Текст книги "Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг."

Между тем бывший военный министр Н.О. Сухозанет, получив монарший рескрипт с оценкой своей деятельности, искренне огорчился, узнав, что в этом важном документе были «упущены из виду все труды (его. – Авт.) по иррегулярным войскам». «Я вывел из крепостного состояния сибирских и уральских казаков³⁴²; по моему настоянию, дают г. Черкасску – воду, Дону – железную дорогу, разработку угля, – утверждал Сухозанет, – в делах по казакам видна моя общечеловеческая деятельность, а про нее-то не сказали ни слова»³⁴³. Еще ранее, в начале XIX века, Государственный совет при слушании вопроса о «перемене правлений казачьих войск» 6 февраля 1802 года между прочим заявил: «Неоспоримо, что виды правительства в отношении к управлению сих (казачьих. – Авт.) войск всегда клонились и должны были клониться к тому, чтобы привести их в единообразие с прочими обывателями, но частные их привилегии, воинский их состав, дух народный, нравы и обычаи всегда полагали сильные сему препятствия»³⁴⁴. Эти слова прямо не свидетельствуют в пользу «гражданственности», о которой идет речь во всеподданнейшем докладе, но лейтмотив действий властей в казачьем вопросе весьма похож, несмотря на полувековую разницу во времени.

И все же до середины XIX века, по нашему глубокому убеждению, имперская власть проводила политику в отношении казачьих войск, направленную на их безусловное подчинение, добиваясь со стороны казачества абсолютной лояльности престолу. В ней, может быть, и присутствовали элементы «гражданственности» или проявлялось внимание к экономическим вопросам, но они никогда не были приоритетными. Подчинение достигалось при помощи разных методов, в том числе через раздачу соответствующих прав и привилегий. Венцом такой политики стало юридическое закрепление в первой половине XIX века внедренных властью административных, судебных, военно-служебных институтов и сословных преимуществ в войсковых положениях, образцом для которых стало Положение о войске Донском 1835 года. Достижение лояльности было зафиксировано в 1827 году присвоением звания «Атамана всех казачьих войск и Шефа Донского атаманского полка» наследнику русского престола. Вполне вероятно, в этот период в имперском центре были слышны голоса сомневающихся в военных качествах казачества, в его финансовой эффективности и пр., но вряд ли они являлись доминирующими.

То, что было намечено во всеподданнейшем докладе и, как мы выяснили, оказалось частично обсуждено в печати и озвучено в служебной документации, свидетельствует о переходе к новой казачьей политике. Желая согласовать воинский быт казачества «с общими условиями гражданственности и экономического развития», власть тем самым проявила заинтересованность в создании условий для освоения занимаемых казачеством пространств. Причем для того чтобы сохранить за казаками ведущее (но не единственное!) положение в этом процессе, Военное министерство предлагает «раскрыться» казачеству как сословию, то есть освободиться от «стеснительных оков» еще действующих привилегий, расстаться с представлением о своем исключительно военном предназначении.

Таким образом, мы подходим к ответу на, пожалуй, главный вопрос, поставленный в начале раздела: какие факторы или предпосылки обусловили такое содержание доклада и такой поворот в политике властей. Сразу оговоримся, что рассмотренные нами далее так называемые факторы вряд ли можно ранжировать по степени важности. Они, скорее всего, действовали дискретно, имели как опосредованный, так и непосредственный характер, но в соответствующий момент сложились воедино в принятом управленческом решении.

Процесс отмены крепостного права актуализировал интересы преимущественно донских казаков-помещиков. Они были обеспокоены своим имущественным положением и экономическими перспективами после 1861 года. Желание казаков-помещиков изменить существующую войсковую систему землевладения и получить остающиеся за ними земельные участки в полноценную собственность артикулировалось как в частных беседах, так в публичной сфере³⁴⁵. Для удовлетворения же запросов этой, как правило, родовитой, влиятельной и близкой к власти категории казачьего населения необходимо было существенно пересмотреть донское земельное право, считавшееся эталонным для других казачьих территорий.

Либерализация общественной жизни начала 1860-х годов дала повод казачьей «интеллигенции» более плотно обратиться к истории своих войск, провести анализ современного состояния казачества, заняться поиском своего места в обновляющейся империи. Часть из них, не желая оставаться на положении «отделенца от отцовской семьи», делала ставку на значительную корректировку своего статуса от военного привилегированного сословия в сторону гражданского состояния, зависящего от личных качеств и профессиональных предпочтений.

И первое, и второе обстоятельства вполне могли быть проигнорированы властью. Однако в лице заместителя начальника Управления иррегулярных войск А.П. Чеботарева крупные донские помещики, а также представители «прогрессивной» казачьей интеллектуальной элиты получали убежденного сторонника своих идей, и, что самое главное, способного воплотить их в жизнь. То есть, если говорить о так называемом «человеческом факторе» в правительственной политике в отношении казачества, деятельность А.П. Чеботарева идеально подходит для его иллюстрации, как и то, что вряд ли заместитель начальника управления был единственным в своих взглядах на казачество. В планах и проектах Д.А. Милютина и А.И. Барятинского 1840—1860-х годов казачество рассматривалось как средство для решения актуальных государственных задач, а не как то, чем следовало бы дорожить, и уж тем более преклоняться из-за былых заслуг.

Одной из таких задач было окончательное завоевание Кавказа и его дальнейшая колонизация. С точки зрения обеспечения безопасности границ империи необходимость масштабной колонизации Кавказа, как нам представляется, была гораздо важнее, чем в свое время покорение Сибири и освоение ее просторов. При официальном взгляде на казачество начала 1860-х годов как на «сословие, предназначенное в государственном быту для того, чтобы оберегать границы империи, прилегающие к враждебным и неблагоустроенным племенам и заселять отнимаемые у них земли»³⁴⁶, у казаков иного пути, как стать ресурсной базой для колонизации Кавказа, не было. В связи с этим все, что могло помешать массовому переселению казаков, в том числе традиционный уклад жизни, существующие привилегии и пр., должно было быть приспособлено, а лучше трансформировано, для более эффективного исполнения поставленной задачи. Однако способ решения земельного вопроса переселенцев был отчасти подсказан казачьим сопротивлением колонизации.

Как известно, Российская империя после Крымской войны оказалась в затяжном финансово-экономическом кризисе. От Военного министерства в 1850—1860-х годах постоянно требовалось сокращение расходов на армию. С первых дней нахождения Д.А. Милютина в министерстве ему приходилось иметь дело с проблемой экономии выделяемых средств на армию. Поступающие в ведомство предложения по гражданскому развитию казачьих земель с упором на извлечение из этого экономической выгоды, с одновременным сокращением казачьих частей и созданием условий для выхода из казачьего сословия вполне могли найти у Милютина понимание. Тем более что возможный перевод казаков в гражданское состояние потенциально увеличивал количество налогоплательщиков в империи. Для Милютина, последовательного и стойкого противника сословных привилегий, расставание крепостников со своими правами было естественным и правильным процессом³⁴⁷. А если подобное расставание только c казачьими привилегиями еще и могло принести пользу государству в финансовом отношении, то в лице нового военного министра упомянутые предложения получали своего высокопоставленного сторонника.

Увеличение количества публикаций казачьей тематики в конце 1850 – начале 1860-х годов не могло не отразиться на мнении о казаках, прежде всего в военных кругах. Несомненно, что различные оценки казачества имелись в обществе и до упомянутой печатной активности. Но с началом эпохи освобождения казачьи вопросы становятся более доступными для обсуждения в прессе, в опубликованных статьях обнаруживаются проблемы в развитии казачьих войск, предлагаются пути их решения, встречаются и критические замечания в адрес казачества. Таким образом, происходит насыщение общественного мнения о казачестве³⁴⁸. Конкретное влияние такого мнения на правительственную политику отследить крайне трудно, и это, пожалуй, самый опосредованный из приведенных нами факторов, но при этом все же вряд ли игнорируемый властью.

Одобрение Александром II планов Военного министерства в отношении казачьих войск кажется вполне обычным делом, особенно на фоне его же эпохального решения об отмене крепостного права. Если забежать вперед и оценить масштаб проведенных казачьих преобразований при Александре II, а затем сравнить их с аналогичной правительственной политикой предшествующих и последующих представителей дома Романовых, то выяснится, что именно на 1860—1870-е годы приходятся наиболее значимые реформы, по сути предопределившие облик казачества вплоть до 1917 года. Утверждение С.Г. Сватикова о том, что значимые идеи по изменению казачьего уклада жизни были «внушены» Александру II Милютиным, скорее всего, верно. Между тем именно Александр II из всех царствующих особ, на наш взгляд, имел наиболее глубокие знания о казачестве. Будучи наследником престола, он первым примерил на себе звание атамана всех казачьих войск и стал нести номинальную, но все же ответственность за положение казачества в империи. Его путешествие по России в 1837 году проходило в том числе через казачьи земли; вместе с отцом Николаем I в Новочеркасске они заложили основу важного церемониала – торжественной передачи наследнику пернача – знака атаманского достоинства. Данное событие демонстрировало прямую персональную связь императорской фамилии с казаками, способствуя укреплению «мифа о царе и казаке»³⁴⁹. В 1850 году Александр Николаевич повторно побывал на Кавказе, приветствуя донских, черноморских и линейных казаков. Не следует также забывать, что именно Александру II принадлежало окончательное одобрение неоднократно упомянутого нами рескрипта от 24 июля 1861 года о льготах кубанским казакам, сделанное за несколько месяцев до еще одной его поездки на Кавказ³⁵⁰.

Последний фактор, на котором мы остановимся немного подробнее, удостоился главного внимания авторов «казачьего» 11-го тома «Столетия Военного министерства». Его авторы, определяя направление деятельности местных комитетов по пересмотру казачьих законоположений начала 1860-х годов, задались вопросом «насколько современные требования, предъявляемые к казакам, отвечали действительности». Для ответа они использовали записку Кавказского редакционного комитета (1866), уверенные в том, что ее содержание по смыслу относится к началу 1860-х годов³⁵¹. В записке утверждается, что с окончанием Кавказской войны сократилось количество привлекаемых на службу казаков, их обязанности стали более соответствовать требованиям внутренней, а не полевой службы. В то же время от покоренных горцев в «близком будущем» следует ожидать уже не серьезных беспорядков, а участия в формировании регулярных частей, как для внешней, так и для внутренней службы, в том числе и в помощь казакам. В связи с этим членами Кавказского комитета ставится вопрос: следует ли в мирное время содержать установленное еще в прежнее время определенное количество казаков и продолжать ли политику, направленную на умножение на Северном Кавказе казачьего сословия. По их мнению, с окончанием Кавказской войны главный театр действий для иррегулярной конницы оказался закрыт, при этом «трудно предполагать», чтобы он открылся вновь, а от Кавказских казачьих войск потребовались бы снова усиленные наряды. «А если таких нарядов, какие бывали прежде, нельзя предполагать, то, – как отмечается в записке, – не только не представлялось уже достаточных причин держать все казачье население в том же напряженном положении, в каком оно находилось прежде, и замыкать вовсе выход из войскового сословия, а, напротив, следовало, облегчая этот выход, способствовать части казачьего населения к более производительному для государства и общества труду»³⁵². В записке также разбираются возможные возражения против предложений комитета, которые подразумевают уменьшение количества служилых казаков. К этим возражениям были отнесены – желание правительства на случай «новой продолжительной и упорной войны» иметь в своем распоряжении «всю массу служилого казачьего населения» и существующее убеждение о том, что «казаки самое дешевое войско». По поводу первого возражения в записке утверждалось, что война является порождением исключительных условий, которые, в свою очередь, приводят к исключительным мерам (призыв на службу всех казаков. – Авт.), «рассчитывать же на них постоянно и для того жертвовать всеми экономическими соображениями было едва ли выгодно». Что же касается дешевизны казачьих войск, то в записке она была названа «кажущейся». Члены комитета заявили, что казачьи полки требуют значительных расходов на их содержание, а «возражение, что часть издержек на содержание казачьих частей падает не на казну, а на войсковые капиталы и на самих казаков, покоилось на слишком шатких основаниях, т. к. войсковые доходы получались из таких источников, которые должны бы составлять источники доходов государственных, сами же казаки избавлены были от податей и рекрутской повинности, наделены землями в значительном размере, имели рыболовные места, соляные озера или же получали безденежно соль из казенных магазинов»³⁵³.

Мы не так уверены в том, что вышеприведенное мнение комитета относится именно к началу 1860-х годов. Тем не менее приближающееся окончание Кавказской войны неизбежно должно было внести свои коррективы в военностратегические планы по развитию русской армии, в том числе и казачьих войск. Заточенные после Отечественной войны 1812 года в большей степени для использования на Кавказе казачьи части в имеющемся количестве при существующей у казаков служебной системе становились излишними по мере покорения горских народов. Предлагаемые во всеподданнейшем докладе меры указывали направление возможных перемен среди казачьих войск в сторону привлечения их к «гражданственности» и «сокращения нарядов на службу». Но перечисляемые в докладе мероприятия носили общий характер. Более детальной их проработкой в Управлении иррегулярных войск с конца 1861 года занимался особый комитет. Результатом его деятельности стал объемный документ под названием «Соображения, учрежденного при Управлении Иррегулярных войск Комитета, о главных началах, которые должны быть приняты в руководство при составлении новых положений о казачьих войсках»³⁵⁴. Его анализом мы и займемся далее.

Глава 3
Программа реформ или «Соображения, учрежденного при Управлении Иррегулярных войск Комитета о главных началах, которые должны быть приняты в руководство при составлении новых положений о казачьих войсках» (1861–1862)

В отчете Военного министерства за 1861 год утверждается, что поступившие в ведомство «программы новых положений» местных комитетов по пересмотру войсковых положений оказались «противоречивы» по отношению друг к другу. Для преодоления этой проблемы в Военном министерстве признали необходимым «указать комитетам по крайней мере главные общие начала, на которых должны быть основаны эти положения». С этой целью в министерстве учреждались два комитета: первый должен был составить программу для составления новых положений, общую для всех казачьих войск, второй занимался определением главных оснований военного и гражданского устройства Кубанского войска³⁵⁵.

Очевидно, что упомянутые в отчете противоречия стали удобным поводом для принятия соответствующего решения. Сами они вряд ли являлись такими уж глубокими и непреодолимыми, так как перед местными комитетами первоначально ставились исключительно кодификационные задачи. Всеподданнейший доклад от 15 января 1862 года менял ориентиры в их деятельности. Теперь в разрабатываемых комитетами проектах войсковых положений должны были быть учтены новые предложения министерства. Их детализацией и занимался первый комитет. О сроках его работы, о составе депутатов известно крайне мало, в отличие, например, от второго – «Кубанского» комитета, к освещению деятельности которого мы еще вернемся. Между тем подготовленные первым комитетом «Соображения, учрежденного при Управлении Иррегулярных войск Комитета о главных началах, которые должны быть приняты в руководство при составлении новых положений о казачьих войсках» (далее – «Соображения…») имеют основополагающее значение для понимания правительственного курса в отношении казачества 1860-х годов. Практика проведенных в эти годы преобразований в казачьих войсках показывает, что «Соображения.» содержали в себе долгосрочные ориентиры для работы не только местных комитетов (насколько они справились с поставленными задачами, это уже другой вопрос), но и самого Управления иррегулярных войск. В историографии «Соображения.» оказались практически незамеченными³⁵⁶. Восполняя этот существенный пробел, далее мы раскроем основное содержание данного источника и проанализируем его главные положения.

«Соображения.» в отпечатанном виде представляют собой довольно объемный документ, состоящий из небольшого введения и двух непропорциональных по количеству страниц (всего 32 страницы на 17 листах) разделов: «О правах и обязанностях казачьих населений» и «Об устройстве в казачьих войсках управления и суда»³⁵⁷.

Во введении констатируется разнообразие казачества империи, отличающегося «по историческому происхождению, по нравам и обычаям, по занимаемой ими местности, материальным условиям быта и возложенным. обязанностям». Тем не менее, как утверждается в документе, в новых положениях хотя и могут сохраняться различия частного характера, но в целом они «должны выполнять общие виды правительства. и открыть казачьим войскам путь к развитию гражданственности в уровень с прочим населением государства». Для выполнения этого важного условия в «Соображениях.» выделяются следующие «главные основания» работы местных комитетов:

«1. Не лишать казаков тех гражданских прав, которые им уже предоставлены.

2. Уравнять их с прочим населением в государстве, насколько это возможно по военному устройству и местному положению казачьих войск, в тех правах, которыми войска эти еще не пользуются.

3. Все преобразования и улучшения, какие последуют в законодательстве государства, распространять и на казачьи войска, по мере средств каждого войска и применяясь к условиям его быта.

4. Не вводить в положения тех начал гражданского устройства, которые в государстве еще не приняты.

5. По двоякому значению казачьих населений: военному и гражданскому, иметь в виду преимущественно развитие их в последнем значении, с тем, однако же, чтобы выставляемые казачьими населениями строевые части имели надлежащее военное устройство и с успехом исполняли возложенные на каждое войско обязанности»³⁵⁸.

Затем в «Соображениях…» последовательно рассматриваются вопросы – в каком состоянии находятся казачьи права и обязанности, а также управление и суд и в какую сторону их следовало бы изменить.

В документе четко выделяются два разряда казачьих прав: 1) принадлежащие казачеству как особому военному сословию и 2) общие гражданские права.

К казачьим правам первого разряда «Соображения…» относят следующие «преимущества». Первое – казачье самоуправление, в виде избрания из своей среды членов администрации, судей, а также наличия войсковых финансов и бюджетов. Второе – предоставленные казакам земли, находящиеся «в общей неразделимой собственности каждого войска в целом его составе, без права на частную поземельную собственность». Но с оговоркой, что частное владение землею все же присутствует в виде так называемых пожизненных или срочных участков земли, а в Донском и Кубанском войсках в собственности донских помещиков и временнообязанных крестьян, а также казаков-переселенцев, осваивающих передовые пространства Западного Кавказа. Третье – отдельная самобытность каждого войска, заключающаяся в запрете иногородним заводить на войсковых землях постоянную оседлость и владеть недвижимыми имениями (кроме временнообязанных крестьян на Дону), а также в ограничении выхода из войскового сословия. И наконец, четвертое преимущество – освобождение казаков от платежей государственных податей и от рекрутской повинности³⁵⁹.

Однако взамен этих прав правительство от казаков требует исполнения следующих обязанностей, а именно: выставлять определенное количество частей, а в экстренных случаях поголовно выступать на службу за собственный счет; заселять передовые пространства государства для прикрытия границ и содержать свою администрацию за счет местных земских повинностей.

Что же касается общих гражданских прав казаков, то «Соображения…» относят к ним только лишь право на частную движимую собственность и право на труд в свободное от воинской службы время. В итоге в документе делается вывод о том, что содержание казачьих прав «обуславливается преимущественно военным их назначением, с пожертвованием всех тех гражданских прав, которые могут препятствовать отправлению воинской службы…»³⁶⁰. В «жертву» было принесено, как отмечается далее в «Соображениях…», право избирать себе место жительства по своему усмотрению, полученное уже даже бывшими помещичьими крестьянами. Из-за обязательности военной службы казачьи дворяне оказались «лишены права на свободное избирание рода жизни и занятий до выслуги определенного срока, который, по значительности своей, оканчивается тогда только, когда они, по своим преклонным летам, не в состоянии уже посвятить себя какому-либо специальному делу». Существующее у казаков общинное владение землей «Соображения…», признавая «неизбежным» явлением казачьего быта, обеспечивающим «казака. на службу на собственный счет, несравненно более всякой частной собственности», тем не менее объявляют одним из «главных препятствий к развитию земледелия и вообще сельского хозяйства». Вследствие этого обширные казачьи земли, которые «могли бы прокормить двойное и тройное народонаселение против нынешнего», в некоторых войсках признаются уже недостаточными для перевода в казачьи наделы. В «Соображениях…» подчеркивается, что уменьшить такие наделы «без явного вреда для благосостояния казаков» не представляется возможным, в том числе из-за специфики казачьего хозяйственного уклада жизни³⁶¹. В документе также подвергаются критике ограничительные меры, не позволяющие иногородним вести торговлю и проживать на войсковых землях, препятствующие «водворению в войсках капиталистов и оживлению в крае торговли и промышленности»³⁶².

В связи с этим «Соображения…» на местные комитеты возлагают решение следующей задачи: исправить вышеизложенные недостатки, не разрушая военного назначения и устройства казачьих войск. В то же время в «Соображениях…» приводятся рекомендации, подготовленные комитетом при Управлении иррегулярных войск, по решению поставленной задачи.

По мнению «центрального» комитета, «гражданское» развитие казачества зависит не столько «от уничтожения замкнутости их положения (против которого в последнее время особенно восставало общественное мнение), сколько от образования в самых войсках свободных от обязательной службы сословий». Комитет признает «неестественным» казачье общество, состоящее из одного только военного сословия. «Дозволение свободного выхода в таком обществе, – как отмечается в «Соображениях…», – было бы только справедливым уважением к личной свободе человека, но не произвело бы существенные перемены в самом обществе; менялись бы люди, а местная общественная жизнь сохранила бы все свои недостатки: народонаселение казачьих войск осталось бы по-прежнему исключительно военным сословием, не имеющим свободного выбора общественной деятельности, необходимого для благосостояния каждого гражданского общества»³⁶³. Появление же свободных от обязательной службы казаков, по мнению комитета, возможно «только ограничением численности военного сословия определенной нормой, с тем чтобы избыток казачьего населения был освобожден от обязательной службы даже и в чрезвычайных случаях». Причем такие «новые» неслужилые казаки должны быть обязательно «уравнены в правах с соответствующими им сословиями в государстве»³⁶⁴.

В «Соображениях…..» также предлагается «уничтожить» замкнутость казачества, предоставив право свободного выхода из войск всем казакам. Единственное ограничение касалось рядового казачества, за количеством которого Военному министерству следовало бы следить, с тем чтобы казаков было достаточно для требуемого формирования штатного числа строевых частей. «Соображения…» отказывали освобожденным от обязательной службы казакам в получении земельного надела (пая). Они, как и прочие «посторонние» (иногородние) люди, должны были или покупать наделы, или брать в «оброчное содержание» (в аренду), а также привлекаться к отбыванию всех государственных повинностей. «Прямым последствием такой меры, – как утверждается в «Соображениях…», – было бы значительное увеличение в крае народонаселений, а вместе с тем прилив рабочих рук, развитие земледелия и вообще богатств страны. Продажа же войсковых земель, усиливая войсковые денежные средства, доставила бы, в свою очередь, возможность к улучшению содержания служащих, к удержанию этим путем на службе полезных людей и к образованию в войсках пенсионных капиталов»³⁶⁵.

«Соображения…» хотя и наделяют местные комитеты правом на обсуждение, «в какой мере и при каких условиях может быть допущено в каждом казачьем войске» реализация предложенных «центральным» комитетом инициатив, но не упускают возможность вновь детализировать пути решения наиболее важных вопросов.

Первым подвергся рассмотрению, видимо, главный для Военного министерства вопрос – «об ограничении определенной нормой числа служилых казаков. и о порядке формирования строевых частей». После констатации известных условий по выделению казачьими войсками необходимого количества частей на внешнюю и внутреннюю службу «Соображения…» предлагают «главным местным начальникам» изыскивать средства к сокращению числа войск, выставляемых на местную полевую службу, так как именно «тогда представится возможность освободить большее число людей от обязательной службы». В документе подчеркивается, что «сокращенное по возможности число полков и прочих строевых частей, требуемых в мирное время. на службу, составит норму одной смены, а три смены – то число строевых частей, какое казачье население обязано содержать в готовности». Таким образом, оставшиеся за пределами службы казаки могли бы «обратиться к другим занятиям», но при этом готовые всегда составить ополчение в случае чрезвычайных обстоятельств³⁶⁶.

«Соображения…» содержат анализ существующих четырех казачьих служебных систем – Донской, Черноморской (Кубанской), Кавказской линейной (Терской) и Уральской – с точки зрения их возможностей по ограничению нормы служилых казаков. По мнению «центрального» комитета, каждая из этих систем в принципе может быть приспособлена к новым требованиям³⁶⁷. Кроме того, в «Соображениях…» отдельно рассматриваются зарубежные системы отбывания воинской повинности, а именно конскрипционная и ландверная. В документе под конскрипцией понимается наличие постоянной нормы новобранцев (конскриптов), в которую ежегодно должны были попадать молодые люди, достигшие призывного возраста по жребию. Не вытянувшие жребий новобранцы навсегда освобождались от обязанности нести воинскую повинность. Кроме того, конскрипты могли воспользоваться правом выставлять вместо себя на службу охотников. О ландверной системе в «Соображениях…» говорится как об основе прусского военного устройства, которая подразумевает обязательную службу каждого жителя и наличие так называемого ландвера, состоящего из нескольких разрядов, для тех, кто уже отбыл повинность и переходил в запас, но остается военнообязанным. Ландверная система признавалась весьма похожей на казачий служебный порядок. Однако конскрипционная система, как утверждается в «Соображениях…», имеет ряд преимуществ, более точно отвечающих задачам Военного министерства, а именно: освобождение от службы для части молодых людей с последующей возможностью «избрать род жизни сообразно своим способностям и наклонностям», а также создание условий, при которых «в казачьих войсках не будут образовываться ни наследственные сословия, ни особая военная каста». Впрочем, окончательный выбор того или иного порядка отбывания воинской службы казаками «Соображения…» оставляли за местными комитетами, которые «вернее могут судить, какая система больше удобна для каждого казачьего войска»³⁶⁸.

В «Соображениях…» высказывается твердое убеждение в том, что не стоит опасаться предоставления права на свободный выход из войск казачьим генералам и офицерам. В документе подчеркивается: «Любовь к родине, семейные связи, интересы по имуществу и возможность во всякое время воспользоваться правом выхода большую часть (генералитета и офицерства. – Авт.) удержат в войсках, тем более что многие будут рассчитывать тогда на успешный ход по службе после лиц, выбывающих из войск»³⁶⁹. Кроме того, в нем говорится о необходимости продолжения политики по увеличению офицерского содержания и образованию в казачьих войсках пенсионного и эмеритального капиталов. Что же касается вопроса о выходе из сословия рядового казачества, то здесь «Соображения…» предлагают действовать более осторожно. Сформулированный в документе общий подход гласил: «Избыток населения, сверх того числа, какое необходимо для исполнения нарядов на полевую службу, полезно было бы удерживать в крае, предоставляя этому населению особые выгоды и преимущества и освобождая его от обязательной службы»³⁷⁰. В тех же войсках, в которых не хватает казаков для пополнения строевых частей или для образования новых станиц, выход из войскового сословия объявлялся невозможным, но ровно до тех пор, пока не достигалась установленная Военным министерством войсковая норма численности. «Соображения…» вводят следующее главное требование к выходу из казачьего сословия – «допускать выход не иначе, как соразмерно приливу поступающих». При этом в зависимости от конкретных условий в том или ином войске казак мог покинуть свое сословие «не только лично с женой и дочерями, но и с сыновьями и внуками»³⁷¹.