Текст книги "Написано около ПИРСа"

Часть четвёртая

Оля смотрела на потускневший от времени ободок на пальце и задыхалась от нетерпения. Ей казалось, машина слишком медленно катит по трассе. Как во сне, когда ты изо всех сил пытаешься бежать, но ничего не выходит.

Накануне Оля навещала маму.

– Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Девушка не рассчитывала на серьёзный разговор.

– У нас есть фамильное кольцо.

Ольга с удивлением подняла на неё глаза. О таком она слышит впервые.

– Да, сейчас оно у моей старшей сестры. Но она хочет передать его не своей дочери по старшинству, а тебе.

– Почему? – удивление все нарастало.

– Саша не оправдала доверия. Да и кроме тебя бабушку с дедушкой никто толком не помнит. Ты одна у них радость была.

– Мама! Но фамильное кольцо – это большая ответственность! Откуда оно в семье?

– Это кольцо перешло бабушке от ее мамы. А ты передашь его своей дочери. В нем, конечно, нет никакой ценности, но… – голос мамы дрогнул.

– Память. Вот главная ценность! – закончила за неё Ольга.

И вот она глядит на простой, ничем не приметный ободок на пальце, а её сердце сжимается от воспоминаний… Ведь после тех ночных кошмаров она не была в дедушкином доме двадцать лет. Она мысленно подгоняет машину… От маминого до дедушкиного дома тысяча километров, как блоха не перепрыгнешь.

– Скорее! Скорее! – билось в голове. Она словно пыталась догнать уходящий поезд.

Как же давно она не была в родных краях! За окном автомобиля мелькали деревеньки, Ольга с трудом их узнавала. Где-то чёрные, почти вросшие в землю, останки домов. А где-то модные коттеджи за высокими заборами.

Ну, вот и посёлок детства.

Улица Зелёная встретила безмолвием. Она попросила водителя остановить вначале улицы – захотелось пройтись пешком.

Деревянные мостки истлели. Даже дорога заросла травой. Неприметная тропинка виляла среди зарослей.

Вот дом тёти Тамары. От него остались только стены. А здесь жил Петька хромой. В доме видимо кто-то живет – от тропинки к дому протоптано ответвление. Дом тёти Гали, бабушкиной сестры. Когда-то статный, двухэтажный, с ткаными половиками от самой калитки, в детстве он напоминал избу старухи из сказки о рыбаке и рыбке. Тётя Галя в переднике и платке часто выглядывала из окна и беседовала с бабушкой, когда они с Олей отправлялись пасти коз. Сейчас дом выглядит маленьким, словно стоптался от старости.

А вот и он – дом, к которому она так спешила. Крыша покосилась, местами зияет дырами. Вся усыпана многолетней листвой, словно та стремилась залатать прорехи.

От черёмухи, что скрывала в своей тени полдома, остался трухлявый пень. От забора – лишь воспоминания. Осторожно ступая по трухлявым доскам, Ольга замерла перед крыльцом.

Глаза налились слезами. Двери, её волшебные двери – они ослепли! Наглухо заколочены досками. Это выглядело неожиданно нелепо, потому что в её солнечном царстве не было ни одного стекла. Полуистлевшие рамки веранды не спасли дом от грабителей. Все окна заколочены, но местами доски оторваны. Эти дыры пугали, как пустые глазницы мертвеца.

Ольга опустила глаза, чтобы сморгнуть набежавшие слёзы. Взгляд зацепился за кольцо.

Что тут стоять? Приехала за столько километров, чтобы увидеть и попрощаться, так давай!

Молодая женщина протянула руки, оторвала доску, которая накрест сцепляла две половинки двери и, зажмурив глаза, распахнула створки.

И вдруг…

Порыв ветра донес аромат лилий, что качали головами на клумбах позади дома. В окна взглядывали любопытные флоксы. На залитой солнцем веранде, сердито жужжа, билась в стекло пчела.

– Олюша, расскажи деду сказку!

– Зили-били дед-баба. И быва у них куятька ляба. Дед пваааачет, баба пваааачет, – выразительно начинает малышка, уютно устроившись у деда на коленях.

Дедушка запрокидывает голову и хохочет переливистым, слегла надтреснутым голосом.

– Идите мыть руки и обедать! – голос бабушки зычный, командный. Она верховодила даже над дедушкой-пилотом истребителя, а потом – директором школы.

Круглый стол на резных пузатых ножках накрыт белой скатертью. Посреди него стоит красивая супница. Её фарфоровые бока украшают розовые цветы, по краю пробегает золотая каёмочка. Тарелки, родственницы супницы, расставлены по кругу, каждая – на тканой салфетке. Гордо задрав нос, на краю расположился сливочник. Рядом поблескивают, перебрасываются солнечными зайчиками столовые приборы.

Стулья в льняных чехлах придвинуты к столу, ждут гостей.

В открытые окна залетел ветер. Поиграл занавесками, утащил одну за собой.

На стене зашипели часы. Вот-вот выскочит кукушка, расскажет, сколько времени. А дедушка передернет гири на цепях, чтобы часы не останавливались.

Ольга открыла глаза. Она всё ещё стояла на крыльце и держалась за створки.

Вдруг она поняла. Она всё поняла.

Это волшебная дверь в её детство.

Несмело она ступила на веранду. Бывшее солнечное царство приветствовано ее скрипом потемневших от времени половиц.

Оля вспомнила про свой детский страх – лестницу на чердак. И вдруг ощутила острое желание, словно зов – подняться по ней.

Ступени выглядели ненадёжно. Рассохшиеся, покрытые трещинами. От её несмелых шагов лестница вздрагивала и натужно скрипела. Темнота чердака поднимала из глубин детский страх. Пыль лезла в нос и мешала дышать.

Оля просунула голову в отверстие в потолке и с удивлением поняла, что на чердаке светло. Свет шёл от оконца. От этого стало веселее, и она уже смелее шагнула на старые доски. Глаза привыкли к сумраку. В углу притулилась старая прялка. У бабушки она такой не видела, значит, это прабабушкина. И почему эта красота скрывалась на чердаке, забытая и брошенная?

Оля подошла, чтобы поближе разглядеть старую вещицу. И тут увидела небольшой сундучок. Вот это находка! Обычно в старых сундуках прячутся интересные вещицы.

Она приподняла пыльную крышку сундучка. Внутри, переложенные пожелтевшей скомканной ватой, лежали старинные, местами побитые елочные игрушки, новогодние бусы, Дед Мороз с потрепанной бородой.

Вдруг между комками ваты и стенкой сундучка Оля заметила пожелтевший от времени лист бумаги.

Осторожно подцепила ногтем, потянула, достала и раскрыла тонкий, словно крылья бабочки, лист бумаги. Впилась глазами в замысловатые закорючки старинного почерка. Это оказалось письмо прабабушки дочке-студентке. Строчек было немного.

«Доченька, береги это кольцо. Когда отца твоего пришли раскулачивать, я спрятала его в печной золе. А то бы эти нелюди и с руки бы его сняли, даром, что обручальное. Это – единственное воспоминание о твоём отце».

Оля вспомнила – бабушка ей рассказывала, что отца своего бабуля не видела ни разу. Когда пришли раскулачивать их семью, прабабушка была на сносях, а прадед подался в бега, чтоб не арестовали. Больше от него вестей не было. Прабабушка так и не вышла снова замуж. Всю жизнь – и не вдова, и не жена, а все равно, что при муже.

Побродив ещё по чердаку среди сломанных стульев, ветхих досок, она спустилась по скрипучим ступенькам, уже не испытывая страха.

Через пару дней дорога уносила ее за тысячу километров от дома детства. Напоследок Оля прибрала в доме, наняла мужиков – они наглухо заколотили окна и двери.

Ольга попрощалась с детскими страхами и домом. Она уезжала навсегда и увозила с собой старинный сундучок с письмом и кучу тёплых воспоминаний. Прабабкино обручальное кольцо сидело на безымянном пальце левой руки как родное.

Осторожно, двери открываются
Астахова Татьяна

Ты стоишь перед закрывающейся дверью и не понимаешь, что происходит. Ворошишь в памяти имена людей, что остаются там, в пространстве несбывшегося. Мечты, которым так и не суждено стать реальностью, словно стая испуганных птиц, пытаются выпорхнуть вслед. Пойманные в силки разочарования тщетно бьются, ломая крылья, и исчезают одна за другой.

Дверь захлопывается. В надежде теребишь блестящую ручку, но замок, сотканный из ошибок и неверных оценок, надёжно запирает двери в прошлое. Время, когда ещё можно было хоть что-то исправить, неминуемо прошло.

Ладонь касается шероховатой поверхности дверного полотна, такого тонкого, что есть соблазн навалиться всем телом и, разбив в щепки хрупкое дерево, ввалиться в прежнюю жизнь. Но в глубине души знаешь: никакой прежней жизни уже нет. Нельзя войти в реку, если она иссякла, и никакие слёзы не в силах наполнить её.

До побелевших костяшек сжимаешь пальцы, схватив массивный дверной молоток. Эхо гулким звоном отскакивает от темноты. Кажется, вот-вот и ты услышишь лязг дверного засова, но надежда угасает с каждым новым ударом. До прошлого не достучаться.

Словно ожидая поддержки или сочувствия, льнёшь к бездушной деревяшке. Упираешься в неё лбом и ощущаешь, как облупившаяся краска врезается в кожу. Секунды, липкие и вязкие, стекают в вечность, но ничего не происходит.

Набираешься смелости оглянуться по сторонам. Вокруг чёрная пустота. Понятия не имеешь, в какую сторону идти. Паника тошнотворным комом подступает к горлу.

Лёгкий ветерок трогает тебя за плечо. Вздрагиваешь в растерянности, но всё ещё боишься отвести глаза в сторону. Ты знаешь, стоит только отвернуться от двери, и она исчезнет вместе с последней возможностью вернуть утраченное.

Прислоняешься к двери плечом и сползаешь вниз. Садишься на пол, обхватив колени, прислушиваешься. Из прежней жизни доносятся знакомые голоса, но слов не разобрать. Кто-то подбирает мелодию на гитаре. Слышно, как отключился вскипевший чайник. Жизнь идёт своим чередом так, словно тебя там никогда и не было. Душа наполняется печалью и беспомощной злобой, но не в твоей власти хоть что-то изменить.

Малодушно желаешь оставшимся за запертой дверью жить в вечном несчастье. Хотя что тебе до этого? Этих людей больше нет в твоей жизни, и их несчастья не в состоянии вернуть то, что было утрачено по твоей собственной воле или безволию.

Находишь в себе силы успокоиться. Присматриваешься. Вокруг по-прежнему пустота. В отчаянье вновь хватаешься за дверной молоток. Бронзовый лев, зажав тяжёлое кольцо в беззубой пасти, ухмыляется, и ты оставляешь попытку.

Где-то бьют большие напольные часы. Хрипло, угрожающе звучит их голос. Ты разворачиваешься и делаешь первый несмелый шаг. Сердце в такт часам отсчитывает удары и умоляет не оглядываться. А память предательски подбрасывает новые и новые воспоминания. Радости, потери, поражения и победы – теперь это всего лишь выцветающие картинки в дальних уголках подсознания.

То здесь, то там слышатся едва уловимые скрипы. Всматриваешься в сумрак.

Справа огромный дверной проем с массивной двустворчатой дверью. Витиеватые виноградные лозы, вырезанные из дерева, рождают смутные, неясные чувства в душе. Переплетения этих гибких стеблей кажутся смутно знакомыми. Будто виденная в раннем детстве иллюстрация в любимой, но давно позабытой книге. По позвоночнику пробегает дрожь. Ты стоишь на пороге новых открытий. Словно боясь тебя спугнуть, осторожно двери открываются…

Отпуская – остаюсь
Горячева Ольга

Записка была совсем короткой. «Прости. Мне надо уехать. Ненадолго. Я знаю, ты все поймешь…» Было совсем рано, и муж еще спал. Она всегда вставала раньше всех. Это было её любимое время – раннее утро, ещё с тех времен, когда дети были маленькие, и это была единственная возможность побыть в одиночестве. Чашка кофе, любимое кресло. Пролистать новости. И привести в порядок мысли… Но сегодня всё было не так. Времени у неё мало, надо торопиться.

Диагноз был неутешительным. Вернее, никакого диагноза так и не поставили. Просто из неё тихо уходила жизнь. Стала больше уставать, меньше говорить, все чаще болела голова, и постоянно хотелось спать. Она жила – и не жила.

Началось это несколько лет назад. После того, как потеряла дочь. А вместе с ней – часть себя. Один умный психолог ей сказал, что надо вернуть то, что потерялось. Смешной. Как можно вернуть то, что было самым дорогим? Что они вообще понимают, эти психологи?

А сегодня ей приснился сон. Давно уже ничего не снилось, а тут… Снился город. Небольшой провинциальный город. Почти такой же, в котором она жила в той, другой жизни.

Она проснулась и уже знала, что ей делать. Вернуться туда, в ту жизнь, где они были так счастливы.

Поезд тормозит на пару минут, сонная проводница сочувственно бросает: «Счастливо вам» – и вот она одна на перроне. В городе, о котором так хотелось забыть, но который никогда не отпускал ее ни в снах, ни наяву.

Было зябко. Стояло то странное время года, которое зовут безвременьем. Вроде и не осень уже, и еще не зима. Природа замерла в ожидании, расплескав лужи, разметав желтые листья. Было тихо, пусто, спокойно и как-то правильно. Она абсолютно точно была уверена, что все правильно. Если сердце говорит надо – значит, так надо…

Зябко поёжившись, накинула на голову капюшон старенького любимого пальто и направилась к зданию вокзала. Было ещё темно. На платформе, как и много лет назад, горел один единственный фонарь. Где-то шаркал метлой дворник. Она даже идти старалась потише, чтобы звук шагов не нарушал этого сонного, провинциального спокойствия.

Она любила осень. Даже такую позднюю, мокрую. Пожалуй, именно такую она любила особенно. Это было время, когда душа успокаивалась…

Вот в такую осень родилась и её Катюха. Катя, Катя, Катерина… Это имя пришло сразу, как только она увидела дочь. Катя… Маленькая, смешная, несуразная, она заменила собой весь мир. Им всегда было хорошо вместе. И эта невидимая связь до сих пор не разорвалась…

Катька… Иногда её хотелось просто тряхнуть – так часто дочка находилась в каком-то своем мире, явно лучшем, чем реальность вокруг. Она смотрела куда-то наверх, улыбалась, и её мордашка просто светилась. Иногда казалось, что дочь просто ошиблась дверью, что не здесь ей нужно было появиться. А может, всё так и должно было быть… Она пришла, принесла свет и ушла…

…Несмотря на ранний час, буфет был открыт. На удивление, кофе оказался вкусным, а пирожок свежим и теплым. Пора было двигаться дальше. Куда? Зачем? Сердце молчало… Оно так часто делало – сначала взбудоражит, вытащит куда—то, а потом молчит, мол, давай сама. Ну, сама так сама.

Город неспешно просыпался. Кто-то спешил на работу, кто-то в булочную. Мальчишки гомонящей стайкой пролетели в школу. Всё как много лет назад. Казалось, что жизнь здесь остановилась. Даже коты никуда не спешили и лениво провожали её равнодушными взглядами.

Этот город не был ей родным. Она родилась и выросла в большом, шумном мегаполисе. Там же родилась дочь, а потом сын. Но жизнь с мужем не заладилась с самого начала. И в один прекрасный день она, забрав детей и самое необходимое, просто уехала. Она сама не знала, почему выбрала именно этот город, но ни разу не пожалела об этом. Тихий, уютный, он её принял, залечил раны, научил опять жить.

«Вот же здесь, за этим поворотом, мы и жили! " – она потерялась в воспоминаниях, и сама не заметила, как оказалась возле их бывшего дома. Вон там, на втором этаже, их окно. Занавески симпатичные…

Сердце щемило так, что трудно было дышать. Казалось, не было всех этих лет, и она просто возвращается с работы домой. Сейчас поднимется, откроет дверь… Дети начнут шумно рассказывать свои новости, перебивая и отпихивая друг друга…

Тряхнула головой. Надо идти. Нельзя возвращаться в прошлое, нельзя. Это очень больно. Зря она это всё…

…Они прожили здесь несколько лет. Несколько самых счастливых лет в её жизни. Здесь дети пошли в школу. И всё было хорошо… Но потом, в начале двухтысячных, стало совсем трудно с работой, квартиру надо было снимать. И они уехали. Обратно. В «цивилизацию», как говорили вокруг.

Да, всё у неё сложилось в итоге хорошо. Она встретила замечательного человека, у них есть Дом, как она всегда хотела, уже взрослые дети. У старшего сына прекрасная семья, подрастает дочка – маленькое кареглазое чудо, бабушкина радость и утешение. Но…

Катя, Катя, Катерина… Вот по этой улочке они ходили с ней в художку… Улица на окраине, и дома здесь частные, как в деревне. За это они и любили её… Надо же, город почти не изменился, а здесь все по-другому. Дома ухоженные, красивые, везде палисадники. Вот здесь, на углу, была колонка. Они всегда с дочкой здесь останавливались и пили «волшебную» воду… А теперь ничего нет… Потерялась прелесть тех, деревенских домов с резными наличниками, скамеечками за воротами, деревянными штакетниками с цветастыми ковриками.

Она устала. Давно уже не ходила так много. Медленно брела, шурша мокрыми листьями. засунув руки в рукава. Ноги промокли. Вся эта идея перестала казаться чем-то правильным и важным. Зачем она здесь? Хотелось домой, к мужу, в знакомую, родную обстановку. А мысли предательски подкидывали новые и новые воспоминания…

Катя, Катя, Катерина… Сколько было радости и света, столько же было и боли… Она росла и никак не могла, не хотела принять этот мир. А этот мир не хотел принимать её. В конце концов, мир победил. А дочь просто ушла. Туда, где свет. Очень трудно сопротивляться, когда ты один. А она до сих пор не могла себе простить, что оказалась не на стороне дочери. Это были времена, когда она еще не умела слышать свое сердце. Её научила этому дочь…

Катя, Катя, Катерина… Стоп… Нет, это невозможно… Так не бывает… Она остановилась. Между обновленных домов с современными фасадами каким-то чудом уцелела эта дверь.

…Они заметили её ещё в самый первый раз, когда возвращались домой. Первой её увидела дочь.

– Мам, смотри какая дверь! Интересно, кто там живет?

Дверь, и правда, чудесная. Старая, с облупившейся краской и ржавыми петлями, была как живая. А вокруг неё – девичий виноград с огромными красными листьями-лопухами. Вероятно, никто уже давным-давно не открывал эту дверь, и ветви оплели её со всех сторон, храня от посторонних глаз. Она бы тоже прошла мимо, если бы не дочка.

А может, здесь живёт старый гном? И он просто не хочет, чтобы о нём знали? Им было так хорошо вдвоем, стояла такая чудесная золотая осень, и так хотелось сказки!

– Давай постучим?

– Давай! Тихонько!

Вот тогда—то и родилась у них эта присказка: «Старый, добрый, милый гном, ты открой скорей свой дом!»

Конечно, им никто не открыл. Здесь, и правда, никто уже давным-давно не жил. Но сказка осталась. И каждый раз дочка бежала вперед, тихонько стучала: «Старый, добрый, милый гном…» Они часто придумывали разные истории про этого неуловимого гнома: куда ходит и почему прячется от людей. И это была их маленькая тайна.

А однажды, когда погода была совсем неуютная, дочка вдруг достала из кармана своего любимого тряпичного зайца, с которым не расставалась уже много лет, и повесила его на ручку двери. «Мам, можно я подарю его гному? Ему, наверное, совсем грустно одному, пусть у него будет друг…» Конечно, можно…

И вот она стоит здесь. Всё та же дверь, всё те же ветви девичьего винограда, только ещё больше разросшиеся. И дочкин голос: «Старый, добрый, милый гном…»

Сердце бухало так, что не слышны стали звуки вокруг. Она прислонилась к косяку, не хватало воздуха… И вдруг… дверь приоткрылась… Совсем чуть-чуть…

Сама не понимая, что делает, она шагнула внутрь.

В доме было на удивление обжито. Чисто, светло. Половик на полу. На стенах светлые обои. Окна с занавесочками в цветочек, горшок с геранью. Дом совсем не казался брошенным. Бо̀льшую часть комнаты занимала большая печь. Она машинально дотронулась рукой – печь ещё теплая. Так вот ты какой, дом гнома… Напряжение вдруг отпустило. Прислонилась к печке. Тихо, тепло, уютно…

«Ну, проходи, проходи, не стесняйся. Я уж думал не дождусь тебя», – услышала она незнакомый голос и вздрогнула. В комнату, пригнув голову, вошёл старик. Большой, бородатый, в растянутом вязаном свитере и валенках. Он походил на старого боцмана, которого непонятно каким солёным ветром занесло на сушу. Голос вроде строгий, но глаза… Светлые, почти прозрачные, проникали в самую душу. И где-то в уголках, откуда разбегались лучиками волны морщин, пряталась улыбка.

Она оторопело смотрела на него и лишь смогла пробормотать:

– Простите… А Вы кто?

– Я кто? Сама же знаешь. Я – Гном, – он улыбнулся. – Пойдем, я тебя чаем напою. Садись вот.

Каким-то незаметным движением Гном-Боцман достал с печки мешочки с травками, положил по горсти в большой пузатый чайник, стоявший на столе, залил кипятком.

– Ну вот, сейчас заварится, и будем чай пить. Согреешься.

– А почему Вы меня ждали? – спросила она.

– Почему? Потому что люди всегда возвращаются.

У неё перехватило дыхание.

– Откуда Вы знаете?

Он ответил.

– Ты же к Ней пришла?

– Я… Да… Не знаю…

И тут она неожиданно для самой себя заплакала. Она плакала, и все, что болело, терзало её все эти годы, выходило наружу. А старик подошёл к ней и положил на голову большую, теплую, морщинистую руку.

– Плачь, милая, плачь… Плакать – это правильно, это хорошо… Ты отпусти её. У неё ведь всё хорошо. Ведь у каждого здесь свои задачи. Она свои выполнила, ты и сама это знаешь… Отпусти… Вы встретитесь, обязательно. Только чуть позже. Рано тебе ещё.

Он гладил её по голове, а она плакала. Плакала и вспоминала… Внутри росла, растекалась и выливалась наружу Боль. И казалось, что эта Боль никогда не закончится.

– И себя не терзай. Ни к чему это. Не для этого ты здесь. И у Неё сейчас другие дела… А ты её всё держишь. Отпусти. И она тебе поможет. И ты сможешь сделать то, что должна… Давай-ка выпей чайку, тебе легче станет.

Чай был горячий, терпкий, пах детством, садом, счастьем… Всхлипывая, смешивая слезы с чаем, она сама не заметила, как заснула, уронив голову на стол и обнимая чашку…

…Проснулась уже поздно. За окном темнело. В комнате – никого. Голова слегка кружилась. Но ей было легко и спокойно. Домой. Нужно скорее домой…

Уже на платформе, кутаясь в пальто, сунула руки в карманы. Пальцы наткнулись на что-то мягкое. Уже вытаскивая, она знала, что это Заяц. Тот самый. Катькин. Улыбнулась. Улыбка была грустной и светлой. Прошептала: «Спасибо тебе, гном…»

Вот и дом. Она смотрела на него совсем другими глазами, как будто видела в первый раз. Любимая сирень под окном. Ещё цветут хризантемы.

Возле ворот машина сына. К чему бы это? Тихонько вошла на крыльцо, открыла дверь… И тут маленький ураган вылетел ей навстречу.

– Ой, бабулечка, а ты где была? А мы с папой приехали. Дедушка позвонил, мы и приехали. А ты на поезде ездила, да? А далеко?

Внучка тараторила, не переставая, и повисла на шее. Маленькое, любимое солнышко. Ручонки залезли в карман – она знала, что у бабушки всегда припасено что-нибудь вкусное.

– Ой, бабулечка, а что это? Какой смешной заяц! Это мне, да? Какой он замечательный? Папа, папа, смотри, какой заяц!

И ураган умчался в глубину дома.

На кухне муж, как-то вдруг постаревший, с усталыми глазами, наливал кофе в её любимую чашку. Молчал.

Она уткнулась в родную, небритую щёку, затихла.

– Я вернулась. Я наконец-то вернулась…