многих руководящих документов. Сразу после войны последовала череда реорганизаций армии: стрелковые дивизии стали механизированными и мотострелковыми, наполненность войск боевой техникой задвинула снайперов на десятый план, и вскоре про них натурально забыли, отдав предпочтение «Градам», «Рапирам» и «Малюткам». Окружные снайперские школы закрылись еще в год окончания войны, а в войсках снайпера были равномерно распределены по взводам, из-за чего на качественном обучении был поставлен жирный крест. Принятие на вооружение самозарядной снайперской винтовки «СВД» с прекрасным оптическим прицелом ПСО-1 окончательно поставило советского снайпера в положение «хорошего стрелка», и не более. Единичные владельцы снайперской винтовки Мосина еще могли условно называться снайперами, но их звезда уже неумолимо закатывалась – это оружие снималось с вооружения. Переоценить роль снайпера на поле боя оказалось под силу только новой войне, которую Советский Союз вел в Афганистане, в том числе силами малых подразделений спецназа, где точный выстрел стал определяющим залогом успеха в засадных действиях. В учебных центрах возродилась подготовка снайперов, но в силу ряда причин эффективная дальность выстрела из «СВД» не превышает 800 метров у наиболее подготовленных бойцов. Нужен был методический, организационный и технологический прорыв. И этот прорыв случился, когда в Вооруженных Силах России произошло три взаимоувязанных события: была сформирована современная снайперская школа сначала в Подмосковье, а затем и во всех четырех военных округах; снайпера в боевых бригадах были сведены в отдельные роты; на вооружение снайперов стало приниматься новое оружие, в том числе иностранное, способное дотянуться до врага на полтора и более километра. Скоро и мы получим новые австрийские винтовки, а кто-то из вас пройдет обучение для их использования. В 2011 году на основании принятой еще при прошлом министре обороны Концепции подготовки снайперов в армейских и флотских боевых подразделениях произошли серьезные организационные изменения, которые, по замыслу Генерального штаба, должны были значительно повысить уровень мастерства и боевую эффективность снайперских пар. Все снайпера мотострелковых, танковых, десантных, спецназовских и морпеховских бригад и полков были сведены в отдельные стрелковые роты, ставшие базовой основой для боевой подготовки и ежедневной служебной деятельности лучших стрелков боевых соединений. Раньше по штату в каждом взводе был снайпер, вооруженный винтовкой Драгунова. Соответственно, в роте таковых было три, в батальоне – девять, в полку – двадцать семь. Такой организационный подход таил в себе один огромный изъян, который перечеркивал все преимущества: учеба снайперов возлагалась на их командиров взводов, которые далеко не всегда имели не то чтобы хорошее знание вопроса, но и правильное представление о задачах снайперов на поле боя и возможностях их оружия. По факту, командиры взводов не имели ни времени, ни желания обучать своего снайпера, отрывая себя от более глобальных проблем. Для каждого командира взвода Советской, а потом и Российской армии главным было внимание к технике, имеющейся на вооружении взвода, и такой узкий специалист, как снайпер, в итоге получал заслуженное внимание лишь в исключительных случаях, вероятность наступления которых бесконечно стремилась к нулю. Теперь все изменилось: снайпера сведены в роты, где можно наладить централизованное обучение и накопить подготовленные кадры. Вот, собственно, и весь экскурс в историю. Вопросы?