Текст книги "Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг."

Указанный общий срок действительной службы отбывался на внешней (полевой), как правило, строевой или на внутренней службе в границах своего войска. Урядники и простые казаки, причисленные к армейским полкам, обязаны были служить 25 лет полевой и 5 лет внутренней службы, причем если они задерживались на полевой службе, то каждый излишне отслуженный год засчитывался за 2 года внутренней службы. Казаки-гвардейцы находились 22 года на полевой и 3 года на внутренней службе. Казаки-артиллеристы после 25-летней полевой службы сразу увольнялись в отставку, освобождаясь от внутренней службы. Для дворян и офицеров различий между этими двумя родами службы в отношении сроков установлено не было.

На полевой службе казаки состояли не все 25 лет. В течение этого срока они несколько раз отпускались на так называемую льготу, как правило, после беспрерывной службы от 1 года до 3 лет. Продолжительность нахождения казаков на действительной службе и на льготе для каждого войска была разная и зависела от таких факторов, как численность казаков, пригодных к службе; количества полков и прочих подразделений, которое выставляло то или иное войско; расстояния военной командировки казачьих частей.

В казачьих войсках существовали одновременно разные системы выставления на службу строевых частей. Полки Донского, Уральского и Дунайского казачьих войск комплектовались по необходимости каждый раз вновь из казаков всего войска, независимо от мест их проживания. Полки получали порядковые номера, под которыми они несли службу вплоть до их расформирования, как правило, после трехлетнего срока. Тактические части Черноморского казачьего войска сохраняли постоянно свой номер и состав и на службу выступали по очереди, находились на ней около года и затем распускались по домам. При этом полки, батальоны и прочие команды комплектовались из черноморцев одного какого-либо округа. Кавказское линейное, Оренбургское, Забайкальское, Астраханское и Сибирское линейное казачьи войска были поделены на специальные полковые округа, казачье население которых и составляло номерные полки и батареи на постоянной основе, но с постепенно меняющимся личным составом. Гвардейские строевые части и конно-артиллерийские батареи формировались из специально отобранных казаков, независимо от мест их проживания в том или ином войске.

О военном составе казачьих войск и иррегулярных частей можно получить представление из таблицы 3, в которой количественные показатели разных воинских подразделений даны отдельно к 1 января 1859 года и к 1 января 1863 года.

Таблица 3

Такой выбор дат в таблице 3, а также в последующих таблицах 4 и 5 обусловлен тем, что никаких особых кардинальных трансформаций в штатном расписании казачьих войск и иррегулярных частей с 1858 по 1862 год не было. Фиксируется только небольшой стабильный рост количества отдельных подразделений, который был связан с реорганизацией конкретных иррегулярных частей, с изменением географии службы и т. д.

В объемной таблице 4 детализируются сведения о военном составе только по казачьим войскам с сохранением стилистики отчетов при описании места прохождения службы.

Таблица 4

В качестве дополнительного пояснения к данной таблице приведем примеры наиболее крупных изменений, случившихся в военном составе казачьих войск. В 1860 году Тобольские конный полк, городовой полк и пеший батальон были присоединены к Сибирскому войску, что привело к увеличению его состава на 2 конных полка и 3 пеших полубатальона. В этом же году произошло упомянутое уже перераспределение штатных единиц между образованными Кубанским и Терским казачьими войсками, что, в свою очередь, привело к формированию укрупненного Кавказского казачьего эскадрона Собственного его императорского величества конвоя и отдельного конного дивизиона, специально комплектуемого в Кубанском войске для службы в Варшаве. В 1862 году был упразднен донской рабочий полк; за счет «водворения новых станиц за Кубанью» произошло новое увеличение конных полков Кубанского войска, а в Терском войске полки из шестисотенного были переформированы в четырехсотенный состав. Кроме того, в 1862 году было запланировано переселение на Кавказ с вхождением в состав Кубанского войска всего Азовского войска, что, вероятно, стало причиной выхода на службу всех азовских морских команд. В этом же году донские казаки в качестве полицейской силы были задействованы в Екатеринославской губернии и внутри Земли войска Донского, в связи с крестьянскими выступлениями из-за отмены крепостного права.

Отдельно отметим военный состав и прохождение службы Башкирским войском. Оно было разделено на 28 кантонов, из которых до 1862 года только на 9 была распространена обязанность отбывания воинской повинности. Свободное же от повинности население облагалось денежным сбором, часть его шла на укрепление пограничных линий Оренбургского края. С 1862 года количество «служащих» кантонов уменьшилось до 6. Специфика организации и службы Башкирского войска, видимо, давала основание авторам отчетов всегда выносить количество башкирского строевого состава за пределы общей численности казачьих войск и иррегулярных частей. Так же поступим и мы в таблице 5:

Таблица 5

К данным таблицы добавим, что соотношение офицерства (включая генералитет) к рядовому составу в казачьих войсках рассматриваемого периода приблизительно равнялось 1/4 по штатам и 1/61 по спискам, в то время как в действующих регулярных войсках Российской империи такое соотношение на 1863 год было около 1/31¹⁹⁷.

С 1859 года в отчетах обязательным становится раздел о состоянии капиталов казачьих войск и иррегулярных частей. Важная особенность таких капиталов заключалась в том, что «общественные потребности казачьих войск по всем отраслям управления и благоустройства удовлетворялись из собственных доходов, получаемых: от войсковых капиталов, от оброчных статей, от пошлинных сборов с каменного угля, соли, рыбной ловли и т. п., от вознаграждения, получаемого некоторыми войсками из Государственного казначейства за отошедшие в казну источники местных доходов, и, наконец, от вспомоществований, делаемых казною некоторым войскам, не имеющим достаточных местных способов для необходимых расходов»¹⁹⁸. Кроме того, с 1842 года все подобные капиталы считались «войсковою казенною собственностью, т. е. собственностью казачьих войск, как особых правительственных учреждений»¹⁹⁹. Контроль войсковых доходов и расходов, а также утверждение войсковых смет производились Военным министерством. Таким образом, казачьи войска находились на своеобразной финансовой самоокупаемости и были почти свободны от прямого подушного обложения, что являлось важной казачьей привилегией. Только в Забайкальском войске казаки пеших батальонов были обязаны платить подушный налог, а также население 22 кантонов Башкирского войска лично вносило подать за освобождение от воинской службы. Денежные же сборы с крестьян донских помещиков, проживающих на территории Земли войска Донского, шли непосредственно в Государственное казначейство.

Помимо войсковых капиталов практически в каждом войске имелись также продовольственные капиталы, составляющие «непосредственную собственность обывателей». При этом учитывались и тратились они отдельно.

Таблица 6

Из таблицы 6 видно, как казачьи и иррегулярные капиталы в целом росли в избранный период за исключением 1862 года. Уменьшение войсковых капиталов за этот год авторами отчетов объясняется рядом объективных причин, среди которых наиболее важными являлись «значительные единовременные расходы на постройку и исправление церквей и других общественных зданий, на выдачу денежных пособий казачьим семействам, переселившимся на передовые пространства Кубанской области, на сооружение Грушевско-Аксайской железной дороги»²⁰⁰. Тенденция роста капиталов не означает, что в тех или иных войсках в какие-то годы не было дефицита исполнения бюджета, каждый такой случай обязательно фиксировался в отчетах, а также намечались меры по преодолению сложившейся негативной ситуации.

В таблице 7 данные о состоянии войсковых капиталов нами детализируются по годам и по войскам.

Таблица 7

Войсковые капиталы большинства войск состояли из нескольких частей, количество которых варьировалось от двух до десяти и даже чуть выше. Их названия и назначения иногда являлись эксклюзивными и зависели от специфики или традиций того или иного войска. Например, в Новороссийском войске имелся исключительный «ссудный» капитал, в Уральском – «для бедных», «на богадельню», в Забайкальском – «русско-монгольской школы» и пр. Капитал самого «богатого» Донского войска к 1860 году разделялся на военный, вспомогательный, пенсионный, коннозаводский, войсковой, соборо-церковный, строительный, городской, приказа общественного призрения, училищный и капитал земского сбора. В 1859 году размер донского капитала составил 6 204 905 рублей, в то же время «казенные доходы» соседней Воронежской губернии, в 2,5 раза меньшей по территории, но почти в 2 раза большей по численности населения, – 7 804 180 рублей²⁰¹. Среди частей донского капитала самыми крупными являлись военный и войсковой капиталы, причем первый частично субсидировался вторым. Военный капитал тратился на содержание донской артиллерии и Учебного полка, на заготовление оружия, на обеспечение в кадетских корпусах донских воспитанников и пр. На деньги войскового капитала поддерживались военное и гражданское управление войска, учебные заведения, госпитали и лазареты, осуществлялись строительство и ремонт войсковых зданий и пр. Главным источником пополнения войскового капитала являлись доходы от так называемых питейных откупов. В 1859 году питейный откуп в Земле войска Донского был заменен особой системой продажи вина, включающей в себя акцизный сбор, которая только за один год ее существования увеличила размер прежних поступлений дополнительно на 630 000 рублей. Такое увеличение свидетельствует не только об эффективности новой системы, но и о существовании на Дону соответствующих питейных производств и заведений. Так, в войске Донском на 1 января 1860 года имелось 7 винокуренных заводов, 17 винных подвалов, 68 ведерных лавок, 616 питейных домов, 57 выставок, 826 постоялых дворов, «в коих производится продажа вина», 1323 мелочные и фруктовые лавки «с продажею вина», 46 трактирных заведений и 19 ренсковых погребов. Вместе с тем, как утверждается в отчете за 1859 год, который, впрочем, сложно проверить, «пьянство в войске не только не усилилось, но скорее ослабло»²⁰².

Другой тенденцией, ясно просматриваемой в отчетах, являлась положительная динамика развития народного образования практически во всех казачьих войсках. В таблицах 8 и 9 представлены сведения о количестве учебных заведений, учителях и обучающихся как в войсковых образовательных учреждениях, так и за пределами войск.

Таблица 8

Таблица 9

Очевидную положительную тенденцию, скорее всего, следует рассматривать в контексте достижений всей образовательной политики Российской империи 60-х годов XIX века, а также в сравнении с «гражданскими» губерниями. Так, например, в конце 1850-х годов только Екатеринославская и Воронежская дирекции училищ, относящиеся к Министерству народного просвещения, объединяли 68 и 32 учебных заведения, в которых обучалось 3352²⁰³ и 1724²⁰⁴ учащихся соответственно, и это помимо школ и училищ других ведомств. Выделяющиеся же показатели по Башкирскому войску объясняются тем, что в нем вообще не было (по крайней мере в этот период) казенных и общественных учебных заведений, а обучение велось в «частных татарских школах, в которых преподавались только татарская грамота и правила магометанской религии»²⁰⁵.

Значительный объем в отчетах занимала информация о «состоянии частного хозяйства, промышленности и торговли», но она почему-то не имела единообразных табличных форм. На наш взгляд, анализ «казачьей экономики» требует отдельного исследования и по более длительному периоду. Поэтому здесь мы ограничимся самым общим обзором главных особенностей хозяйства, промышленности и торговли казачьих войск.

Начнем с «хлебопашества», которое традиционно авторы отчетов ставили на первое место. Хлебопашество было наиболее развито в войсках Донском, Оренбургском, Башкирском, Кубанском и Уральском и производилось по преимуществу «первобытными способами». Средняя урожайность по казачьим войскам за 1862 г. (из-за климатических условий и нашествия вредителей признанного неудачным) составляла – сам 33/4 для озимых и 31/4 для яровых культур²⁰⁶. В отчетах отмечалось, что «из всех казачьих населений только Оренбургское может назваться земледельческим по преимуществу», так как «обилие земель и богатая их производительность, а также выгодный сбыт хлеба кочевым киргизам и в Самаре ставит земледельческий труд (в Оренбургском войске. – Авт.) в весьма выгодные условия»²⁰⁷.

Скотоводство было распространено практически во всех войсках, но более трети всех «казачьих лошадей» принадлежало Башкирскому войску, а около половины рогатого скота и овец – Донскому войску. Тем не менее скотоводство являлось «главным занятием жителей Кубанского войска» и особенно развивалось «на степной равнине нижнего течения Кубани». Именно туда приезжали «промышленники из внутренних губерний» для закупки скота и продуктов скотоводства, здесь также забирались лошади военными ремонтерами для артиллерии и обозов Кавказской армии²⁰⁸.

Рыболовством с «большим успехом» занимались в Уральском, Кубанском, Донском, Астраханском, Азовском, Забайкальском и Амурском войсках. Так, в 1862 году в Земле войска Донского насчитывалось 217 рыболовных заводов, в основном в устьях реки Дон и по северо-восточному берегу Азовского моря. Ими было выловлено «рыбы красной и белой до 370 000 пудов и сельдей до 8 700 000 штук; изготовлено икры из красной рыбы более 1000 пудов». В этом же году астраханские казаки на Волге и ее притоках – Ахтубе и Бузане – «выловили рыбы красной и белой 135 487 пудов, сельдей (местное название – бешенка) более одного млн штук; также добыли икры из красной рыбы 137 пудов; вытопили рыбьего жира 36 105 пудов»²⁰⁹. Для Уральского войска рыболовство являлось не только главным промыслом, но и своеобразным системообразующим фактором. По мнению авторов отчетов, наличие стабильного рыболовного дохода «служило основанием самого военного устройства Уральского войска», так как денежная наемка на службу среди уральцев была «возможна только при непрерывном обращении денежных капиталов в целой массе населения». В 1862 году уральские казаки выловили «рыбы красной и белой 1 231 183 пудов, добыли икры из красной рыбы 20 010 пудов»²¹⁰.

Развитым виноделием отличались Донское и Терское войска. Причем «выделкой вина сами донские садоводы (преимущественно жители станиц Цымлянской и Раздорской. – Авт.) занимаются мало, предоставляя занятие это особым промышленникам-виноторговцам, которые, скупая виноград разных сортов и не распределяя его по качествам, спешат получать вино с возможно меньшею тратою труда и капитала, и потому выделываемое ими вино не достигает высоких качеств»²¹¹. В Терском войске виноградные сады имелись в Кизлярском, Гребенском, Моздокском и Горском полках. Правда, вино производилось «первобытным способом и не отличалось особенным достоинством, но, по своей дешевизне, оно находит массу потребителей в простом народе и имеет верный сбыт»²¹².

Добыча соли входила в перечень привилегий казачества и была распространена в Донском и Кубанском войсках. Особенно славилась донская соль из долины реки Маныч, которая добывалась как по распоряжению войсковой администрации, так и частным путем. Также Донская земля, единственная из казачьих территорий в середине XIX века, отличалась разработкой каменного угля в так называемых Грушевских каменноугольных копях. Определенные успехи в угольной отрасли способствовали сооружению в Земле войска Донского на войсковые капиталы уже упомянутой железной дороги, первоначально соединившей Грушевские шахты с Аксайской пристанью на Дону. Выбор пристани как конечной точки железнодорожного строительства был обусловлен наличием в Земле войска Донского развитого судоходства. В начале 1860-х годов по Дону и Азовскому морю «промышляли» около 300 человек на 200 морских и 120 речных судах²¹³. Кроме того, небольшой торговый флот имелся в Астраханском войске. Однако астраханские казаки предпочитали больше заниматься извозом, особенно в зимний период, когда «судоходное движение по Волге прекращается и огромные грузы рыбы поднимаются гужем в верхние губернии»²¹⁴. Также извоз в крупных размерах процветал в Оренбургском войске. Местные казаки занимались перевозкой пшеницы, соли и других грузов, направляемых в Уфу, Челябу (современный Челябинск), Самару, Казань и Москву, а также заключали государственные подряды на транспортировку разных предметов для укрепления пограничной Сырдарьинской линии.

Авторы отчетов отмечали особую «промышленную предприимчивость» в Сибирском войске. Казаки у своих соседей сибирских «киргизов» скупали скот, кожу, пушнину и другие «произведения хозяйства и охоты кочевников», а затем перепродавали их более крупным промышленникам. Киргизам же поставляли хлеб, посуду и другие предметы быта. Таким образом, казаки «сумели занять посредствующее положение между городскими рынками и кочевым населением сибирских степей. Порядок этот утвердился так прочно, что между казаками и киргизами существует даже кредит»²¹⁵. Объемы торговых сделок были также высоки в Уральском, Донском, Кубанском и Оренбургском войсках. Среди «казачьих» ярмарок (на 1862 год – около 390) «по значительности оборотов» выделялась Урюпинская в Донском войске. Урюпинская ярмарка занимала важное место вообще во всей системе ярмарочной торговли юго-восточной полосы империи. В основном на ней торговали: хлебом (преимущественно пшеница и овес), рыбой, виноградным вином, лошадьми, рогатым скотом, овцами, кожей, шерстью, салом, строительным лесом, углем. Сумма торговых сделок на ярмарке в начале 1860-х годов достигала до 5 780 800 рублей²¹⁶. В соседней Воронежской губернии на все ее ярмарки в 1857 году было привезено товаров на 3 460 116 рублей, а продано на 1 456 702 рубля²¹⁷. Специфика торговли в Кубанском войске, по мнению авторов отчетов, заключалась в том, что она находилась «в руках иногородних людей и преимущественно нахичеванских армян»²¹⁸. Несмотря на то что в кубанском торговом обществе находилось 550 казаков, лишь «немногие из них посвящали себя торговому делу». Главными же предметами местной торговли были: рыба, лошади, рогатый скот, овцы, кожа, шерсть и сало. В Оренбургском войске ассортимент товаров, производимый и реализуемый на местных рынках и ярмарках, отличался особым разнообразием. Так, на Лондонской всемирной выставке 1862 года от Оренбургского войска были представлены следующие предметы: «глины разных цветов, каменный уголь, аспидный и других родов камень, мумий, охра желтая, наджак, пшеница, рожь, ярица, ячмень, просо, горох, лен, конопля и семена: маковое, льняное и конопляное; дикая марена, крапп, маренный цвет, пенька из конопли; овечья шерсть, верблюжья армячина, шерстяное полотно, вареги шерстяные и перчатки пуховые; льняной холст, брань пестрая и красная, салфетка браного белого холста, салфетка вязаная, нитки льняные, белые и красные, железный сошник»²¹⁹. Медалями выставки были награждены коллекция хлебов и коллекции льна, пеньки и марены. На этой же выставке были отмечены и товары из Уральского войска, медали получили: рыбий клей, козий пух и верблюжья шерсть, «почетного отзыва» удостоилось сало²²⁰.

Согласно отчетам так называемая «заводская промышленность» существовала в основном в Донском, Оренбургском, Уральском и Сибирском войсках. В 1862 году на казачьих землях располагалось 107 салотопенных заводов, 7 мыловаренных, 6 свечных, 55 кожевенных, 5 винокуренных, 5 пивоваренных, 9 маслобойных, 3 воскобойных, 1 ваточный и 1 крахмальный (в Донском войске), 2 клеевых (в Уральском) и 137 кирпичных, всего – 338 заводов²²¹. По сравнению только с одной Екатеринославской губернией, имевшей в середине XIX века 533 завода (действующих – 324)²²², количество казачьих «предприятий» выглядит явно недостаточным.

Наряду с традиционными отраслями хозяйства, распространенными на казачьих территориях, в том числе и менее развитыми пчеловодством и шелководством, имелись и оригинальные виды деятельности. Так, на Таманском полуострове (Кубанское войско) добывалась горная нефть, а в плавнях нижней Кубани производился лов пиявок, правда, этим занимались не казаки, а иногородние откупщики, но все же от добычи нефти местный войсковой капитал в середине XIX века получал 113 рублей, а от пиявочной ловли 450 руб. в год²²³.

В разделе «иррегулярные войска» всеподданнейших отчетов публиковались еще и данные о состоянии хлебных магазинов, «нравственности», болезнях и пр., а также обычно кратко перечислялись наиболее крупные изменения в административном устройстве войск за каждый год. Однако мы обойдем их своим вниманием. На наш взгляд, объема уже проанализированного материала вполне достаточно для того, чтобы сделать определенные выводы.

Распределение статистических показателей по таблицам и подсчет итоговых значений были сделаны, конечно, нами. Тем не менее мы уверены в том, что лица, читающие упомянутые отчеты и ответственные за решения в отношении казачьих войск и иррегулярных частей, вполне могли таким же образом сгруппировать материалы. В том числе они не могли не принять в расчет бросающиеся в глаза демографические показатели. Констатируемый рост казачьего населения за рассмотренный период, а также легко прогнозируемое умножение казачества до конца XIX века при сохранении его status quo, то есть, иначе говоря, несения военной службы в обмен на привилегии, особенно земельные, подразумевает естественное увеличение казачьих частей и уменьшение свободных земель на казачьих территориях из-за передачи ее в паевое довольствие новым казакам. Таким образом, чиновники Управления иррегулярных войск, высшее руководство Военного министерства рано или поздно должны были ответить на очевидные вопросы: насколько необходимы казаки армии в таком количестве и каково должно быть их качество; хватит ли земельных угодий, если точно исполнять букву закона и предоставлять только рядовому казаку 30 десятин земли, соответствует ли интересам государства увеличение привилегированного сословия, имеющего специфические функции, и пр. Как показывают дальнейшие события, от ответов на эти вопросы непосредственно зависело содержание правительственной политики в отношении казачьих войск.

Из статистических данных довольно очевидно просматривается значительный потенциал в экономическом развитии казачьих территорий, особенно европейской части. Об этом говорят стабильное состояние войсковых капиталов, ассортимент производимых товаров, развитие торговли и т. д. Правда, в последнем случае обращает на себя внимание вскользь упомянутое в отчетах сосредоточение в некоторых войсках торговых заведений и операций в руках представителей неказачьего населения, так называемых иногородних. Таким образом, если актуализировалась бы задача стимулирования экономического развития казачьих регионов, то Военному министерству необходимо было бы решить, какие ресурсы для этого задействовать, а также расставить приоритеты между военными и гражданскими потребностями казачьих войск и иррегулярных частей. В этом случае министерству пришлось бы столкнуться с проблемой недостаточной эффективности представителей казачьих торговых обществ с одновременной «закрытостью» войсковых территорий для притока иногородних купцов, предпринимателей и свободных капиталов. Кроме того, военному ведомству необходимо было бы также учитывать и обстоятельства почти полного изъятия казачьих земель из наиболее доходного для того времени общеимперского земельного торгового оборота.

Наконец, положительные тенденции в развитии образования (не только военного, профессионального) в казачьих войсках, на наш взгляд, недвусмысленно показывают, что казачеству не были чужды и чисто «гражданские» устремления. Постепенное увеличение количества образованных казаков неизбежно ставило бы под сомнение архаику традиционного военно-сословного казачьего быта и расчищало бы путь для проникновения элементов модерности в казачью жизнь.

То, что материалов всеподданнейших отчетов оказалось вполне достаточно для того, чтобы у ответственных лиц, причастных к формированию казачьей политики, сложился определенный образ казачества, можно почти не сомневаться. Но думается, они были далеко не единственными в том образе, которым руководствовались в Военном министерстве и Управлении иррегулярных войск при разработке планов по преобразованию казачьих войск в конце 1850-х – начале 1860-х годов.