Текст книги "Чайка с острова Мираколо"

Алена Волгина
Чайка с острова Мираколо

Глава 1

«В своем доме в Р’льехе мертвый Ктулху спит, ожидая своего часа»

Говард Лавкрафт «Зов Ктулху»

Хищный узкий нос гондолы летел над бутылочно-зелёной водой. Я сидела, откинувшись на кожаные подушки, а мимо меня проплывали причалы и богатые особняки. Глянцево блестела вода, со всех сторон доносились голоса большого города: перекличка гондольеров, зычный голос продавца воды, нежный напев лютни и смех из соседней лодки. После двух лет тихой, уединённой монастырской жизни я возвращалась домой, в Венетту.

Мимо нас, плеснув волной, проплыла огромная шестивёсельная гондола с закрытой кабинкой-фельце, весьма подходящей для кражи слона. В её кильватере шли две лодки поменьше. Движение на Большом канале всегда было плотным и оживлённым – не то что на боковых каналах. Те уводили вас в потаённые улочки и переулки, настолько тесные, что люди, живущие в домах напротив, вынуждены были открывать ставни по очереди. Фабрицио, служивший гондольером ещё у нашего отца, был опытным гребцом. Он невозмутимо стоял на изогнутом мостике на корме и ловко действовал веслом, заставляя наше судёнышко проворно лавировать среди множества других лодок. Его шёлковый камзол нарядно взблёскивал на солнце, яркая бархатная шапочка с вышитым гербом рода Граначчи была кокетливо сдвинута набок. Фабрицио всегда был немного щеголеват и гордился своим положением.

Перед нами выросла белоснежная громада Серебряной Арки – или попросту Арженто, как её называли венеттийцы. Единственный мост, соединяющий берега Большого канала – слишком широкого, чтобы наводить через него переправы. Каменные опоры круто уходили вверх, изящная арка выгнулась над зелёной водой. Никто не верил, что этот мост продержится долго. Болтали даже, будто архитектор продал душу дьяволу, чтобы тот обеспечил прочность конструкции. Но если нечистый и поучаствовал в строительстве, то после он никак себя не проявлял. Может быть, он боялся каменных грифонов, грозно распустивших крылья на каждой из опор. Поэтому ювелиры и суконщики, чьи лавки теснились наверху вдоль моста, могли чувствовать себя в безопасности.

Когда гондола зашла под мост, мы ненадолго погрузились в темноту. Водяные блики играли на затянутых зеленью камнях, гул толпы слышался здесь приглушённо, как эхо. Укоротив весло, Фабрицио осторожно гнал лодку вперед. Вдруг в двух локтях от борта мне почудился всплеск, и чья-то плотная тень прошла прямо под лодкой. Я напряглась, приподнимаясь на подушках. Если оно добралось сюда с острова… Нет, показалось. В мутной воде мелькнула оскаленная пасть, полная мелких острых зубов, затем протянулось пятнистое тело и, вильнув хвостом, ушло на глубину.

Не оно. Слава Мадонне!

– Это моррена, не бойтесь, – осклабился Фабрицио, не переставая орудовать веслом. Мост остался позади, и перед нами снова возникла яркая панорама города. – Они трусливые.

Это верно, моррены – падальщики, и их легко спугнуть, но я бы не рискнула сунуть руку в воду, где притаилась стайка этих хищников. Они могут за пять минут обглодать целого теленка до костей! Впрочем, после двух лет обучения на острове Терра-деи-Мираколо я уяснила, что моррены – отнюдь не самые опасные существа в здешних водах.

Вдоль берегов потянулись особняки знати, похожие на массивные резные сундуки, наглухо запертые, надёжно хранящие свои секреты. На розовых и бледно-зелёных фасадах алыми пятнами выделялась цветущая герань, яркая, словно кровь. Стрельчатые окна, поблёскивая на солнце, провожали нас насмешливыми взглядами. Длинные террасы, сбегающие прямо к воде, ощетинились причальными столбами, которые создавали подобие маленькой гавани для обитателей дома. Столбы были выкрашены в родовые цвета. Вода слепила глаза, её блики колыхались на стенах, отчего казалось, что дома тоже колеблются, плавают в прозрачном весеннем воздухе. Это был другой мир – зыбкий, таинственный, ненадёжный. На миг меня остро потянуло обратно – к безопасной тишине монастыря, размеченной колокольным звоном, монотонной череде занятий и послушаний. Заныло недоброе предчувствие, и словно ниточка тоски протянулась от далёкого острова прямо к моему сердцу.

Дзынь! – эта нить оборвалась, когда Фабрицио ловким движением весла направил гондолу к причалу. Оттуда нам махал рукой высокий проворный юноша в нарядном камзоле, с чёрными волосами до плеч. Облизнув губы, я ладонями старательно расправила платье на коленях, пытаясь справиться с волнением. Это был Рикардо Граначчи, мой старший брат. Встретив мой взгляд, он ослепительно улыбнулся, и мне показалось, что грязный фасад старинного дома даже слегка посветлел. Я сделала вид, что меня вдруг заинтересовали изъеденные временем каменные ступени с плавающими возле них спутанными клубками водорослей. Рикардо сам помог пришвартовать гондолу, воткнув маленький железный багор на верёвке в расселину между плитами. Потом он нетерпеливо шагнул в лодку и в два счёта вытащил меня на твёрдую землю.

– Джулия! Наконец-то!

«Мы не виделись два года, – строго напомнила я себе, еле переводя дыхание. – Всё будет в порядке!»

Мне стоило больших усилий просто поднять взгляд. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга.

– Ты похудела, – с теплотой в голосе сказал брат. – И выглядишь бледной. Ну, это ничего! Главное, что ты здесь!

И, приобняв за плечи, он повел меня к порогу. Я молчала. Нужно было сказать что-то в ответ, но сокрушительное обаяние Рикардо всегда действовало на меня отупляюще. Наверное, он был самым красивым мужчиной в Венетте. Несмотря на высокий рост, он двигался легко и изящно, словно танцор, а плечи у него были широкие, как у гондольера. В отличие от других патрициев, которые умели только нежиться на мягких подушках, Рико спокойно мог провести лодку от площади Трех Грифонов до самого Тарчийского подворья, даже не вспотев.

Какая-то тень отделилась от одной из колонн, и я только сейчас заметила, что на террасе мы были не одни. Там, в полосах света и тени, стоял молодой мужчина в простом вельветовом камзоле глухого черного цвета и таком же мрачном плаще, переброшенном через плечо. Когда он шагнул на свет, я вздрогнула: левую половину его лица уродовал толстый шрам, протянувшийся от уголка глаза к подбородку. Серые, как зимнее море, глаза холодно блеснули, отчего меня пробрал озноб. Я отметила, что Рико не стал представлять мне этого господина, только кивнул ему на ходу.

«Вид, как у наёмного убийцы!» – подумала я неприязненно. Интересно, кто это? Неужели Рикардо нанял для охраны одного из брави? Такое знакомство до добра не доведёт! Одно дело – сговориться с браво тишком, под покровом ночи; этим в Венетте грешили многие, у кого водились лишние цехины. Но совсем другое – открыто приглашать этих отщепенцев в свой дом! Хотя Рико – он такой. Ему сам чёрт не брат. Захочет – возьмёт охранником даже Хорро из морских глубин, и никто ему не указ! Всегда таким был.

Глава 2

После яркой солнечной улицы, брызжущей красками, внутренние покои дома показались мне удивительно тёмными и тихими. На круглом инкрустированном столике до сих пор стоял букет траурно-белых лилий. Пышные цветы поникли, отражаясь в чёрном лакированном омуте. Я осторожно прикоснулась к гладким восковым лепесткам. Рикардо подошёл сзади, положив руку мне на плечо:

– Отчасти поэтому я и просил тебя приехать, Джули. В тяжёлую минуту лучше быть вместе с семьёй…

– Да, я помню твоё письмо. Я не знала, что тебя тоже… так опечалила её смерть.

– Она ведь была и моей матерью тоже, – мягко ответил брат.

Большую часть времени наши родители жили отдельно друг от друга. Я родилась слабой и болезненной, так что семейный врач советовал увезти меня подальше от дурного воздуха и сырых туманов Венетты. В конце концов мы с матерью обосновались в долине Бренты, недалеко от Патавы, где у нашей семьи было поместье, а отец с Рикардо остались в городе. Мне кажется, мать была только рада оказаться подальше от жёсткого, деспотичного дона Граначчи. Они с отцом не очень-то ладили. Даже когда он умер десять лет назад – погиб во время очередного заговора – мать в Венетту не вернулась.

– Ты сказал – «отчасти». Какова же вторая причина, по которой ты меня вызвал? – спросила я, резко обернувшись. На красивом лице брата промелькнуло смущённое выражение, но тут же исчезло.

– Ты приехала очень вовремя. Граф Арсаго будет здесь через несколько часов.

Вот оно что. Я так и знала. Гнев и обида поднялись во мне мутной волной.

– Рикардо, я просто не могу сейчас… Ты что, забыл наш последний разговор? Я ещё не готова выйти замуж! Побойся бога, ведь мама умерла всего два месяца назад!

– О, мадонна! – выдохнул он раздражённо. – Да половина девушек Венетты были бы счастливы оказаться на твоём месте!

Съёжившись, я следила за ним напряжённым взглядом. Как всегда, когда на его пути вырастало неожиданное препятствие, Рико мгновенно вспыхивал, словно факел.

– Кроме того, – добавил он, – эта свадьба одобрена Советом Десяти, а я не в том положении, чтобы с ними спорить!

– Совет Десяти не может продать меня графу, будто вещь, – возразила я из чистого упрямства.

На самом деле – ещё как может. Патрицианские семьи Венетты обладали многими привилегиями, это верно, но вместе с тем мы постоянно жили под жёстким контролем Совета. Рикардо хотел унаследовать место в Сенате, когда-то принадлежащее отцу. Поэтому мы не имели права, например, купить угодья в землях, куда не дотягивалась лапа священного Золотого грифона – только в пределах Венеттийской республики. И супругов нам со временем тоже должны были подобрать сенаторы из Совета. Все давно привыкли к такому положению вещей. Это всё из-за того, что больше любой напасти – больше чумы или кровожадных тарчей, подстерегающих наши корабли за проливом Отранто – Сенат боялся заговоров. Боялся внезапного усиления одной из своих партий. Несмотря на внешнее единство, внутри него постоянно шла ожесточённая, невидимая постороннему глазу война.

Тем временем к Рикардо подоспела неожиданная помощь. Сначала я услышала мерное постукиванье трости по мраморным плитам. Затем перед плавным изгибом широкой лестницы, ведущей в жилые покои, возникла сухощавая фигура, с ног до головы одетая в чёрное. Жёсткое глухое платье этой дамы было словно нарочно создано для того, чтобы исключить всякие мысли о женской привлекательности, а белоснежное кружево у ворота только подчёркивало нездоровый цвет морщинистого сварливого лица. Это была синьора Ассунта, сестра отца. Мы с ней никогда не ладили.

– Похоже, монастырский воздух не пошёл тебе на пользу, – заявила она вместо приветствия. Я вся подобралась под её колючим взглядом. – Ты бледна как смерть, девочка. Рикардо, прикажи ей идти со мной, – скептически оглядев мои измятые юбки и сбившиеся от ветра волосы, старая ворона усмехнулась: – Придётся потрудиться, чтобы привести это в порядок к приезду гостей.

– Я никуда не пойду!

Рикардо, похоже, решил сменить тактику. Подойдя ближе, он бережно взял мои ладони в свои:

– Джулия, клянусь, я буду оттягивать свадьбу, насколько возможно. Я понимаю, каково тебе сейчас. Но, должен признаться, дела наши не очень хороши…

– Ты хочешь сказать, что мы разорены? – спросила я хладнокровно.

– Я делаю все, что в моих силах, однако морские экспедиции сейчас приносят больше беспокойства, чем барышей. Тарчи теснят нас с юга, на севере язычники отбирают рынки один за другим, а в море подстерегают пираты…

Горестно махнув рукой, он взъерошил волосы, на миг снова превратившись из блестящего аристократа в неуверенного семнадцатилетнего мальчишку, на плечи которого после смерти отца легло целое семейное дело: три корабля, организация торговых экспедиций, переговоры с капитанами и с купцами-мошенниками, каждый из которых норовил урвать кусок пожирнее. Рико работал как проклятый. Всё ради того, чтобы его мать с сестрой могли жить припеваючи в безмятежной деревенской глуши. Совесть требовала хоть чем-то ему помочь!

– Даже известие о твоей помолвке может серьёзно поправить дело, – продолжал Рикардо, не подозревая о терзавших меня колебаниях. – «Прекрасная ферроньера» задерживается уже на две недели. Если она не прибудет в ближайшее время, то ростовщики сожрут меня заживо! Они хуже акул! Только страх перед доном Арсаго держит их на коротком поводке. Я никому не позволю обидеть тебя, Джули…

Я отвела взгляд, чтобы не видеть этих умоляющих глаз. Он был кругом прав, конечно. Когда на одной чаше весов – благополучие целой семьи, а на другой – какие-то девичьи капризы, о чём тут вообще спорить?

Интересно, что бы он сказал, если бы на кону оказалась моя жизнь?

* * *

Донна Ассунта отвела меня в маленькую комнату, находившуюся в самом конце жилой анфилады. Насколько я успела заметить, парадные покои, богато отделанные резьбой и драпировками, были очень хороши, зато здесь, в глубине дома, было гораздо уютнее. Из окна, прикрытого ставнями, падали косые лучи, освещая статуэтку мадонны на стене. Перед ней стояла низенькая скамеечка. Один угол занимал внушительный ларь для одежды, над которым висело шестиугольное зеркало. Посреди комнаты слуги водрузили огромную бадью, из которой поднимался пар.

Я заметила, что старуха продолжала исподволь следить за мной цепким сорочьим взглядом. Без церемоний избавив меня от блёклых монастырских одёжек, она приказала мне выкупаться как следует и сама растёрла моё тело жёсткой губкой. Затем с помощью двух служанок помогла облачиться в тонкую рубашку, невесомую, как облако. Поверх неё тяжёлыми складками легло роскошное платье. Голубой цвет – символ верности, которой я сейчас ни капли не ощущала. Богатейшая вышивка золотом, причудливая пена кружев и ни одной жемчужины на лифе и застежках. Оно и понятно: жемчуг – это слёзы морских дев, обманутых женихами, – невестам такое украшение не подобает. На сердце мне снова легла тяжесть. А куда деваться? Сама ведь согласилась! Оставалось надеяться, что Рикардо сдержит слово и постарается оттянуть свадьбу хоть ненадолго…

– Ты так разглядываешь комнату, будто впервые её видишь, – вдруг сказала донна Ассунта.

– Конечно, ведь я не была здесь уже много лет, – ответила я очень спокойно. – Мы с матерью редко приезжали сюда.

– Могли бы приезжать и почаще!

Я мысленно усмехнулась. При каждом визите донны Граначчи Ассунта запиралась в своих покоях, бурча, что её раздражают шум, запах благовоний, неправильно приготовленный обед – в общем, решительно всё! Каждая её встреча с невесткой приводила к неизбежной пикировке, после которой обе синьоры, взбодрившись, расходились по разным углам, как две кошки. Какое уж там «приезжайте почаще!»

– Тебе понравилось, как я переделала комнату? – вкрадчиво спросила старуха.

Вопрос был с подвохом, но, к счастью, я была готова к подобным расспросам:

– О да, тётя. Эти новые светлые занавески как будто добавляют больше воздуха. И мне куда больше нравится цветочный бордюр, чем тот традиционный узор с морскими чудовищами! Из-за него я в детстве долго не могла заснуть по ночам!

За моей спиной рассыпался дробный сухой смешок:

– В монастыре тебе должны были привить больше уважения к живущим-под-волнами… Но ты всегда была на редкость твердолобой! Какую ленту вплести тебе в волосы?

Она сунула мне под нос три цветные ленты на выбор. Я кротко вздохнула.

– Эту, – указала на синюю с золотом. – Ведь это её ты подарила мне на тринадцатилетие.

Буркнув что-то, старуха принялась расчесывать мои каштановые кудри, да так, будто хотела выдернуть половину. Служанки недоумённо косились на старую госпожу, однако помалкивали. Должно быть, привыкли к её чудачествам и не хотели, чтобы она потом сорвала на них злость.

Наконец, когда волосы были уложены и укрыты золотой сеткой, Ассунта, отойдя на два шага, критически осмотрела меня со всех сторон и скептически хмыкнула. Покачав головой, она вышла из комнаты, но вскоре вернулась, держа в руках большой ларец из полированного ореха. На его боках, сверкающих красно-коричневыми бликами, были искусно вырезаны птицы, сидящие на ветвях гранатового дерева. Внутри гнездилась масса флаконов и склянок. Отыскав нужное средство, Ассунта щедро набелила мне лицо, не переставая ворчать:

– О чём только думали монахини, ума не приложу! Ты вся почернела от солнца. Раньше у тебя была нежнейшая кожа!

– Доктор рекомендовал мне солнечные ванны от грудной болезни, – парировала я.

Возможно, я напрасно беспокоилась, и в сегодняшнем поведении донны Ассунты не было ничего подозрительного. Она тиранила племянницу с самого детства. «Не так стоишь, слишком громко смеёшься, слишком дерзко смотришь…» От придирок Ассунты и постоянной необходимости держаться начеку у меня разболелась голова, поэтому я почти обрадовалась, услышав торопливый стук в дверь. Это был Рикардо.

– Ну что? Ты готова?

– Нет.

– Тогда пошли.

– Подождите минутку, – одёрнула нас донна Ассунта.

Набросив мне на голову прозрачную вуаль, старуха выпроводила нас за порог, а сама, обратившись к статуэтке, принялась истово молиться.

* * *

Он поднялся мне навстречу, разом заслонив собой остальных людей в салоне и невольно приковывая к себе внимание. Тяжеловесный, крепкий, с жёстким надменным лицом и упорным взглядом. Его волосы, обильно тронутые сединой, покрывал вышитый берет, на руках сверкали золотые перстни с крупными камнями. Коричневый бархат камзола мягко поблёскивал при каждом движении.

Граф Арсаго был одним из самых влиятельных людей в Венетте. Его знали как человека умного, решительного, привыкшего потворствовать своим желаниям. В его собственности находились несколько кораблей, роскошный дом на Большом канале и земельные угодья в долине Бренты. Также он владел землями далеко на юге, за пределами республики – и Совету Десяти пришлось проглотить это. Ни одному другому сенатору это не сошло бы с рук! Однако доходы графа составляли поистине баснословные суммы, и большую часть их он тратил на нужды родного города, поэтому Совет предпочёл закрыть глаза на некоторые обстоятельства. Политика – тонкая вещь.

Раньше я видела графа только издали, в карнавальных шествиях. Нам, послушницам и святым сёстрам, тоже разрешалось присутствовать на празднике. Мы добирались до площади с острова Терра-деи-Мираколи на трёх больших шестивёсельных гондолах и потом скромно стояли в толпе, похожие на стайку бело-серых голубей. Вытягивая шею из-за чужих спин, я видела, как дон Арсаго шествовал с другими представителями дожа, окружённый знаменосцами и музыкантами. Над их головами трепетали крылья золотых грифонов на флагах, а вокруг шумела радостная толпа и пронзительно звенели трубы…

А теперь этот важный господин стоял в двух шагах от меня. Человек, который, как я подозревала, убил мою мать. Я украдкой отёрла ладони, заледеневшие от волнения и страха.

Обернувшись, синьор Арсаго пропустил вперёд юношу, которого я и не заметила поначалу, поглощённая своими мыслями. Лицом он был очень похож на графа, но в нём не было и тени отцовской властности. Он мог бы служить зеркалом для дона Арсаго – волшебным зеркалом, отражающим только светлые черты. Это был его сын, Энрике.

Подойдя ближе, юноша поклонился, так что тёмные волосы, достигавшие плеч, упали ему на щёки:

– Джульетта, дорогая! Как я рад, как счастлив видеть вас снова!

Его светло-карие глаза просияли от радости. Я с трудом выдавила ответную улыбку. Вот оно, самое сложное за сегодняшний день – встретить этот прямой любящий взгляд. С первой минуты было ясно, что Энрике искренне любил свою невесту. Был простым, открытым человеком, понятным насквозь.

В общем, точно таким, как его описывала Джули.

Я уже готова была сбежать, позорно провалив всё дело, но в этот момент дон Арсаго снова напомнил о себе. Он слегка осадил Энрике, хлопнув его по плечу, и снисходительно улыбнулся Рикардо:

– Прошу простить моего сына за неуместную горячность. Непонятно, зачем мы вообще посылаем сыновей в университеты, если они возвращаются оттуда такими же неотёсанными, как были?

Энрике постигал науки в университете Патавы. Там он и познакомился с Джулией, когда её матери однажды наскучило уединённое поместье, и ей вздумалось покорить местное общество.

– Искренность нельзя считать недостатком, особенно в наше время, – послышалось со стороны.

Вздрогнув от неожиданности, я оглянулась. Возле балконных дверей, выходивших на Большой канал, стоял тот давешний незнакомец со шрамом. В отличие от меня, он и не подумал сменить потёртый чёрный вельвет на что-нибудь более праздничное. Его вызывающе простой камзол выглядел нелепо рядом с синими оконными драпировками, расшитыми золотом, и прочим роскошным убранством салона.

Интересно, что он вообще тут делает? И как смеет разговаривать с доном Арсаго на равных? По моим представлениям, его место было внизу, вместе со слугами.

– Надеюсь, синьорита Джулия простит моему сыну эту бестактность, вызванную лишь глубоким чувством и слишком долгим ожиданием, – отрывисто произнёс граф.

Я послушно склонила голову. Шум, доносившийся с Большого канала, накатывал волнами. А может, у меня просто шумело в ушах. Дальнейший разговор проходил без моего участия. Граф настаивал на свадьбе в ближайшее воскресенье, Энрике почтительно молчал, а Рикардо оправдывался, ссылаясь на траур:

– Бедная Джулия так горюет по матери, что отказывается даже выходить за порог дома!

Дон Арсаго недовольно сверкнул на меня ледяными глазами, похожими на бусины чёток. «Чёрт бы побрал этих баб с их капризами!» – явственно читалось на его лице. Меня передёрнуло.

– Господа, прилично ли синьорите выслушивать эти споры? – вновь послышалось со стороны балкона.

– Действительно, – согласился Рикардо, изобразив на лице подлинно братскую заботу.

Бережно поддерживая под локоть, он проводил меня до дверей, где в ожидании застыла хмурая донна Ассунта. Попрощавшись со всеми, мы покинули это мужское общество, а за нашей спиной снова возобновился хор голосов.

Когда мы с Ассунтой вернулись в жилые покои, служанок там уже не было. Исходящая паром бадья тоже исчезла. Потеснив меня на середину комнаты и сурово подбоченившись, моя «тётка» спросила:

– А теперь давай-ка начистоту, милочка: кто ты такая?

* * *

«Ну вот, началось». Я с напускным безразличием пожала плечами. Присела на сундук, отстёгивая вуаль:

– Не понимаю, что вы имеете в виду, тётя. Или это весеннее солнце напекло вам голову?

Трясущийся палец, покрытый старческими коричневыми пятнами, вдруг возник у меня перед носом:

– Ты не Джулия. О нет! Та была такая же взбалмошная, как ее мать! Я-то помню, как прошла её прошлая «помолвка»! Бешеная девчонка сдёрнула с себя платье и орала, что Рикардо может тащить её к графу прямо в рубашке: тому, дескать, всё равно.

Мне стоило большого труда удержаться от улыбки: «Да уж, узнаю Джули!»

– В монастыре у меня было время подумать о многом. Я изменилась, тетя.

Ассунта всплеснула руками:

– Уж мне-то мозги не пудри! Изменилась она. Да легче Бренту заставить потечь вспять, чем обуздать такой нрав, как у этой девчонки! Это Рикардо тебя нашёл? Вы сговорились? Где Джулия?

Я позволила себе повысить голос:

– Вы переходите все границы, тетя! Я больше не девочка и не намерена выслушивать этот вздор! Настоятельно прошу вас оставить меня одну! Мне нужно помолиться. Обещаю, что помолюсь и за ваш внезапно оскудевший разум.

Донна Ассунта аж задохнулась от возмущения. На её щеках вспыхнули уродливые алые пятна, она резко развернулась и вышла, яростно стуча тростью. Я услышала, как в двери щёлкнул замок. Ну и пусть, если ей так спокойнее. Мне даже лучше.

Разумеется, молиться я не собиралась – по крайней мере, в понимании Ассунты. Однако магия требует не меньшей сосредоточенности. Толкнув дверь и убедившись, что никто не следит за мной в замочную скважину, я снова присела на ларь и закрыла глаза. Мои мысли потянулись к Пульчино… Перед глазами постепенно возникла каменная набережная, зелёные воды лагуны и чайки, белыми лепестками кружившие над водой.

На старом языке это искусство называлось кьямата, хотя, на мой взгляд, правильнее было бы сказать «заимствование» или «связь». В наше время этим даром почти никто не владеет. Однако искусство кьямата до сих пор считается почётным, и многие знатные семейства продолжают посылать своих юных дочерей в монастыри, надеясь, что под благочестивой сенью храма их дар пробудится скорее. Почему-то обычно случалось так, что этим даром были наделены девушки. О мужчинах-кьямати никто никогда не слышал. Мы не маннаро, меняющие облик, не безумцы, которые каждое полнолуние теряют себя, растворяясь в звериной ипостаси. Моё тело продолжало смирно сидеть на ларе, но мысленно я могла свободно парить над городом вместе с Пульчино, могла «одолжить» его острое чаячье зрение и проворство.

Благодаря Пульчино границы моего маленького мирка раздвинулись так, как я и мечтать не могла. Он подарил мне небо и жемчужную прелесть лагуны, озарённой восходящим солнцем. До появления Джулии в монастыре Пульчино был моим единственным другом. С того дня, как я нашла беспомощного мокрого птенца на причале, мы больше не расставались. И я никому не позволила бы ограничить его свободу.

«Может, довольно патетики?» – недовольно прозвучало у меня в голове. Я словно очнулась, вынырнув из темного будуара в прозрачную синеву весеннего дня. Сильные крылья несли меня вдоль канала мимо Арженто и дальше, к дому синьора Граначчи. Описав круг над черепичной крышей, я вдруг заметила Рикардо: он стоял вместе с тем мрачным незнакомцем на аркаде винтовой лестницы, ведущей во внутренний дворик. Они о чём-то ожесточённо спорили. Эх, даже клюв зачесался, так хотелось их подслушать! «Мне что, разорваться?» – снова ехидно заметил Пульчино, который за годы общения со мной уяснил, что такое сарказм, и с удовольствием пользовался им при случае. Зато моя память обогатилась знанием всех укромных местечек в лабиринте рыжих крыш Терра-деи-Мираколо, где можно было спрятать добычу или спрятаться самому. Да, мы с Пульчино многому научились друг у друга!

Как бы мне ни хотелось подслушать, о чем говорят Рикардо и незнакомец, но гораздо важнее было проследить за графом. В данный момент он как раз садился в длинную позолоченную гондолу, намереваясь отплыть вместе с сыном. Я спикировала к ним на одолженных крыльях, присев на торчащий на корме набалдашник. Кто будет обращать внимание на какую-то чайку?

– Бедняжка, как она изменилась! – говорил Энрике. – Когда я встретил Джулию два года назад, в ней было столько тепла и счастливого предвкушения! Её смех звенел по всему дому. Знаешь, отец, бывает так, что встретишь человека – и сразу чуешь в нём родную душу.

– И ты, не откладывая, сделал ей предложение.

– Да, и мне показалось, что она была рада! А на следующий день вдруг заявила, что нам следует все забыть. Вернула мне кольцо. Я не мог понять, что на неё нашло. Честное слово, легче поймать облако над вулканом, чем постигнуть мысли женщины!

– К счастью, монахини на Терра-деи-Мираколо сумели вправить ей мозги.

Энрике печально покачал головой:

– Но этот мрачный монастырь выпил из неё все краски, всю живость. Представляю, что у них там за жизнь! Поди, у них в саду даже крапива чахнет… Нет, дурной это обычай – ссылать туда девчонок перед свадьбой!

– Напротив, очень разумный, – усмехнулся граф. – Ты ещё успеешь оценить, каким подарком для мужа является тихая, покорная, бессловесная жена. А главное, монастырь научил её кое-чему. Мои люди донесли, что Джулия действительно владеет искусством кьямата. Это такая редкость в наши дни!

– Я выбирал жену не по магическим способностям… – тихо возразил Энрике.

– Этот дар – её единственная ценность! – возвысил голос его отец. – Ты думаешь, меня интересует захудалый род Граначчи, который едва держится на плаву благодаря ловкости и обаянию этого плута Рикардо? Однако талант Джулии сделает тебя первым человеком в Венетте! За это я готов терпеть её вместе с братцем, так что не глупи.

В этот момент раздался резкий крик, и Энрико, вздрогнув, поднял голову. В небе, обведённая сияющим солнечным контуром, парила чайка.