Текст книги "Чайка с острова Мираколо"

«Да она же влюблена в Энрике, глупышка, – сообразила я запоздало. – Вот это номер! Эх, если бы мы с ней могли откровенно поговорить!»

Но сейчас был неподходящий момент, чтобы выразить ей своё сочувствие. Спрятав в карман обиду за незаслуженный упрек, я постаралась прислушаться к деловым разговорам в той группе гостей, где царил дон Арсаго и мелькала полосатая куртка Луиджи Манриоло. У «лютниста» действительно было дело к графу, причем, судя по заинтересованным лицам собравшихся, дело стоящее. На столе перед ними лежали какие-то списки, чертежи и карты. Насколько я поняла, ариминский синьор, у которого служил Манриоло, был весьма образованным человеком. Он нашёл способ вернуть Венетте главенствующую роль на Срединном море – или, по крайней мере, улучшить её положение. Но поскольку сам он не располагал ни деньгами, ни влиянием, то хотел заручиться поддержкой наших патрициев.

Здесь необходимо кое-что пояснить. Венеттийские купцы до сих пор не могли простить шустрым лозитанцам открытый ими морской путь в Бхарат вокруг мыса Эсперанса. Это открытие нанесло сокрушительный удар нашей торговле. Торговый путь на Восток через Срединное море разом утратил свое значение, ведь новая дорога была гораздо удобнее. Теперь один корабль мог доставить товар от порта отправки до порта назначения. Больше не нужно было перегружать шелка и пряности в Сувайсе, чтобы перевезти их через перешеек до Эритрейского моря, не нужно было доверять товары медленным и ненадежным караванам верблюдов, бредущим через Орталыкские пустыни в империю Син. Поэтому вполне естественно, что центр торговли сместился в Лозитанию, а мы остались куковать на задворках. Кроме того, новый путь оказался дешевле, так как больше не требовалось платить налоги многочисленным восточным князькам, через земли которых проходили караванные дороги. В общем, мы в одночасье оказались не у дел.

И теперь некий мессир из Аримина предлагал поправить дело, соединив Срединное и Эритрейское моря судоходным каналом. Наши купцы сразу оживились:

– Если сделать это, Лозитания снова станет захолустной деревней на краю континента, как и раньше!

– Только не при Соранцо, – с безжалостной откровенностью заявил дон Сакетти, отодвинув в сторону пачку карт. – Нынешний дож слишком стар для таких амбициозных дел. Единственное, что его заботит – как бы не иссяк поток золота, струящийся в его карманы!

Все переглянулись с одинаковой мыслью: «Однако дон Соранцо все равно долго не протянет».

Я посмотрела на Алессандро. Он вместе со всеми погрузился в изучение карт, и на его лице был написан живейший интерес. Густые тёмные брови чуть сдвинулись:

– Это может сработать! – заметил он с воодушевлением. – Конечно, для таких работ нужно будет получить фирман одобрения от эмира, а это весьма непросто… но сама идея хороша!

К его словам присоединились и другие голоса одобрения. Раскрасневшийся от похвал, Манриоло вытащил из-за пазухи еще один сложенный лист:

– Эту карту я нарисовал для собственного удовольствия и хотел бы подарить её вам, дон Арсаго, в знак признательности за то радушие, с которым вы приветили бедного странника из Аримина. Это карта Венетты.

Толпа вокруг них сдвинулась плотнее, а одобрительные возгласы переросли в восхищенные. Мне стало интересно. Покинув дамскую компанию и вооружившись парой улыбок, я смогла подобраться поближе, чтобы взглянуть на заветный листок. И онемела. Безусловно, это была Венетта. На расчерченном листе легко угадывались контуры города, очертаниями похожего на рыбу. Буквой «s» извивалась широкая лента Большого канала, в правой части карты четким прямоугольником выделялся Арсенал… Сверху был мастерски изображен Герси – воздушный дух, усиленно надувающий щеки. Внизу Геликон усмирял бушующие волны своим трезубцем. Но главное, что меня поразило – как верно художник ухватил перспективу и как точно он запечатлел сложную сеть каналов, опутывающую весь город. Такую карту мог бы нарисовать Пульчино, если бы умел держать стилус.

Я отшатнулась, внезапно почувствовав головокружение. Что за человек был Луиджи Манриоло? И человек ли? Быстрый взгляд в его сторону показал, что пока я вместе с остальными восхищалась искусно сделанной картой, он внимательно изучал меня. Мы присматривались друг к другу с настороженностью двух хищников. На какой-то миг в глазах «лютниста» мелькнул весёлый огонек – и сейчас же его лицо снова приняло непроницаемое выражение, будто где-то в голове у него захлопнулась дверь. Я раздраженно подумала, что, кажется, начинаю разделять нелюбовь Алессандро к маскам.

– Весьма, весьма интересно! – воодушевился доктор Фалетрус. – Обычно для построения карты городские улицы измеряют шагами, а здания – мерными веревками. Но для Венетты эти методы неприменимы. Как же вам удалось нарисовать такое чудо?

– Это было наитие свыше, синьор, – улыбнулся загадочный гость.

Поскольку Фалетрус настаивал, Манриоло пустился в длинные объяснения, иногда вставляя мудреные словечки вроде «тригонометрический», «градусы» и т. п. Большинство гостей быстро утратили нить беседы, один только Фалетрус весь обратился в слух. Он даже покраснел от волнения, а на его лбу выступил пот. Я испугалась, как бы старика не хватил удар от усилий. Дон Арсаго, наверное, тоже забеспокоился, так как похлопал доктора по плечу:

– Давайте-ка сделаем перерыв. Лучше плесните себе вина, да и мне заодно. Я помню, что вы тоже любите саонское. Карты господина Манриоло поистине изумительны, а проект с каналом, хоть и не лишен риска, может обернуться для нас большой удачей…

Фалетрус послушно занялся подносом и кувшинами, оставив Манриоло нежиться в лучах славы. Все наперебой хотели поздравить нового графского фаворита, так что возле столика с картами возникло веселое столпотворение. Толпа чуть расступилась, когда появился доктор с двумя бокалами. Случайно бросив взгляд на стоявшие поодаль кувшины с вином, я рассеянно подумала, что, вероятно, слабая рука Фалетруса не отличалась точностью, так как немного драгоценной жидкости пролилось на скатерть. «Будет трудно вывести маслянистые пятна со светлого полотна», – мелькнула досадливая мысль. Мои глаза все еще были глазами Пульчино, и я отчетливо видела светящиеся голубоватые очертания брызг и капель.

Потом меня осенило: маслянистые пятна – от вина?! Как такое возможно?

Дон Арсаго, гордо сверкая глазами, уже поднял кубок, приветствуя собравшихся:

– Выпьем же за наш успех и новые морские пути!

Не в силах сказать ни слова, я оцепенело смотрела, как он подносит кубок к губам. Вдруг другая рука перехватила его за кисть:

– Ваша милость, позвольте сначала мне.

Это был Алессандро. В глазах у меня потемнело.

– Нет! – услышала я чей-то крик. Оказалось, мой собственный. Алессандро действовал без промедлений, но я все же успела. Кубок, выбитый из его руки, закатился под стол, темное вино кляксой расползлось на полу. Все еще держа его за руку, я замерла в одной пяди от страшного шрама, перекосившего лицо, и расширенных серых глаз.

– Это вино… очень странное на вид, – произнесла я посреди оглушительной тишины. Все вокруг смотрели на нас. Дон Арсаго, овладев собой, неестественно засмеялся:

– Видишь, Сандро, как заразительна твоя подозрительность! Она влияет даже на дам.

– Не пейте, – твердо повторила я. Алессандро молчал.

Дон Арсаго пожал плечами:

– Не думаю, что в дом мог пробраться отравитель. Есть способы гораздо проще – вон, Сандро вам расскажет, если хотите. Но ради вашего спокойствия…

Оглянувшись, он ухватил за загривок собачонку Джоанны, безмятежно дрыхнувшую на подушке кресла. Та только пискнула, когда граф ткнул её носом в бордовую лужу на полу. Никто из нас не решился возразить, все молча стояли, будто скованные оцепенением. Фалетрус тоже застыл с кубком в руке. На его внезапно постаревшем лице глубже прорезались морщины, резче обозначились синеватые круги под глазами. Рука Джоанны, украшенная драгоценными перстями, нервно поползла вверх, комкая кружева на груди.

Лизнув несколько раз пряно пахнущую жидкость, собачонка вывернулась из рук Арсаго и бросилась под защиту хозяйки. Вдруг она заскулила, лапы у неё заплелись, и она упала на бок. По толпе гостей, словно порыв ветра, пробежал шепоток. В воздухе разлился запах страха. Донна Сакетти, всплеснув руками, бросилась вперёд, но её удержали.

– Она, наверное, просто заснула… Ведь заснула, да? – бессмысленно бормотала Джоанна.

Фалетрус, отшвырнув свой кубок, присел перед жалкой кучкой меха на полу. Я видела, как бок собачонки мелко, часто дрожал от неровного дыхания.

– Выйдите все! – глухо приказал граф. – Кроме тебя, – обернулся он к Алессандро. – И доктора.

Я едва поднялась на ватных ногах, когда Рикардо взял меня под руку. Голова шла кругом. От сегодняшнего вечера можно было ожидать чего угодно, но яд?!

Было до озноба жаль Пиколетто – слабую ниточку жизни, так нелепо оборванную, но глухое непонимание, словно ватное одеяло, притупляло все прочие чувства. Вместе с толпой взбудораженных людей мы вывалились в гостиную. Мимо нас быстрыми шагами прошли кравчий и кастелян, очевидно, вызванные графом. Низенький кастелян, чуть не подпрыгивая, что-то горячо шептал своему рослому спутнику. Лицо кравчего приобрело творожисто-бледный оттенок, словно перед ним уже маячили призраки колодок и пыточного кресла. Дверь салона распахнулась перед ними, выплюнув наружу кусок гневной фразы, и снова закрылась.

«Пульчино, ты мне опять срочно нужен!»

Я устроилась в кресле, опершись на подлокотник и низко опустив голову. Пусть все думают, что я совсем потеряла голову от страха – в такой ситуации не мудрено испугаться! В ту же секунду я-чайка, сложив крылья, опустилась снаружи на карниз. Окна салона были открыты в ночь, ветер шевелил шёлковые занавески. Силуэты людей двигались за ними, будто на сцене. Я видела дона Арсаго, шагавшего взад и вперёд по комнате. Было видно, что ему с трудом удаётся сохранять внешнюю невозмутимость. Возле кувшинов, облокотившись на стол, стоял синьор ди Горо. Мэтр Фалетрус поднялся с пола, держа в руках какие-то склянки.

– Ну? – коротко спросил граф.

– Да, это яд. Аконит и ещё что-то, похоже на сок сумаха. Аконит достать легко – «волчий корень» в изобилии растет вдоль берегов Бренты. Отравлено было вино в одном из кувшинов.

– Проклятье! Эй, Джино! – рявкнул Арсаго кравчему, да так, что меня снесло с окна, и в тот же миг я очнулась, сидя на кресле в гостиной. За окнами было черным-черно, в их глянцевых чёрных провалах дрожали огни свечей. Рядом со мной, сгорбившись, сидел Рикардо, задумчиво барабаня пальцами по столу. Я сочувственно накрыла его руку своей. В такую ночь было бы хорошо взять гондолу и заблудиться вдвоём среди каналов, шептаться, пить терпкое лунное вино – из одного бокала, чтобы лучше узнать мысли друг друга. А не сидеть тут в чужой душной гостиной, пропитанной страхом и взаимными подозрениями.

Поморщившись, Рикардо с досадой мотнул головой:

– Мерзкое дело!

На лицах других гостей читалась та же растерянность. Из угла в угол перекатывались тревожные шепотки, будто рябь на поверхности воды. Кто-то утешал всхлипывающую Джоанну. Инес принесла нюхательные соли и стакан воды, но Джоанна испуганно его оттолкнула. В этой комнате на подносах тоже стояли вино и холодный лимонад, однако никто не решался к ним прикоснуться. Уехать тоже никто не решался, чтобы его не обвинили потом в попытке отравления. «Или чтобы не упустить возможности обвинить соседа», – подумала я, задумчиво скользя взглядом по комнате. Спохватившись, оглядела гостей еще раз. Потом обернулась к Рикардо:

– А где же синьор Манриоло? Ты его видел?

Рикардо, удивлённо приподняв бровь, тоже осмотрелся по сторонам и длинно присвистнул. Манриоло не было среди гостей. Наш бродяга-лютнист деликатно исчез.

Глава 9

Утреннее солнце осторожно выглядывало из-за плотных штор, не решаясь нарушить покой хозяев. Рикардо и Алессандро сидели в полутьме в маленькой гостиной дома Граначчи, оба уставшие, как черти. Никто не ложился спать в эту ночь. Перед ними стоял графин с вином. На душе у обоих было скверно.

– Кто? Ну кто мог это сделать? – в сотый раз спрашивал Рикардо, словно надеясь на чудесное озарение.

– Мы все там были. Любой из нас, – сдержанно ответил Алессандро. Вчерашнее происшествие выбило его из колеи.

Дворянину, носящему оружие, позорно пользоваться ядом, но Алессандро давно уяснил, что люди чести среди придворных встречаются не так часто, как хотелось бы. Половине из тех людей, которые кружили вокруг дона Арсаго в ожидании подачек или милостей, лично он не доверил бы и кошки.

Не в силах усидеть на месте, Рикардо вскочил и прошелся по комнате, стремясь выплеснуть лишнюю злость:

– Пари держу, это дело рук проклятого Манриоло! Недаром же он исчез! Сначала попытался утопить Энрике, а потом…

Начальник охраны снисходительно улыбнулся:

– Ну, положим, Энрике я бы не дал утонуть. А вот дон Арсаго… – его лицо снова стало серьёзным. – Если бы не Джулия…

– Да уж, – вздрогнул Рикардо.

– Ты был на острове? – вдруг спросил Алессандро, резко меняя тему разговора.

Его друг отвел глаза, неохотно буркнув:

– Ну, был. Позавчера. Аббатису не видел, если ты это имеешь в виду. На неё, понимаешь ли, снизошло видение, так что мне запретили её беспокоить. Старушке привиделась башня, полная птиц. Чаячья башня. Если хочешь знать моё мнение, эти «тихие сёстры» совсем сбрендили. Подумаешь, стая чаек выбрала остров местом для ночёвки – и всё, они тут же впали в религиозный экстаз!

– Чаячья башня… – задумчиво произнес Алессандро. – Погоди-ка, знакомое название, где-то я его слышал. Помнишь, на берегу Бренты, недалеко от Фьюзи, есть одна старая усадьба? Дом давно заколочен. Башня стоит отдельно, прямо у реки, и птиц на ней всегда видимо-невидимо…

Рикардо пренебрежительно усмехнулся:

– Да у нас про любой заброшенный дом что-нибудь сочинят. Что-нибудь жуткое. А таких башен в округе десятки, и в каждой гнездятся чайки. Тоже мне, невидаль.

– Ладно, – Алессандро решительно провёл ладонями по волосам, словно пытаясь стряхнуть усталость. – Вообще-то я к тебе с просьбой. Донна Арсаго очень просила, чтобы Джулия составила ей компанию на несколько дней. Ты ведь знаешь, что Энрике опять уезжает в Патаву?

– Ну, ещё бы – это же мне поручено его сопровождать! Надеюсь, они с отцом не сильно рассорились?

– Не в первый раз. Лишняя встряска мальчишке не помешает. Может, займётся делом, в конце концов.

– К тому же, оно и безопаснее, – задумчиво согласился Рикардо. – Кто бы ни задумал извести Арсаго, он прячется здесь, в Венетте. Все затаились, как крысы, и ждут кончины Соранцо.

– Значит, ты не возражаешь, если Джулия погостит у донны Арсаго? Там будут и другие девушки – синьориты Сакетти и Санудо.

– Нисколько. Наоборот, это даже кстати. Боюсь, без меня сестре здесь будет скучно, Ассунта – не очень-то подходящая компания для неё. Я сейчас прикажу ей собраться.

– Я и сам могу передать Джулии просьбу графини, если она дома.

– Она сейчас на террасе, с этой… этой, – Рикардо нервно передернул плечами и подлил себе еще вина. – Иди, если хочешь. Лично я стараюсь бывать там пореже.

* * *

Я сижу на террасе, закутавшись в плотный плащ, хотя солнце поднялось уже высоко и упорно греет мне спину. Передо мной стоит деревянное блюдо со свежей рыбой. Дальше – через шесть каменных плиток – зияет черный провал вонючего логова, куда тянется цепь от столба. Вчера расстояние составляло восемь плиток. Каждый раз я рискую подобраться на шаг ближе. Пульчино давно объявил меня чокнутой, и теперь просто исчезает по утрам, отгораживаясь от меня своими чаячьими хлопотами. Сегодня паурозо ещё не появлялась, хотя я всем существом чувствую её голод. А ещё – отвращение, боль и бессильную ярость. Я бы ушла, но кое-что меня беспокоит.

«Вкусная рыба», – зову я. В ответ получаю яркую мысле-картину моего трупа с разорванным горлом. Обомшелые, отмытые приливом плитки террасы все испятнаны кровью. Очень зрелищно, спасибо, пробрало аж до озноба. Пока я прихожу в себя, перепончатая лапа молниеносно выстреливает из темноты, хватает рыбину и исчезает. Я едва успеваю заметить мелькнувшую в проеме желтоглазую морду. Влажная кожа лоснится глянцевым блеском, вокруг рта – кровавые язвы. Та-ак. Теперь ясно, почему она прячется.

Поднявшись, я изучаю столб, к которому крепится цепь. Толстое крепёжное кольцо, на первый взгляд такое надёжное, всё усеяно точками ржавчины. В одном месте металл даже начал крошиться. У паурозо хорошие зубы и ядовитая слюна, способная разъесть что угодно, поэтому цепь и кольцо клепали из особого заговорённого сплава. Даже мимолётное касание причинит хищнице серьёзную боль. Однако её это не остановило.

Вряд ли ей удастся освободиться таким способом, так как пластина слишком толстая, но в своей одержимости паурозо не желала этого понимать. Я знала, что все обладатели старой крови тяжело переносят неволю. Пусти рыбу в аквариум – и она привыкнет со временем, но паурозо – никогда. Я бы выпустила её где-нибудь подальше от города, но кто же мне разрешит?!

«Я не могу тебя отпустить, – говорю как можно отчетливей. – Дождись полнолуния… и все закончится само собой. Ты будешь свободна. Мы обе будем свободны. Не нужно себя калечить».

Два жёлтых огня загораются во тьме – и гаснут. Хищница молча сопит, но её глаза кричат так, что у меня закладывает уши. Мы обе задыхаемся от раскалённой ненависти. И всё-таки чутьё кьямати подсказывает, что отношение ко мне капельку изменилось. В мутной, глухой пелене злобы, затянувшей сознание паурозо, зажёгся огонёк любопытства.

Рядом падает тень, отвлекая меня лишь на мгновение, но хищнице этого достаточно. Снова гремит цепь, я оборачиваюсь – поздно. Блюдо исчезло в норе.

– Ну, Карита! – говорю я с укором.

Что ж, по крайней мере, она схватила рыбу. А могла бы меня. За ногу.

Алессандро улыбается:

– Как вы её назвали? Carita? Милосердие? Очень подходяще.

Я ловлю глазами его улыбку, и почему-то на душе становится чуточку легче. Ядовитая сеть, которой опутала меня паурозо, сгорает, осыпаясь клочьями пепла. Наконец-то можно вздохнуть полной грудью, ощутить на языке привкус соли, весенних цветов и солнечных пятен.

– Я не могу дать ей свободу. Только имя.

– Это уже кое-что, – серьезно кивает Алессандро.

Это было первое, что пришло мне на ум. Безымянную тварь проще убить: капнуть в пищу сонной отравы, а потом столкнуть бесчувственное тело в канал, и всего-то делов. Кто-нибудь из слуг вполне мог отважиться на такое. Вон как дон Арсаго поступил с собачонкой Джоанны. Для него она была нелепым пустым существом, чем-то вроде мохнатого коврика под ногами.

– Я заметила, что здесь, в городе, имена вообще значат много. Они передаются по наследству вместе с должностью.

Лицо Алессандро вздрагивает, как от тяжелых воспоминаний, но он не подаёт виду:

– В монастыре было не так?

Мне вспоминаются прохладные стены обители и тихое пение на утренней службе, когда в синем сумраке, разбавленном яркими точками свечей, блестят драгоценные оклады икон и движутся ровные ряды послушниц – белые и серые. Монахини учили нас, что «любая стезя драгоценна в глазах Господа». Белые послушницы обладали даром беседовать с морем, зато серые дарили обители тепло и уют. В монастыре приветствовались одинаковость, обезличенность. Мирские прозвища и титулы там вовсе ничего не значили.

– На острове меня звали Умильта. Наставницы всем девушкам давали новые имена, сообразно с теми качествами, которых нам, по их мнению, недоставало. Чтобы мы каждый день помнили о своих несовершенствах (итал. umilta – смирение, прим. авт.).

После напряженной игры в гляделки с паурозо было сплошным удовольствием чувствовать на себе этот серый взгляд, доброжелательный и спокойный. Алессандро выглядел усталым. Ещё бы! Поди, всю охрану поставили на уши после вчерашнего отравления. Тяжело жить, каждую минуту ожидая удара в спину, но иметь предателя внутри дома – это совсем скверно.

Я сочувственно думаю, что, судя по его виду, он давно уже спит по ночам не больше совы… и встаёт с рассветом.

– У вас в монастыре не было подруг?

Другого такого дотошного человека я давно послала бы к Хорро вместе с его расспросами, но Алессандро почему-то не вызывает у меня раздражения. Может, всё дело в его подкупающей манере общения? Или во внешности? Раньше его жуткий шрам так бросался в глаза, что не давал заметить другие черты. Теперь же, пока мой собеседник любуется утренней суетой на канале, я исподтишка разглядываю его. Поношенный дублет слегка потёрт на локтях, коротко подстриженные волосы не достают до плеч. В Алессандро нет и тени утончённости, этакого харизматичного коварства, свойственного Рикардо и другим знатным синьорам. Он выглядит как человек, который старается хорошо делать свою работу и оставаться в ладу с собой. Перед таким собеседником кто угодно с радостью распахнёт душу…

Но я-то не «кто угодно». Я решаюсь приоткрыть лишь маленькую щёлочку:

– Почему вы так думаете? У меня была подруга. Одна. Ее звали Умильта, как и меня.

* * *

В крипте монастыря на Терра-деи-Мираколо всегда царит мягкая усталая тишина. Сверху над пещерой-криптой проходит наружная галерея, в полу которой проделаны узкие щели. Солнечные лучи почти не проникают сюда, но света хватает: он колышется в воздухе тончайшей золотистой пыльцой. Тишина здесь такая, что звенит в ушах. Золотые блики от воды играют на стенах и потолке, создавая постоянную рябь. Своды крипты поддерживают полированные колонны, в которые можно смотреться, как в зеркало. Когда солнце постепенно взбирается все выше, они начинают тихо светиться.

Здесь пахнет солью и тайной. Все пространство состоит из мерцания и цветных пятен. Здесь даже камень кажется призрачным и зыбким. Это место для грёз и молитв, где тебе открывается другой мир – уже не реальность, но ещё не сон. Это место, где твоё отражение может вдруг заговорить с тобой:

– Я заметила, что ты часто сюда приходишь.

– Мне нравится быть одной.

– Я мешаю?

– Конечно, нет.

Разве она могла помешать? Она была как я, только светлее и чище. Даже имя у нас было одно на двоих. Она садится рядом на камни, каштановые волосы стекают по спине, белое одеяние слабо светится в уютном полумраке.

Молчать вдвоем несравнимо приятнее, чем одной.