Автор книги: Алексей Жарков
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Солнце целиком выползло из-за дома и теперь висело на небе ярким пятном. Оно почти не грело, но было таким веселым, что Вера задернула шторы. Она сидела на прежнем месте. Но смотрела теперь на бордовую клетчатую ткань.
– Прошел год.
Она сказала это сама себе. Целый год прошел как наполненный болью летаргический сон. Она не могла работать – в голове все путалось. Она не могла смотреть на детей и слушать рассказы молодых мам и пап. Она бежала от реальной жизни в свой собственный мир одной квартиры, в котором можно было легко загородиться шторами и просто вспоминать.
На пятый день после расставания с мертвой дочкой ей приснился сон, как будто большая белая птица бьется в сетке из мягкой марли. Она так хочет на свободу, но крылья путаются, теряют мощь. А Вера тянет руки к ней, кричит, задыхаясь:
– Маргарита! Маргарита! – Но птица становится прозрачной, бледной и исчезает.
Именно тогда Вера и подумала, что в случившемся есть ее вина. И пусть анализы были хорошими, а вредных привычек ни одной. И не важно, что она сама не знает, как и чем смогла сделать такое страшное дело. Но это она погубила свою дочь. И Вера просила целыми днями:
– Приснись мне, приснись. Пожалуйста, я так скучаю. Приснись и что-нибудь скажи. Я так хочу держать тебя на ручках. Но дочка не снилась. Вера вообще перестала видеть сны. До сегодняшнего дня.
– Уже скоро, – прошептала Вера и вдруг вспомнила про клен.
Раздвинула шторы. Взглянула. Клен стоял волшебным желтым факелом. Он не собирался умирать, он жил. Клен призывал брать от жизни каждый миг и умирать красиво. Вера подошла к музыкальному центру и первый раз за год включила музыку. Веселую. Она размяла ноги и руки, потанцевала. Почувствовала, какими неподвижными стали суставы.
– Ничего. Это не так уж важно, – сказала сама себе и подошла к зеркалу.
Открыла косметичку. Сдула пыль с флакона духов, нанесла пару капель на мочки ушей и запястья. Внимательно рассмотрела себя в зеркале. На висках серебрилась первая седина. Под глазами залегли темные круги.
– Это все ничего, – шепнула Вера и, быстро одевшись, вышла из квартиры.
Вернулась через час. Скинула на диван одежду, пробежала в ванную. Под белой кожей отчетливо просматривались ребра. Вера нанесла на волосы краску, сделала маникюр и педикюр. Уложила новые, темно-каштановые волосы феном. Прошла на кухню и разогрела обед. Ела неспеша, запивая пищу вином. А когда голова стала немного кружиться, снова вернулась к зеркалу. Вера покрыла лицо тональным кремом, припудрила щеки и нос, подчеркнула карандашом брови. Она была слишком бледной. Румяна, тени, неяркая, но живая помада. Из зеркала на нее смотрела ослепительно красивая молодая женщина. Вера довольно осмотрела лицо под разными углами. Выбрала красивую, но не скромную одежду и переоделась. Плеснула еще вина.
Села в кресло. Смотрела, как с клена опадают листья, и вспоминала свой сегодняшний сон. Она видела, как к ней подошла большая черная собака. Внимательно посмотрела большими человеческими глазами. Страшно не было. Она не пыталась оттолкнуть собаку, когда та опустила голову и сжала мощные челюсти на бледной шее.
Вера стала задыхаться и проснулась. Она включила в ванной свет и внимательно осмотрела свое отражение. Сразу поняла, что должно произойти сегодня. Она закуталась в одеяло, чтобы муж ничего не увидел и села к окошку – ждать.
Ей не было страшно. Она так хотела найти место, куда улетела огромная белая птица из ее сна.
Скоро Вера почувствовала, как сильнее закружилась голова и озябли ноги. Она подошла к зеркалу и расстегнула воротник черной шелковой блузки. На шее, вдоль сонной артерии, расплывались огромные черные пятна. Вера улыбалась. Она взяла одеяло, укуталась поплотнее, и села к окну смотреть на красивый клен.
– Уже скоро, – тихо сказала она. – Скоро я увижу тебя, моя девочка. Моя Маргарита.
А потом, почти не слышно, прошептала клену:
– Ты прав, дорогой! Те, кто уходят, должны быть красивы. Очень. Тогда никто не поймет, что они чувствуют на самом деле.
Через двадцать минут в квартире зазвонил телефон. Верин муж видел во сне какого-то неприятного черного пса. И сильно беспокоился за Веру. Он звонил не переставая, пока его не вызвали к директору на совещание. Трубку никто не снял.
Жаждущие призраки
Павел Черепюк
Четыре стены и ни одной двери, ни одного окна. Комната, из которой нет выхода. Он не знает, сколько времени провел здесь, он забыл свое имя, не помнит, как выглядит его лицо, и кто он такой. Комната стала его миром, он не знает, есть ли что-то еще за этими деревянными стенами.
Единственный выход отсюда – бегство вглубь себя. Туда, где остались осколки памяти и крохи прежнего мира. Но чем больше проходит времени, тем меньше остается воспоминаний. Память – еще одна комната без выхода. Внутри себя он знал все также, как знал все снаружи. Граница между внутренним и внешним стерлась, когда жизнь превратилась в замкнутую темницу. Время и пространство утратило смысл. Как можно следить за временем, если каждая минута похожа на предыдущую, а пространство ограничено с четырех сторон? Мысли повторяют друг друга, и появление чего-то нового просто невозможно! В полной тишине нет звуков; нет запахов в воздухе, наполняющем комнату; тьма безраздельно правит здесь. Пустота снаружи проникает внутрь, остается только телесная оболочка, но она все более бренна и несущественна.
Это – ад вечного одиночества, пустая комната, из которой нет выхода. Жажда столь сильна, что теперь он поедает себя изнутри, так как нет иных источников. Существование сходит на нет. Пустота вокруг и внутри бесконечна. Пустота могла бы стать идеальной, если бы не чужое невыносимое присутствие, оно повсюду и нигде конкретно. Это жаждущие, столь же незначительные дети пустоты, как и он. Они наполняют собой снаружи все пространство и стремятся проникнуть внутрь. Стены покрываются молниями трещин, скоро от комнаты ничего не останется. Больше не будет границ, и пустота поглотит все.
* * *
Люди начинают ощущать присутствие соседей. Эти чужаки живут между этажами и стенами, где нет комнат. Они обитают в подвалах и на чердаках, они практически незаметны, но их присутствие ощутимо, как сквозняк и сырость, как затхлый воздух чердаков и подвальный холод.
– Что это за шаги за стеной, там ведь нет комнат? – Голос девочки нарушил тишину холодного октябрьского вечера.
– Это те, кто раньше были людьми, ведь пришла их пора, – ответила старуха, не отрываясь от вязания. – Их время наступает. Скоро они покинут комнаты.
– Я слышу, как сверху кто-то ходит, но ведь над нами уже давно никто не живет. Это тоже они?
– Да. Мария, тебе лучше не думать о них, это может быть опасно! Лучше сходи в магазин, купи хлеба, пока не стемнело.
В парадной напуганная девочка вздрогнула, услышав шаги. Вверху, в полумраке лестницы, пряталась фигура. Девочка поднялась на несколько ступеней, манимая любопытством, и увидела, что это ребенок ее возраста. Незнакомый мальчик произнес:
– Давай играть.
– Ты кто? Вы наши новые соседи? – спросила девочка, поднимаясь по лестнице.
Мария оказалась в пыльном коридоре с облезлыми стенами и паутиной на потолке. Она успела заметить, как вторая дверь слева закрылась. Такое поведение мальчишки смутило ее. Затем дверь снова распахнулась, приглашая войти.
– Мальчик, где ты? Мальчик!
Только тишина в ответ. В комнате царил полумрак, из-за пыли все казалось обесцвеченным. На полу валялись игрушки, разбросанные детские книжки шелестели под ногами, словно сухая листва.
– Давай играть! – Из темного угла донеся тихий голос, казалось, что он доносится издали.
– Ты кто, что ты здесь делаешь?
– Я жду тебя, давай играть! – сказал мальчик и вышел из мрака. Тусклый свет осветил бледное лицо, пустые глазницы заполненные тьмой. Он открыл рот, наполненный острыми зубами, и прошептал:
– Давай играть…
Существо бросилось к девочке, она в ужасе побежала прочь из заброшенной комнаты. Уже в коридоре почувствовала, как к плечу что-то прикоснулось. Но у нападавшего не хватило сил, чтобы остановить ее. Последняя октябрьская ночь еще не вступила в полноправное царствованье над миром. Не оглядываясь, Мария сбежала по лестнице вниз и только у дверей в свою квартиру обернулась. Лестница исчезла вместе с этажом.
Девочка заперла за собой дверь и отдышалась. Прошла в комнату и услышала стук в дверь. Ее сердце учащенно забилось.
– Это ты, Мария? Почему так долго? Я волновалась – стемнело уже!
– Да, это я, бабушка, я не купила хлеб… – Только сейчас девочка вспомнила, зачем выходила из дома. Но стук в дверь снова повторился. Мария так и замерла в гостиной.
– Кто там? – спросила старуха из кухни. – Открой дверь!
– Нет, не надо! – Девочка в ужасе забежала в свою комнату.
– Мария, что с тобой, куда ты делась? – донесся голос из гостиной.
Девочка поняла, что бабка сама пошла, открывать двери. Тогда она заперлась в комнате и прислушалась. Вскоре тишину нарушил щелчок замка и скрип дверей.
– Мария, иди сюда, это к тебе!
Девочка нерешительно открыла дверь и замерла на пороге. Посреди гостиной стояла бабушка с тем самым мальчиком. Его бледное лицо скрыли длинные волосы.
– Это наш новый сосед, он видел тебя в парадной и решил зайти в гости. Он с родителями недавно поселился над нами. – Голос звучал незнакомо и чуждо.
– Бабушка, ты ведь говорила, что это не люди, сегодня ведь та ночь…
– Не говори глупости…
Девочка боялась посмотреть на бледное лицо незнакомого мальчика. Она все еще помнила о тьме в его глазах.
– Давай поиграем, Мария, – произнес он тихо.
– Вот и поиграйте! – Бабушка ушла на кухню.
Мария осталась наедине с мальчиком. Он достал из-за спины две картонные маски и протянул одну девочке: обведенные синим отверстия для глаз, розовые круги на щеках и красные губы, похожие на растянутый знак червы.
– Я сам их сделал, – сказал мальчик и надел маску клоуна с ярко-красной улыбкой и синими треугольниками под глазами.
– Красивые маски…
– Надень! Эта маска принцессы для тебя, – прозвучал будоражащий голос мальчика из-за неподвижных губ клоуна.
* * *
Над старым городским кладбищем туча раскинула серые крылья, пытаясь закрыть щербатую луну. Надгробия, потрескавшиеся могильные плиты, склоненные кресты и покрытые мхом статуи взбирались вверх по холму, на вершине которого находилось одинокое сухое дерево. Оно тянулось к небу голыми ветвями, как костлявыми руками. Говорят, что его посадили на могиле графа, но это предание древнее и неправдоподобное, как остальные легенды кладбища. В городе уже не осталось людей, которые знали похороненных на этом холме. Их имена стерлись из памяти, как стерлись с надгробий. Усопших давно закапывают на новом кладбище, на северной окраине. Город вырос и окружил кладбищенский холм серыми домами, которые тыльными глухими стенами подходили к самому забору. Единственным проходом между двумя многоквартирными домами никто не пользовался, проржавевшие ворота висели на петлях. Люди забыли о существовании этого места или делали вид, что забыли. Кладбище никто не посещал, даже подростки обходили его стороной. Но на глухих стенах в лунные ночи появлялись странные тени, а тишину пронзали звуки.
Никто не видел, как это произошло. Одной осенней ночью, когда тучи закрывали луну, из-под мертвого дерева потекла темно-красная жидкость. Потоки крови напитывали твердую землю, обтекали надгробия и могильные плиты. Над кладбищем поднимался туман, он становился все гуще и гуще и вытекал через ворота в город, как дым, который несет ветер. Когда он достиг улицы, стало понятно, что это не просто туман. В нем проявились человеческие фигуры: с каждым мигом они становились все четче, а после – отделились друг от друга.
Той ночью запоздавшие прохожие видели странных незнакомцев. Они стояли в самых различных местах: в переулках и на углах улиц, около заборов и в скверах. Незнакомцы отворачивались от горожан, пряча лица. Они чего-то ждали. С наступлением утра незнакомцы исчезли, но на стенах, у которых они стояли, остались тени. Это явление никто не мог объяснить. Следующей ночью прохожие видели незнакомцев. Они также стояли лицами к стенам и не обращали внимания на горожан.
По вечерам на улицах теперь никого не было, люди старались до сумерек спрятаться в своих домах. Эта осень была особенно холодной и пасмурной. С наступлением ноября солнце редко появлялось на небе.
– Кто это, бабушка? – спросила девочка.
– Не смотри на них, ты не должна подходить к ним. Они нездешние.
– Но почему? Они плохие? Откуда приехали эти незнакомцы?
– Они не приезжают. Они были здесь всегда. Наступило их время, день уступает власть ночи, а жизнь смерти. А люди уступают город им. Нам нужно возвращаться домой.
Девочка, держа старуху за холодную руку, продолжила идти. По дороге домой они встретили еще несколько неподвижных фигур, выдающих себя за людей. Ночь наполнила дом раньше, чем они успели вернуться, и ждала во всех углах. Мария почувствовала странную тревогу, когда оказалась в гостиной. Ей это место почуствовалось чужым, неестественным и ненастоящим. Мебель, вещи, все на своих местах, но, казалось, что это лишь копия настоящей квартиры. То же самое с ее комнатой – все внутри, как картонные декорации. Сквозь окна проникал холодный свет тусклых звезд, но город за стеклами казался таким же ненастоящим, как комната. Казалось, что если обойти фасады домов, то там будут только деревянные подпорки, как в театре. На тумбочке девочка увидела картонную маску, которую ей подарил соседский мальчик. Поддавшись мимолетному влечению, Мария надела маску, и вышла в комнату.
– Бабушка, ты на кухне?
Ответа не последовало. Мария снова позвала, и собственный голос показался ей чужым. В гостиной горела только одна тусклая лампа. В полумраке комната представлялась вытянутой и длинной. Девочка не сразу заметила фигуру, сидящую в кресле, в углу. Старуха подняла голову, и Мария увидела бледное лицо и тьму вместо живых ласковых глаз. Комната невероятно вытянулась. Возникло ощущение, что от бабушки ее отделяют десятки метров, но мгновенно это расстояние сократилось, и их лица оказались одно напротив другого. Девочка в ужасе отшатнулась и открыла рот в немом крике, но ни одного звука не вырвалось. Мария зажмурилась, а когда открыла глаза, то сквозь вырезы маски ударил яркий свет. Бабушка сидела и вязала. Как обычно. Девочка, ничего не сказав, ушла в свою комнату, села на кровать и задрожала от пережитого ужаса. Потом сняла маску и посмотрела в большое зеркало над трюмо, но страх еще сильней охватил ее. Из зеркала смотрело бледное лицо того самого мальчика, что подарил ей маску.
– Отстань от меня, – сказала Мария мальчику из зеркала.
Она вышла в гостиную. Бабушки в кресле не было, там осталось только ее вязание. Вместе с завыванием осеннего ветра доносились какие-то голоса, казалось, что кто-то поет. Она прислушалась к голосам и ее пробрал холод, завывания ветра были наполнены одиночеством, отчаянием и страданием.
– Это поют мертвецы, – сказала старуха, вошедшая в комнату.
К завываниям ветра присоединился собачий лай, животные чувствовали их присутствие и были напуганы. Призраки заглядывали в окна, и от дыхания их на стеклах появлялись узоры изморози.
Люди прячутся по домам, спасаясь от одиночества. Но они понимают: смерть каждого забирает отдельно, эту грань нельзя переступить, держась за руки, потому что каждый покидает мир порознь и в холодном отчаянии. Люди прислушиваются и спрашивают друг у друга:
– Ты слышишь, как поют мертвецы?
Но не отвечают на этот вопрос.
– Они поют потому что им нет покоя, – сказала старуха.
Девочка вернулась в комнату, и, заметив лицо мальчика в зеркале, надела маску принцессы. Со скрипом половиц в комнату зашла бабушка.
– Почему ты носишь девчачью маску, мальчик? – спросила бабушка.
Маска упала на пол. Зеркало отразило испуганного мальчишку и пыльную марионетку за его спиной в старом халате. Деревянная рука легла на плечо ребенку, который сидел среди поломанных игрушек, разбросанных рисунков и книг. Эта была та же пыльная детская. У ног лежали маски девочки и клоуна. И ребенок понял, что так и не вышел с этажа призраков, и теперь это место не покинуть. Возле масок лежал рисунок старухи и деревянная марионетка.
* * *
Он в ужасе проснулся, в комнате царил полумрак, но не было ни одного источника света. Комната пуста: ни окон, ни дверей, только деревянные стены. Он провел пальцами по лицу, которое казалось чужим, и задал вопрос в пустоту:
– Кто я? Кем я был?
Эти слова превратились в песню жажды и отчаяния. И она просочилась сквозь стены и покинула одинокую комнату. Еще один голос вплелся в общую песнь мертвецов, которую ветер разносил по городу, вместе с сухими листьями. По улицам медленно гуляли тени призраков. Вместе с песней он, как и все жаждущие, выпустил наружу часть своей сути и присоединился к остальным. Они держались подальше от окон, где горели свечи на подоконниках. Иногда выходили за пределы города, туда, где на полях топорщились, словно скелеты, сухие стебли кукурузы и догнивали не убранные тыквы. Они разносили повсюду песни мертвецов, напоминая живым в эту пору увядания, что тьма на дне могил ждет каждого и от косы жнеца не уйти. Как бы ни было солнечно летом, осень приходит, а за ней одинокая зима покрывает все белым, белым саваном.
Джек в темноте
Евгений Абрамович
Может быть, в твоем стакане всегда найдется выпивка. Может даже, у тебя всегда есть крыша над головой. Ну, а, может быть, дьявол просто забыл забрать тебя в ад прошлой ночью?!
Ирландская поговорка
Джек Маккенна, двадцатидвухлетний боевик ИРА[1]1
Ирландская Республиканская Армия.
[Закрыть], был приговорен к пожизненному заключению за взрыв в Манчестерском пабе, в результате которого погибли двенадцать человек. Его и еще четверых ирландцев доставили в тюрьму Ее Величества Пентонвилль осенью восьмидесятого года.
В тюрьме для них подготовили западню. Когда члены ИРА были в душевой, на них напали заключенные из протестантских группировок, лоялисты[2]2
Лоялисты – группировки, лояльные центральному правительству, в данном случае британскому.
[Закрыть] Ольстерских добровольцев[3]3
Ольстерские добровольческие силы – ольстерская (Ольстер – историческая область в Ирландии) протестантская вооруженная группировка, образованная в 1966 году для борьбы с ИРА и сохранения Северной Ирландии в составе Великобритании.
[Закрыть] и бойцы «Красной руки»[4]4
Бойцы «Красной Руки» – незаконное вооруженное формирование ольстерских лоялистов, близкое к Ольстерским добровольческим силам.
[Закрыть]. Завязалась драка. Лоялисты убили одного республиканца, а второму, Барни Пиклзу, другу детства Джека, проломили голову. Оставшиеся на ногах ирландцы дали нападавшим отпор. Голые, скользкие, покрытые пеной и кровью, они ломали врагам кости и разбивали лица, до крови раздирая кулаки об обломанные зубы. Усмирить драку, пока она не переросла в бунт, прибыл специальный отряд тюремной охраны. Дерущихся избили и разбросали по камерам карцера.
Джек не знал точно, сколько он уже находится в холодном бетонном мешке. Может, несколько дней, а, может, и неделю. Карцер всегда был погружен в полутьму, освещаемую скудным светом маленькой электрической лампочки в светильнике наверху. Ему приносили пищу, просовывая ее через отверстие в железной двери. Джек спал на узкой жесткой койке, справлял нужду в грязное ведро в углу, но совершенно потерял счет времени. Видимо, эти ублюдки слишком сильно ударили его по голове. Но ничего, их просто застали врасплох. Эти чертовы лоялисты только и умеют, что нападать исподтишка. Настоящего ирландца и католика, каким был Джек, им никогда не одолеть один на один. Он гордился собой. В той драке он лично свалил нескольких уродов, размозжив их наглые рожи. Когда он выйдет из этого чертового карцера, они у него попляшут. Даже если его убьют, ничего страшного. Все равно Джеку дали пожизненное, а умирать в тюрьме от старости он не собирался. Он молодой и злой, а злость эту нужно куда-то девать. Единственное, о чем он жалел, так это то, что не смог защитить Барни. Своего лучшего друга, малыша Барни, маленького тщедушного парнишку, который с самого детства сопровождал Джека по жизни. Вместе они вступили в ИРА, вместе оказались в тюрьме. Впервые судьба разлучила их только сейчас. Джек сходил с ума в холодном карцере, а бедолага Барни овощем лежал в тюремном лазарете.
В камере не было окон, только маленькие вентиляционные решетки в стенах под высоким потолком. Сквозь них можно было переговариваться с заключенными в соседних камерах, там сидели оставшиеся в живых товарищи Джека. Они громко общались друг с другом, пели боевые песни: «Наш день придет!», «Черно-коричневые» и «Парни из старой бригады». От звуков этих песен на глаза Джеку наворачивались слезы, голос дрожал, но Джек заставлял себя петь еще громче и яростней. Пение ирландцев очень не нравилось охранникам.
– А ну заткнитесь, выродки! – кричали они заключенным.
Ответ из камер не заставлял себя долго ждать.
– Пошли к черту, бриты!
– Нам рот не заткнешь!
– Валите к своей королеве!
– Пусть она у вас отсосет!
Терпение охранников в конце концов лопнуло. Ирландцев снова сильно избили. Джек не знал, что случилось с его соратниками, но голосов из соседних камер больше не слышал. Он остался один на один с замкнутым пространством карцера, с самим собой и своими мыслями. Тесное бетонное помещение давило со всех сторон. Казалось, что с каждой секундой стены смыкаются, на дюйм становясь ближе друг к другу. Джек специально время от времени мерил камеру шагами. Но нет, каждый раз он убеждался, что размеры карцера оставались неизменными. Пять шагов в длину и четыре – в ширину. Чтобы не сойти с ума, Джек заставлял себя не сидеть на месте, не поддаваться отчаянию, делать хоть что-то, насколько это вообще было возможно. Он постоянно ходил вдоль стен, бормотал про себя стихи, пересказывал сюжеты книг и фильмов. Время от времени он становился в боевую стойку и махал кулаками по воздуху, боксируя с невидимыми соперниками. Приседал и отжимался. Физические нагрузки приносили приятную усталость и спокойствие.
Однажды Джек услышал плач. Плакала женщина. Совсем рядом, как будто в соседнем карцере. Плакала громко, отчаянно, навзрыд, с истеричными всхлипываниями и тяжелыми причитаниями. Так плакать могут только по умершим. Джек поднялся с койки и подошел к стене, из-за которой слышался плач, даже прижался ухом к шершавой бетонной поверхности. Звук не стал отчетливей, но и не стих. Джек отошел к противоположной стене. То же самое. Тогда он опустился на колени и прислушался к поверхности под ногами. Рыдания доносились как будто со всех сторон, окутывали, окружали Джека. Кто пустил женщину в мужскую тюрьму? Скорее всего, это родственница кого-то из заключенных. Судя по немолодому голосу, чья-то жена или мать кого-то из молодых. Кто-то из местных обитателей простился с жизнью и теперь убитая горем женщина оплакивает свою утрату. Но почему в карцере? Ведь мертвецов должны держать в тюремном морге.
Джек поднялся с пола и растянулся на койке. Доносящийся плач окончательно подавил его волю, лишил желания делать что-либо. Впервые за время, проведенное в тюрьме, он осознал ужас своего положения. Пожизненное. Безусловно, он был виновен во всем, в чем его обвиняли, но… Пожизненное. Подумать только. Сейчас ему двадцать два. За свои годы он был всего лишь с одной девушкой. Черноволосая Сьюзи Маккей. От нее всегда сладко пахло дешевыми духами. Когда они целовались, Джек чувствовал вкус мятных леденцов у нее во рту. Интересно, где она сейчас? Кожа Джека покрылась мурашками, защипало в глазах. Женские рыдания не прекращались. Джек лежал на спине, глядя на тусклый свет лампочки под потолком, и даже не заметил, как заснул.
Двадцать два. Пожизненное…
Джек не вспомнил, что когда-то уже слышал этот плач. Холодным октябрьским вечером десять лет назад, когда умирал его любимый дедушка Рори. Двенадцатилетний Джек закрылся в своей комнате и стоял возле окна, уткнувшись лицом в холодное стекло, вглядываясь в сгущающиеся мокрые сумерки снаружи. С обратной стороны стекла скатывались крупные прозрачные капли холодного дождя. Джек как будто плакал этим дождем. Плакать действительно хотелось, но Джек пересиливал себя, сжимая кулаки и стискивая зубы. Грусть он пытался превратить в злобу.
Джек родился и вырос в Белфасте. Его детство и юность пришлись на разгар уличных боев. Митинги и демонстрации, погромы и облавы британцев, стычки католиков с протестантами. С ранних лет Джек видел это вокруг и впитывал в себя. За несколько дней до смерти дедушки Рори бойцы ИРА похитили и убили солдата из шотландского полка, расквартированного в городе. Его заминированный труп ночью подбросили армейскому патрулю. В результате взрыва двое британцев погибли, еще двоих серьезно ранило. Один из них лишился руки, другой ослеп. Полиция и военные стали рыскать по домам в поисках виновных. Арестовывали всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет. В один день забрали отца Джека, дядю и двух старших братьев. После недельных допросов и побоев их выпустили, но в тот самый вечер Джек остался с мамой, бабушкой и умирающим дедом.
Дедушка Рори не вставал с кровати уже полгода. В тот вечер ему стало хуже. Уже давно он страдал слабоумием, не узнавал никого из родственников, путал их с какими-то другими людьми из своей жизни. В молодости дедушка был военным. Во время мясорубки на Сомме[5]5
Битва на Сомме (1916 г.) – крупное сражение Первой мировой войны, в ходе которой британские войска понесли тяжелые потери.
[Закрыть] он стал одним из пятерых выживших солдат своей роты. Тем вечером дедушка, лежа в кровати, обращался к своим давно погибшим сослуживцам.
– Ну-ка, парни из Белфаста! – кричал старик хриплым голосом. – Покажем бошам, чего стоят ирландские штыки! Если есть в этих окопах хоть один настоящий ирландец, он пойдет за мной!
Его крики разносились по квартире, сгущая и без того мрачную атмосферу, царящую в доме. Джек стоял в своей комнате и, пытаясь не заплакать, вжимался лицом в холодное стекло. Ему было грустно. Было жалко дедушку, он переживал за папу и братьев. За спиной он услышал осторожные шаги. В комнату вошла бабушка Морна.
– Рори, – тихо плакала она, – мой бедный старый Рори… Когда ты уйдешь, что я буду делать одна? Каким красивым ты был в своей форме, когда мы только познакомились…
Бабушка села на кровать.
– Подойди ко мне, Джеки, – попросила женщина. – Посиди со мной…
Джек отошел от окна и сел рядом с бабушкой. Она нежно обняла его и прижала к себе.
– Слышишь, Джеки? – спросила она. – За окном?
Джек прислушался и снова глянул в окно. В дождливой мгле можно было рассмотреть тусклый свет уличных фонарей. Яростно завывал холодный ветер. Его гул обретал почти человеческий голос. Он как будто плакал. Если прислушаться, можно различить отдельные стоны и всхлипы.
– Это ветер, бабушка.
– Мой маленький дорогой Джеки. – Морна утерла мягкой рукой невидимые слезы. – Это не просто ветер. Это старая Банши оплакивает твоего дедушку…
Двадцатидвухлетний Джек проснулся в холодном поту в тесной камере. Плач не прекратился, наоборот, стал еще громче и отчаянней. Рыдания сводили Джека с ума.
– Заткнись! – заорал он неизвестно кому. – Заткнись, сука!
Из коридора послышались торопливые шаги. Со скрипом открылось маленькое окошко в железной двери. В образовавшемся проеме показалось скуластое лицо охранника.
– Маккенна! – крикнул он громким хриплым голосом. – Опять буянишь?
– Пусть она заткнется! – сказал Джек.
– Кто? – В голосе охранника слышалось искреннее недоумение.
Джек неуверенно замолчал. Неужели он не слышит этих рыданий? Черт, от них ведь с ума можно сойти! Не дождавшись ответа, охранник закрыл окошко. Джек снова остался наедине с криками женщины. Неожиданно он почувствовал на правом плече какое-то шевеление. Как будто на него опустилось крупное насекомое. Джек повернул голову и вскрикнул от удивления. У него на плече сидела маленькая женщина в коротком полупрозрачном платьице.
– Приветик, Джеки, – весело пропищала она тоненьким голоском. – Не забыл меня?
Джек, не отдавая себе отчета, попытался отогнать непрошеную гостью и только тогда заметил, что у нее за спиной пара тонких стрекозиных крылышек. Женщина взмахнула ими и ловко увернулась от руки Джека. Вспорхнула, сделала несколько переворотов в воздухе и зависла перед его лицом. Только сейчас Джек вспомнил, как в детстве мама читала ему сказку про Питера Пена. Летающего мальчика, который жил в волшебной стране. У него была подруга, фея Динь-Динь. Маленький Джек так увлекся этой историей, что начал представлять себя волшебным мальчиком. Он даже придумал себе воображаемую подружку, маленькую летающую фею. Она должна была забрать его вместе с семьей из Белфаста, подальше от патрулей, блокпостов и комендантского часа. Мало ли какие фантазии бывают у маленьких детей! И вот теперь персонаж его детства вернулся. Нет, он точно сходит с ума. Джек потряс головой, но чертова фея никуда не исчезла.
– Твою мать, – в отчаянии проговорил он.
Фея насупилась и погрозила Джеку маленьким пальчиком.
– Не выражайтесь, юноша! Слушай меня внимательно, Джеки. Старый кузнец заключил новую сделку. Он хочет поменяться с тобой. Его господин скоро придет. Внимательно слушай его и не спорь. Его легко разозлить.
– Кого?
Фея не ответила. На бетонной стене, справа от Джека, с треском появилась трещина. Сначала тонкая, как паутинка, но потом она расширилась на несколько дюймов. Из ее темных недр показалось слабое свечение. Резко запахло серой. Из трещины высунулась человеческая рука, одетая в рукав от черного старомодного сюртука. Рука начала слепо шарить по воздуху. Джек вжался в угол. Длинные бледные пальцы порхали в дюйме от его лица.
– Эй, внучок! – раздался скрипучий старческий голос. – Подойди, дай я тебя потрогаю. Мне нужна твоя голова. Не хочешь? Ну ладно, сейчас я вылезу, но быстро. Он не любит, когда я отлыниваю от работы. Ох, старость не радость, знаешь ли…
По стене поползли новые трещины. Хозяин голоса собрался вылезти наружу. Показалось плечо. Медленно появилась огромная, непропорциональная остальному телу голова. Кусочки бетона падали с нее на пол. Джек снова закричал. Он вскочил с койки и начал метаться по камере. Его крики становились почти оглушительными в тесном пространстве карцера. Снова открылось окошко в двери.
– Маккенна! – Охранник был в ярости. – Я тебя предупредил, ублюдок! Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя отделаю так, что мамаша родная не узнает!
Джек даже не заметил, что при виде нового человека фея и человек из стены исчезли. Он был слишком напуган, чтобы замечать что-то вокруг себя. Он хотел лишь одного – выйти из чертового карцера, все равно как. Пусть его хоть убьют, но он не останется здесь больше ни секунды.
– Давай, урод! – закричал он, сжимая кулаки. – Только попробуй! Я надеру твою жирную задницу!
– Маккенна! Сейчас же…
– Что ты меня пугаешь? Если мужик, то зайди сюда и покажи, на что ты способен!
В коридоре раздался топот ног еще нескольких человек. Подкрепление. Это разозлило и раззадорило Джека еще сильнее.
– Давайте, выродки!!! Сразу вместе или по одному! Я забияка-ирландец и я вас не боюсь!
Через окошко на пол камеры со стуком упал небольшой блестящий цилиндр. Светошумовая граната. Взрыв ослепил и оглушил Джека. Он скорчился на полу, зажимая голову трясущимися руками. Казалось, что она сейчас взорвется. В ушах звенело. Джек уже не слышал, как открылась дверь. Он даже не понял, сколько человек его избивало. Сквозь крики охраны и звон в ушах он слышал только непрекращающийся громкий плач. Кого на этот раз оплакивала старая Банши?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
