Текст книги "Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг."

Глава 2
Истоки «гражданского» курса в отношении казачества

Как известно, обширный план военных реформ был представлен военным министром Д.А. Милютиным Александру II в форме всеподданнейшего доклада от 15 января 1862 года. По утверждению П.А. Зайончковского, на составление доклада ушло чуть менее двух месяцев²²⁴. Над его содержанием под личным контролем Д.А. Милютина работало все Военное министерство. Для разрешения наиболее важных тем, поднимаемых в докладе, образовывались специальные комиссии. До сих пор остается невыясненным вопрос, создавалась ли подобная комиссия для подготовки 9-го раздела доклада, посвященного иррегулярным войскам. К нашему предположению об авторах данного раздела мы еще вернемся. Пока же обратимся к сути предложений Военного министерства в отношении исключительно казачьих войск, занимающих 90 процентов текста 9-го раздела доклада²²⁵.

По мнению его составителей, иррегулярные войска выполняют важную вспомогательную функцию в армии, а казачьи части незаменимы для аванпостной службы и партизанской войны. Тем не менее, как утверждается в докладе, «вспомогательная эта сила не обходится нам даром». Так, содержание казачьих частей только в мирное время стоит государству от 8 до 9,5 млн рублей²²⁶. Более того, необходимо также иметь в виду, что «целые области, многолюдные и богатые, с населением до 3 миллионов душ (обоих полов), остаются в исключительном положении, обложенные одной податью – поголовной военной службой». Следующие слова вряд ли являются частью плана, но они, на наш взгляд, отражают сложную позицию Военного министерства по отношению к казачьим войскам. «Здесь было бы неуместно, – отмечается в докладе, – входить в общие соображения о том, в какой степени существование казачьих войск, при настоящем их устройстве, доставляет государству выгоды и в отношении экономическом, и в отношении политическом»²²⁷. После этого неоднозначного выражения авторы доклада переходят к утверждению о ненужности дополнительных доказательств как полезности «местных и поселенных войск» на границах империи, так и трудностей в поддержании воинственности «в таких казачьих войсках, которые сделались уже внутренним, мирным населением». Объявив «несвоевременным» обсуждение перспектив развития казачества в отдаленном будущем, авторы доклада ставят главной задачей казачьей политики, по крайней мере до конца текущего века: «согласовать, сколь возможно, по самой сущности дела, исключительно воинский быт целого населения с общими условиями гражданственности и экономического развития»²²⁸. Однако далее в докладе утверждается, что Военное министерство «так действовало и доселе». Обратившись к событиям недавней истории, в частности к принятию единообразных войсковых положений, этих краеугольных камней гражданского устройства казачьих войск, в докладе затем констатируется, что упомянутые положения «устарели и не могут уже служить руководством в практике». И даже сами казаки начинают чувствовать, что «некоторые из прежних постановлений, считавшихся ограждением казачьих льгот и прав, обратились в стеснительные оковы для преуспеяния интересов вещественных и развития нравственного». В то же время некоторые из казачьих войск до сих пор не имеют достаточной правовой основы, управляясь «почти на основании обычая или предания»²²⁹. По мнению авторов доклада, именно «ощутительный недостаток юридических оснований для управления казачьими войсками» привел к открытию в 1860 году почти в каждом из них (кроме Башкирского и Амурского) особых комитетов для составления проектов новых войсковых положений. Данные комитеты, как утверждается в докладе, действовали на основании собственных программ, содержание которых не удовлетворило Военное министерство. В связи с этим в министерстве разрабатывается некая общая программа («виды») для казачьих комитетов, за исключением Кубанского. Дело в том, что образование Кубанского и Терского казачьих войск в 1860 году, переселение казаков на передовые предгорные пространства, а также новые права и преимущества, предоставленные Александром II кубанскому казачеству²³⁰, потребовали более «сложных соображений» для деятельности Кубанского комитета. Подготовкой этих «соображений» занимался еще один специальный комитет, образованный при министерстве²³¹.

Авторы доклада посчитали необходимым перечислить упомянутые «преимущества», а именно: введение в Кубанском войске частной земельной собственности; утверждение права продажи остающихся от казаков-переселенцев усадеб и свободных войсковых земель как казакам, так и иногородним; предоставление возможности выхода из казачьего сословия. В докладе выражается уверенность в том, что все эти «права и преимущества» должны произвести в Кубанском войске «важный и благодетельный переворот», а также привлечь в его ряды еще большее число охотников. Именно в контексте необходимости усиления колонизации Кавказа в докладе рассматривается вопрос о реорганизации Азовского и Новороссийского казачьих войск и включении желающих из них в ряды Кубанского войска. В докладе не оговаривалось, какие конкретно должны быть проведены преобразования в гражданском управлении и военном устройстве казачьих войск. Ясность в этом деле должны были внести результаты трудов местных комитетов по составлению войсковых положений и новый особый доклад военного министра императору. Напротив этих слов Александр II написал: «Буду его ожидать»²³².

В заключение доклада говорится о том, что сокращение расходов казны на содержание казачьих войск зависит от уменьшения наряда казачьих частей на внешнюю службу. В подкрепление этого тезиса перечисляются мероприятия, которые уже привели к эффективному сокращению нарядов на службу в Донском, Астраханском, Сибирском и прочих войсках²³³.

Дальнейшие наши рассуждения будут отталкиваться непосредственно от текста «казачьего» раздела доклада. Они внесут ясность в некоторые положения доклада и станут ответами на вопросы, какие факторы или предпосылки обусловили такое содержание доклада, кто был заинтересован в его появлении или вообще являлся его возможным автором(ми), насколько ожидаемыми были озвученные предложения в военных кругах, среди казачьих представителей и т. д.

Все тот же П.А. Зайончковский пишет о том, что с середины 1850-х годов в Военном министерстве среди генералитета обсуждаются различные записки, в которых дается не только критическая оценка существующего положения в армии, но и указываются пути возможного реформирования²³⁴. С приходом же в министерство Д.А. Милютина назревшие преобразования в армии наконец получают реальное воплощение. Что-то подобное, но в гораздо меньших масштабах можно найти и в ситуации с казачьими войсками.

В предположениях Управления иррегулярных войск на 1860 год (а это являлось обязательным пунктом отчета управления о действиях за истекший год) казаки рассматриваются исключительно как военное сословие, «главнейшая обязанность которого состоит в прочном охранении государственных границ». В планах управления основными объявлялись следующие стратегические задачи – снабжение казаков современным оружием и улучшение их военного и домашнего быта. В управлении намеревались в 1861 году пересмотреть и вновь издать существующие в казачьих войсках войсковые положения, увеличить жалованье офицеров всех казачьих войск, продолжить заселение левого берега Кубани черноморскими казаками, продолжить развивать в казачьих войсках народное образование, особенно женское, приступить к строительству в войске Донском железной дороги и дамбы через Дон (имелись в виду Грушевская железная дорога и Ольгинская дамба. – Авт.), создать из существующих Кавказских казачьих войск Кубанское и Терское войска и пр.²³⁵

Упомянутой работой по составлению новых войсковых положений, как уже было отмечено во всеподданнейшем докладе, с начала 1860 года занимались местные казачьи комитеты. Поводом к их открытию послужило ходатайство в.н.а. войска Донского М.Г. Хомутова от 31 августа 1856 года. В нем он заявил о необходимости пересмотра Положения о войске Донском 1835 года, так как оно со временем подверглось многим изменениям и дополнениям и при непосредственном руководстве доставляет «значительные неудобства»²³⁶. Атаман предложил образовать на Дону особый комитет под его председательством для проведения кодификационной работы с Положением 1835 года и последующими правовыми актами с целью «составления нового издания (выделено нами. – Авт.) положения». При рассмотрении в Военном министерстве ходатайства выяснилось, что многочисленные дополнительные правовые нормы, принятые уже после утверждения положений в прочих казачьих войсках, также не только изменили их содержание, но и значительно усложняют работу местных администраций. Кроме того, в связи с прекращением с 1852 года выпуска продолжений «Свода военных постановлений» поиск упомянутых норм, в том числе документов, регулирующих штаты личного состава и довольствия войск, оказался крайне затруднен. Все эти обстоятельства привели к решению образовать в казачьих войсках местные комитеты, которые должны были подготовить новое издание положений и штатов войск. Под председательством наказных атаманов такие комитеты планировалось открыть в Новочеркасске (для Донского войска), в Ставрополе (для Кавказского линейного и Черноморского войск), в Оренбурге (для Оренбургского, Уральского и Башкирского войск), в Омске (для Сибирского линейного войска и Тобольских пешего батальона и конного полка) и в Иркутске (для Забайкальского войска, Иркутского и Енисейского конных казачьих полков). В Астраханском, Новороссийском и Азовском казачьих войсках, а также в крымских и кавказских иррегулярных частях главные местные начальники получали право лишь собирать «способных и опытных лиц» для пересмотра положений, без учреждения комитетов. Впоследствии, из-за перевода Башкирского войска в «гражданское состояние», для Оренбургского и Уральского казачьих войск были образованы два отдельных комитета. Александр II 18 октября 1859 года утвердил доклад по Управлению иррегулярных войск, в котором подробно регламентировалась деятельность войсковых комитетов. Содержание доклада свидетельствует о поставленной перед комитетами исключительно кодификационной задаче²³⁷. Итогом их работы должно было стать переиздание войсковых положений, как пересмотренных, так и подготовленных «с нуля», как, например, в отношении Сибирского и Уральского казачьих войск, прежде не имевших отдельных положений. Таким образом, наличие во всеподданнейшем докладе описания истории с образованием комитетов по пересмотру войсковых положений кажется вполне логичным. Организация комитетов является, пожалуй, главным мероприятием Управления иррегулярных войск накануне отмены крепостного права.

Помимо обсуждения вопроса о местных комитетах в Управлении иррегулярных войск с 1857 года рассматривали дело, возбужденное по жалобам иногородних купцов, торгующих в войске Донском, и важное с точки зрения понимания содержания всеподданнейшего доклада. Купцы заявили о стеснениях, которым они подвергались из-за «запрещения иметь постоянную оседлость в войске, приобретать там дома или дворовые места и возводить собственные постройки»²³⁸. По этому поводу были даже «опрошены» станичные общества в войске Донском. Как оказалось, большинство обществ (78 станиц) отказало в разрешении иногородним иметь собственность в станицах «из-за опасения, что они будут впоследствии владельцами юртовых земель». При обсуждении аналогичного вопроса в войсковой администрации (правлении) мнения чиновников также разделились: двое было против предоставления иногородним права на постоянную оседлость, трое хотя и высказались за, но на определенных условиях, не предусматривающих полноценного права собственности на землю²³⁹. Таким образом, просьба иногородних купцов оказалась не удовлетворена. То же самое произошло и в отношении вопроса о предоставлении донским помещикам права продажи своей земли иногородним. В январе 1861 года на заседании Военного совета представитель от войска Донского начальник штаба князь А.М. Дондуков-Корсаков высказался не в пользу такого права, что во многом обусловило отрицательное решение²⁴⁰.

Практически одновременно с описываемыми событиями в Военное министерство были поданы две записки с предложениями в отношении казачьих войск. Их авторами стали тайный советник М.М. Брискорн и действительный статский советник А.Д. Крылов. Записки ввел в научный оборот Н.С. Коршиков. Точнее, о записке Брискорна он только упомянул, кратко описав заключение по ней и не идентифицировав автора. Записку Крылова Н.С. Коршиков опубликовал полностью, снабдив введением и комментариями, но и в этом случае не до конца раскрыв личность ее составителя²⁴¹.

Максим Максимович Брискорн (1788–1872) начал свою службу в свите Александра I, затем перейдя в Главный штаб. В 1832 году он был назначен директором канцелярии Военного министерства и в этой должности проявил себя весьма влиятельным чиновником²⁴². В его дальнейшей карьере были различные перипетии от получения звания сенатора в 1844 году до увольнения из Военного министерства и вновь возвращения в него в 1857 году уже в качестве председателя «комитета для устройства образования и судьбы военных кантонистов» с назначением в члены Военного совета. Таким образом, М.М. Брискорн являлся типичным представителем высшего чиновничества России XIX века. К сожалению, текста его записки мы не обнаружили, невыясненными остаются мотивы ее составления. По утверждению же Н.С. Коршикова, записка М.М. Брискорна была подана в 1858 году, и в ней он рекомендовал тогдашнему военному министру Н.О. Сухозанету «уничтожить военный быт донских казаков» и привести их к гражданственности. Известно, что на предложения Брискорна управляющий Военным министерством князь В.И. Васильчиков заявил, что правительству выгодно иметь казаков и в военном, и в экономическом отношениях, «так как они вооружаются и снаряжаются на собственные свои суммы, и дают возможность сберегать регулярные войска, исполняя самые тяжелые служебные обязанности.». Дебаты по записке Брискорна в министерстве закончились заключением о том, что «донцы должны оставаться неприкосновенными в их быте»²⁴³.

В марте 1859 года действительный статский советник А.Д. Крылов представил Н.О. Сухозанету свой «Очерк современного состояния войска Донского», написанный в 1858 году. В конце 1850-х годов А.Д. Крылов с небольшими перерывами находился на Дону, готовя отмену винных откупов²⁴⁴. Руководствуясь своей главной мыслью, что потенциально богатая природными и людскими ресурсами донская земля используется неэффективно и не приносит должного дохода государству, А.Д. Крылов в «Очерке» предлагает «сделать из казаков не только военных людей, но и полезных государству граждан» и вывести Землю войска Донского из «замкнутого», «полудикого» состояния «военной колонии»²⁴⁵. Другим важным фактором, обусловившим логику рассуждений и инициатив А.Д. Крылова, следует считать предстоящую отмену крепостного права. Во введении к «Очерку» он пишет: «С освобождением крепостных крестьян, сословие это должно приобрести в свою собственность известные участки земли, но как может это свершиться, когда коренные жители, казаки не пользуются таковым правом. Может ли общество, устраивающее железную дорогу и пароходство²⁴⁶, процветать при ныне существующих стеснительных постановлениях для иногородних. Не доказывает ли все это, что уже наступило время взглянуть на Дон с иной точки зрения, что пора предоставить страну эту к принятию новой жизни; что время взглянуть на ее обветшалые учреждения, установления и на ее небезукоризненную позицию»²⁴⁷.

А.Д. Крылов считает ненормальной ситуацию, когда из-за существующего убеждения о необходимости казачьих войск для вооруженных сил России и, соответственно, ради сохранения казачества «необходимо будто бы оставить страну в том положении, в каком она ныне находится». Он обращается к донской истории и утверждает, что «казачество в самом основании его – в равенстве прав и обязанностей – давно уже разрушено явлением дворянского и крепостного сословий». По наблюдениям А.Д. Крылова, изменился сам характер казачьего «народа», так как «казак отправляется ныне на службу против воли, с грустью покидает свою семью, свои поля, свои домашние обязанности». Казачьи офицеры после пребывания в Петербурге, Варшаве, Финляндии все более приобщаются к европейским привычкам, вкусу и понятиям о комфорте, привнося в свое повседневное существование «французский язык и изысканность в убранстве помещений, то есть элементы иного, не казачьего быта». Именно в таком контексте следует рассматривать употребление А.Д. Крыловым словосочетания «мнимое казачество» при характеристике Донской земли как «отсталой страны»²⁴⁸.

Автор «Очерка» выделяет два обстоятельства, которые, как он считает, обычно приводят в пользу мнения о необходимости соблюдать замкнутость Дона. Первое – иррегулярные войска служат «естественной пограничной стражей, оплотом России». Второе – донские казаки ежегодно выставляют «на свой счет несколько батарей и 30 полков». Первое обстоятельство, по мнению А.Д. Крылова, не выдерживает критики, так как войско Донское уже вошло в состав внутренних губерний. Для опровержения же второго он предлагает «взвесить выгоды, доставляемые отечеству Донским войском», соответственно рассмотрев приблизительную стоимость снаряжения и содержания казачьих частей. По данным А.Д. Крылова, годичное содержание одного донского полка на действительной службе обходится казне около 150 тыс. рублей²⁴⁹. Кроме того, на поход каждого полка до места службы государство тратит еще до 37 тыс. рублей. В свою очередь, казак за свой счет приобретает обмундирование, лошадь и оружие, что обходится ему приблизительно в 65–75 рублей. При этом оружие зачастую передается по наследству или выдается от казны, а затраты казаков, попадающих в артиллерийские и гвардейские части, ложатся на войсковые суммы и государственный счет. Таким образом, А.Д. Крылов приходит к заключению, что в условиях, когда «из всего войскового сословия, составляющего 230 тыс. душ мужского пола, только 25 тыс. ежегодно отправляется на службу, то, конечно, должно согласиться с тем, что воинская повинность, разложенная на все войсковое сословие, составит ничтожнейшую цифру²⁵⁰. «Между тем, – продолжает автор «Очерка», – государство считает себя, по-видимому, обязанным в числе многих привилегий избавлять казаков от податей и всяких других повинностей: все доходы, получаемые войском, обращать в его же пользу». И далее, хотя А.Д. Крылов и использует глагол «кажется», он все же констатирует, что такие «пожертвования не соответствуют получаемым вещественным выгодам, а привилегии слишком значительны в сравнении с даруемыми другим сословиям в государстве»²⁵¹. А.Д. Крылов приходит к выводу о необходимости развития именно «гражданственности» на Донской земле. Он утверждает, что такой подход полностью соответствует интересам государства, в его пользу свидетельствует также и исторический опыт. По мнению А.Д. Крылова, «Петр Великий уже сознавал необходимость обратить Донское войско к гражданственности». Однако автор «Очерка» выступает против «немедленных и крутых преобразований, которые бы окончательно обратили казаков в сельских обывателей». Он ратует за постепенность приобщения войска Донского к «полной гражданственности» и предлагает провести 17 мероприятий для достижения поставленной цели. Среди них можно встретить частные меры, например учредить женские приходские школы для народа или пригласить в Новочеркасск хороших преподавателей искусств, но большинство мероприятий относится к более значимым сторонам жизнедеятельности казачества и Донского края в целом.

Так, А.Д. Крылов считает необходимым предоставить всем донским землевладельцам право полной частной собственности, «с дозволением продавать и отчуждать, землю всем, включая иногородним». Более того, общественные юртовые земли, по его мнению, должны быть переданы в частную собственность войсковых обывателей, но в размере менее положенных 30 десятин на казака, так как «столь значительное количество земли не может быть с успехом обрабатываемо одним лицом». При этом такие собственники должны быть обложены государственной податью в зависимости от количества и качества находящейся в их владении земли. В отношении иногородних в «Очерке» предполагается «по возможности совершенно уничтожить запретительные меры, не дозволяющие им иметь оседлость и недвижимость на Дону». А на казаков, напротив, распространить право переселения в другие районы империи, «где по их соображению им представляется более данных к развитию своей деятельности». Что касается военной сферы, то здесь А.Д. Крылов выступает всего лишь с одним предложением – уменьшить обязательное по штату число полков с ограничением ежегодного требования их на службу²⁵².

«Очерк» А.Д. Крылова, видимо, по поручению военного министра 27 апреля 1859 года получил оценку со стороны начальника управления иррегулярных войск А.И. Веригина. Ключевым вопросом, через призму которого начальник Управления рассмотрел предложения А.Д. Крылова, стал вопрос, «кем и как заменить донские полки на Кавказе и на западных границах России». Ответив на него отрицательно, А.И. Веригин пришел к заключению, что «насильственное уничтожение духа казаков вредно для самого государства. Всякий из военных людей не может не сознать польз, приносимых казаками во время войны, и тех преимуществ, которые они доставляют отправлением сторожевой службы в передовых частях армии. Подобных выгод не имеет ни одно европейское государство». По мнению А.И. Веригина, «если и можно будет допустить преобразование военного быта донцов, то, конечно, не теперь», следует «предоставить времени делать свое дело.», а «коренные преобразования быта донцов в настоящую минуту могут быть только сокровенною мыслью правительства, долженствующего еще долго оставаться без исполнения»²⁵³. Как утверждает Н.С. Коршиков, через несколько дней после составления первого заключения начальник управления подготовил новое заключение, в котором некоторые предложения автора «Очерка» все же признал «не только полезными, но даже необходимыми». Так, А.И. Веригин положительно отнесся к идее позволить иногородним лицам иметь и покупать недвижимость на Дону. Об окончательном результате обсуждения «Очерка» в Военном министерстве Н.С. Коршиков не сообщает. Также неизвестны итоги рассмотрения в министерстве другой записки А.Д. Крылова под названием «О донских полках». В этом документе, который, скорее всего, был составлен уже после написания «Очерка», он приводит более подробные расчеты о финансовом обеспечении действующих казачьих полков, если «казна примет на себя одно обмундирование и вооружение казаков, а лошади должны быть казачьи»²⁵⁴.

Оценивать предложения А.Д. Крылова следует отнюдь не только как частное, инициативное мнение высокопоставленного чиновника, волею судеб оказавшегося на Донской земле. Старт чиновной карьеры Александра Дмитриевича Крылова (1821 – не ранее 1890) пришелся на 1839 год. К 1855 году он уже является статским советником, директором канцелярии Главнокомандующего военно-сухопутными и морскими силами в Крыму. С 1857 года А.Д. Крылов в чине действительного статского советника был прикомандирован к Военному министерству. По характеру службы и по утверждению самого А.Д. Крылова, в этой должности ему приходилось чуть ли не ежедневно отчитываться и получать соответствующие указания от управляющего Военным министерством упомянутого уже генерал-адъютанта князя В.И. Васильчикова²⁵⁵. С 1860 года А.Д. Крылов становится управляющим провиантским департаментом. В Российском государственном военно-историческом архиве в личном фонде Д.С. и А.Д. Крыловых (Ф. 247) хранятся многочисленные записки Александра Дмитриевича, посвященные различным аспектам военного и гражданского развития империи, включая Земли войска Донского. Их содержание показывает высокую компетентность А.Д. Крылова в вопросах продовольственного обеспечения русской армии и финансовой отчетности. Мы абсолютно уверены в том, что именно из провиантского департамента уже под руководством А.Д. Крыловым были почерпнуты сведения о внушительных тратах государственной казны по содержанию казачьих частей в мирное время, использованные во всеподданнейшем докладе от 15 января 1862 года. Можно даже предположить, что сама идея обозначить в докладе «цену» казачества для государства если и не исходила напрямую от А.Д. Крылова, то, по крайней мере, потенциальные авторы доклада вполне могли вдохновиться идеями и подсчетами, сделанными А.Д. Крыловым в своих записках.

Несмотря на высокий уровень осведомленности А.Д. Крылова и на его опыт по составлению различных бумаг, содержание и обстоятельства создания «Очерка» вызывают ряд вопросов. Так, А.Д. Крылов утверждает, что предписание о его командировке на Дон для подготовки проекта по отмене откупной системы он получил 10 августа 1858 года. Всего, по его словам, он провел на Дону в этом же году «утомительные два месяца работы». После возвращения в Петербург, то есть еще до начала 1859 года, он чуть ли не ежедневно готовил различные «словесные и письменные опровержения» на поступающие замечания на проект²⁵⁶. Таким образом, времени на подготовку и написание «Очерка», который датируется 1858 годом, было у А.Д. Крылова не так много. Показать глубокие познания в области истории казачества и социально-экономического развития региона, продемонстрировать осведомленность о казачьем быте и убранстве офицерского дома, что, бесспорно, обнаруживается в «Очерке», наверное, можно, даже находясь на искомом месте всего несколько недель. Но, на наш взгляд, в данном случае высока вероятность использования А.Д. Крыловым материалов определенного характера, а также важных идей, предоставленных или подсказанных теми лицами из донской общественности, которые разделяли позицию оказавшихся в меньшинстве станичных обществ о разрешении иногородним иметь собственность Земле войска Донского, или обеспокоенных предстоящей отменой крепостного права донских помещиков, желающих более полно распоряжаться своими земельными владениями и пр. Именно о такой категории людей упоминалось во всеподданнейшем докладе во фразе о том, что сами «казаки начинают чувствовать необходимость перемен». Остается только ответить на вопрос: откуда автор(ы) доклада почерпнули такое мнение о настроениях казачества?

Напомним, Брискорн и Крылов не были казаками. С.Г. Сватиков писал о том, что образование донского комитета по пересмотру войскового положения было «вызвано рядом адресов с Дона от имени войскового общества.

Особенно известен адрес Кузнецова»²⁵⁷. Однако найти подтверждения словам С.Г. Сватикова о ряде адресов (за исключением адреса Кузнецова) нам не удалось.

Вполне возможно, что были еще какие-то обращения собственно от казаков и из других войск в Военное министерство по злободневным проблемам развития казачества, о которых нам неизвестно. Пока же единственным легитимным и доступным источником, с помощью которого можно ответить на поставленный выше вопрос, остается периодическая печать. В Военном министерстве не только сами пытались формировать необходимую ему актуальную повестку дня, в том числе по казачьей тематике, через ведомственную печать – журнал «Военный сборник» и газету «Русский инвалид», но и внимательно следили, по крайней мере в 1860-х годах, за публикациями в прочих изданиях, в которых упоминалось о казачестве²⁵⁸.

На наш взгляд, увеличение количества публикаций, в которых фигурировало казачество с обозначаемыми перспективами его развития, наблюдается с 1860 года. Так, один из наиболее публикуемых авторов данной тематики, скрывающийся под псевдонимом Есаул в статье «Военного сборника» за 1859 год «Любо, атаманы», описывая место и значение казачьих частей в партизанской войне, ни словом не обмолвился о современном положении казачества и необходимых в нем изменениях. Причем это обстоятельство не следует как-то связывать со спецификой темы, не подразумевающей подобных выводов, так как уже в 1860 году в этом же журнале выходит серия статей Есаула, в которых, несмотря на узкую тематическую направленность, он позволяет себе переосмыслить, местами радикально, историю и современное состояние казачества.

В статье «Пешие казаки», посвященной в основном пластунам Черноморского войска, Есаул упоминает о неких людях «положительных и мыслящих», но которые «судят о переходном состоянии как об окончательном и некоторые утверждают, что казаки уже отжили свое, что казачество – анахронизм в наше время». По его же мнению, пока «великая Русь будет стоять богатырем между Востоком и Западом. далекими от слияния в одно человечество, пока наши границы будут измеряться тысячами верст», до тех пор казаки не будут являться анахронизмом или «отжившим народом». Правда, далее он допускает следующую оговорку – «разумеется, будущие казаки не будут походить на нынешних, как нынешние не походят на бывших». Для Есаула казаки не находятся на пороге «старости», они лишь «отжили свою разгульную молодость, отцвели, остепенились и начали разумный возраст мужества». Статью же он завершает притчей о недорослелихаче, искателе приключений, который через «десяток какой-нибудь лет» остепенился. В нем невозможно теперь узнать того самого «отделенца от отцовской семьи, к которому влекло вас какое-то сердечное чувство, но которому стыдились вы подать руку при всех». Более того, в нем уже нет прежней живости и лихости. Бывший недоросль «просиживает вечера за книгами и старается вознаградить время, погибшее для его воспитания». Он даже дом свой перестроил, а «старая паутина» если и осталась, то висит «по темным углам». Наблюдатель такой картины неизбежно «произнесет горячее слово благодарения Провидению и не пожелает, чтоб прошедшее возвращалось к нему. Какое сокровище для отечества воин-гражданин!». В последнем предложении Есаул раскрывает героев притчи: «Это. русское казачество и его Провидение – Великий Русский Царь»²⁵⁹. Кажется, это стало первым упоминанием в печатном виде о «казаке-гражданине» с оправданием такого взгляда на его природу, пусть и в аллегорической форме.

В следующей своей статье под названием «Темрюк» Есаул, описывая исторические предпосылки преображения станицы Темрюцкой (так в тексте. – Авт.) в портовый город Темрюк, затрагивает положение казачьих войск с точки зрения открытости их пространств для социального и экономического взаимодействия²⁶⁰. Есаул утверждает, что, несмотря на «замкнутость» казачьих войск, «они в действительной жизни народа находятся в большем или меньшем соприкосновении с другими сословиями, не обложенными поголовно военной службой». Такому «соприкосновению», как он считает, способствует «национальное единство и самое местное положение казачьих войск». В ряду последних