Текст книги "Адольфо и Розетта"

Сцена четвертая

Адам Геллер, отец Розетты, немолодой состоятельный еврей, сидит в своей комнате, смотрит счета. Стук в дверь.

ГЕЛЛЕР. Ну, кто там еще? Я же просил не мешать мне!

Входит штурмбанфюрер СС Фридрих Шварц, помощник коменданта гетто.

ШВАРЦ. Это я, любезный Геллер, взял на себя смелость вас побеспокоить…

ГЕЛЛЕР (поднимаясь, идет навстречу ему). Дорогой господин Шварц, о чем вы говорите? Для вас эти двери открыты днем и ночью!

Пожимает руку Шварца в перчатке.

ШВАРЦ. Да-да, я знаю. (Смотрит на счета). Но все-таки неудобно прерывать человека, когда его посетила коммерческая муза.

ГЕЛЛЕР (смеется). Вы все шутите, господин штурмбанфюрер.

ШВАРЦ. Почему бы не пошутить с друзьями рейха? Ведь вы друг рейха?

ГЕЛЛЕР. Я был бы счастлив, но…

ШВАРЦ (поднимая брови). Но?

ГЕЛЛЕР. Боюсь, я недостоин. В любом случае, я верный его слуга.

ШВАРЦ. Нет-нет, Адам, этого недостаточно. Такие люди как вы, должны быть друзьями рейха.

ГЕЛЛЕР. Всегда к вашим услугам, господин штурмбанфюрер. Не желаете ли сигару?

ШВАРЦ. Что за сигары?

ГЕЛЛЕР. Кубинские.

ШВАРЦ. Контрабанда?

ГЕЛЛЕР. Конечно. Разве я осмелился бы предлагать вам дешевую подделку?

ШВАРЦ (грозит ему пальцем). Ах, Адам, Адам, вы везде поспели!

Геллер протягивает Шварцу коробку, тот берет сигару, рассматривает ее, нюхает.

ГЕЛЛЕР. Высшего сорта, господин штурмбанфюрер. Такие же – в коллекции господина Франка.

ШВАРЦ. Вы и генерал-губернатора сигарами снабжаете?

ГЕЛЛЕР. Он оказал мне такую честь.

ШВАРЦ. М-да…

Видит фотографию Шварца с дочерью Розеттой и сыном Натаном. Берет, рассматривает.

ШВАРЦ. Это ведь ваши дети?

ГЕЛЛЕР. Да. Роза и Натан.

ШВАРЦ. Роза… А она красавица. Даже и не подумаешь, что…

ГЕЛЛЕР. Еврейка?

ШВАРЦ. Я не то хотел сказать. Такие правильные черты.

ГЕЛЛЕР. Она пошла в мать.

ШВАРЦ. А, кстати, где ваша супруга?

ГЕЛЛЕР (с трудом). С ней… случилось несчастье.

ШВАРЦ. Что вы говорите?

ГЕЛЛЕР. В самом начале… когда еще была неразбериха, ее… ее застрелил один шарфюрер.

ШВАРЦ. Ай-яй-яй, какое несчастье! Надеюсь, он был наказан?

ГЕЛЛЕР. Да. Его разжаловали и отправили на фронт.

ШВАРЦ. Вот! Вы видите, рейх умеет быть справедливым. Другой бы сказал, что это слишком суровое наказание, но не я. Вы знаете, все эти разговоры про окончательное решение вопроса…

ГЕЛЛЕР. Вопроса?

ШВАРЦ. Еврейского вопроса. Лично я не сторонник крайних мер. Конечно, есть прямые враги рейха и с ними… разговор короткий. Но есть люди полезные. Вроде вас. И тут спешить не надо. Тут некуда спешить, не так ли, Адам?

Геллер молча наклоняет голову.

ШВАРЦ. Лично я вам крайне симпатизирую. Вы – член юденрата нашего гетто, глава почтенного семейства и… (он крутит в руке сигарету) много сделали для рейха.

ГЕЛЛЕР. Вы слишком добры ко мне.

ШВАРЦ. Нет-нет, это все правда. И к тому же дочка у вас красавица… Но, знаете, бывает, что в добром стаде заводится паршивая овца.

ГЕЛЛЕР. Овца?

ШВАРЦ. Ну, или волк в овечьей шкуре.

ГЕЛЛЕР (цепенея). Господин штурмбанфюрер?..

ШВАРЦ (морщится). Я уже сказал, лично вас мы очень ценим. И даже смотрим сквозь пальцы на вашу контрабанду, на все эти пекарни, спектакли, все эти еврейские оркестры… Хотя какой-нибудь честный бюргер обязательно спросил бы: зачем евреям оркестры, все равно они все умрут?

ГЕЛЛЕР. Но людям нужно… Не только хлеб насущный…

ШВАРЦ (с раздражением). Я повторяю, я не против. Пусть будет. Но всему же есть предел, черт вас возьми!

Он отходит в сторону, в раздражении ломает сигару. Геллер следит за ним в ужасе.

ШВАРЦ (сухо, не глядя на Геллера). Мне стало известно, что ваш сын готовит восстание в гетто.

ГЕЛЛЕР (после паузы). Мой сын? Господин штурмбанфюрер, этого не может быть!

ШВАРЦ. По-вашему, я лгу?!

ГЕЛЛЕР. Ни в коем случае! Но мой сын хороший мальчик, он не мог…

ШВАРЦ (перебивает). Ваш, как вы говорите, хороший мальчик собрал вокруг себя молодых евреев и организовал группу сопротивления. Они контрабандой ввозят в гетто оружие. И после этого вы утверждаете, что он не готовит восстания?

ГЕЛЛЕР (потрясен). Вейз мир… Как это могло случиться?

ШВАРЦ (сухо). Полагаю, вы недостаточно хорошо его воспитали. Так или иначе, я пришел его арестовать – из уважения к вам пришел лично – и предать в руки трибунала.

ГЕЛЛЕР (потрясен). Яхве-Элохим-Адонай! Его будут судить?!

ШВАРЦ (наклоняясь к Геллеру, отчетливо, веско). Его расстреляют.

Геллер, словно подрубленный, падает на диван. Закрывает лицо ладонями.

ГЕЛЛЕР (глухо, в отчаянии). Натан… Мальчик мой…

Шварц смотрит на него с презрением.

ШВАРЦ. Все же фюрер прав… Вы, евреи, не люди. Перед ним враг рейха, а он называет его «мой мальчик».

ГЕЛЛЕР. Простите…

ШВАРЦ. Вы с ума сошли? Вы просите прощения?

ГЕЛЛЕР. Да. Я прошу вас… Я вас умоляю, простите моего сына! Он хороший мальчик, он никому не сделал зла… Он служит в еврейской полиции…

ШВАРЦ. Тем страшнее его падение.

ГЕЛЛЕР. Он не мог… Его обманули… Он попал в дурную компанию… Ему заморочили голову. Клянусь вам, он ничего не делал.

ШВАРЦ. Не делал, потому что не успел. Но еще день-другой, и он обагрит свои руки кровью немецких солдат! Вы это понимаете?!

ГЕЛЛЕР. Нет… Нет… Мой единственный сын… Я – старый человек. У меня никого не осталось, кроме детей. Умоляю… Умоляю вас! Пожалейте!

ШВАРЦ. А вам не жалко немецких родителей, чьих детей он собирался убить?

ГЕЛЛЕР. Он не мог… Не мог. Я всегда учил его, что человеческая жизнь бесценна… Он был такой чистый, добрый ребенок… Герр Шварц… Однажды он нашел больного котенка. Злые люди переломали ему лапы. Он принес его домой и выхаживал…

ШВАРЦ (обрывая его). Хватит! Хватит с меня жидовских сказок про больных котят! Вы – неблагодарные скоты! Мы дали вам работу, мы вас кормим, поим, мы вас охраняем здесь, в гетто, от праведного народного гнева, а чем вы нам отвечаете?

ГЕЛЛЕР. Пожалуйста, господин штурмбанфюрер… Не убивайте его. Он больше не будет. Я сам, лично позабочусь… Я клянусь вам!

ШВАРЦ. Он клянется. Грош цена вашим клятвам!

ГЕЛЛЕР. Да, грош… Конечно. Как я забыл…

Геллер открывает сейф, вытаскивает деньги, несет их Шварцу.

ГЕЛЛЕР. Вот… Возьмите. Я все отдам, лишь бы спасти моего мальчика. Все… И даже больше…

ШВАРЦ (смотрит на него). Вы с ума сошли? Что это такое?

ГЕЛЛЕР. Это… вот… Мой мальчик… Пожалуйста.

ШВАРЦ. Вы что, мне взятку предлагаете? Вы – мне?! Мне, офицеру СС?

ГЕЛЛЕР. Я – нет… Простите… Я не то… в глазах мутится… Ничего не пойму… Мой мальчик… Натан…

Пауза.

ШВАРЦ (хмуро). Вы отец, господин Геллер. Но я – солдат. У меня есть присяга, долг. (С нажимом). Вы понимаете это слово – долг?

ГЕЛЛЕР (с внезапно вспыхнувшей надеждой). Долг… Да-да, конечно, долг. Ваша милость, господин штурмбанфюрер… вы помните, я брал у вас в долг?

ШВАРЦ. У меня?

ГЕЛЛЕР. Да-да, у вас.

ШВАРЦ. В долг?

ГЕЛЛЕР. Да-да, в долг.

ШВАРЦ (после паузы). Не припоминаю.

ГЕЛЛЕР. Но как же, господин Шварц?! Я отлично помню, вы дали мне в долг. Большую сумму.

ШВАРЦ. Большую?

ГЕЛЛЕР. Очень большую.

ШВАРЦ. Кажется, что-то… Сколько я вам давал?

ГЕЛЛЕР. Десять тысяч рейхсмарок.

ШВАРЦ. Нет.

ГЕЛЛЕР. Как – нет?

ШВАРЦ. Двадцать тысяч.

ГЕЛЛЕР. Двадцать?

ШВАРЦ. Да. Теперь я точно вспомнил.

ГЕЛЛЕР. Но это же целое состояние для бедного еврея…

ШВАРЦ. Что ж делать? Я щедр к друзьям. Ведь мы друзья, господин Геллер?

ГЕЛЛЕР. Конечно… Конечно, господин Шварц, мы друзья. Сейчас… Сейчас я все принесу. (Кладет деньги на пол, идет к письменному столу, открывает ящик, вытаскивает оттуда деньги, пересчитывает их, роняет, становится на колени. Снова пересчитывает). Вот… вот… и вот.

Стоя на коленях, с надеждой смотрит на Шварца снизу вверх.

ШВАРЦ. Здесь все?

ГЕЛЛЕР. Полутора тысяч не хватает. Но я принесу. Завтра же. Я возьму в долг и принесу.

ШВАРЦ (пряча деньги). Прекрасно, господин Геллер… Что же вы стоите на полу? Поднимитесь, там холодно, дует.

ГЕЛЛЕР. Да-да, конечно, извините…

Геллер поднимается с пола. Смотрит на Шварца.

ШВАРЦ. Я ухожу, господин Геллер. Но примите добрый совет старого друга. Образумьте своего сына. Образумьте его, пока не поздно. В другой раз, боюсь, не поможет даже мое заступничество…

ГЕЛЛЕР. Конечно, господин штурмбанфюрер. Я все понял.

Шварц идет к двери. Внезапно она открывается, входит сын Геллера, Натан. Шварц улыбается, шутливо отдает ему честь и выходит вон. Натан провожает его взглядом. Дверь за Шварцем закрывается. Натан переводит взгляд на отца. Тот стоит, оперевшись руками о стол. В нем нет теперь ничего от богатого, уверенного в себе бизнесмена, которым он был еще пятнадцать минут назад. Это просто немолодой и смертельно усталый человек.

НАТАН. Что случилось, отец? Что было нужно этому нацисту?

ГЕЛЛЕР. Он приходил за тобой, сынок.

НАТАН. За мной?

ГЕЛЛЕР. Да. Где ты был сейчас?

НАТАН. Какая разница? Я гулял.

Пауза.

ГЕЛЛЕР. Знаешь, о чем я мечтал всю жизнь?

НАТАН. О чем?

ГЕЛЛЕР. Чтобы люди не врали друг другу. Или чтобы хотя бы мои дети не обманывали меня.

НАТАН. Я не обманываю тебя.

ГЕЛЛЕР. Да, ты не обманываешь. Ты просто не говоришь правды. Ты знаешь, чего мне стоило стать тем, кто я есть?

НАТАН. Конечно, отец. Это стоило тебе денег.

ГЕЛЛЕР. Больших денег!

НАТАН. У тебя много денег, отец.

ГЕЛЛЕР. Да… А ты знаешь, для чего нужны деньги? Чтобы откупаться от смерти! Посмотри, что творится вокруг!

НАТАН. Что творится?

ГЕЛЛЕР (кричит). Вокруг гибнут евреи! Десятки, сотни, тысячи ни в чем неповинных людей. Детей, стариков, женщин!

НАТАН. И что ты сделал, чтобы изменить ситуацию?

ГЕЛЛЕР. Я? Я делаю, что возможно. Я тайком завожу в гетто продукты и медикаменты. Ты знаешь продовольственную норму для человека? 184 килокалории. Может человек жить на 184 килокалории в день? Нет, он не может так жить. И я это знаю, и ты это знаешь, и они (понизив голос) это все знают. Я хожу по лезвию ножа, чтобы снабжать гетто продуктами. А ты? Что делаешь ты?!

НАТАН. Что делаю я?

ГЕЛЛЕР. Да, черт возьми! Что ты делаешь, идиот?

НАТАН. Отец!

ГЕЛЛЕР (машет рукой). Не надо, не отвечай. Я и так знаю. Ты готовишь восстание.

НАТАН. Отец…

ГЕЛЛЕР. Только не говори, что это не так! Не надо врать мне, сынок.

НАТАН. Я не буду врать тебе, отец. Я на самом деле готовлю восстание.

ГЕЛЛЕР. И ты говоришь это, глядя мне в глаза? Почему ты просто не возьмешь нож и не ударишь меня прямо в сердце? Почему? Так было бы легче и тебе, и мне…

НАТАН. Отец, успокойся.

ГЕЛЛЕР. Я не успокоюсь. В то время, как я пытаюсь спасти людей, мой сын пытается их уничтожить. Восстание, ты говроришь? Но зачем? Чтобы перебили вас, а потом и всех остальных? Что вы творите, мерзавцы?!

НАТАН. Мы хотим спасти мой народ.

ГЕЛЛЕР. Вы хотите убить свой народ. Тишина, лояльность и дисциплина – вот единственный способ для еврея спастись в этом содоме.

Пауза.

НАТАН. Знаешь, какая между нами разница, отец? Ты пытаешься спасти конкретного еврея, а я пытаюсь спасти всех евреев в гетто.

ГЕЛЛЕР. Спасти?! Да вас убьют, перестреляют, как бешеных собак!

НАТАН. Мы не собаки, отец. Мы люди. И мы лучше погибнем в борьбе, чем будем медленно угасать под пятой нацистов. Хватит, отец. Хватит с евреев рабства. Мы не будем терпеть нового фараона…

ГЕЛЛЕР. Рабство, жизнь, смерть… Что ты знаешь о жизни и смерти, ты, мальчишка?! Я скажу тебе одну вещь. Послушай меня и запомни навсегда…

Стук в дверь.

ГЕЛЛЕР. Кто там еще?

Дверь открывается, входит роттенфюрер Ганс. Вместе с ним – Розетта и Ривка.

ГАНС. Здравия желаю, господин Геллер.

ГЕЛЛЕР. Розетта? Что случилось?

ГАНС. Они арестованы.

ГЕЛЛЕР. На каком основании?

ГАНС. Проникли за территорию гетто без соответствующих документов.

ГЕЛЛЕР (Розетте). Что это значит?

РОЗЕТТА. Мы ходили смотреть представление.

ГЕЛЛЕР. Ривка? Для чего я тебя держу? Чтобы ты сбивала мою дочь с пути истинного?

РИВКА. Господин Геллер…

РОЗЕТТА. Она не виновата. Это все я. Я ей пригрозила, чтобы она молчала.

ГЕЛЛЕР. Господь испытывает меня… Я думал, что хотя бы дочь моя будет мне отрадой в старости.

ГАНС. Господин Геллер, это серьезное нарушение. Я обязан посадить их обеих под стражу.

ГЕЛЛЕР. Да-да, я понимаю, роттенфюрер… (Хлопает себя по карманам). У кого-нибудь есть деньги?

РИВКА. У меня есть…

Протягивает деньги Геллеру, тот передает их Гансу.

ГАНС (глядя на деньги). Это все?

ГЕЛЛЕР. Да, это все. И я вас больше не задерживаю.

ГАНС (бурчит негромко). Жадная еврейская свинья.

ГЕЛЛЕР. Что?!

ГАНС. Я говорю, это в последний раз. Вообще-то мы имеем право стрелять без предупреждения…

Ганс разворачивается и выходит. Все смотрят ему вслед. Геллер опирается о стол, берется за сердце.

ГЕЛЛЕР. Дети… Вы убьете своего отца.

Сцена пятая

Гетто. Улица. Вечер. Появляются Дитер и Адольфо.

ДИТЕР. Стой!

АДОЛЬФО. Ну, что еще?

ДИТЕР. Я не пойду дальше.

АДОЛЬФО. Испугался?

ДИТЕР. Мне мерзко здесь находиться. Что мы делаем в этом крысятнике?

АДОЛЬФО. Тут есть одна девушка. Я тебе говорил.

ДИТЕР. Девушка? Она что, служит в СС? Она надзиратель?

АДОЛЬФО. С чего ты взял?

ДИТЕР. А что девушке делать в еврейском гетто?

АДОЛЬФО. Как тебе сказать… Ну, например, жить.

ДИТЕР. Жить?! Ты что имеешь в виду?

Адольфо пожимает плечами.

ДИТЕР. Нет! Ты это серьезно? Еврейка?! Фу! Ты извращенец!

АДОЛЬФО. Почему?

ДИТЕР. Да потому что они низшая раса… Они грязные евреи, как ты этого не понимаешь? Они же воняют!

АДОЛЬФО. Не знаю насчет остальных, но моя благоухает, как роза.

ДИТЕР. Да нет же, Адольф! Это обман! Это все еврейские штучки, их колдовство. Своими приворотными зельями они заманивают арийских мужчин, чтобы испортить нам расу.

АДОЛЬФО. Дитер, я тебя люблю, ты мой лучший друг. Но ты глуп, как дитя.

ДИТЕР. А ты просто ненормальный. Я тебя предупреждал, когда ты увлекся это полячкой… Этой певичкой. Сначала поляки, потом цыгане, евреи.

АДОЛЬФО. При чем тут множественное число? Я люблю только одну девушку.

ДИТЕР. Любишь?! Тьфу! Как ты можешь так говорить? Я понимаю, в тебе взыграла похоть. Тебя, наверное, сглазили. Но при чем тут любовь? Любовь – это светлое патриотическое чувство арийского юноши к арийской девушке. При чем тут твоя еврейка?!

АДОЛЬФО. При том, что она лучшая девушка на свете.

ДИТЕР. И ты собираешься… сделать с ней это?!

АДОЛЬФО. Да. Я собираюсь. Если, конечно, она позволит. Я хочу просить ее выйти за меня замуж…

Дитер в ужасе отступает. Он смотрит на Адольфо, прикрывает рот рукой.

ДИТЕР (в пустоту). Господи… Он на самом деле спятил. Он не помнит себя.

АДОЛЬФО. Что ты так смотришь?

ДИТЕР. Я? Ничего. Немного поздно, ты не находишь. Может, пора восвояси?

АДОЛЬФО. Сначала найдем ее дом. Я проследил за ней только до входа в гетто. Часовой сказал, что она дочка местного коммерсанта Адама Геллера.

ДИТЕР. Хорошо хоть, не Рабиновича.

АДОЛЬФО. Не смешно, Дитер… (озирается). Ее дом должен быть где-то рядом. Я чувствую это.

ДИТЕР. Сегодня уже поздно и холодно. Давай прервемся и поищем завтра с утра.

АДОЛЬФО. Нет. Мое сердце горит. Я не доживу до завтра, если не увижу ее сейчас.

ДИТЕР. Если нас здесь застанут, неприятностей не миновать. Как мы будем объясняться? Зачем мы тут?

АДОЛЬФО. Придумаем что-нибудь…

ДИТЕР. Что придумаем?

АДОЛЬФО. Скажем, что мы воры.

ДИТЕР. Воры? Мы?! Немецкие юноши из благородных семей пришли грабить еврейских голодранцев?

АДОЛЬФО. Ну да. Обычное дело. Так они всегда и поступают, эти твои юноши из благородных семей.

ДИТЕР. Ты как хочешь, а я ухожу. Мне честь дороже твоих еврейских похождений.

АДОЛЬФО. Уходи. Я остаюсь.

Дитер идет прочь. Останавливается. Возвращается.

ДИТЕР. Адольф! Если есть в тебе хоть капля здравого смысла, послушай меня. Давай уйдем.

АДОЛЬФО. Нет.

ДИТЕР. Это твое окончательно решение?

АДОЛЬФО. Да.

ДИТЕР. Подумай об отце. Что с ним будет, когда он узнает про твои интрижки с еврейскими шлюхами?

АДОЛЬФО (хватает его за грудки). Не смей называть ее шлюхой, ты, мерзавец!

ДИТЕР (с трудом). Как же мне ее называть? Божьей матерью, что ли?

АДОЛЬФО (отпуская его, с отвращением). Пошел вон отсюда! И не показывайся мне на глаза! Не желаю тебя видеть…

ДИТЕР. Как скажешь, друг евреев.

Дитер поправляет рубашку и идет прочь, злобно оглядываясь. Исчезает. На балконе появляется Розетта.

АДОЛЬФО. О Боже! Я нашел тебя… Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет.

Он перелезает через ограду.

РОЗЕТТА. Это ты?!

АДОЛЬФО. Я.

РОЗЕТТА.

 
«Как ты сюда пробрался? Для чего?
Ограда высока и неприступна.
Тебе здесь неминуемая смерть,
Когда б тебя нашли мои родные».
 

АДОЛЬФО.

 
«Меня перенесла сюда любовь,
Ее не останавливают стены.
В нужде она решается на все,
И потому – что мне твои родные!»
 

РОЗЕТТА.

 
Адольфо, подожди! Я не шучу.
Ты в самом деле здесь иль это снится?
Глазам своим не верю. Невозможно.
 

АДОЛЬФО.

 
Глазам не веришь, так поверь ушам.
Я правда здесь. Когда протянешь руку,
То сразу все сомненья отпадут.
 

РОЗЕТТА.

Беги отсюда. Ты не понимаешь!

Ночной патруль возьмет тебя под стражу.

АДОЛЬФО.

 
Тогда тебя возьму я в адвокаты.
Надеюсь, ты мне в этом не откажешь?
И как бы там ни вышло, но любовь
Не может преступлением считаться.
 

РОЗЕТТА. Ты сумасшедший!

АДОЛЬФО. Все так говорят.

РОЗЕТТА. Потому что это правда. Как ты меня нашел?

АДОЛЬФО. Сердце подсказало.

РОЗЕТТА. Ты просто следил за мной.

АДОЛЬФО. Да. Это и подсказало мне сердце.

РОЗЕТТА. Ну, теперь ты знаешь, что я еврейка.

АДОЛЬФО. Ты тоже знаешь, что я немец.

РОЗЕТТА. И ты все равно признаешься мне в любви?

АДОЛЬФО. Да. И прошу твоей руки.

РОЗЕТТА. Что?!

АДОЛЬФО. Я прошу тебя выйти за меня замуж.

РОЗЕТТА (смеется). Замуж? И всего-то?

АДОЛЬФО. Я не тороплю тебя. Можешь подумать до завтра. Я приду вечером, и ты скажешь мне «да».

РОЗЕТТА. Не будет никакого «да»!

АДОЛЬФО. Почему?

РОЗЕТТА. Между нами нет ничего общего.

АДОЛЬФО. Ничего, кроме любви.

РОЗЕТТА. Как ты можешь говорить малознакомой девушке такие слова?

АДОЛЬФО. Потому что я люблю.

РОЗЕТТА. Наверное, ты наглый и развращенный. Ты соблазняешь бедных девушек и бросаешь их потом навсегда!

АДОЛЬФО. Нет. Просто я люблю тебя. И я никогда тебя не брошу.

ГОЛОС ГЕЛЛЕРА. Розетта, что там такое?

РОЗЕТТА (быстро). Ничего, папа. Все в порядке. (Тихо, Адольфо). Прошу тебя, уходи. Здесь очень опасно. Мой брат ненавидит немцев. Он работает в еврейской полиции, он застрелит тебя.

АДОЛЬФО. Умереть у тебя на глазах – это будет самая счастливая смерть.

РОЗЕТТА. Вот как? А обо мне ты подумал?

АДОЛЬФО. Что?

РОЗЕТТА. Каково будет мне, если ты умрешь?

АДОЛЬФО. Так я тебе не безразличен?

РОЗЕТТА. Уходи. Сейчас же!

АДОЛЬФО. Последняя просьба.

РОЗЕТТА. Ну?!

АДОЛЬФО. Позволь поцеловать тебя.

РОЗЕТТА. Поцеловать?

АДОЛЬФО. Да.

РОЗЕТТА. И тогда ты уйдешь?

АДОЛЬФО. Да.

РОЗЕТТА. Клянешься?

АДОЛЬФО. Всеми святыми.

РОЗЕТТА. Смотри же. Ты поклялся.

Розетта подает ему руку, он поднимается на балкон. Смотрят друг на друга.

РОЗЕТТА. Мы так и будем стоять до рассвета?

АДОЛЬФО. Если можно.

РОЗЕТТА. Ты обещал уйти.

АДОЛЬФО. Но только после поцелуя.

РОЗЕТТА. Ну, так целуй.

АДОЛЬФО. И потом уйти?

РОЗЕТТА. Да. Здесь опасно для тебя.

АДОЛЬФО. Тогда не буду.

РОЗЕТТА. Что – не буду?

АДОЛЬФО. Целовать тебя.

РОЗЕТТА. Каков наглец! Я закричу!

АДОЛЬФО. И что ты крикнешь? «Спасите, он меня не целует!»?

РОЗЕТТА. Вот и верь после этого мужчинам. Ведь ты поклялся!

АДОЛЬФО. Я поклялся уйти, как только поцелую тебя. Но пока я не поцеловал, я могу оставаться.

РОЗЕТТА. Хитрый, коварный змей! Ну, так я сама тебя поцелую! Вот тебе!

Розетта целует Адольфо. Тот обнимает ее. Поцелуй затягивается. На улицу выходит Натан. Видит Розетту и Адольфо.

НАТАН (вне себя). Сестра!

Розетта вздрагивает, отрывается от Адольфо, хочет заслонить его собой.

НАТАН. Кто это там с тобою?

РОЗЕТТА. Где? Здесь никого нет.

НАТАН. Прячется за твоей спиной.

РОЗЕТТА. Ах, это. Ты его не знаешь!

НАТАН. Эй ты, трус, покажись! Не прячься.

АДОЛЬФО (выходя). Я не трус, и я не прячусь

НАТАН. Немец?! (Розетте). Ты целовалась с немцем?

АДОЛЬФО. Я люблю твою сестру!

РОЗЕТТА. Молчи, я тебя умоляю.

НАТАН. Какой позор! Что скажут люди? Моя сестра – нацистская подстилка?!

АДОЛЬФО. Не смей так говорить!

Выпрыгивает с балкона, подскакивает к Натану.

АДОЛЬФО. Я люблю твою сестру!

НАТАН. Люблю… Вы, немцы, отняли у нас все – свободу, достоинство, кусок хлеба. Вы каждый день отнимаете у нас жизнь. И ты говоришь мне о любви?

АДОЛЬФО. Я не такой, как все!

НАТАН. Ты не такой. Ты в сто раз хуже. Перед тем, как убить, ты хочешь опозорить мою сестру! Ты уже опозорил ее! Теперь она блудница, путавшаяся с врагом моего народа. Ей лучше самой наложить на себя руки.

Адольфо дает ему пощечину.

АДОЛЬФО. Никто не смеет оскорблять ее. Никто не смеет ей угрожать.

НАТАН. Ты меня ударил? Немец, ты умрешь.

Натан бросается на Адольфо. Сцепившись, они валятся на землю.

РОЗЕТТА. Помогите! Кто-нибудь… Они убьют друг друга!

Слышен полицейский свисток и топот ног.