Электронная библиотека » Алена Артамонова » » онлайн чтение - страница 15

Текст книги "Маша, прости"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 16:12


Автор книги: Алена Артамонова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:
- 100% +

1985–1986 гг. США. Коннектикут


У каждого человека есть своя ахиллесова пята, и если в нее попасть, то…

Для Маши мир рухнул, последняя надежда увидеть Федора разлетелась на мелкие осколки, и их уже не собрать. Если бы всю ее горечь и страдания можно было разделить на всех жителей планеты, то не осталось бы ни одной улыбки.

Время вдруг стало тягучим и липким, чувства притупились настолько, что мир едва проглядывал сквозь черную пелену. Маша вдруг ощутила общую анестезию всего тела: нет ни запахов, ни звуков, ни вкуса, ни желаний, и только мысли копошились, как адский клубок змей.

Она устала мучаться, и бороться тоже устала. В свои юные годы, еще не успев пожить, Маша уже оказалась на руинах собственной жизни. Разрыв эмоциональной связки оказался губительным, она так довела себя, что уже не могла подняться с постели, мышечная скованность не давала возможность самостоятельно передвигаться. Еда, которую пыталась впихнуть в дочь Надежда Николаевна, тут же выходила обратно, словно организм отвергал все, что шло ему на пользу. Маша худела на глазах, от нее не осталось не только лица, но и тела. Но больше всего родителей беспокоила ее полная безучастность ко всему происходящему, девочка перестала говорить и все время находилась в состоянии полудремы, словно поломанная кукла, у которой безжалостный кукловод оборвал все нити.

Врачи только разводили руками и предложили пройти более тщательное обследование в одном из частных госпиталей Коннектикута.


Алекс вместе с женой проследовали за любезной секретаршей в уже знакомый кабинет доктора Хенца.

Профессор Хенц, добродушный мужчина лет пятидесяти, со щечками хомячка и пронзительными глазами, в самый первый день их печального знакомства туманно сообщил, что состояние пациентки критическое, и пока он не проведет необходимое и тщательное обследование, ничего конкретного сказать им не может. И вот сегодня он сам пригласил их. Родителей сразу насторожил тот факт, что в кабинете присутствовал еще один человек, высокий, спортивного вида, в белом халате.

– Прошу вас, познакомьтесь, это мой коллега доктор Фрайдер.

Мужчина поднялся и протянул руку.

– Кофе, чай? – продолжал любезничать профессор.

– Нет, нет, – Надежда Николаевна испуганно схватила мужа за руку.

– Ну что ж, – Хенц вздохнул. – Новости не очень хорошие. Но! – он постучал карандашом по столу. – Не безнадежные. У вашей дочери рак.

– Боже! Нет! – женщина заплакала, уткнувшись мужу в плечо.

– Позвольте мне, коллега, – Фрайдер поднялся и стал ходить по кабинету. Его мужественное лицо внушало доверие. – У ваше дочери рак. Плюс сильнейшее нервное истощение, – он остановился и посмотрел на растерянных родителей. – Рак – это болезнь души, и возникновение его еще не изучено в полной мере. Проработав в этом направлении почти двадцать лет, я пришел к выводу, что нельзя бояться болезни, нужно бороться! Медицина сейчас располагает достаточно эффективными методами лечения этой «заразы», – как мог, успокаивал Фрайдер. – Но в вашем случае проблема состоит в том, что у девочки сильнейшее депрессивное состояние. Мы будем работать вместе с психологом, это замечательный доктор, к сожалению, она не смогла присутствовать сегодня, но у вас еще будет время с ней познакомиться. – Он остановился перед Надеждой Николаевной. – Но и ваша помощь необходима. Никаких слез! Вы слышите? – доктор повысил голос. – Девочка должна получать только положительные эмоции и положительную информацию! Постарайтесь пробудить у нее интерес к жизни. Она должна стать борцом!

– Но как? – Надежда из последних сил пыталась унять слезы. – Она же ни на что не реагирует, словно живая мумия.

– Нужно сделать все возможное.

– И невозможное тоже! – добавил профессор.

– Доктор, надежда есть? – тихо спросил Алекс.

– Надежда есть всегда!


Надежда Николаевна сидела у кровати дочери, она и сама уже превратилась в тяжело больного человека. От былой красоты остались осколки. Беда навела свои краски: черные круги бессонницы, красные прожилки от вечных слез и решетки морщин, словно заковавшие ее в цепи. Но то, на что походила ее дочь, не поддавалось никакому описанию. Девочка, при росте сто шестьдесят пять сантиметров, весила тридцать два килограмма. Полное отсутствие волос, бровей и ресниц, глаза ввалились, словно их втянули вовнутрь, а вместо губ была лишь запавшая, тонкая прорезь.

Когда она впервые увидела залысины на голове дочери, то просто упала в обморок. Доктор Фрайдер, в свойственной ему манере, как мог успокаивал женщину:

– Это последствия химиотерапии. Поверьте, все восстановится.

Она поверила, потому что очень хотела верить, но надежда угасала с каждым днем. Маша, обвешанная кучей проводов и пластмассовых трубок, словно бабочка, попавшая в паутину, уже практически не приходила в себя. Матери хотелось оборвать эти путы, прижать свою дочь к себе и бежать, бежать…

«Что же мы натворили?! – в очередной раз корила она себя. – Если бы только можно было все изменить!»

Надежда Николаевна вспомнила эпизод из прежней, счастливой жизни. Маше двенадцать, и она еще беспечна, любопытна и открыто радуется каждому дню.

– Ма, нам в школе задали сочинение на тему: «Если бы вам дали возможность изменить одну вещь в своей жизни, что бы вы изменили?» – она с интересом ждала ответ.

– Ничего, – не задумываясь, ответила мать.

– Почему?

– Если бы я изменила хотя бы один эпизод, в моей жизни не было бы тебя!

Тогда это было самое короткое сочинение в жизни ее дочери и самая плохая отметка.


Надежда Николаевна была дочерью иммигрантов в третьем поколении, но, несмотря на это, прекрасно говорила и писала по-русски, знала историю, нравы и быт своего народа. Еще когда она училась в университете, ей предложили работать в ЦРУ, ее знания во времена, когда карта пестрела красными звездочками и шла непрекращающаяся война не только за территории, но и души, были очень востребованы. Девушка пошла работать в разведку из политических убеждений, тоталитарный строй был неприемлем для нее по сути.

«Да, конечно, и в Америке не все так гладко и демократия не безгрешна, но это пока лучшее, что удалось придумать людям», – убежденная в своей правоте, она отправилась в подготовительный лагерь. Процесс подготовки молодой, амбициозной Надюше понравился. Их учили выживать там, где невозможно было выжить. Преподавали иностранные языки, криптографию, психологию, радиодело и все виды вооружения. Им объясняли, как знакомиться с нужными людьми и поддерживать с ними связь, как уходить от слежки и заметать следы.

Студенты называли друг друга только по именам, и так как саму Надю в то время звали Рита, то не нужно было иметь большого ума, чтобы догадаться, что и остальные совсем не те, за кого себя выдают. Студенты старших курсов исчезали так же внезапно, как и появлялись новички, без прощальных посиделок, почти по-английски, но никто не задавал вопросов, и уж тем более не обижался. Одним из новеньких и был Алекс – Александр – Рой. Никаких любовных интрижек не должно было быть, но, как ни странно, судьба оказалась к ним благосклонной и молодые попали в самый закрытый отдел – Оперативный директорат, который занимался планированием и осуществлением операций по всему миру. Вместе с молодым мужем Надежда неплохо потрудилась на благо демократии. Она ни разу до сего времени не усомнилась, что исполняет свой долг, и гордилась этим.

Если бы Надежда Николаевна знала, что за ее амбиции придется расплачиваться дочери, то никогда не сделала бы этот шаг.


Оперативники ЦРУ появились в Москве под крышей американского посольства вслед за созданием самого управления. Посольская резидентура задумывалась как основной исполнитель разведывательно-подрывной деятельности спецслужб на территории СССР.

Восьмидесятые годы были переломными для Москвы, и Вашингтон это чувствовал. Морозовых отправили в Россию, в их функции входило проведение акций технической разведки. Но в Москве им не повезло. КГБ вскрыло и разоблачило около тридцати шпионских операций спецслужб, досталось также немцам и французам. Причем раскрыты были особо оберегаемые и тщательно законспирированные высокооплачиваемые агенты. К концу марта 1984 года не осталось сомнений в провале. Источники информации стали пересыхать, успешно работавших информаторов арестовывали, многие связи были утеряны, и даже электронная прослушка обезврежена. Морозовы едва успели унести ноги.


Маша последнее время ощущала себя в каком-то вакууме, мысли, которые раньше поедали ее, исчезли, оставив звенящую, черную пустоту. Она чувствовала дикую усталость от того, что зависла где-то в безвременье. Ей хотелось одного, чтобы эта пустота отпустила ее, подарив долгожданный покой.

И вдруг тьма стала вращаться все быстрее, и Маша увидела маленькую светящуюся точку. Точка разрасталась, превращаясь в огромный поток света, и девушка как-то сразу ощутила прохладный, свежий ветерок, который ласково пробежал по лицу. Она огляделась и обнаружила себя на дне глубокого и узкого ущелья, взгляд сам потянулся в небо, где в ярких лучах солнца, окруженный величественными верхушками снежных гор, завис монастырь. На самой высокой монастырской стене стоял Федор и махал ей рукой.

– Маша! Поднимайся, я тебя жду!

До счастья было рукой подать, но тут опять стала опускаться вязкая тьма.

– Я не вижу тебя! Ты где? – в ужасе закричала Маша, закрученная липкой, черной воронкой.

– Тикс! Монастырь Ти-икс!

Девушка внезапно очнулась, открыла глаза и впервые за столь долгое время осмысленно посмотрела на мир.

– Машенька, – Надежда Николаевна, сидевшая рядом, сразу же уловила этот едва заметный проблеск в глазах дочери.

– Мама, – женщина вздрогнула, это было первое слово, произнесенное девочкой за эти несколько ужасных месяцев. И хотя голос был слаб и еле слышен, но для матери он звучал громче духового оркестра.

– Да, да мое солнышко, – Надежда Николаевна склонилась к изголовью.

– Отвези меня в Тикс, – слова давались ей с большим трудом.

– Куда?

– В Тибет… монастырь Тикс… Меня там ждет Федор.

– Конечно, – женщина еле сдерживала слезы. «Она просто бредит». Надежда Николаевна взяла Машу за руку. – Вот поправишься, и мы обязательно поедем. Ты только поправляйся!

– Не потом… Сейчас, – девушка опять провалилась в забытье.

«Бедная девочка… Но кто же знал?» – мать горько заплакала.

А Маша теперь, каждый раз открывая глаза, умоляла отвезти ее в Тикс.


– Тикс, Тикс, – Алекс вместе с женой сидел за столиком в буфете госпиталя. – Она все время это повторяет. Что бы это значило?

– Девочка бредит, – жена устало опустила голову.

– Ну не скажи, я навел кое-какие справки, и вот что я выяснил, – он достал смятый лист бумаги. – Один из первых монастырей Ладака, основан в VIII веке, висящий между небом и землей, на высоте 14 537 футов, – читал мужчина, – занимает высочайшее место в Гималаях, – он поднял глаза. – Откуда она узнала про это место?

– Алекс, и ты туда же? – Надежда Николаевна заплакала.

– Немедленно прекрати! – он слегка повысил голос. – Тебе не кажется, что мы настолько невнимательны к собственным детям, что потом горько раскаиваемся. Бред, фантазии! Мы считаем, что она еще маленькая, чтобы что-то понимать, чего-то хотеть, на чем-то настаивать! Ведь так мы думаем о собственной дочери? И ее дружба с этим мальчиком казалась нам детской забавой… А что вышло? – сдавленно спросил он. – Нет! Наши дети мудрее нас! И мы должны! Мы просто обязаны напрягать весь свой слуховой аппарат, чтобы услышать их!

– Можно? – его монолог прервал профессор Хенц, присевший к ним за столик.

– Конечно, – Алекс попытался улыбнуться.

– Доктор… – Надежда Николаевна посмотрела на него с мольбой.

– Мне тяжело это говорить, – в его голосе звучала неприкрытая скорбь, – но мы бессильны, – старый профессор опустил глаза. – Метастазы задели жизненно важные органы, болезнь распространяется с неимоверной скоростью… – Он развел руками. – Честно говоря, я впервые встречаюсь с такой прогрессией, и самое главное, ее организм отвергает все лекарственные препараты. Пусть вам не покажутся странными мои слова, – доктор перевел взгляд на Алекса, – но у меня такое чувство, что эта девочка просто не хочет жить.

– Вы хотите сказать? – Надежда Николаевна в ужасе закрыла рот ладошкой, но слова уже вырвались и безмолвно повисли в воздухе.

– Да.

– Сколько? – Алекс плотно сжал кулаки.

– Несколько недель.

Надежда Николаевна заплакала навзрыд.

– Мне очень жаль, – доктор поднялся. – Сейчас попрошу кого-нибудь принести вам успокоительное.

– Подождите, – остановил его Алекс. – Вы ведь знаете, что девочка постоянно просит отвезти ее на Тибет?

– Да, – Хенц присел.

– Как вы думаете, мы можем ее забрать из клиники?

Женщина перестала плакать и подозрительно посмотрела на мужа.

– Как врач, я не могу вам разрешить сделать это, без надлежащей медицинской помощи срок ее жизни будет значительно сокращен. Но как человек, как отец… – он смотрел прямо в глаза собеседника. – Знаете, если бы мы могли относиться к смерти, как к рождению, уход близких людей не был бы таким удручающим, да и сам умирающий не испытывал таких мук. Мирная смерть – это великий дар! – доктор вздохнул. – И, наверное, это единственное, что вы еще можете для нее сделать, – он поднялся. – Извините.


– Алекс, что ты задумал?

– Мы отвезем ее туда, – твердо и безапелляционно произнес мужчина.

– Но она же умрет?!!

– Да! Но пускай она хотя бы умрет счастливой…


Через три дня Алекс Морозов, закончив все необходимые приготовления, в кабинете доктора Хенца подписывал надлежащие документы о том, что берет на себя всю дальнейшую ответственность.

– Вы мужественный человек, мистер Морозов! Не знаю, смог ли бы я поступить так же в такой ситуации…

– Не дай вам Бог оказаться в такой ситуации, – искренне пожелал Алекс.

– Желаю вам удачи! – профессор протянул руку.

– Спасибо! Она нам понадобится.


Хенц устало опустился в кресло. Он встречался со смертью довольно часто, но так и не смог к ней привыкнуть, каждый раз болезненно переживая чей-то уход и каждый раз радуясь чьму-то возвращению. Он любил свою работу. Он ненавидел свою работу.

«Еще одна смерть, а может, и не одна, – он с горечью в сердце проводил взглядом сгорбленную от горя фигуру Алекса. – Как они будут жить? Ведь нет тяжелее наказания для родителей, чем пережить собственного ребенка!»


1717 г. Франция. Париж


Филипп, не желая никого будить в столь поздний час, вошел в свой дом через черный ход.

– Все шляешься? – позади него, прикрывая свечу, стоял Джо.

– А ты, старина, почему не спишь?

– Заснешь тут! Где ты был два дня? – шипел он, боясь сорваться на крик.

– Молодость, молодость, старина, – Филипп обнял старого верного друга, отца и учителя.

– Мадам извелась, – выговаривал Джо. – Маркизу опять было плохо.

– Что случилось? – лицо Филиппа сразу стало серьезным.

– А ты появляйся пореже, так, может, вообще на наши похороны попадешь, – старик отвесил ему подзатыльник. – Я-то ладно, бог со мной! Но мадам!

– Джо, не набрасывайся на мальчика, – на лестнице возникла хрупкая фигура мадам Обинье, укутанная в легкую шаль.

– Вот так всегда, – уже громко проворчал старик. – Всыпать бы ему.

– Матушка, в чем дело? Почему вы еще не спите? – Филипп поцеловал мадам в щечку и встревоженно посмотрел в глаза. – Как маркиз? Доктор был?

– Мэтр Марье приезжал.

– И что?

– Пойдем, – она взяла его под руку и провела в гостиную.

– Матушка, не пугайте меня. Что с отцом?

– Старость, мой мальчик. Старость, – грустно вздохнула мадам Обинье, присев на диван.

– Почему вы до сих пор не спите? У вас круги под глазами, нужно лечь в постель. Пойдемте, я провожу вас.

– Присядь рядом, – мягко попросила мадам. – Я давно хотела поговорить с тобой.

– В такой час? – удивился он, но все равно послушно сел.

– Я тебя практически не вижу, ты все время где-то пропадаешь. Ну да ладно, ты прав, это молодость, – она с любовью провела по его волосам. – Мне вот тоже кажется, что еще вчера я беспечно бегала по родительскому дому, играла в куклы, пряталась от отца, чтобы не ложиться рано в постель. А сегодня уже тяжело подниматься по лестнице, и буквы в книгах непослушно расплываются, и руки не слушаются…

– Матушка, вы чудесно выглядите, и вы еще так молоды! – Филипп поцеловал ей руку.

– Главное, как я себя чувствую. – В ее взгляде сквозила неприкрытая грусть, которую она, впрочем, тут же попыталась сменить на спокойствие. – Но я не жаловаться тебя позвала. Молодость пролетает слишком быстро, и все еще кажется, что будет – Завтра, но внезапно ты осознаешь, что все уже – Вчера. – Она нежно взяла его за руку. – Ты уже вырос, ты красив, умен и к тому же богат.

– Матушка, к чему эти комплименты посреди ночи?

– К тому, что ты завидный жених, но мне почему-то кажется, что ты не торопишься создать семью.

– Милая моя матушка, – рассмеялся Филипп. – Неужели вам не терпится поскорее от меня избавиться? Ну, представьте себе, в вашем доме появиться какая-то дама и будет вас же учить, как вам жить.

– Зато я наконец-то услышу детские голоса, а ради этого я готова терпеть все.

– Вам, конечно, знаком господин Мереваль?

– Знаком, я так понимаю, пока ты не расскажешь мне все парижские новости, не успокоишься?

– Наберитесь терпения, матушка, все это имеет непосредственное касательство к затеянному вами разговору, и раз уж вам все равно не спится, позвольте мне тщательно обосновать мой ответ, – настоятельно попросил Филипп. – Так вот, известный вам господин Мереваль, застав свою жену с молодым офицером, между прочим, в собственном доме, спокойно попенял: «Как вы не осторожны, сударыня», – и так же спокойно удалился, а его жена, не уступая ему в выдержке и хладнокровии, несмотря на беспокойство любовника, продолжила свои игры.

– Извини, но я все же не понимаю, какое отношение имеют все эти пошлости к нашему с тобой разговору, – строго посмотрев на сына, потребовала ответ мадам Обинье.

– Матушка, эти истории спокойно пересказываются друг другу со смехом. Неверность, измена теперь называются хорошим вкусом и срывают бурные аплодисменты. Неужели вы хотите, чтобы и я стал героем подобных курьезов? – Филипп посмотрел маркизе прямо в глаза. – Когда я встречу женщину, которая будет обладать хотя бы половиной ваших достоинств, то я немедленно попрошу у вас благословения.

– Льстец, маленький хитрый льстец, – она поцеловала его в лоб. – Ты умеешь разговаривать с женщинами. Ну, хорошо, пойдем спать.


1995 г. Россия. Москва


– Папулька пришел! Папочка! – дочь уже в прихожей повисла у Федора на шее. – Я так соскучилась! А где ролики? – она разочарованно посмотрела на папины руки, в которых ничего не было.

– Машуля, я куплю их обязательно, до лета ведь еще далеко, – виновато оправдывался Федор.

– Ну и что? Ты обещал! – она обиженно надула губы.

– Прости, прости, завтра обязательно куплю, – он обнял дочь за плечи.

– Значит, признаешь, что виноват? – Маша хитро прищурилась.

– Признаю, – он был бессилен перед теми, кого любил.

– Тогда купи мне еще сумку.

– Маленькая вымогательница! – засмеялся Федор. – А как в школе дела? – он присел на диван, и дочь прыгнула ему на колени.

– Добрый вечер, Феденька, – в комнату вошла Катя и, нерешительно обняв мужа, поцеловала его в щечку. – Кушать будешь?

– Нет, я уже поел, – сухо бросил он и опять обратился к дочери: – Так как в школе дела?

– Все нормально, – девочка засмущалась.

– Все нормально, – подтвердила Катя. – Если не считать того, что меня вызывали к директору.

– Вот как? – Федор перевел взгляд на дочь, требуя объяснений, но та упорно молчала.

– Хулиганка, гадости на стенках пишет, – пришла ей на помощь мать.

Федор громко рассмеялся, но тут же взял себя в руки.

– Я даже не знаю, что сказать, – еле сдерживая улыбку, он строго посмотрел на дочь. – Как ты могла?

– Когда нечего сказать, говорят, что думают, – не осталась в долгу Маша.

– Ну вот! – всплеснула руками Катя. – С ней невозможно разговаривать.

– Мам, пап! Ну все, хватит! Сказала же, что больше не буду, вы лучше загадку отгадайте: без рук, без ног, на бабушку скок.

– Маша, прекрати немедленно! – повысила голос Катя. – Нет, ну так же нельзя, – она посмотрела на Федора, ища поддержку.

– Мамочка, когда нельзя, но очень хочется, то нужно обязательно! Ну что, сдаетесь?

– Сдаемся, – выдохнул Федор, боясь услышать разгадку из уст семилетнего ребенка.

– Коромысло!!! А вы что подумали?


Время было непростое, танки ушли с московских улиц, но страх остался, гигантские предприятия стояли закрытыми, научные сотрудники торговали у метро, фильмы почти не снимали, в театрах пустовали залы. До всех, даже до самых «образованных» стало доходить, что деньги, накопленные тяжким трудом в советское время на сберкнижках, без суда и следствия конфискованы. Федора спасло только то, что он совершенно случайно перед самой реформой задумал обменять квартиру и поэтому снял с книжки все свои сбережения. В стране царил хаос, анархия, гиперинфляция, и на фоне всего этого зазвучали три загадочные буквы, как три загадочные карты, знавшие ответ к процветанию.

В мае друзья уговорили Федора поехать на дачу в Березовку. Жен, естественно, никто с собой не взял, зато было много водки и красивых, готовых на все девочек. Эта развеселая кампания напомнила ему школьные годы, дедовскую дачу и, конечно, Машу…

Сразу захотелось одиночества, и Федор медленно пошел в сторону реки, замысловато пробегающей рядом. Размеренный, тихий поток неширокой речушки успокаивал нервы, даря спокойствие. Федор и сам не заметил, как оказался за дачным поселком. Нужно было возвращаться назад, но его внимание привлекла недостроенная церквушка, возвышающаяся на небольшом пригорке. Ноги словно сами понесли его к храму.

Небольшое деревянное строение с незаконченным куполом стояло в строительных лесах, но строителей, несмотря на то, что рабочий день был в самом разгаре, не наблюдалось.

Федор нерешительно дернул дверь.

– Закрыто, церковь еще не достроена. Служба проводится только по субботам и воскресеньям, – объяснил молодой человек, с открытым лицом, добродушными голубыми глазами, одетый в клетчатую рубашку с коротким рукавом и старенькие джинсы. Он подошел поближе к Федору и, медленно всматриваясь в незваного гостя, строго произнес: – Да от вас за версту несет, нельзя в таком виде приходить в храм божий.

– А ты – здешний поп, нотации читаешь? – набычился Федор.

– Извините, я не назвал свое имя, – он улыбнулся. – Отец Димитрий.

– Простите, – смутился Федор.

– Ничего, это в вас говорит общепринятое восприятие священника. По-вашему, я должен быть полным мужчиной с длинной бородой, в черной рясе и с огромной золотой цепью.

– Что-то в этом роде.

– Как видите, нет, бывают и такие, как я. Закончил семинарию, получил приход, правда, без храма. Ну, да ничего, с божьей помощью почти построили, люди помогают кто чем может.

– Вот, – Федор достал портмоне и вытащил все деньги, которые там были. – Надеюсь, долларами не побрезгуете?

– Главное, чтобы это было от чистого сердца.

– От чистого. Всего доброго, – и Федор зашагал к даче приятелей.

– Подождите, – окликнул его священник. – Как ваше имя?

– Зачем?

– Раз вы пришли в храм, значит, у вас болит душа. Я помолюсь за вас.

– Не надо, – засмеялся Федор. – Вам показалось! У меня все прекрасно, даже замечательно!

– И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль.

Федор остановился и внимательно посмотрел на священника.

– Помолитесь за Машу.

– За Марию?

– Да, – и он быстро зашагал прочь.

«Только молись хорошо, когда я ее встречу, ей обязательно понадобится помощь!»


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации