Текст книги "Чайка с острова Мираколо"

Глава 18

Слова дона Арсаго оказались пророческими. Серо-розовое полотно тумана ещё не успело истончиться под яркими солнечными лучами, когда от пристани, с Пьяцетты до нас дошла ошеломляющая весть. Гвидо с отрядом стражников отправился на площадь и, вернувшись, подтвердил, что это правда. На рассвете рыбаки нашли два тела, брошенные между колоннами на Пьяцетте. На том самом месте, где обычно проводились городские казни. Я, конечно, сразу поняла, чьих это рук – вернее, зубов – дело. Скарпа оказался расторопнее всех городских стражников, вместе взятых. В одном из погибших горожане опознали известного наемного убийцу, другой был торговцем из семьи Фальери, дальним родственником сенатора.

Город снова забурлил – не хуже, чем вчера. Слухи о нападении на графа Арсаго были еще свежи у всех в памяти. Говорили, что третий разбойник сдался сам: он пришел к Дворцу дожей и умолял запереть его в самой жуткой камере Пьомби, лишь бы подальше от моря.

– Будет суд, – веско сказал дон Арсаго, вызвав меня к себе. – И ты тоже должна на нем появиться. Моя жена проводит тебя туда.

Он небрежно кивнул графине. Я только сейчас заметила её присутствие. Хрупкая донна Арсаго совершенно терялась в тени своего мужа. В черном платье с серебристой отделкой и высоким оборчатым воротником, она походила на летучую мышь, беспомощно моргавшую на солнце.

– Но зачем? – робко возразила я.

Донна Арсаго бледно улыбнулась:

– Дорогая девочка, ведь ты была первой, кто пострадал от убийц. Вместе с донной Ассунтой. Ты нам почти как дочь, поэтому мой супруг будет защищать и твои интересы…

«Вероятнее всего, он хочет показать меня сенаторам, как главный козырь в борьбе за шапку дожа», – подумала я. Мне совсем не хотелось подчеркивать свою принадлежность к семье Арсаго, однако пришлось подчиниться. Граф не желал слушать никаких возражений. Оставив меня на попечении жены, он почти сразу ушел. Я послушно оделась, но, повинуясь неясному желанию, вытащила из шкатулки последнее письмо Беатрисы Граначчи, чтобы взять его с собой. Спрятанное за корсажем, оно похрустывало при каждом резком движении. Мое тайное оружие против всесильного графа. Интересно, что будет, если я возьму и предъявлю его в суде?!

В гондоле нас сопровождали двое стражников. «Для безопасности», – объяснила донна Арсаго. Я сделала вид, что поверила. Люди, собравшиеся на берегу, приветствовали нас радостными криками, некоторые бросали цветы. За одно утро Лоренцо Арсаго стал почти национальным героем: человек, за которого отомстило само море! Венеттийцы всегда относились к морю с огромным почтением, и это было на руку графу.

Через арку Порта Карта мы прошли во внутренний двор Золотого дворца, где заседали все советы, Коллегия и суд. Я с некоторым трепетом огляделась вокруг. Мне ещё никогда не приходилось бывать здесь. Дворец Дожей был фактически символом венеттийской власти. В центре просторного двора, с четырех сторон окруженного стенами и аркадами, возвышался бронзовый колодец. Каждый день его наполняли чистейшей горной водой, которая ценилась дороже вина. Толстые бронзовые стенки были покрыты изображениями морских чудовищ. Среди лап, плавников и чешуи вдруг мелькнула знакомая ощеренная пасть. Словно наяву мне послышалось: «Ты должна мне, колдунья». Вильнул толстый хвост, скрывшись в зеленоватой бронзовой глубине. Я поспешно отвела глаза – и встретилась взглядом с каменным грифоном, сторожившим вход во дворец. Он, казалось, напружинился, готовясь к прыжку, его острый клюв целился мне прямо в сердце, а длинный хвост раздраженно подергивался. Грифоны всегда недолюбливали «морских ведьм». Я вспомнила, что в вестибюле, коридорах и на лестнице меня поджидают ещё множество этих тварей и понадеялась, что легенды об оживающих статуях, которые любили рассказывать в городе – это всего лишь глупые сказки.

Пройдя на цыпочках мимо грозной статуи, я попала внутрь. Мы с донной Арсаго пересекли прохладный холл с тщательно натёртыми, скользкими мраморными полами. Наши шаги рождали гулкое эхо, когда мы шли под угрюмыми сводами длинных коридоров. Наконец, перед нами распахнулись деревянные двери с вырезанной на них скульптурой богини Правосудия, и мы оказались в зале суда.

Как я уже говорила, судебные дела вершились в Венетте без проволочек. Мы успели как раз к началу заседания. Зал был почти полон. В дальней его части, на возвышении, покрытом красным бархатом, сидели судьи. Перед ними находились места для сенаторов. Важные господа, облаченные в алые тоги поверх одежды, рассаживались по креслам. Сбоку стояло специальное высокое кресло для дожа, который обычно присутствовал при слушании особенно важных дел. Подсудимому отводилось место в центре пустой площадки, чтобы все хорошо его видели. Стоять там под прицелом десятков осуждающих взглядов уже само по себе было наказанием.

Дальше, до самой стены, тянулись скамьи для зрителей. Знатным горожанкам не полагалось смешиваться с толпой, поэтому для нас были выделены места на боковой галерее, отделенной от простой публики высоким деревянным барьером. Донна Арсаго, усевшись, кивком указала мне на свободное место. Здесь, в «дамской» секции, шелестели широкие юбки, отовсюду доносился запах цветочных эссенций и душистых масел. У меня слегка закружилась голова. На нас с графиней косились, и от самого прохода нас сопровождали взволнованные шепотки.

Наконец, явился дон Соранцо. Медленно, не торопясь он прошествовал к своему «трону» под балдахином, скрывая слабость за величественными манерами. Слушание началось. Публика зашевелилась, когда ввели обвиняемого. Тот выглядел обтрепанным и больным, хотя фигура его, если приглядеться, была рослой и крепкой. На грубом лице, заросшем неопрятной бородой, застыло угрюмое безразличие. Он был похож на одного из бывших солдат, из тех, кто после войны не пожелал возвращаться к скучным мирным делам и вместо этого бродил по городам, продавая свой меч всякому, кто согласится заплатить. Таких людей называли «кондотьерами».

Дон Арсаго, степенно поднявшись, произнес пылкую обвинительную речь, которая вызвала на лицах сенаторов гнев и какое-то свирепое удовлетворение. Граф умел воздействовать на публику. Меня тоже тронуло бы его красноречие, если бы не письмо, извлеченное прошлой ночью из ларца донны Ассунты.

– …Какое же наказание следует избрать для человека, посягнувшего на жизнь гражданина Республики? – вопросил граф.

«Да, какое?» – подумала я, невольно прижав ладонь к груди. Спрятанное письмо, казалось, обжигало мне кожу.

Глаза графа в этот миг были прикованы ко мне – они сверкали, как полированные агаты. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Затем дон Арсаго ловко свернул патетическую речь и вернулся на свое место, успев по пути что-то шепнуть одному из стражников. Я узнала Гвидо. Тот тихо перешел на другую сторону зала, где за спинами сенаторов сидел беспечно улыбающийся Рикардо. Меня пронзила догадка: он понял, что мне всё известно! Я сидела, как на иголках. Что сделает дон Арсаго? Зачем ему Рикардо? Не собирается ли он причинить тому зло? Между тем, граф, метнув на меня еще один жёсткий взгляд, тихо заговорил с каким-то пожилым сенатором с острой бородкой. Он держался так невозмутимо, будто все происходящее перестало его интересовать.

Судьи перешли к допросу. Самый главный из них, с высокомерно-холодным лицом, задавал обвиняемому один вопрос за другим. За отдельным столиком писарь торопливо скреб пером, едва успевая записывать ответы. Обвиняемый отвечал, не раздумывая, даже не поднимая головы. Думаю, он понимал, что дела его плохи. Наше правосудие работало как хорошо отлаженный механизм, способный прожевать и выплюнуть кого угодно. Человеку, попавшему в шестерни этой машины, не на что было надеяться и неоткуда ждать спасения.

– Мы должны были подстеречь вон того синьора, – кивнул он на графа, – когда тот будет возвращаться из Золотого дворца. Я не знаю, кто заказчик. На это дело меня подрядил Бартоли.

Тело синьора Бартоли было одним из тех, что нашли на Пьяцетте. Дальний родственник дона Фальери. Не удивительно, что при упоминании этого имени сенатор встрепенулся, и его светлые выпуклые глаза вспыхнули, как у совы:

– Хочу сообщить уважаемому собранию, – вмешался он, – что я давно не веду дел с господином Бартоли, хоть и состою с ним в родстве. Я даже не знал, что он сейчас в городе!

– Ну да, конечно, – хмыкнул кто-то у меня за спиной. Судья стукнул по столу молоточком, призывая всех к молчанию. Допрос продолжался:

– Часто ли вы берете такие заказы?

– Ремесло не хуже всякого другого, – пожал плечами бессовестный наемник.

– Это вам неделю назад поручили убить синьориту Джулию Граначчи?

Обвиняемый поднял голову. В первый раз за всё время слушания по его спине пробежала нервная дрожь:

– Я ничего не знаю о других убийствах! Нас подрядили разобраться с тем знатным синьором, это я признаю. Но больше я ничего не знаю!

– Это вы пытались отравить дона Арсаго на празднике в День Изгнания?

– Нет! Я ничего не знаю о ядах! – в голосе убийцы послышалась паника. – Я простой человек! Нас подрядили…

– Ясно. Знакомы ли вы с господином Луиджи Манриоло из Аримина?

– Я не знаю этого человека.

– Кто напал вчера ночью на ваших товарищей?

– Не иначе, сам дьявол.

Эта фраза, произнесенная испуганным шепотом, вызвала немалое оживление в зале.

– Вот как? – насмешливо переспросил судья. – Что, сам дьявол вышел из моря, чтобы покарать вас?

Со своего места я не видела лица обвиняемого, но заметила, что его пальцы судорожно сжались в кулаки. Даже костяшки побелели. От него тошнотворно пахло страхом.

– Так все и было, – забормотал наемник. – У синьора, на которого мы дерзнули напасть, мечи оказались острее наших. Мы отступили и скрылись в подворотне. Бартоли заранее договорился с хозяином, чтобы маленькую дверь в воротах оставили открытой…

– Между прочим, домовладелец – один из должников Фальери, – ехидно прошептал за моей спиной все тот же голос. – Чисто случайно, конечно!

– …там мы взяли лодку и вышли в лагуну, – продолжал неудачливый убийца. – Был туман. Мы заблудились. Ни один из нас в своем уме не поперся бы к тому проклятому острову! Не зря же его называют островом Семи Мертвецов! Души многих рыбаков нашли там последнее пристанище… Но у нас на пятках висела погоня, и искать другое укрытие было поздно. Поэтому мы развели костер в распадке между холмами, положившись на заступничество святых.

– Не очень-то они вам помогли, – позволил себе заметить судья.

– Под утро к костру подошел рыбак – старый, весь просмоленный насквозь. Сказал, что причалил за мысом. Однако Бартоли потом сходил проверить и не нашел никакой лодки, ни следочка!

– А зачем ему понадобилось проверять?

– Мы надеялись, что рыбацкий ялик окажется покрепче нашей лоханки, – бесхитростно признался наемник. – К тому же там, наверняка, были сети. Можно было выдать себя за рыбаков и ускользнуть на Дито. Но лодки не было. Бартоли так и сказал, когда вернулся: мол, не иначе морской конь принес тебя сюда, дедуля. А тот вдруг разъярился: «Сравнивать меня – меня! – с тупым валлуко?!» Лицо его страшно растянулось, во рту блеснули длинные зубы, похожие на лезвия ножей. Прямо на наших глазах мерзкий старик исчез, а вместо него из темноты выскочило чудовище. Одним ударом хвоста оно разметало костер. Меня сбило с ног, рядом кто-то кричал… Последнее, что я помню – как оно выпустило кишки Бартоли, а потом я, должно быть, отключился. Очнулся уже на площади. Как мы туда попали – не знаю. Оба моих товарища были мертвы.

После этой исповеди в зале воцарилась звенящая тишина. Я поймала на себе несколько взглядов – настороженных, почтительных. «М-да, попробуй-ка стань поперек дороги дону Арсаго, когда ему ворожит само море!» – сказал кто-то, не очень стараясь понизить голос. Впрочем, многие из присутствующих восприняли откровения убийцы с недоверием. «Брехня! – прошелестел шепоток. – Парень целую ночь провёл на проклятом острове, вот и повредился умом!»

Одна я знала, как мало вымысла было в его рассказе. Пусть не я лично убивала брави на острове – но я тоже была их судьей и палачом. Достаточно было прочесть мысли проклятого пескаторо… Мне вдруг остро захотелось выйти на воздух.

Сзади продолжали шептаться:

– Полагаешь, его осудят?

– А ты как думаешь? Пелагатти, главного судью, этими сказками не проймешь! Он даже с кошки сумеет настричь мешок шерсти!

Пока законники совещались, зрители на свой лад обсуждали услышанное. Гул в зале становился все громче. Сочувствия к убийцам никто не испытывал. Если море иногда забирает жизни невинных, почему бы ему не покарать троих злодеев?

Наконец, по судейскому столу снова трижды ударил молоток, добиваясь тишины:

– Обвиняемый Джованни Бассо сознался в покушении на сенатора, – веско произнес судья. Его голос разнесся под сводами зала, достигнув самых дальних уголков. – Однако, учитывая плачевное состояние его рассудка, мы решили, что он не заслуживает смерти. Его отвезут в дом призрения на острове Сан-Клементо.

Последние слова судьи утонули в крике, хлестнувшем меня, как бичом. Обвиняемый резко вскинулся с места. Двое стражников едва могли его удержать.

– Остров? – вопил он, выдираясь из их рук. – Остров?! Нет! Лучше повесьте меня!

Дикий крик перешел в хохот, исполненный ужаса. Судья лишь бесстрастно пожал плечами. Сенаторы уже потеряли к преступнику всякий интерес, поднимаясь с мест и собираясь небольшими группами. Люди, сидевшие в задних рядах, начали пробираться к выходу.

«Вообще-то зря он так боится воды, – думала я. – Пескаторо теперь найдет его повсюду. Пусть живущие-под-волнами не везде могут появиться во плоти, зато они с легкостью могут проникнуть в ваше сознание, наполняя его кошмарами».

Словно услышав мою мысль, осужденный вдруг обернулся прямо ко мне и захлебнулся криком. «Ведьма!» – отразилось на его лице. Я поспешно отвела взгляд. Меня удерживала здесь только необходимость поговорить с Рикардо, но в такой толчее об этом нечего было и думать. Нас разделяло волнующееся человеческое море. Мой «брат» издали помахал мне рукой и отвернулся, беседуя с каким-то сенатором. Донна Арсаго уже второй раз тронула меня за локоть:

– Пойдем, дорогая. Сейчас будет давка. У большинства людей нет никакого представления о приличиях!

Поднимаясь, я огляделась, однако ряд кресел, расположенных позади наших, был уже пуст. Ближе к выходу виднелись несколько спин в плащах с наброшенными капюшонами. Так я и не узнала, кто были эти синьоры, но, похоже, они не испытывали симпатии к Фальери. Большинство зрителей, удовлетворив любопытство, расходились по своим делам, хотя преступник был еще здесь: он продолжал безумствовать и вырываться. Охранникам кое-как удалось подтащить его к выходу, когда он в последний раз обернулся, наставив палец то ли на дожа, то ли на дона Арсаго:

– Из-за таких, как вы, Республика падет! Слышите?! Не пройдет и дня, как Золотой грифон будет повержен, а ваши дома зальёт солёной водой! Попомни мои слова, Соранцо! Тебе осталось властвовать не больше суток!

Его грубый голос неожиданно усилился, и в нем прорезались пророческие нотки. На помощь судейским поспешили двое солдат в блестящих кирасах. Общими усилиями им удалось, наконец, выпихнуть обезумевшего убийцу в коридор, ведущий к тюремным казематам. Сенаторы загудели, как улей, снизу до нас донеслись отдельные возмущенные восклицания. Старый дон Соранцо, как раз успевший подняться на ноги, замер под балдахином, неподвижно глядя перед собой. Лицо его на фоне темно-красной парчи казалось пепельно-серым. Он застыл – а потом вдруг, изломившись, осел обратно в кресло, свесив голову, будто сломанная кукла.

* * *

Снаружи нас поджидали слуги дона Арсаго с полосатыми желто-синими гербами на ливреях. Мне хотелось узнать, что случилось с дожем, но его сразу же окружила толпа сенаторов в ярко-алых тогах, и под звуки их возбужденных голосов донна Арсаго вытащила меня из зала заседаний. На внутреннем дворе и под аркой ворот толпились люди. Они сходились и расходились, собираясь в группы. На нас никто не обращал внимания. Воздух вокруг гудел, подогреваемый невероятными слухами. Сплетни множились, как кролики весной. Пространство Золотого дворца, стиснутое с четырех сторон ажурными фасадами, сейчас напоминало котел, в котором выплавлялось политическое будущее Венетты. Здесь заключались союзы, покупались и продавались голоса. Я не сомневалась, что слух о внезапной слабости дожа уже дошел до Пьяцетты и теперь летит, как на крыльях, к Ривоальто, Дорсодуро и остальным сестьерам. Не пройдет и часа, как весь город будет в курсе событий.

Мы с донной Арсаго, в сопровождении двух стражников, едва успели подойти к пристани, когда по ушам ударил резкий колокольный звон. Все растерянно переглянулись, а один из стражников даже перекрестился. Бледное, худое лицо графини вдруг поджалось и отвердело.

– Госпожа! Госпожа! – долетело сзади.

Пробираясь через толпу, нас догнал запыхавшийся Маттео:

– Дон Соранцо скончался! – выпалил он, сверкая круглыми глазами. – Похороны послезавтра. Уже назначили шестерых сенаторов, которые будут распоряжаться делами до выборов. Дон Арсаго просил передать вам письмо…

Нервными руками графиня быстро развернула записку, пробежала её глазами, и уголки её губ тронула неуверенная улыбка:

– Энрике возвращается, – пояснила она, коротко взглянув на меня. – Дон Арсаго приказал ему немедленно вернуться. Завтра же вы поженитесь. Муж просил, чтобы я известила священника и устроила все, что нужно. Пойдем, Джулия, у нас много дел.

Нужно было что-то ответить, но у меня словно отнялся язык. Как хорошо было, пока Энрике торчал в Патаве, и наша свадьба откладывалась на неопределенный срок! Кто же знал, что положение так резко изменится!

Длинная гондола покачивалась на мутных зеленоватых волнах, негромко плещущих о деревянные сваи. Острый нос лодки был похож на клинок, блестящий от влажной мороси. В воздухе, в туманной дымке, клубившейся между домами, ощущалась затаенная тревога. Потянув носом, можно было уловить запах соли; на причальных столбах и беленых стенах поблескивали солёные серебристые следы. Словно пущенный камень, с резким криком пролетела чайка. Вода, в которую погружалось весло, казалась слишком темной и какой-то вязкой. Один раз весло зацепило комок спутанных водорослей.

Дом Арсаго выступал из воды, подобно коралловому рифу. Как только мы высадились, слуга, почтительно склонившись перед графиней, распахнул ажурную решетку, отделяющую пристань от дома. А потом она с лязгом захлопнулась за нами, как дверца клетки.

Находиться здесь было невыносимо. Холодный вестибюль из венозного мрамора, наполненный водянистым зеленоватым светом, вызывал озноб. Каменные истуканы-осьминоги насмешливо скалились мне в лицо. Донна Арсаго, окруженная слугами, уже вовсю распоряжалась насчет завтрашнего парадного обеда:

– Ты пришлёшь ко мне мясника. Лучше Бертуччо! Так. Лучия! Достань и почисти серебро. Нужно нанять еще двух поваров. Список гостей у меня давно составлен… Клариче! Возьми ключи и достань шкатулку с пряностями. Где Джакомо? Пусть сбегает к булочнику за пирогами.

Молчаливый дом разом наполнился голосами и стуком дверей. Запустив эту хозяйственную машину, графиня обернулась и взяла меня за руку:

– Я должна поговорить с тобой, Джули.

Её ладонь казалась холодной, а лицо в нездоровом свете холла – бледным и каким-то плоским, словно смятый лист бумаги. От неё пахло затхлостью, сухими цветами и застарелой печалью. Я осторожно высвободила руку:

– Я хочу увидеть Рикардо! Когда он вернётся?

– Ах, дорогая, у мужчин сейчас и так хватает забот! – почти пропела графиня, увлекая меня вверх по лестнице.

Моя комната встретила нас уютом и покойной тишиной. Пока я сидела в зале заседаний, чьи-то невидимые руки застелили постель и собрали разбросанную одежду. Я украдкой бросила взгляд на ларец, в потайном отделении которого лежало моё письмо-исповедь. Если бы всё шло по плану, вечером Рикардо прочёл бы его, а я к этому времени была бы уже далеко. Как жаль, что дону Соранцо приспичило так невовремя умереть!

– Давай подумаем, что ты наденешь завтра, – говорила донна Арсаго, открывая сундуки. – Всё-таки свадьба – это самое яркое событие в жизни девушки. Жаль, конечно, что твоей матери нет сейчас рядом – родную мать никто не может заменить. Но завтра ты станешь моей дочерью, и мы с тобой…

Мысленно кипя от гнева, я так стиснула кулаки, что на ладонях остались красные отметины от ногтей. Как она смеет говорить тут о Беатрисе, после того как Арсаго подло убил её! О, с каким удовольствием я достала бы письмо донны Граначчи и швырнула ей прямо в лицо!

Правда, после этого я вряд ли выйду отсюда живой. Донна Арсаго всегда была послушной исполнительницей воли своего мужа, а он найдёт способ заткнуть мне рот.

Тем временем графиня вытаскивала и раскладывала на кровати цветные платья из шёлка и бархата. Она оживилась, на бледном бумажном лице проступил румянец. Вспомнив, что на дне сундука лежит припрятанная мужская одежда, я спохватилась и заступила ей дорогу:

– Простите меня. Всё это так неожиданно… Я хотела бы остаться одна.

Донна Арсаго осеклась. Было видно, что её обидело мое пренебрежение.

– Пожалуйста, известите меня, когда вернётся Рикардо, – добавила я твёрдо.

– Что ж… как знаешь.

Гордо расправив узенькие плечи, она величаво двинулась к двери. «Поди, в мыслях уже представляет себя догарессой!» – хмыкнула я. На пороге она обернулась:

– Мой муж всегда был терпелив к твоим капризам, Джули, но теперь пришло время повзрослеть! Семьи Арсаго и Граначчи должны объединиться! Или ты хочешь, чтобы этот щенок Пьетро Соранцо и дальше тянул Венетту в пропасть, распродавая по кускам наши земли? Подумай хотя бы о брате! Хочешь, чтобы его дело тоже пошло прахом? Подумай обо всём хорошенько, девочка!

Высказав это, она вышла и аккуратно прикрыла за собой дверь. Проскрежетал ключ. Меня заперли в комнате. Оставшись одна, я шумно перевела дыхание, пытаясь проглотить злость, раздражение и обиду. Не дать им воли. Луна, невидимая в сером небе, притаилась за тусклым жестяным светом солнца, но я чувствовала, как её жёлтый глаз следит за мной. «Позови их», – подстрекала она.

Нет! Должен быть другой способ! Я дождусь Рикардо. Вернётся же он когда-нибудь! Тогда я отдам ему письмо его матери. Может быть, вдвоем у нас получится свернуть эту скалу по имени Лоренцо Арсаго. Как бы там ни было, а свадьбе не бывать! «Главное – убрать отсюда Пульчино, – спохватилась я. – Нужно сказать ему, чтобы прекратил поиски и оставил крипту в покое».

Звать пришлось долго, я даже встревожилась. У меня взмокли виски, и пришлось присесть от слабости, прежде чем откуда-то издалека долетел слабый ответный возглас.

«Пульчино! Что случилось?»

«Давно тебя не было слышно, сестрёнка. Есть хорошая новость: я нашёл крипту. И плохая новость: кажется, мне отсюда не выбраться».

Я вскочила, отбросив стул.

«Что?! Где ты? Я иду!»

Тишина. Ответом мне было мягкое, непроницаемое молчание. «Он обрубил нашу связь нарочно! – догадалась я, холодея от страха. – Чтобы я не сунулась в опасное место, чтобы оградить меня от чего-то!» Ох, Пульчино! Разве кто-нибудь из его чаячьего племени поступил бы так? Это все наша связь, это я виновата… Я принимала как должное, что во мне поселились некоторые черты и привычки Пульчино. Однако я забыла, что магия работает в обе стороны. Точно так же мой друг заимствовал мои мысли и принципы…

Сжав ладонями пылающий лоб, я заставила себя успокоиться. Паникой делу не поможешь. Если Пульчино в ловушке, то как его сумели поймать? По нашему уговору он дежурил возле стеклянного купола на алтане. Скорее всего, там его и схватили. Кто-то заметил чайку, целыми днями кружившую вокруг кунсткамеры, и решил, что дело неладно. Значит, поиски нужно начать оттуда!

Толкнув дверь, я вспомнила, что она заперта. Более того, приникнув ухом к замочной скважине, я услышала чьё-то сопение и покашливание. Меня не только заперли, но и приставили стражу. Ладно, еще поглядим, кто кого! Новое препятствие только пуще меня раззадорило. Раз в дверь не пускают – выйдем в окно. Я решительно распахнула створки. Над каналом стелился вечер. Соседний дом стоял, погруженный в дремоту, закрыв слепые глаза-ставни. Далеко внизу темнела шёлковая гладь воды. Эх, вот бы мне тоже стать чайкой, взлететь свободно в открытое небо!

Увы, небо было мне недоступно. А вот каменная стена, вся в щербинах и выбоинах – вполне. Стянув с себя широкие юбки, я наспех переоделась в мужское платье: рубашка, дублет без рукавов, короткие штаны и чулки. Новая одежда была непривычно тесной, зато давала большую свободу движений. Перекинув ногу через окно, я выглянула наружу. Где-то внизу, наверняка, дежурил стражник, но вряд ли его заинтересует происходящее на крыше. Его дело – следить за каналами. Вот и отлично!

Я мысленно посмеялась над моими тюремщиками: хотели запереть меня в клетку? Ха!

Когда-то в детстве мне не раз приходилось спускаться по плющу из окна башни. Мои ладони вечно были в ссадинах и зеленых пятнах от травяного сока. Подняться наверх должно быть не намного сложнее… Под окном проходил карниз шириной в ладонь, а недалеко от края стены торчал водосточный желоб. Плюща в Венетте не водилось, поэтому я прихватила с собой декоративный шнур от портьеры, сделанный из прочного шелка. Завязав петлю на одном конце, со второй попытки мне удалось захлестнуть ее вокруг шеи каменной горгульи, венчавшей угол алтаны. Крошечными шажками переступая по карнизу, я выбрала удобное место и начала подниматься, цепляясь за каждый выступ и осторожно нащупывая, куда поставить ногу. Главное – не шуметь. И не смотреть вниз. Все слуги были заняты поручениями донны Арсаго или улизнули на площадь, чтобы разжиться свежими новостями. Меня никто не заметит. Нужно всего лишь подняться на один этаж, а потом перелезть через парапет террасы – и дело в шляпе!

* * *

Город, выросший из моря, тем не менее оставался его неотъемлемой частью, и сейчас вместе с морем чувствовал себя неважно. Насупленные каменные дома дрожали, словно корабли, готовые сорваться с якорей. Купола церквей покачивались в загустевшем воздухе, пропитанном солью. Голоса колоколов сегодня звучали особенно тоскливо, заходясь в бессильной тревоге. Дворец дожей был похож на затонувшую барку, перевернутую кверху килем. Над ним, словно волны, угрюмо плыли вереницы туч.

Смутная тревога невольно передавалась и жителям – при том, что большинство из них были всецело озабочены смертью дожа и предстоящими выборами. На перекрестках, перед статуями Девы Марии, стоящими в нишах домов, одна за другой загорались искорки-свечи – в благодарность за спасение погибающих в морских волнах.

Море издревле пугало своей мощью. Люди знали, что всё сущее рождается из воды и после смерти растворяется в ней. Наводнение было старым знакомым врагом, уже много столетий игравшим с Венеттой в прятки. Оно подкрадывалось незаметно – и внезапно набрасывалось на город, стискивая дома ледяными руками, превращало площади в озера, отравляло воздух соленой сыростью.

На Пьяцетте вода жадно лизнула камни набережной. Потом плеснула выше, оставляя тёмные следы и приподнимая пришвартованные гондолы. Никто из взбудораженных новостями людей, расхаживающих по площади, этого не заметил.

* * *

Добравшись, наконец, до алтаны, я подтянулась на дрожащих от напряжения руках и с трудом перевалилась через парапет. Несколько минут посидела за кадкой с торчавшим в ней кустом жасмина, чтобы отдышаться. Кажется, наверху никого не было. Мне повезло. Саднили ободранные ладони, ныла ушибленная щиколотка, но в остальном первый этап моей авантюры прошел удачно. Крадучись, я добралась до стеклянного купола и заглянула внутрь. Ничего не видать.

Тем временем сгустились сумерки. Заходящее солнце окрасило дома на одной стороне канала в теплые охристые оттенки, тогда как другая сторона была вся погружена в темноту. Плотная вода казалась свинцово-черной. По ней медленно ползли тяжёлые баркасы и хищно скользили гондолы. Изредка доносились выкрики гондольеров. Я осторожно достала кинжал. После нескольких бесплодных попыток, когда я уже взмокла от страха, боясь, что меня застигнут на месте преступления, мне удалось-таки подцепить лезвием щеколду, запиравшую изнутри одну из створок купола. Окно со скрипом приоткрылось. Для человека щуплого сложения, вроде меня, пролезть внутрь не составляло труда. Портьерный шнур был слишком короток, чтобы спуститься вниз, зато на алтане нашелся моток хорошей веревки. Надежно закрепив один конец наверху (не дай боже сорваться!) я стала спускаться, морщась от боли в содранных руках. Нужно было захватить перчатки, но, конечно же, я забыла про них. По крайней мере, у меня хватило ума взять фонарь с алтаны, прицепив его к ремню.

Спрыгнув на пол, первым делом я отхватила ножом конец веревки, насколько могла достать, и обвязала её вокруг пояса. Вдруг понадобится, мало ли что. Снаружи в кунсткамеру не проникало ни звука. Я словно оказалась на дне озера, заполненного вязкой тишиной. Зажгла фонарь – и он очертил вокруг себя желтый круг, за пределами которого темнота стала еще гуще и непрогляднее. Таинственно поблескивали зеркала, в которые я по понятным причинам старалась не смотреть. Подозреваю, что в одном из них притаился Скарпа. Ничего, подождёт! Светлыми пятнами из стен выступали искажённые маски. Желтые тени от фонаря придавали им ещё более жуткий вид. На них тоже лучше было не оглядываться, иначе страх напрочь выметал из головы все здравые мысли.

Я понятия не имела, как искать потайной ход в крипту, но опасность, угрожавшая Пульчино, изрядно подстегнула мою сообразительность. С одной стороны комнаты пол был затоптан сильнее, и в белесой пыли виднелся пронзительно белый мазок. Перо чайки. Сердце у меня заколотилось. Я дико оглянулась, ища другие следы. Ничего! Придвинув фонарь, заставила себя повнимательнее изучить паркетные доски. Кое-что удалось обнаружить: перед одним из шкафов, забитым книгами, на полу светлели широкие затертые полукружья. Возле других шкафов ничего подобного не было. Такие следы могли остаться, если несколько раз повернуть шкаф вокруг своей оси. Мне доводилось слышать о подобных тайных ходах. Обычно они открывались каким-нибудь рычагом…

Да, эта задачка была посложнее, чем ларец донны Ассунты! Я прощупала шкаф со всех сторон, каждый дюйм его поверхности, кожей чувствуя, как утекают минуты, песчинка за песчинкой. Наш «разговор» с Пульчино состоялся больше часа назад. За это время с ним могло случиться всё что угодно!