Текст книги "Адольфо и Розетта"

Сцена десятая

Два эсэсовца сидят на посту, играют в шашки.

ПЕРВЫЙ. Повезло нам с работой… Сидишь в гетто, сторожишь евреев.

ВТОРОЙ. Все лучше, чем на фронте вшей кормить.

ПЕРВЫЙ. Да… И лучше, чем в концлагере. Здесь только сторожить, а там еще и…

ВТОРОЙ. Наше дело маленькое. Что начальство скажет, то и сделаем. Скажут сторожить – будем сторожить. Скажут «и» – сделаем «и».

ПЕРВЫЙ. А правда, что в концлагерях из них мыло варят?

ВТОРОЙ. А что же из них варить – «шанель номер пять»?

ПЕРВЫЙ. Еще, говорят, абажур из кожи делают.

ВТОРОЙ. Я бы такой абажур не купил.

ПЕРВЫЙ. Почему?

ВТОРОЙ. Это все равно, что еврея дома поселить.

Появляется Розетта. Эсэсовцы вскакивают.

ВТОРОЙ. Стоять! Проход запрещен!

РОЗЕТТА. Господа, мне очень нужно.

ВТОРОЙ (толкая ее в грудь автоматом). Проход запрещен.

РОЗЕТТА. Это вопрос жизни и смерти.

ВТОРОЙ. Пошла вон, еврейская шлюха.

ПЕРВЫЙ (второму). Ну, ты того, не очень заводись…

ВТОРОЙ (первому). Я их знаю. Пока они нас отвлекают, где-нибудь их боевики копают проход.

РОЗЕТТА. У меня нет денег, чтобы заплатить вам.

ПЕРВЫЙ. Еще бы. У кого есть деньги, в гетто не сидит.

РОЗЕТТА. Я предлагаю обмен. (Снимает перстень). Вот. Он очень дорогой.

Второй берет перстень, разглядывает его. Прячет в карман.

РОЗЕТТА. Спасибо.

Розетта пытается пройти, но второй отпихивает ее назад.

ВТОРОЙ. Проход запрещен.

РОЗЕТТА. Но ведь мы договорились?

ВТОРОЙ. Назад.

РОЗЕТТА. Пустите меня! Мне нужно выйти!

ВТОРОЙ. Назад, кому сказано.

РОЗЕТТА. Ах, так! Я все равно выйду…

ПЕРВЫЙ. Стреляем без предупреждения.

РОЗЕТТА. А я все равно выйду. Посмотрим, хватит ли у вас духу выстрелить в беззащитную девушку.

Розетта обходит второго и выходит из ворот.

РОЗЕТТА. Вот вам!

Поворачивается, идет дальше. Второй дает ей в спину автоматную очередь. Розетта поворачивается, на лице ее удивление. Она падает на землю.

ПЕРВЫЙ (второму). Ты что наделал, идиот?

ВТОРОЙ. Проход запрещен.

Появляется запыхавшийся Натан.

НАТАН. Господа эсэсовцы, здесь не проходила девушка?

ВТОРОЙ (поднимая автомат). Назад!

НАТАН. Такая юная, красивая… ей только шестнадцать лет…

Осекается, видя лежащую на земле Розетту.

НАТАН. Сестра… Розетта…

Ничего не видя вокруг, идет к ней. Второй перед ним пятится, держа автомат наизготовку.

ВТОРОЙ. Назад, назад, назад…

НАТАН. Они убили тебя. Они убили…

ВТОРОЙ (в панике). Назад!

Второй дает очередь по Натану. Тот падает. Первый подходит к Натану, смотрит.

ПЕРВЫЙ. Готов.

ВТОРОЙ. Проход запрещен.

ПЕРВЫЙ. А девчонка красивая была. Жалко, еврейка.

ВТОРОЙ. Звони в юденрат. Пусть забирают свою падаль.

Сцена одиннадцатая

Дом Бауэра. Мильх, Бауэр, Адольфо.

МИЛЬХ. Герберт, это правда?

БАУЭР. Что именно, Эрхард?

МИЛЬХ. Вы собрались отправить Адольфа на фронт?

БАУЭР (неохотно). Я думаю об этом.

МИЛЬХ. И куда же вы хотите его определить?

БАУЭР. В пехоту.

МИЛЬХ. Что за блажь? Кормить собою русских вшей? Если уж так приспичило защищать родину, пусть идет к нам, в люфтваффе.

БАУЭР. Нет уж. Знаю я ваших орлов. Попойки, женщины, карты. А моему сыну нужно увидеть реальную жизнь. Пусть прочистит мозги в окопах.

МИЛЬХ. Как вы суровы, штандартенфюрер. А как же его невеста?

БАУЭР (подозрительно). Невеста? (Смотрит на Адольфа). Какая еще невеста?!

МИЛЬХ. Он что, вам не сказал? Прекрасная фройляйн Ингрид.

БАУЭР (напряженно). Немка?

МИЛЬХ. И какая! Насколько я могу судить, из старого аристократического рода. А мне можете верить, как никак, я ведь сам барон.

БАУЭР (Адольфу). Я вижу, ты, наконец, взялся за ум.

АДОЛЬФО. Да, отец.

МИЛЬХ. А в чем дело? Вы меня заинтриговали.

БАУЭР. Так, ничего.

МИЛЬХ. Нет, в самом деле. Адольф, вы серьезно проштрафились?

БАУЭР. Так, легкое помешательство.

МИЛЬХ. В чем же оно выразилось?

БАУЭР. Не хочу даже говорить.

МИЛЬХ. Герберт, перестаньте. Неужели мне придется подключать абвер, чтобы узнавать ваши семейные тайны?

БАУЭР. Надеюсь, абверу об этом ничего не известно.

МИЛЬХ. Но может ведь стать известно, а, Герберт? Нечего скромничать, говорите, все как есть.

БАУЭР. Ну, словом, он увлекся одной певичкой.

МИЛЬХ. Всего-то? Кто из нас не увлекался певичками в юности? Вы что-то не договариваете…

БАУЭР. Она… черт! Она… Короче говоря, она не вполне чистокровна.

МИЛЬХ. О, как это пикантно! Знаете, Герберт, неполноценные женщины бывают очень горячими. Немецкая женщина – это в первую очередь мать и жена. Ну, а эти моралью не скованы. В постели они откалывают такие штуки!

АДОЛЬФО (Бауэру). Отец, мне неприятен этот разговор. Ты же знаешь, все в прошлом.

БАУЭР. В самом деле. Оставим это.

МИЛЬХ. Оставим так оставим. Кстати, а кто она по национальности?

БАУЭР. Я не знаю. Румынка, кажется… или полячка. Они все на одно лицо.

МИЛЬХ. Но Адольф-то наверняка знает.

АДОЛЬФ. Я не спрашивал у нее. (Язвительно). Тем более, как папа говорит, они все на одно лицо.

МИЛЬХ. Ну, в юности все мы совершаем ошибки. Неважно кто, главное, что не еврейка.

АДОЛЬФО (закипая). Вот как? Почему же не еврейка? Или, на ваш взгляд, они недостаточно горячи в постели?

БАУЭР (бьет кулаком по столу). Адольф! Как ты смеешь?

МИЛЬХ. Ничего-ничего. Юноша любознателен, это так естественно в его возрасте. (Адольфо). Видите ли, Адольф, еврейская женщина – это даже и не женщина в прямом смысле слова. Как еврейский мужчина – не совсем мужчина.

АДОЛЬФО. Что вы имеете в виду?

МИЛЬХ. Согласно последним научным исследованиям они – андрогины. Совмещают в себе свойства мужского и женского пола…

БАУЭР. Эрхард, прошу вас!

МИЛЬХ. Нет-нет, почему же. Это очень любопытно с научной точки зрения. Таким образом, ложась в постель с еврейской женщиной, вы ложитесь в постель с…

АДОЛЬФО. Замолчите!

МИЛЬХ. Что?

АДОЛЬФО. Заткнитесь, или я вас убью.

МИЛЬХ. Герберт, это что, шутка? Тогда мне не смешно.

АДОЛЬФО. Вы подлец, господин фельдмаршал. И я вызываю вас на дуэль.

БАУЭР. О, Господи, за что мне это все! (Мильху). Не слушайте его, Эрхард! Он не в себе, он совершенно сошел с ума.

МИЛЬХ. Да, здоровым его не назовешь…

БАУЭР (хватая Адольфо и выталкивая его). Пошел вон отсюда!

АДОЛЬФО. Я не уйду. Пусть он ответит за свои слова!

БАУЭР (ревет). Вон, или я задушу тебя собственными руками!.

Стук в дверь. Все замолкают. Стук повторяется. Он какой-то механический, безжизненный. Бауэр подходит, открывает дверь. На пороге стоит Ривка. Она опустила голову и прижала ладони к лицу.

БАУЭР. Кто вы? Что вам нужно?

АДОЛЬФО (отпихивает отца, бросается к Ривке). Ривка? Что случилось?

Ривка отрывает ладони от лица, поднимает голову. Лицо ее заплакано. По нему струятся слезы.

АДОЛЬФО. Что?!!

РИВКА. Пани Роза…

АДОЛЬФО. Что с ней?! Говори!

Ривка закрывает лицо руками, всхлипывает. Адольфо выбегает вон. За ним бросается Бауэр.

БАУЭР. Адольф, подожди! Стой, я тебе говорю! Я приказываю!

Бауэр выбегает вон.

МИЛЬХ. Это какой-то сумасшедший дом. (Подходит к Ривке). Откуда взялась эта жидовка? Что ты здесь делаешь? Как ты посмела сюда войти?! Отвечай, когда тебя спрашивает ариец!

Ривка отрывает руки от лица, смотрит на Мильха с ненавистью и дает ему тяжелую пощечину. Потом бьет отшатнувшегося Мильха ногой в пах. Разворачивается и уходит.

МИЛЬХ (стоит, согнувшись). Дьявол… Что тут происходит? (Ревет). Я убью эту ведьму!!

Выхватывает пистолет, выбегает вон.

Сцена двенадцатая

Морг в гетто. Тела Натана и Розетты. Над ними стоит Геллер. Лицо его сделалось черным. Он беззвучно плачет. Рядом топчется роттенфюрер Ганс. Тут же с приличествующим случаю печальным выражением лица стоит Шварц.

ГЕЛЛЕР. Мои дети… Натан, Розетта. Вы были ангелы, сошедшие на землю… Вы никому и никогда не сделали никакого зла… За что они вас убили? За что? А ты, жестокосердный Бог? Бог Авраама, Исаака и Израиля… Я знаю, я был плохим евреем. Но в чем виноваты они… Бог, который позволяет такое зло, не может быть Богом. Я отрекаюсь от тебя, слышишь? Отрекаюсь!!!

Он падает на колени, сотрясается в рыданиях.

ШВАРЦ. Друг мой, вы слишком волнуетесь…

ГЕЛЛЕР (поднимает к нему лицо). За что вы их убили? За что?

ШВАРЦ. Адам, у вас помутнение рассудка.

ГЕЛЛЕР. Нет-нет, я все понимаю. Понимаю четко, как никогда. Вы называете себя другом, но ведь это вы их убили! Не отпирайтесь, это вы…

ШВАРЦ. Поверьте мне, виновные будут строго наказаны.

ГЕЛЛЕР. Строго наказаны? Почему вдруг? Потому что я богатый еврей, от которого много пользы вашему рейху, будет он трижды проклят?! А кто накажет остальных? Тех, которые убили миллионы людей? Тех, которые замучали их в гетто, запытали в застенках гестапо, сожгли в газовых камерах… Кто накажет их? Кто накажет вас, господин штурмбаннфюрер?

ШВАРЦ. Господин Геллер, я разделяю ваше горе, но вы заходите слишком далеко.

ГЕЛЛЕР. Нет-нет. Я еще не зашел далеко. Я только в начале пути. Путь этот будет совсем коротким и закончится могилой. Но я пройду этот путь, чего бы мне не стоило. Всю жизнь я всего боялся, я дорожил существованием, как величайшим сокровищем. А мои дети ничего не боялись. И вот они лежат здесь, убитые, а я плачу над ними. Они мертвы, а я жив. Но… что мне такая жизнь? Она лишена смысла. И лучше мне умереть, верьте слову, господин Шварц, лучше мне умереть. Но до этого я хочу отдать вам долг. Вы говорили, что я вам должен за то, что вы выручили моего сына. Вот эти деньги.

ШВАРЦ. Господин Геллер, сейчас неподходящий момент…

ГЕЛЛЕР. Нет-нет. Сейчас тот самый момент. Никто не скажет, что Адам Геллер не возвращает долгов. Вот эти деньги, я кладу их на тело моего сына. Возьмите их. Возьмите, как вы взяли жизни моих детей. Возьмите их, как вы взяли жизни миллионов ни в чем не повинных людей. Возьмите их, как вы возьмете и мою собственную жизнь.

ШВАРЦ. Роттенфюрер, помогите господину Геллеру. Вы видите, ему нехорошо. Уведите его.

Роттенфюрер мнется в нерешительности.

ШВАРЦ. Вы оглохли? Это приказ!

Роттенфюрер наклоняется над Геллером.

РОТТЕНФЮРЕР. Господин еврей, прошу вас.

ГЕЛЛЕР (обезумев). Нет! Нет, не трогайте меня! Не смейте! Я не отдам вам своих детей! Вы не бросите их тела в ваши гнусные печи! Вы не будете над ними издеваться! Они больше не ваши. Они принадлежат только мне! Мне, вы слышите!

Вбегает Адольфо.

АДОЛЬФО. Розетта! Где Розетта?!

ГЕЛЛЕР. Даниил! На помощь! Они убили ее! Они убили их всех… И теперь они хотят отнять их у нас! Не позволяй им этого! Защити их!

АДОЛЬФО (надвигаясь на Шварца). Так это вы убили ее?

ШВАРЦ (отступая, пытается расстегнуть кобуру). Кому вы верите? Сумасшедшему старику? Не слушайте, что он говорит!

АДОЛЬФО. Она была как роза… Она украшала мир. На свете не было существа добрее и прекраснее. А вы убили ее…

ШВАРЦ (роттенфюреру). Что смотришь, идиот? Стреляй!

Роттенфюрер слегка замешкался. Адольфо, воспользовавшись этим, выхватывает у него пистолет и сам стреляет в Шварца. Тот хрипит, шатается и падает. Роттенфюрер поднимает автомат, Адольфо поворачивается к нему, оба стреляют одновременно. Роттенфюрер падает. Геллер успевает подхватить Адольфо.

ГЕЛЛЕР. Даниил!

АДОЛЬФО (с трудом). Да, господин Геллер…

ГЕЛЛЕР. Зови меня отцом. Ведь ты законный муж моей Розетте… (Изо него вырывается рыдание).

АДОЛЬФО. Да, отец… Я их убил?

ГЕЛЛЕР. Да, ты убил. Теперь никто не осквернит тела моих детей.

АДОЛЬФО. Мне жаль, что я убийца…

ГЕЛЛЕР. О чем ты говоришь?

АДОЛЬФО. Розетта ведь в раю. Меня туда не пустят.

ГЕЛЛЕР. Нет-нет. Твой грех тебе простят. Ведь ты убил убийц.

АДОЛЬФО. Я был бы рад. Тогда – конечно. Я буду с ней? Ведь я ее законный муж.

ГЕЛЛЕР. Ты будешь с ней. Не бойся ничего.

АДОЛЬФО. Я сожалею, что брак наш совершился в тайне. Мне жаль, что мы обманули вас.

ГЕЛЛЕР. Нет, ничего. И я ваш брак благословляю.

АДОЛЬФО. Благода… рю…

Умирает.

ГЕЛЛЕР. Он умер. Бедный мальчик. Вот и все. Всех моих детей пожрала жадной пастью смерть.

Аккуратно укладывает Адольфо рядом с Розеттой. Стоит над ними.

ГЕЛЛЕР. Бедные дети. Вы так страдали при жизни. Может быть, хотя бы после смерти вам будет лучше… Не счастье, нет. Для евреев не может быть счастья ни на том свете, ни на этом. Но покой – ведь это так немного. Господи, если ты все-таки есть, пошли им покой. И пусть там, на небесах, их души соединятся и будут так же неразделимы, как они были на земле.

Вбегает Браун.

БРАУН. Мне сказали, что мой сын… О, Боже! Нет… Нет! Этого не может быть… Адольф! Адольф! (Падает перед телом Адольфо на колени). Адольф, очнись! Ты слышишь меня! Очнись!

ГЕЛЛЕР. Он не очнется.

БРАУН (с ужасом, не понимая, смотрит на него). Вы кто?

ГЕЛЛЕР. Адам Геллер, к вашим услугам.

БРАУН. Какой Геллер? При чем тут Геллер? Что здесь случилось?

ГЕЛЛЕР. Здесь случилась смерть.

БРАУН. Смерть? Какая смерть? Адольф, ты слышишь меня? Почему он весь в крови?

ГЕЛЛЕР. Потому же, почему в крови и мои дети. Его убили.

БРАУН. Что вы болтаете? Кто мог убить моего сына? За что?

ГЕЛЛЕР. Люди так устроены, что не ищут причин. Особенно, когда надо кого-нибудь убить.

БРАУН. Вы болтаете чушь, ерунду. Вы сошли с ума, да?

ГЕЛЛЕР. Весь мир сошел с ума. Век вывихнут. Распалась связь времен.

БРАУН. Что говорит этот безумный еврей? Адольф, очнись! Ему нужен врач.

ГЕЛЛЕР. Врач мертвым не поможет.

БРАУН (вскакивая). Не смейте так говорить! Мой сын не умер! Он не умер!

ГЕЛЛЕР. Я тоже так считаю.

БРАУН (с безумной надеждой). Правда?!

ГЕЛЛЕР. Конечно. Пока мы помним человека, он жив в нашем сердце.

БРАУН. Я не о том! Тут нужен врач… (смотрит на Геллера). Постойте. Я, кажется, понял. Вы – тот самый Геллер. Ваша дочь – Розетта?

ГЕЛЛЕР. И сын Натан. Вот они оба, лежат перед вами.

БРАУН. Безумие… Адольф, очнись! Я умоляю тебя! Очнись, я больше не буду ни в чем тебя упрекать! Я не буду тебе ничего запрещать, только очнись!

ГЕЛЛЕР. Я пробовал это же со своими детьми… Ничего не помогает. Они не хотят возвращаться назад. Наверное, им здесь было плохо. Наверное, мы были плохими родителями.

БРАУН. О чем он бормочет? Адольф, прошу тебя!

ГЕЛЛЕР. Он умер.

БРАУН (смотрит на него). Умер?

ГЕЛЛЕР. Точно умер.

Пауза. Геллер как будто что-то понимает.

БРАУН. Но… как так вышло?

ГЕЛЛЕР. Его убили. Как и моих детей.

БРАУН. Кто, за что?

ГЕЛЛЕР. За то, что они евреи.

БРАУН. Но мой сын не был евреем!

ГЕЛЛЕР. О, нет. Он был евреем. Он стал им – в последние дни своей жизни.

БРАУН. Как это возможно?

ГЕЛЛЕР. Он принял гиюр.

БРАУН. Но для чего?!

ГЕЛЛЕР. Чтобы быть вместе с моей дочкой. Чтобы стать ее мужем.

БРАУН. О, Господи! Он предал нацию, страну, семью…

ГЕЛЛЕР. Добавьте еще – и умер.

БРАУН. Но ради чего?

ГЕЛЛЕР. Ради любви.

Браун смотрит на Розетту.

БРАУН. Он так ее любил?

ГЕЛЛЕР. Как сорок тысяч братьев.

БРАУН. Удивительно… Забыть обо всем ради девушки.

ГЕЛЛЕР. Такое случается иногда.

БРАУН. Почему же он не сказал мне?

ГЕЛЛЕР. Он сказал. И тогда вы решили отправить его на фронт. Потому что для вас лучше мертвый сын, чем сын с женой-еврейкой.

БРАУН. Не рвите мне сердце, прошу вас. Если бы я знал, что будет, я никогда бы так не поступил…

ГЕЛЛЕР. Мы всегда так говорим… Если бы мы знали, мы бы никогда так не поступили. Но беда в том, что мы все знаем заранее. И все равно поступаем так, как поступаем. Сколько отцов бились на могилах своих детей, умоляя простить их! Но всякий раз появляются новые отцы и растут новые дети. И все повторяется заново. Я ненавидел немцев и не позволил своей дочери быть рядом с ее возлюбленным. Вы ненавидели евреев – и запретили своему сыну быть рядом моей дочерью. И все закончилось смертью. Разве виной всему маленькая свинцовая пуля? Нет, виной всему – огромная ненависть. Ненависть страшная, беспощадная, заслоняющая солнце. Она убила наших детей, вся вина которых была только в том, что они любили. Она и дальше будет убивать миллионы.

Пауза.

БРАУН. Но что же нам делать?

ГЕЛЛЕР. О, это каждый решит за себя. Я, например… Я могу попросить вас о небольшой услуге?

БРАУН. Все, что могу.

ГЕЛЛЕР. Это совсем небольшое дело. Вы ведь офицер, не так ли?

БРАУН. Я штандартенфюрер.

ГЕЛЛЕР. Это вполне подойдет. Главное, чтобы у вас был пистолет.

БРАУН. Зачем вам пистолет?

ГЕЛЛЕР. Это не мне. Это вам.

БРАУН. Не понимаю.

ГЕЛЛЕР. Видите ли, я старый человек. Весь смысл моей жизни был в детях. Теперь дети мои умерли и жизнь моя лишена смысла. Больше того, она превратилась в ад. Сердце мое окровавлено, муки мои непереносимы. Я не могу больше этого терпеть. Я бы, конечно, не стал вас утруждать, но не могу сам… Я, видите ли, еврей. И хоть после всего случившегося я не верю в Бога, но я не могу наложить на себя руки. Этот грех выше моих сил.

БРАУН. И вы хотите, чтобы я…

ГЕЛЛЕР. Я очень прошу вас об этом.

БРАУН. Нет, я не могу!

ГЕЛЛЕР. Он не может… Ваши сородичи уничтожают моих миллионами, хотя те молят о пощаде. И вот один-единственный раз, когда вас попросили о смерти, как о милосердии, вы отказываете. Послушайте, ведь мы с вами знаем, что это совсем простое дело – убить еврея. Почему же вы не хотите пойти мне навстречу?

БРАУН. Потому что я теперь – совсем другой. И я уже не вижу в вас еврея. Я вижу в вас человека, такого же, как я сам. Я вижу в вас брата.

ГЕЛЛЕР. Тогда я прошу вас, как человек человека – будьте милосердны. Я прошу вас как отец отца. Я прошу вас во имя справедливости, которая, я верю, однажды восторжествует. Раз вы стали мне братом, то и наши народы когда-нибудь смогут стать братьями. И во имя этих светлых времен я прошу вас, господин Браун, возьмите свой пистолет и убейте меня. И пусть это будет единственное убийство, которое благословит убитый.

БРАУН. Мне страшно слушать вас.

ГЕЛЛЕР. О, это ничего. Куда страшнее слушать мольбы о пощаде и все равно убивать. И вот еще что, господин Геллер. Вы – ариец, высокопоставленный немецкий офицер, я – обычный еврей…

БРАУН. Прошу вас!

ГЕЛЛЕР. Ну, это мы теперь с вами знаем, что разницы никакой. А для остальных все так и есть. Так вот, когда вы меня убьете, вас не станут наказывать. Даже если и будут какие-то претензии, вы всегда сможете сказать, что действовали, защищаясь. Вы видите, я все предусмотрел.

БРАУН (утирая слезы). Да, вы все предусмотрели.

ГЕЛЛЕР. Ну, так давайте не будем тянуть, потому что каждая лишняя секунда на этой земле дается мне с большим трудом.

БРАУН. Последний вопрос, господин Геллер…

ГЕЛЛЕР. Зовите меня Адам. Поверьте, вы единственный немец, которого я об этом попросил.

БРАУН (слезы катятся у него по лицу). Скажите, Адам. Если я не исполню вашей просьбы, что вы станете делать?

ГЕЛЛЕР. О, вы можете быть спокойны. Я все равно умру. Выброшусь из окна, или кинусь на полицейский патруль. Только такая смерть будет куда мучительнее и без гарантии. Мне было бы гораздо приятнее встретить смерть в компании друга, и чтобы это произошло без подготовки, внезапно, потому что, знаете ли, это все равно очень страшно, потому что никто не знает, что ждет тебя там, за гро…

Внезапно звучит выстрел. Геллер оседает. Браун бросает пистолет, подхватывает Геллера. Тот открывает рот, пытаясь вдохнуть

ГЕЛЛЕР. Спаси… бо… Все, как я хотел…

Геллер закрывает глаза и замирает. Браун бережно опускает Геллера на пол. Сидит над ним. По лицу его льются слезы. Становится темно.

КОНЕЦ.