Текст книги "Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг."

В «Соображениях…» также регулируется вопрос о вступлении в казаки и поселении иногородних на казачьих землях. Желающие оказаться служилыми казаками должны были получить согласие войскового начальства и станичного общества, для поступающих же в категорию неслужилых казачьих граждан было достаточно согласия тех обществ, в среду которых они собирались зачислиться. В документе говорится о возможности «поступать в казачью военную службу или поселяться в казачьих пределах, без зачисления в казачье гражданство». «Прием посторонних людей в казачью военную службу, – как отмечается в «Соображениях…», – принесет ту пользу, что привлечет в ряды войск молодых людей, способных к казачьей службе и чувствующих к ней наклонность, и доставит возможность освободиться от службы тем казакам, которые к ней мало способны и желали бы обратиться к другому роду жизни»³⁷². Что же касается желающих поселиться в пределах казачьих войск без зачисления в казачье «гражданство», то документ обязывает устранить все препятствия к свободному проживанию «посторонних людей всех сословий»³⁷³.

Возвращаясь к вопросу об освобождении от казачьей службы, «Соображения…» подчеркивают добровольный характер этой процедуры. И даже если в наличии окажутся все необходимые условия, а желающих освободиться так и не найдется, то и в этом случае «Соображения…» призывают все же не прибегать ни к каким насильственным мерам. В целях «соблюдения справедливости» приоритетное право на увольнение от обязательной службы «Соображения…» отдают тем казакам, которые имеют «средства, способности и познания для какой-либо общеполезной деятельности». Среди таких казаков могли быть окончившие средние и высшие учебные заведения, художники и «механики», крупные торговцы и пр. Однако те из них, которые получают образование за счет войсковых средств, сначала обязаны были прослужить определенный срок (6 лет) в войске³⁷⁴.

Согласно документу, права и обязанности «местных казачьих сословий» должны быть уравнены с правами и обязанностями «соответствующих им сословий в государстве». В связи с этим «Соображения…» предлагают допустить не только личное освобождение казака от службы, в том числе вместе с сыном, но и распространить это право на потомков освобождаемых. Обратное же поступление на службу объявляется возможным только при условии наличия достаточного количества общественных земель для наделения паями «новых» казаков³⁷⁵. В документе отстаивается идея о том, что освобожденные от обязательной службы уже «не могут быть обращаемы к ней против их желания, без особо уважительных на то причин (неуплата налогов, банкротство, «праздная и беспорядочная жизнь» и пр.)». В «Соображениях…» четко прописывается требование, согласно которому «местные сословия в казачьих войсках должны отбывать те же государственные, городские и земельные денежные повинности, какие возложены на соответствующие им сословия в государстве»³⁷⁶. Вместе с тем в документе подчеркивается, что в данном случае речь идет «только о налогах, падающих за право торговли и промыслов лично на тех, которые приобретают это право; все же сборы за добывание естественных богатств края. должны по праву принадлежать войскам, с уплатою в казну известной пошлины на основании горного устава»³⁷⁷. «Соображения…» признают свободу казаков от оплаты подушной подати и участия в рекрутской повинности. Однако аналогичное право не будет распространено на тех людей, которые зачисляются в казачество, но не для несения военной службы, так как «освобождение от этих повинностей подало бы многим повод уклоняться от них путем вступления в гражданство» ³⁷⁸. Так же, согласно документу, иногородние, оказавшиеся на казачьих землях, но не вступившие в казачество, не получат «права на участие в мирских сходках и права на выборы в административные и судебные должности»³⁷⁹.

По мнению «центрального» комитета, предлагаемые изменения приведут к образованию в войсках всего двух видов земельных владений: 1) общественных, для надела служилых казаков, и 2) земель, составляющих частную собственность, «Соображения…» определяют общее количество общественных земель. Их должно быть ровно столько, сколько необходимо «для наделов и в запас по действительному числу служащих и выслуживших положенный срок службы генералов, офицеров и рядовых казаков, хотя бы это число и значительно превышало штатный состав войск»³⁸⁰. В документе отмечается, что продавать земли, остающиеся свободными, можно «только по мере добровольного выхода из казачьей военной службы». Необходимым условием «успешной» продажи свободных казачьих земель должно было стать внедрение в войсках «полного права поземельной собственности», пользоваться которым могли бы и донские помещики. Небольшое исключение в «Соображениях…» делается только в отношении Кубанского войска, в котором запрещалась продажа земель «посторонним лицам» на передовых предгорных войсковых владениях³⁸¹. Допуская продажу свободных войсковых земель в частную собственность, «Соображения…» одновременно предлагают обложить такие земли «подесятинною пошлиною в пользу войсковых доходов» и даже считают полезным распространить данный пошлинный сбор «на собственные земли лиц, служащих в войске»³⁸².

Первый раздел «Соображений…» завершается перечислением всех ранее озвученных предложений в обобщенных 12 пунктах³⁸³. Видимо, это было сделано специально, для того чтобы еще раз акцентировать внимание местных комитетов на главных инициативах «центрального» комитета, а также облегчить их будущую работу над проектами положений.

Второй раздел «Соображений…», гораздо меньший по объему, на первый взгляд, представляет собой простое изложение рекомендуемой системы управления и суда в казачьих войсках в терминологически унифицированном виде и не предполагает радикальных структурных изменений. Однако при более внимательном ознакомлении с текстом документа можно увидеть, что «центральный» комитет, определяя устройство казачьих администраций и суда, использует опыт аналогичных губернских органов власти, таким образом трансформируя некоторые привычные для казачества административные функции и судебные процедуры.

Перед описанием системы управления и суда в «Соображениях…» проговариваются три главных основания, необходимых для устройства новых учреждений. Первое – четкое разграничение административных, полицейских и хозяйственных дел по военной и по гражданской части. Второе – сохранение оптимального количества чиновников, с назначением им содержания, достаточного для жизни, а также допуском в казачьи администрации «образованных и знающих людей как войскового сословия, так и иногородних». Третье – во избежание «застоя» казачьи органы власти должны «воспринимать. все те преобразования и улучшения, какие будут узаконяемы для соответствующих им учреждений империи»³⁸⁴.

Далее «Соображения…» делят казачьи властные и судебные органы на три инстанции: высшие (войсковой штаб, войсковое правление, хозяйственное войсковое управление, войсковой суд), средние (окружные штабы, правления, хозяйственные управления, суды) и низшие (станичные правления). В этом делении «Соображения…» в основном копируют действующую в Донском войске на основании Положения 1835 года систему управления и суда. Однако в содержательном наполнении управленческой структуры документ предполагает ряд принципиальных новшеств. Например, в войсковом правлении, состоящем из отделений во главе с советниками, заведующий канцелярией общего присутствия является старшим советником и назначается на эту должность из чиновников Военного министерства, а не из местных кандидатов. Само же делопроизводство в правлении должно было вестись по губернскому образцу. «Соображения…» приравнивают функции войскового хозяйственного управления губернским казенным палатам и палатам государственных имуществ, отвечающих за приход, расход, ревизию и отчетность войсковых (губернских) капиталов. Капиталы казачьих войск «Соображения…» делят на собственно войсковые казачьи суммы и суммы, принадлежащие государственному казначейству. При этом войсковыми финансами заведуют выборные местные чиновники, а за казенные средства и затраты на содержание войсковых и окружных учреждений отвечают войсковые казначей и контролер, которые назначаются Министерством финансов и Государственным контролем соответственно³⁸⁵. В документе казачья судебная система выглядит максимально приближенной к организации губернских судебных учреждений, а ее чиновники – войсковой прокурор, судебные следователи, стряпчие, назначаются по согласованию с Министерством юстиции, в том числе и из иногородних чиновников³⁸⁶. Что касается станичных органов власти, то «центральный» комитет в этом вопросе ограничился лаконичным перечислением их состава в виде станичного правления и станичного суда, тем самым окончив текст «Соображений…»³⁸⁷.

Таким образом, «Соображения…» более детально раскрывают общий замысел казачьих преобразований, изложенный в 9-м разделе всеподданнейшего доклада, а также открывают новые его грани, расставляя определенные акценты. Так, «Соображения…» почти не заметили финансовых «претензий» Военного министерства к содержанию казачьих войск и «политических» издержек от их существования. Думается, это было сделано умышленно, чтобы не вызвать непредсказуемую реакцию у потенциальных читателей «Соображений…» в лице консервативно настроенных чиновников войсковых администраций и депутатов местных комитетов. Идея о «согласовании воинского быта с общими условиями гражданственности и экономического развития» в документе оказалась реализована с большим уклоном в сторону гражданского развития казачества, а не самого «согласования». Так как «гражданских прав» у казаков было явно недостаточно (напомним, это право на частную движимую собственность и право на труд в свободное от воинской службы время). «Соображения…» предлагают довести их количество до общеимперского уровня. В этом смысле предоставление права на свободное зачисление в казачье сословие и выход из него расценивалось как важный шаг в указанном направлении. Однако «Соображения…» не увидели в этом шаге надежного средства, которое гарантировало бы разрушение казачьей замкнутости. Более результативное решение проблемы «замкнутости» в документе виделось в образовании в войсках свободных от обязательной службы казаков в связке с «открытием» казачьих земель для иногороднего населения. И если последнее условие так или иначе уже обсуждалось в обществе и во власти, то предложение об освобождении части казаков от службы было несомненно ново и достаточно радикально. Его появление напрямую следует связывать с той частью всеподданнейшего доклада, в которой говорилось об уменьшении наряда казачьих частей на внешнюю службу необходимого для сокращения расходов казны по содержанию казачьих войск. «Соображения…» демонстрируют уверенность в том, что в рамках существующих четырех служебных систем (донской, кубанской, терской и уральской) добиться снижения числа служилых казаков за счет введения их четкой нормы при формировании строевых частей вполне реально. Предложение рассмотреть возможности иностранных систем (ландверной и конскрипционной), думается, было обращено к прочим казачьим войскам, и в первую очередь к оренбургскому, как наиболее крупному из них. Здесь следует обратить внимание на то обстоятельство, что «центральный» комитет окончательный выбор того или иного служебного порядка передает в руки войсковых комитетов. Откуда такое доверие к местным силам, да и еще и в вопросе, по сути являющемся центральным в концепции преобразований? Вероятно, это было следствием освободительного духа, царившего в начале 1860-х годов в общественном мнении и во властных структурах и которому соответствовали казачьи демократические традиции, воспетые в литературе. Такому «романтическому» объяснению можно противопоставить предположение о нежелании в Военном министерстве получить, после волнений среди кубанских казаков, еще один конфликт, но уже потенциально с большим количеством участников. Думается, в «центральном» комитете осознавали радикализм своих планов. Поэтому передачу инициативы на места следует рассматривать как способ сгладить острые углы предложений, озвученных в «Соображениях…», или даже как подтверждение недостаточной решительности со стороны казачьих «реформаторов». Последнее обстоятельство выглядит, на наш взгляд, наиболее адекватным объяснением.

Кроме появления свободных от службы казаков, недвусмысленно ведущего к расколу казачества, другим водоразделом этого раскола должно было стать разрешение на продажу войсковой земли в частную собственность как неслужилым казакам, так и иногородним, а также создание условий для свободного хозяйствования и развития предприимчивости, иначе говоря, формирования конкурентной среды на казачьих территориях. В «Соображениях…» говорилось о вынужденном сохранении общины у остающихся на службе казаков, и при этом ни слова не было сказано о положении внутри войскового, станичного сообщества казаков свободных от службы. Если исходить из логики утверждения, что укоренение «частной собственности означает победу индивидуального права над общественным» и практики расположения свободных войсковых земель, как правило, на значительном отдалении от станичного юрта, то продажа таких земель в частную собственность, например неслужилому казаку, в перспективе предполагала выход такого собственника из станичного общества с последующим возможным переселением. (Как в этом не увидеть своеобразный квазивариант будущей столыпинской реформы?!) Реализация заложенных в «Соображениях…» мероприятий подразумевала увеличение гражданского населения в казачьих краях, что, в свою очередь, косвенно ставило под сомнение управленческую монополию Военного министерства. «Соображения…» демонстрируют готовность военного ведомства к допуску других министерств к ключевым элементам управления и суда в казачьих войсках, к частичному внедрению органов гражданской (губернской) администрации. Подчеркнутую же лаконичность описания станичного управления, на наш взгляд, следует расценивать как очевидный намек местным комитетам на то, что проектирование в этой области, наиболее близко имеющей отношение к повседневной жизни казачества, находится исключительно в их компетенции.

Завершая анализ «Соображений…» и забегая несколько вперед, отметим, что основные идеи документа будут негативно встречены большинством донского казачества³⁸⁸. Напомним только о главных из них – это продажа войсковой земли в частную собственность, освобождение казаков от обязательной военной службы, привлечение казачества к отбыванию денежных повинностей, а потомков неслужилых казаков еще и к рекрутской повинности и подушной подати, допуск иногородних на казачьи земли, внедрение элементов гражданского управления и суда в казачьих войсках. Тем не менее следует признать, что предполагаемые авторы «Соображений…» неплохо знали специфику казачьего уклада жизни. Вероятно, именно поэтому в некоторых частях документа они пошли на компромиссный вариант решения того или иного вопроса.

В историографии правительственная политика в отношении казачьих войск, как правило, предстает или ассоциируемой с личностью военного министра или крупного государственного деятеля, оказываясь «потемкинской», «чернышевской», «милютинской» и пр., или обезличенной, причем навязанной казакам исключительно извне, являющейся бюрократической инициативой сверху, оторванной от действительности и, соответственно, минимально учитывающей интересы казачества или даже прямо им противопоставленной. Такой взгляд, по крайней мере по отношению к периоду 1860—1870-х годов, представляется слишком упрощенным. Содержание всеподданнейшего доклада и «Соображений…», их возможные авторы, а также избранная «технология» подготовки казачьих преобразований демонстрируют очевидную сопричастность казачьих чиновников и офицеров к формированию казачьей правительственной политики, их определенную, пусть и пристрастную, но все же заинтересованность в развитии казачьих войск.

О составе комитета, подготовившего текст «Соображений…», пока известно крайне мало. По этой причине мы и говорим об авторах документа в предположительном ключе. Однако совершенно очевидно, что члены комитета формировались из чиновников Управления иррегулярных войск уровня Общего присутствия, а на определенных стадиях подготовки документа к работе над ним подключалось руководство управления в лице знакомых нам генералов Н.И. Карлгофа и А.П. Чеботарева. Имеющиеся сведения о кадровом составе управления позволяют выявить потенциальных членов комитета. Среди них вполне могли быть работники управления конца 1850 – начала 1860-х годов генерал-майор В.Г. Осипов, полковники Е.М. Матвеев, И.Е. Порохня, А.Г. Виташевский, подполковники И.С. Мазарович, И.Д. Попко, действительный статский советник А.М. Андреев, статский советник М.К. Линденбаум³⁸⁹. На наш взгляд, меньше всего шансов оказаться в комитете имел происходивший из сибирских казаков генерал-майор В.Г. Осипов. Являясь командиром образцового казачьего конно-артиллерийского дивизиона, он в ноябре 1861 года входит в состав Общего присутствия, а уже через год покидает Управление иррегулярных войск, получив должность командира Санкт-Петербургской крепостной артиллерии³⁹⁰. Складывается впечатление, что В.Г. Орлов просто «пересидел» в управлении в ожидании нового назначения. Вряд ли также стоит ожидать прямого участия в работе комитета статского советника М.К. Линденбаума. Последний служил в Военном министерстве с 1838 года, меняя место в Казенной палате на место в Комиссариатском департаменте, а затем в Департаменте военных отчетов. В сентябре 1859 года М.К. Линденбаум с должности обер-контролера при штабе военно-учебных заведений назначается в Общее присутствие Управления иррегулярных войск, а с марта 1862 года он становится членом присутствия от Государственного контроля³⁹¹. Скорее всего, М.К. Линденбаум был поверхностно знаком со спецификой казачьей жизни и службы, его задача заключалась в контроле над расходованием средств, выделяемых Управлению иррегулярных войск и казачьим войскам, что, конечно, не исключает возможного косвенного его участия в подготовке «Соображений…». Практически такое же предположение можно сделать и в отношении действительного статского советника А.М. Андреева, с 1860 года представляющего МВД в Общем присутствии и имеющего опыт управления Саратовской и Казанской губерниями в должности вице-губернатора³⁹². А вот оставшихся других лиц уже можно рассматривать как действительно возможных членов комитета. Полковник Е.М. Матвеев начал чиновную службу еще в департаменте военных поселений, а после его упразднения остался членом Общего присутствия от Оренбургского и Уральского казачьих войска. Точно такой же карьерой могли похвастаться полковник И.Е. Порохня из Черноморского (Кубанского) казачьего войска и подполковник И.С. Мазарович, попавший в департамент военных поселений после командования Енисейским казачьим полком. Полковник А.Г. Виташевский, командир лейб-гвардии Черноморского казачьего дивизиона, с декабря 1860 года был определен находиться при Управлении иррегулярных войск и в таком положении пробыл вплоть до увольнения со службы в 1864 году. Перечисленные офицеры, среди которых только Мазарович не являлся «природным» казаком, в 1860—1870-х годах продолжали состоять в Управлении иррегулярных войск, дослужившись до звания генерал-майора. Их биографии не отличаются подробностями. Но известно, например, что Е.М. Матвеев не имел систематического образования, происходил из семьи рядового уральского казака и только благодаря своим личным качествам «достиг довольно высокого положения в крае, оставаясь таким же простым, сердечным казаком, чуждым важного и напускного величия»³⁹³. Современный оренбургский энциклопедист Л.М. Большаков, опираясь на архивные материалы, пришел к заключению, что Е.М. Матвеев представлял из себя «дельного организатора, исследователя, политика, который стремился глубже изучить возможности приаральского края (место службы Е.М. Матвеева в 1840–1850 годах. – Авт.). заботился об укреплении связей с коренным населением здешних мест, уделял внимание изучению Аральского моря, организации здесь мореходства и рыболовства»³⁹⁴. Кроме того, Е.М. Матвеев покровительствовал Т.Г. Шевченко во время его службы в Отдельном Оренбургском корпусе. С украинским поэтом, но уже в петербургский период его жизни был хорошо знаком и полковник И.Е. Порохня. Последний получил неплохое образование (в 1828 году окончил Одесский Ришельевский лицей), а затем в составе Черноморского казачьего войска принимал участие в Кавказской войне, заслужив репутацию доверенного лица будущего и. о. наказного атамана Черноморского казачьего войска Я.Г. Кухаренко, кстати, также друга Т.Г. Шевченко³⁹⁵. Полковник А.Г. Виташевский родился на Кубани в казачьей семье, и после окончании Екатеринодарской гимназии его военная служба проходила в родном войске, в боях Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, подавлении польского восстания 1831 года, в сражениях Кавказской войны. После назначения в 1850 году в гвардию он прочно оседает в предместьях Петербурга. А.Г. Виташевский был женат на Вере Якимовне Зембницкой, дочери известного профессора Главного педагогического института в Петербурге, директора Императорского минералогического общества Якима Григорьевича Зембницкого. Четыре дочери А.Г. Виташевского в 1850-х годах были устроены в Павловский институт благородных девиц, и по крайней мере одна из них обучалась за счет средств Черноморского казачьего войска³⁹⁶. Подполковник И.С. Мазарович приходился сыном известному русскому медику и дипломату с венецианскими корнями С.И. Мазаровичу. До вступления в должность командира Енисейского казачьего полка в 1853 году он служил адъютантом и офицером для особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Н.Н. Муравьеве³⁹⁷. По свидетельству современников, И.С. Мазарович, кстати крещенный в католичестве, был жестоким человеком, который «насмерть засекал казаков». Современный исследователь Н.А. Калеменева на основании формулировок приказов по Енисейскому полку сделала вывод о том, что «Мазарович казаков вообще презирал»³⁹⁸. К сожалению, мы не обнаружили сведений, которые отражали бы общественно-политические взгляды упомянутых офицеров, в том числе по актуальным вопросам реформирования казачества. Но даже имеющихся отрывочных сведений из их биографий, на наш взгляд, достаточно, чтобы допустить предрасположенность некоторых офицеров к эмансипации от казачьей сословности. Об оставшемся из списка и уже знакомом нам подполковнике И.Д. Попко достоверно известно, что он являлся членом комитета, готовившего рекомендации по составлению положения о Кубанском войске³⁹⁹. Из текста всеподданнейшего доклада от 15 января 1862 года видно, что «центральный» комитет, трудившийся над «Соображениями…», и Кубанский комитет действовали параллельно. Таким образом, формально получается, что подполковник не мог принимать участия в заседаниях первого из них. В одной из своих публикаций мы все же не исключили вероятность членства И.Д. Попко сразу в двух комитетах⁴⁰⁰. На самом деле это важное наблюдение. Основываясь на нем, мы можем, например, соотнести идейное наполнение «Соображений…» с личным вкладом И.Д. Попко в составление данного документа, так как его взгляды на развитие казачества явно перекликаются с главными основаниями устройства казачьих войск, изложенными в «Соображениях…».

Даже если наше предположение об участии И.Д. Попко в работе «центрального» комитета и неверно, его знакомство с текстом «Соображений…» вряд ли можно оспорить. В августовском номере «Русского вестника» за 1862 год была опубликована статья «О преобразованиях в казачьих войсках» под авторством Есаула, то есть И.Д. Попко⁴⁰¹. Ее содержание представляет собой сокращенный, «литературный» пересказ основных положений «Соображений…», причем в некоторых местах автор позволяет себе выйти за пределы упомянутого документа, развивая ту или иную собственную оригинальную мысль. Сопоставлять статью и «Соображения…» для детального выявления заимствований мы не будем. Для нас более чем очевидна их взаимная идейная перекличка. А вот наиболее выразительные отрывки из статьи, отражающие личную позицию Есаула (Попко), приведем.

В начавшемся «коренном» пересмотре казачьего «сословного законодательства» Есаул особенно отмечает его «чисто местный характер», подразумевая под этим то обстоятельство, что комитеты, готовившие новые войсковые положения, «составлены из самих же казаков». Полное «сочувствие» автора получает обращение комитетов к «общественному мнению» за помощью в решении конкретных вопросов проектирования изменений в той или иной сфере казачьей жизни. Публикацию своей статьи Есаул связывает именно с этим процессом. В констатации разнообразия казачьих войск он почти дословно повторяет тезисы «Соображений…», но видит также и общие черты, заключенные «в одинаковом сословном устройстве, которое сближает их нравственно и делает из них одну семью». Есаул критически отзывается о «подобном строе общества», вызванном «одною только государственной необходимостью». В таком обществе гражданское право «стеснено», «личность безвозвратно поглощена сословием», а «частному благосостоянию не дано прочнейшего из его оснований – земельной собственности». Однако именно это сословное устройство, как утверждает Есаул, и необходимо изменять в первую очередь. Он уверен в том, что комитеты, рассмотрев «современные сословные потребности», сначала придут к таким же выводам, а затем поставят перед собой задачу «ограничить, насколько возможно, поголовное обязательство к службе и допустить в этом важном деле участие личной охоты, сознательного личного выбора». Для Есаула освобождение казаков от обязательной военной службы – это не только главное средство для утверждения «гражданственности» в казачьих войсках, это еще и своеобразная лакмусовая бумага, показывающая истинное положение того или иного войска⁴⁰². «Если бы. обнаружилось в том или другом казачьем населении очень мало стремления к переходу в гражданское состояние, – пишет Есаул, – и огромное большинство решительно предпочло бы оставаться в своем служивом сословии, то это показало бы довольно ясно, что такое казацкое общество еще не отжило своего времени, что в нем есть еще здоровая сердцевина и что, следовательно, не совсем основательны возгласы, раздающиеся иногда в современной литературе, о существовании казачества как чистого анахронизма, поддерживаемого только усилиями администрации»⁴⁰³. Соответственно, если будет наблюдаться обратная картина, это недвусмысленно означает, что «идея казачества уже отжила свой век». Сам же он убежден в том, что «родовое казачество выйдет иначе из этого испытания, что оно обнаружит здоровую и сильную жизнь, которая только освежится и окрепнет от теснейшего соприкосновения с гражданственностью». Есаул ярко описывает предполагаемый благотворный эффект от внедрения элементов «гражданственности» среди казачества, «.гражданское население казачьих войск будет состоять из одних собственников. это будут надежные производители, способные широко раскрыть глохнущие силы наших степей, и с помощью их мы, конечно, оправдаем название „пионеров цивилизации", которое дают нам иногда в отношении к нашим полудиким соседям. А теперь этим соседям, правду сказать, едва ли есть чему у нас поучиться»⁴⁰⁴. Есаул подвергает критике существующее положение казаков, вся жизнь которых «покрыта непрерывною цепью обязанностей». По его мнению, «для нас (казаков. – Авт.) нет другой деятельности, кроме обязательной. Это грустно. Пускай же дадут и нам сделать что-нибудь по доброй воле, по благородному чувству долга или по другому нравственному побуждению. Это улучшит нас самих и нашу службу»⁴⁰⁵. В отличие от «Соображений…» Есаул вторгается в сферу станичного управления, критикуя ее современное состояние, и особенно условия проведения станичного круга, требовавшего присутствия всех домохозяев. Он считает, что «многолюдство не только не содействует, но часто мешает здравому и беспристрастному обсуждению дел, и потому необходимо бы заменить это многолюдство известным числом выборных людей»⁴⁰⁶. Есаул также предлагает навести порядок в общинном пользовании станичной землей, ограничиваясь, однако, только самыми общими пожеланиями. В таком же пространном ключе он пишет и о принципе выборности, фиксируя его использование в большем или в меньшем объеме в разных казачьих войсках. При этом Есаул не выступает категорически против этого принципа, а предлагает всего лишь «лучше организовать» само производство выборов⁴⁰⁷.

В целом содержание статьи дает еще один повод считать И.Д. Попко (Есаула) прямо или косвенно причастным к составлению «Соображений…», а ее публикацию следует рассматривать как спланированную акцию со стороны Военного министерства. Символичным выглядит выбор журнала для размещения статьи. В отличие от ведомственного «Военного сборника», в котором в начале 1861 года уже освещался вопрос о деятельности местных комитетов по пересмотру войсковых положений, «Русский вестник», редактируемый М.Н. Катковым, являлся наиболее авторитетным и популярным журналом среди периодических изданий консервативно-либерального толка конца 1850-х – начала 1860-х годов. Появление в таком журнале статьи, раскрывающей суть предполагаемых преобразований в казачьих войсках, означало публичную легализацию «гражданского» вектора развития казачества. Статья призвана была объяснить широкой публике, в том числе далекой от внутренних проблем казачества, но по-прежнему считающей его важной составной частью русской армии, что планируемые реформы на самом деле направлены на повышение эффективности казачьих войск. Кроме того, публикация Попко (Есаула), вероятно, адресовалась и казачьей образованной элите с надеждой на поддержку радикальных предложений Военного министерства со стороны прогрессивно мыслящего казачьего офицерства. А в такой поддержке реформаторских планов и в адекватной казачьей реакции на них в военном ведомстве явно нуждались.

Напомним, что статья Попко (Есаула) была опубликована в августовском номере «Русского вестника» за 1862 год. Точная дата отправки «Соображений…» в местные комитеты неизвестна. Судя по всему, документ стал поступать в казачьи войска, в зависимости от их отдаленности от имперского центра, с начала лета этого же года. В войске Донском главные положения «Соображений…», в виде распространившихся слухов, вызвали в станицах в июле – августе 1862 года «много толков», казаки оказались «встревожены, что коснулись поземельного начала, и выражена мысль о продаже иногородним войсковых земель»⁴⁰⁸. В связи с этим статью вполне можно считать попыткой объясниться от лица Военного министерства перед частью казачества. Хотя нельзя исключать и того, что она могла стать, помимо самих «Соображений…», еще одним катализатором тревожащих казаков слухов. Почти незамедлительно на статью Попко (Есаула) последовал критический ответ в «Донских войсковых ведомостях», дав своеобразный старт печатной дискуссии о направлении реформ в казачьих войсках, развернувшейся как в провинциальной, так и центральной прессе⁴⁰⁹. О ее содержании и степени влияния на ход подготовки новых проектов войсковых положений необходимо говорить в контексте деятельности местных комитетов. Но это уже другой вопрос, к которому мы обратимся в следующей книге.