Текст книги "Чайка с острова Мираколо"

Глава 8

Праздник Дня Изгнания, посвященный победе над фиескийцами, начался для меня с громового раската. Вернее, мне спросонья показалось, что началась гроза, а на самом деле это стреляли пушки Арсенала, возвещая, что «Бученторо» уже готов к спуску. Когда мы с Рикардо спешили к Пьяцетте, нас обгоняли десятки других гондол. Пульчино в моей голове возбуждённо вопил, что морская дорога из Фьюзи и внешние каналы тоже битком набиты лодками: «Они идут, как косяки рыб во время нереста!» Все торопились на праздник.

Белая каменная чаша Пьяцетты сегодня превратилась в калейдоскоп. Мелькали красные и черные джорне, плащи, скроенные по последней моде, солидные кафтаны с меховой оторочкой, яркие бархатные береты, украшенные серебряными пряжками и перьями. Белые стены Дворца дожей словно светились, на колокольне весело плескались бордово-золотые языки флагов. Главный городской собор с насупленными широкими куполами тоже приосанился, празднично поблескивая мозаикой. В чьём-то саду отчаянно цвела глициния, и её запах долетал даже сюда, на площадь.

Сверху, сидя на верхушках исполинских колонн, на толпу благосклонно взирали каменные грифоны – волшебные защитники города. Из-за них главную площадь и назвали площадью Трёх Грифонов. Третий птице-лев, поменьше размером, венчал собой остроконечную макушку колокольной башни. Обшитая медью, её крыша сияла так ярко, что в ясный день могла служить маяком для проходящих мимо судов.

Шесть столетий назад грифоны были не так доброжелательны к людям. В те времена на месте Венетты ещё колыхался болотный тростник, а люди селились на другом острове, который назывался Торсильо. На их беду, туда повадилась летать чета грифонов, разоряя рыбацкие хижины и солеварни. Чтобы спастись от напасти, люди перебрались на Ривоальто, но грифоны (теперь уже втроем, с подросшим детёнышем) преследовали их и там. Говорили, что на одном из островов лагуны у них было спрятано гнездо, что грифоны охраняли сокровище или некое тайное знание, потому и старались выжить из лагуны людей. Битва была неравной, и городу грозила неминуемая гибель, не объявись тогда на Ривоальто один святой, который метким плевком обратил грифонов в камень. (Только не спрашивайте меня, как он это сделал). Таким образом, город был спасен, а окаменевшие птице-львы стали его защитниками. На одном из островов действительно потом нашли остатки исполинского гнезда, в котором под кучей костей и перьев блестело золото. Его хватило на то, чтобы построить собор на площади – самый большой и роскошный в городе.

Однако до сих пор среди венеттийцев ходит слух, что когда-нибудь, когда человеческие грехи превысят меру божественного терпения, грифоны оживут, чтобы покарать нечестивцев. Глядя на статуи, осенявшие своими крыльями людскую толпу, я подумала: интересно, какую тайну они охраняли? Почему они так старались выгнать нас из лагуны? Может, для нашего же блага?

Когда мы дошли до Пьяцетты, Рикардо потянул меня в сторону, так как пройти между двух колонн считалось дурной приметой. Мы поспешили на пристань, где резной золоченой стеной возвышался бок «Бученторо». Прочие корабли уже убрали, чтобы освободить проход из гавани к дальним отмелям, защищавшим Венетту от вод Длинного моря.

Торжество шло своим чередом. Все знатные люди Венетты, допущенные до участия в церемонии – иностранные послы, главы гильдий, сенаторы и патриции – заняли свои места на крытой палубе роскошного судна, строго по старшинству. Толпа оживилась, когда появился дож. Он был действительно стар, а жесткое парадное одеяние делало его похожим на золоченого идола. Ему понадобилась помощь слуг, чтобы взойти на борт. Его лоб и щеки избороздили морщины, тонкие слабые брови составляли странный контраст с жестким и властным лицом. Я подумала, как причудливо в нем сочетаются сила и слабость. Сквозь телесную немощь в нём проглядывало тщеславие и несгибаемое упорство.

В городе к дону Соранцо относились по-разному. За четырнадцать лет правления он успел не раз подмочить себе репутацию, был уличён в злоупотреблении властью и раздаче прибыльных должностей многочисленным родственникам. Практика непотизма при нем поднялась до невиданных высот. Но сегодня всё это было забыто. Сегодня он был избранным, живым символом Венетты, призванным защитить город от гнева морской стихии.

Все наконец-то расселись по местам, и золотой «Бученторо» двинулся в путь, к острову Дито. Окружённый гондолами, он был похож на кита, которого сопровождала стайка рыб-прилипал. Я оглянулась. Берег отдалился, оставшийся позади город вытянулся в линию и растерял краски. Издалека он казался фарфорово-хрупким, беззащитным, особенно по контрасту с морскими волнами, тяжело ворочавшимися за бортом. Город, не имеющий иного фундамента, кроме отражения в воде. Приютившийся на краю лагуны, словно горсть нежно-палевых лепестков, брошенных на поверхность волны. Отчего-то у меня стало больно на сердце, и я мысленно пожелала, чтобы на сегодняшнем «обручении» всё прошло хорошо.

Тем временем люди на палубе развлекались, как могли. Шептались о чём-то, злословили исподтишка, договаривались о делах. Дон Арсаго, конечно же, тоже был здесь, вместе с другими сановниками. Среди окружавших его людей я с изумлением узнала того незнакомца с моста, которого мы спасли. Правда, сейчас он приоделся: вместо рваной рубахи на нём была полосатая куртка, расшитая яркими лентами, и лихо заломленный берет с пером. За спиной болталась видавшая виды лютня. Так-так-так… Обернувшись к Джоанне, я тихо спросила:

– Это вы помогли ему пробраться сюда?

Ее сытая ленивая улыбка многое объясняла:

– Он чудесно играет… и не только на лютне, поверь мне. У него была какая-то просьба к дону Арсаго, вот я и решила помочь. В конце концов, он ведь тоже гражданин Республики, и, возможно, его отец полировал эту палубу, на которой ты сейчас стоишь! Так почему же он не имеет права здесь находиться?

Вся демократичность Джоанны не стоила одного кватрино. Просто ей приятно было ощутить себя покровительницей, а заодно покрасоваться с новым любовником на глазах у бывшего. Это было как раз в ее стиле. Но ушлый лютнист вызвал у меня целый всплеск подозрений. Мне не нравилось его присутствие на церемонии, не нравился его интерес к графу. Разумеется, дон Арсаго всегда ходит с охраной… кстати, а вот и она. За спиной графа маячила темная фигура Алессандро ди Горо. «Тоже следит за лютнистом, как кот за мышью», – весело отметила я про себя. Синьор ди Горо не принимал участия в общем веселье, взяв на себя роль учтивого, но слегка отстранённого наблюдателя. Вроде бы вместе со всеми – и в то же время слегка в стороне.

Тем временем Рикардо попенял Джоанне за наивность:

– Бедный парень! Неужели он надеется музыкой проложить себе путь сквозь толпу этих жирных котов? Донна Сакетти, вам следовало дать ему более практичный совет! Чем терять время на «Бученторо», лучше бы он принял участие в вечерней регате! Судя по повадкам, этому парню явно приходилось иметь дело с морскими снастями, и если он так же ловок с веслом, как с лютней, он мог бы сорвать неплохой куш. Дон Арсаго – азартный зритель, на моей памяти он не пропустил ещё ни одной гонки.

Я удивилась:

– Но ведь гонки – это только для гондольеров! Твой Фабрицио взвился бы до небес, если бы узнал, что какой-то чужак покусился на его священное право в День Изгнания провести гондолу по Большому каналу. В этих делах гондольеры ещё «снобистее» любого патриция!

– Ты просто давно не была в Венетте, сестрёнка, – улыбнулся Рикардо. – Забыла, что у нас проводятся две регаты. Первая – да, только для мастеров. Зато вторая – для всех желающих.

Я этого не знала.

– А что? Вы тоже хотите принять участие? – спросила подошедшая Бьянка Санудо.

Рикардо мгновенно обернулся к ней:

– Нет, что вы, синьора. Я не люблю проигрывать.

Их глаза встретились чуть ли не со щелчком, как два магнита. Стоило им друг друга увидеть, и весь остальной мир для них словно растаял, канул в небытие. Каждое слово в их разговоре приобретало особый смысл, понятный только двоим.

С этой минуты я могла делать, что заблагорассудится, так как Рикардо, похоже, вообще забыл, что у него есть сестра. Праздник был испорчен, меня душила обида. Но потом я решила: ладно, займусь своими делами. Чего точно не стоило делать, так это топтаться рядом, наблюдая за их влюбленной игрой. Вот уж дудки! Я вспомнила, что хотела поговорить с Фалетрусом, и огляделась в поисках почтенного астролога. По крайней мере, мой «брат», околдованный Бьянкой, не станет мешать мне своими дурацкими шутками и болтовнёй.

К своей радости, я действительно вскоре отыскала тёмный кафтан мэтра Фалетруса среди ярких парчовых и бархатных спин. Тощая фигура астролога болталась в этом кафтане, как стилус в стакане. В последнее время он похудел, и меня поразила бледность его измождённого лица. Для простого учёного было большой честью и удачей попасть в столь блестящее общество, но Фалетрус совсем не казался счастливым. Впрочем, он производил впечатление человека, который не будет счастлив нигде.

Я уже собиралась подойти к нему, когда меня вдруг отвлекли:

– Вы впервые присутствуете на церемонии?

Дон Алессандро. Умеет же он выбрать время! Неужели, кроме меня, у него здесь нет других обязанностей?

Обернувшись, я улыбнулась со всей приветливостью:

– Да, и мне очень хотелось бы рассмотреть её получше, но я не уверена, можно ли мне пройти на корму.

– Конечно, можно. Пойдёмте.

Алессандро отвел меня в ту часть судна, где находился богато убранный коврами мостик, с которого дож вскоре должен был произнести речь. Чувство благодарности смешивалось во мне с досадой. Это Рикардо должен был обо мне позаботиться, на правах старшего брата! Ну, или Энрике, как будущий муж. Однако Рикардо был по уши занят Бьянкой, а Энрике Арсаго после случая с паурозо заметно ко мне охладел. Его можно понять. Два года назад он влюбился в яркую весёлую девушку, прекрасную, как фея, и тёплую, как огонёк свечи. А из монастыря вернулась грозная ведьма, шутя усмиряющая чудовищ, вроде того святого с грифонами. Кто её знает, что она может сделать с мужем в горячке семейной ссоры? Не удивительно, что Энрике стал так задумчив.

Вот Алессандро, в отличие от жениха, меня совершенно не опасался. Его внимание было приятно, не скрою, но вместе с тем настораживало. Точно ли я ему нравлюсь? Или мне пора уже морально готовиться к прогулке по мосту Вздохов, с которого арестанты в последний раз смотрели на город? Поди пойми.

В ответ на мой испытующий взгляд синьор ди Горо улыбнулся шире, блеснув белой полоской зубов.

– Почему вы не носите маску? – вырвалось у меня.

Спохватившись, он незаметно отступил в тень галереи. Мне стало неловко. Я вовсе не хотела его обидеть! Его лицо меня уже не пугало. Ну, почти. Не так, как в день знакомства.

– Не хочу быть в глазах людей кем-то, кем я не являюсь. Вообще не люблю маски.

Довольно необычно для его рода занятий.

– Полагаете, что открытое лицо вызывает больше доверия?

В больших серых глазах промелькнул блеск озорства:

– Бывает, что у некоторых маски так срастаются с лицами – не отличить.

Это что, намёк? Я насторожилась. Говорить с этим человеком – всё равно, что идти по канату. Приходилось балансировать, обдумывая каждое слово.

К счастью, в этот момент появился Рикардо под руку с Бьянкой и парой шуток разрядил обстановку. Тем временем «Бученторо» как раз прибыл к месту назначения. Кортеж остановился, с грохотом размоталась якорная цепь, и за бортом раздался громкий всплеск. Огромный, словно ковчег, «Бученторо» золотой скалой воздвигся посреди моря. Сразу стихли смех и разговоры, только слышно было, как на ветру хлопают флаги. На алых полотнищах в вышине извивались крылатые грифоны.

Каюсь, речь нашего дожа я пропустила мимо ушей, так как всё время тревожно прислушивалась к дыханию моря. Уверена, что эта речь была хороша – дож умел говорить и знал, как привлечь внимание публики. Но здесь ему приходилось иметь дело не с людьми, а с древней стихией, поведение которой предсказать невозможно.

Мне казалось, что в тихих шлепках волн о борт корабля звучала насмешка. Тёмные отмели Дито лениво дремали под изжелта-серым небом, в котором еле был виден узенький серп луны. В густой тишине, насыщенной ожиданием, слова дона Соранцо звучали особенно веско; они падали в воду, как камни. Но стоило ему умолкнуть, как отмель взорвалась криками. Это с земли поднялась чаячья стая. Можно подумать, что они из вежливости ждали окончания речи. Меня снова прихватило ознобом, и вспомнился шорох мёртвых чаячьих крыльев.

Вот дон Соранцо вытянул руку – и маленькая золотая звезда сорвалась с его пальцев, канув в набегающую волну. «Бученторо» вдруг задрожал, как живой, жёсткая палуба ткнулась мне в колени. Я слепо вцепилась рукой в парапет. Тем временем двое слуг подскочили к дожу и подхватили его под руки, не дав старику упасть. Резкие крики чаек смешались с испуганными голосами людей. Не глазами, но всем существом я почувствовала, как в глубине, под глянцевой волнистой поверхностью, от нашей галеры расходились светящиеся круги. Постепенно они истончились и угасли, не достигнув берега. Море приняло наш подарок. И затаилось.

* * *

Когда «Бученторо» после церковной службы на острове вернулся в гавань, небо уже окрасилось в теплые охристые оттенки, а лагуна блестела, словно расплавленное стекло. Я с нетерпением ожидала высадки, мечтая о чашечке горячего чая с миндальным печеньем, но галера вдруг встала на якорь напротив широкого устья Большого канала. Оказалось, все ждали начала регаты, про которую я совсем позабыла. Между двумя баржами протянули веревку с привязанными к ней флажками, обозначив линию финиша.

Самые искусные гребцы Венетты должны были провести свои гондолы по Большому каналу до самого устья. Этот водный путь был самым удобным для гонок, так как, во-первых, он был достаточно широк, а во-вторых, знатные дамы и синьоры могли следить за гребцами с балконов палаццо, постороенных у воды. Зрители волновались, подбадривая своих фаворитов свистом и криками. Делались ставки. Похоже, за гонками здесь следили все, кроме меня. У меня были дела поважнее.

– А, Джулия! – обрадовался мэтр Фалетрус, когда мне удалось, наконец, поговорить с ним наедине. – Как поживает твое хищное приобретение?

Все, буквально все, кто присутствовал на том памятном обеде у дона Арсаго, первым делом спрашивали меня о паурозо. Я отчитывалась о ней чаще, чем о здоровье любимой тетушки.

– Пока что она спокойна, – ответила я. – Но я слышала, что на детей моря, особенно старой крови, очень сильное влияние оказывает луна. Я как раз хотела посоветоваться с вами, чего следует опасаться.

Фалетрус кивнул:

– Да, я тоже слышал об этом, хотя, понятное дело, никому еще не удалось проверить эту теорию на практике. Что ж, в ближайшие дни ты можешь быть спокойна, так как скоро новолуние. Но потом… – он озабоченно покачал головой. – Луна в этом месяце приблизилась настолько, что можно пересчитать все морщины на её челе. Следующее полнолуние будет сильным.

«Тем лучше», – мрачно подумала я. Сердцу вдруг сделалось тесно.

– А вы можете точно сказать, в какой день оно случится?

Ученый старик, возведя глаза к небу, погрузился в подсчеты. Зрители вокруг нас ревели. «Тихо вы! – хотелось мне крикнуть. – Не мешайте ему!» Это всё влияние Пульчино. Я постаралась подавить несвойственную мне чаячью раздражительность.

– Луна достигнет полноты через восемнадцать дней, считая от этого, – наконец ответил Фалетрус.

Восемнадцать дней! Так скоро! А я ещё даже близко не подошла к разгадке!

Внимание всех зрителей было приковано к участникам регаты. Люди заполонили узкую набережную, которая сейчас представляла собой сплошную волнующуюся тёмную полосу. Исподтишка разглядывая своих новых знакомых, относившихся к верхушке знати венеттийского общества, я размышляла. Вот застыл невдалеке граф Арсаго: его пальцы вцепились в поручень, глаза напряжённо следят за ходом гонки. Гондольер, одетый в его цвета, шел вторым. Снова вспомнились слова Рикардо: «Дон Соранцо долго не протянет, и как только ударит похоронный колокол, во Дворце разгорится борьба за шапку дожа. Слово графа Арсаго будет иметь большой вес… Недавно на него уже дважды покушались…»

Кто он, синьор Арсаго? Злодей или жертва, запутавшаяся в придворных интригах, как шмель в паутине? Я заметила, что Энрике весь день старался держаться подальше от отца. Зато рядом с моим женихом постоянно мелькала остроносая физиономия дона Сакетти. Чем не подозреваемый? Вполне себе хитрый план: женить мальчишку на колдунье, устранить графа, а потом занять при наследнике место опытного советчика. Так сказать, одним ударом убить двух зайцев: обеспечить свое будущее и отомстить Арсаго за измену жены… Вот мелькнуло в толпе смеющееся лицо Джоанны Сакетти. Ее новый протеже тоже вызывал у меня нешуточные подозрения. Кстати, где же он? Ушлый лютнист обнаружился рядом с Бьянкой. Сначала мне показалось, что темноволосая голова стоявшего возле нее человека принадлежала Рикардо, но потом мужчина обернулся, и я убедилась в своей ошибке. Между прочим, именно Бьянка в тот день так настойчиво звала нас на прогулку, и именно она выбрала маршрут, который привел нас к месту той драки – мосту между двумя узкими калле. Что, если она нарочно подстроила эту встречу?

Глухой удар колокола вывел меня из задумчивости. Регата закончилась удивительно быстро. Вернее, закончился её первый этап. Победители сияли улыбками, проигравшие шумно оправдывались, списывая свои неудачи на неудобную лодку, течение или внезапно отяжелевшее весло – в общем, на всё, что угодно. Внизу на пристани распорядитель зычным голосом выкликал желающих принять участие во втором заплыве. В его сторону уже пробирался Джоаннин лютнист, которого я узнала по полосатой куртке. Вид следующего участника заставил меня нервно сжать пальцы. Энрике?! А ему-то зачем?

Наверное, последнюю фразу я произнесла вслух, так как над ухом кто-то меленько рассмеялся. Это оказался синьор Сакетти:

– Ах, молодость-молодость! Задор, отвага и огромное желание себя показать… Не смотрите на меня с таким укором, прекрасная Джулия – я пытался его отговорить! Дело в том, что наш Энрике опять поссорился с отцом. Тот упрекнул сына, что в нём напрочь отсутствует усердие к какому-либо делу, зато имеется огромная склонность к досугу. Энрике встал на дыбы и теперь тщится доказать, что он тоже на что-то способен.

– Но это же опасно! О, дон Алессандро тоже решил участвовать! – воскликнула я, перегнувшись через борт, чтобы лучше рассмотреть новых гонщиков.

Поведение начальника охраны было как раз понятно. Судя по недобрым взглядам, которыми синьор ди Горо весь день награждал затесавшегося в нашу компанию лютниста, он доверял ему не больше, чем я. От мысли, что рядом с Энрике на гонках будет надёжный человек, мне стало как-то спокойнее.

– И этот туда же, – неприятно улыбнулся Сакетти. – Выслужиться хочет. Загладить грехи отца.

Я машинально отодвинулась, вдруг почувствовав отвращение. У синьора Сакетти был широкий репертуар улыбок, и большинство из них было сдобрено ядом.

– О чем вы говорите? Какие ещё грехи?

– А то вы не знаете! Тогда, во время прошлого заговора, именно старший синьор ди Горо предал Лоренцо Арсаго и заманил его в ловушку. На графа напали прямо в церкви. Нечестивцы! Между прочим, в этой стычке погиб ваш отец. Что, ваш брат не рассказывал вам об этом? Наверное, стыдился признать, что у него даже не хватило духу отомстить! – и снова зазвучал этот змеиный смешок. – Мельчают люди, мельчают. Скажи кому в мое время, что сын убитого и сын убийцы могут стать закадычными друзьями, – ни за что не поверили бы! Зря Арсаго свеликодушничал – лучше бы он сразу прикончил мальчишку. Дурная кровь себя еще проявит…

Его мерзкое бормотание вызывало у меня тошноту. Отец Алессандро – предатель?! Не может такого быть. От потрясения я пропустила выстрел, возвестивший о начале второй регаты. Будь проклят Сакетти с его ядовитыми мыслями – это всё ложь, подлая выдумка, мне назло!

«Но если это правда, – вдруг пришла холодная мысль, – тогда понятно, откуда у Алессандро такое отвращение к маскам. И эта его истовая добросовестность». Священное писание учило нас, что дети не отвечают за грехи отцов. Алессандро ди Горо, похоже, считал иначе.

«Маски! Маски окружают нас повсюду, – с горечью думала я. – Поди разберись, кто тебе враг, а кто друг!»

Мы все, присутствующие сегодня на «Бученторо», разыгрывали роли. Никто здесь не был самим собой. Я изображала патрицианку. Бесстыдное кокетство Джоанны тоже было маской, за которой угадывался отчаянный страх перед старостью, уродством и одиночеством. Дон Сакетти – который, слава мадонне, успел найти себе другого собеседника – виртуозно прикидывался циником, но что действительно творилось в его душе, один Хорро знает. Дружба моего брата с Алессандро теперь тоже казалась неискренней. Синьор Арсаго вообще походил на тёмный колодец, до краев наполненный мрачными тайнами. Такие люди могут хранить секреты годами, пока те их вконец не отравят.

А гонки между тем продолжались. Для «любительской лиги» отвели дистанцию покороче: от моста Арженто до устья Большого Канала. Я с удовольствием отметила, что лодка Энрике шла третьей. Хоть бы он выиграл – может, тогда дон Арсаго по-другому взглянет на сына! Алессандро шел четвертым, след в след. А вот «лютнист» тянулся в хвосте. «Так ему и надо!» – подумала я не без ехидства. Управлять гондолой – это тебе не палубу драить: тут, кроме физической силы, ещё мастерство нужно и опыт! Нашему бродяге его явно недоставало. Его лодка виляла по каналу, вызывая смех и шуточки зрителей. Соперники, бросая злобные взгляды, старались держаться от него подальше, чтобы он не зашиб их веслом.

Не следи я так неотступно за подозрительным чужаком, я ничего бы и не заметила. Над каналом уже сгустились сумерки, а оранжевые блики факелов скорее слепили, чем позволяли рассмотреть всё в подробностях. Но я была бдительна и заметила, как «лютнист» вдруг пригнулся, будто кот перед прыжком, и провел над водой рукой. Перед его лодкой вздулся горб воды, потом опал – и она рванулась вперед, как живая. Клянусь, ему даже не приходилось подгонять её веслом!

Сначала на его маневр не обратили внимания, но когда полосатая куртка замелькала в первой десятке гребцов, зрители возбужденно загомонили. «Лютниста» никто не числил среди фаворитов. Чувствую, многие карманы полегчают после этого состязания! Парень, напряжённо вцепившись в весло, не обращал внимания на восхищённые крики так же, как раньше он не замечал насмешек. Будто не человек стоял на корме гондолы, а сам пескатор – морской чёрт, принявший человеческое обличье! Каким-то необъяснимым образом он обогнал сразу две гондолы и вплотную подобрался к Энрике. Его лодка так вспенила за собой воду, что отставшим соперникам поневоле пришлось сбавить ход.

Все произошло очень быстро. Как на беду, Энрике в этот момент слишком широко замахнулся веслом. Гондола качнулась – и он рухнул в воду. Зрители ахнули. Гонка застопорилась. Я метнула взгляд в сторону графа – тот стоял мрачный, как камень, даже не шелохнувшись.

Алессандро тоже остановился, бросив весло и помогая другу забраться в свою лодку. Для этих двоих регата закончилась. Когда первый испуг за судьбу юноши миновал, зрители по берегам канала нашли повод для зубоскальства:

– Смотри, моррена! – крикнул кто-то. – Пятки побереги!

Я и сама видела, как среди волн раз-другой мелькнули пятнистые спины. Обычно моррены вели незаметную жизнь, укрывшись где-нибудь в закоулках узких каналов, где они устраивали свои обиталища. В искусстве таиться им не было равных. Но сегодня две регаты взбаламутили всю воду в Венетте, и эти хищники подкрались поближе в надежде чем-нибудь поживиться.

К счастью, Энрике был уже в безопасности. Вместе с Алессандро они отгребли к берегу, пришвартовали свои гондолы и затерялись в толпе, провожаемые насмешками. В Венетте не любят неудачников. Будь ты хоть трижды патриций, всегда найдутся охотники над тобой пошутить – дай только повод! Впрочем, вскоре о них забыли: всё внимание зрителей было приковано к финишу.

Я не удивилась, когда «лютнист» первым проскочил между баржами, сорвав верёвку с флажками. Теперь он точно должен был оказаться перед дожем для награждения. Плохо, что рядом с Соранцо на палубе стоял дон Арсаго, а его верный страж застрял где-то в толпе среди орущих зрителей, и никак не успевал вернуться на «Бученторо»! Что же делать? Пульчино!

Против обыкновения, мой друг отозвался не сразу.

– Ни сна, ни отдыха измученной душе, – насмешливо проскрипел он, наконец. – Что у тебя стряслось, моя бескрылая почти-сестра? Сегодня же праздник!

Будь он человеком, я бы предположила, что вытащила его из развесёлой харчевни.

– Ты что, угрей объелся, бездельник? Мне нужна твоя помощь.

Дар кьямата снова объединил наши сознания в одно – и мир изменился. Мой рот наполнился слюной от насыщенных запахов рыбы и гнилых водорослей, доносившихся из канала. Крики людей стали громче (я поморщилась с неудовольствием), а их фигуры резкими пятнами обозначились в сгустившихся сумерках.

Зато я очень чётко увидела «лютниста», опустившегося на колено перед дожем. Потом он обернулся к стоявшему рядом дону Арсаго, тот кивнул и, когда победитель поднялся на ноги, похлопал его по плечу. Я не сводила с них алчного взгляда. Мои пальцы, вцепившиеся в поручень, казалось, превратились в птичьи когти. Блеснув подаренной золотой цепью, «лютнист» вдруг оглянулся, перехватив мой взгляд. Его лицо тронула медленная улыбка, я напряглась, и… ничего не случилось!

Волны канала не вздыбились до балконов, как это бывает во время acqua alta. Тело «лютниста» не вывернулось наизнанку, чтобы выпустить наружу морскую тварь, готовую сожрать всех и вся. Насмешливо кивнув мне издалека, он спустился с парадной галеры в толпу, приветствовавшую его радостными криками. Он смеялся, пожимал протянутые руки – в общем, вел себя, как любой нормальный человек.

Однако тревога почему-то не отпускала.

* * *

Хотя уже совсем стемнело, расходиться никому не хотелось. Я не удивилась, когда Рикардо, перебросившись с Фабрицио парой слов, вдруг направил нашу гондолу куда-то в сторону от дома.

– Куда мы едем?

– Дон Арсаго пригласил всех к себе. Он умеет устраивать праздники! Будет весело, вот увидишь.

О да, наш граф – просто мастер устраивать сюрпризы! Прошлый обед до сих пор ещё не изгладился из моей памяти. У меня зашевелилось нехорошее подозрение, что сегодняшняя ночь тоже кому-то дорого обойдётся. «Когда вы уже угомонитесь!» – заворчал Пульчино где-то на задворках моего сознания. Раньше мы никогда не соединялись с ним так надолго. Наш союз был исключительно добровольным, и обычно мы старались предоставить друг другу как можно больше свободы. Но сегодня я никак не могла его отпустить. Без его чаячьих инстинктов я чувствовала себя оглохшей и ослепшей. Меня мучило ощущение, что стоит только отвернуться – и тут же случится что-то ужасное.

Стало ещё тревожнее, когда среди гостей на причале у дома Арсаго я заметила полосатую куртку сегодняшнего победителя регаты. А он-то что здесь делает? Не многовато ли ему почестей на сегодня?! Недовольно фыркнув, я живо выбралась из гондолы. Всё мне было не так. Весёлые голоса гостей звучали издёвкой, янтарные квадраты окон на густо-синем бархате неба резали глаз. Огни факелов, отражаясь в воде, превращались в длинные дрожащие языки пламени.

Я постаралась взять себя в руки, строго пообещав, что завтра мы с Пульчино отдохнём друг от друга. Нельзя так долго находиться в связи кьямата, опасно это. Можно, например, всерьёз вообразить себя чайкой и шагнуть из окна.

Рикардо, кажется, заметил мое состояние:

– Что с тобой, Джули? Чем тебе не угодил Луиджи? Ты следишь за ним, как ястреб.

«Вернее, как чайка, – усмехнулась я про себя, – но это не важно. Разница небольшая».

– А вы с ним, оказывается, уже знакомы?

– Нет, но сегодня его имя у всех на устах! Луиджи Манриоло – храбрец и везунчик, который лучше всех в городе умеет управляться с веслом. Как он сегодня финишировал, а?! Эх, надо мне тоже с ним погоняться! А то у нас днём с огнём не сыщешь достойных соперников! Вот отдохнёт от сегодняшнего – и устроим с ним гонку от Тарчийского подворья до самой Пьяцетты!

«Ну-ну, – скептически подумала я. – Может, ты и выиграешь у этого Манриоло… если впряжёшь паурозо в нашу гондолу!»

Даже мрачная роскошь графского дворца не произвела на меня сегодня особенного впечатления – не до того было. Мы расположились в салоне, куда слуги принесли вино на серебряном подносе, чёрный ароматный кофе в маленьких чашечках и графины воды к нему. Мимо проплыла Инес – холодный пристальный взгляд и лимонная свежесть в улыбке. Её светлые волосы обвивал жемчуг. Ледяная статуя, да и только. Она приостановилась, когда рядом неожиданно появился Энрике:

– Мое почтение, синьоры, – приветствовал он нас обоих.

В его тоне слышалась некоторая развязность, а глаза подозрительно блестели, как у пьяного. Меня это слегка покоробило, но я понимала, как ему сейчас нелегко. При его появлении все старательно делали вид, что совершенно не помнят ту унизительную сцену во время гонки, но за его спиной тут и там вспыхивали смешки. Я подумала, что во всём виноват Манриоло, Хорро бы побрал этого наглеца! Вон он, крутится рядом с графом. Дон Арсаго этим вечером демонстративно не обращал на сына никакого внимания, но зато непринужденно болтал с чужаком.

А наша беседа с Энрике никак не клеилась. Мы перебрасывались учтивыми фразами, как игроки на поле, но чем беззаботнее старался держаться Энрике, тем хуже у него получалось. Какой-то синьор в пышных кружевах, проходя мимо, бестактно хлопнул его по плечу: «Ну, как самочувствие, синьор кавалер кривого весла?» Неподалёку кто-то расхохотался. У Энрике задрожал подбородок. Он мучительно покраснел и, прежде чем я успела его остановить, скрылся в толпе, отшвырнув с пути «кружевного» невежу. Инес проводила его долгим взглядом. Потом обернулась ко мне – и я даже попятилась, когда увидела, какой гнев сверкает в её ледяных глазах:

– Слушай, я, конечно, с первого взгляда заметила, что ты не очень-то расположена к своему жениху! – выпалила она шёпотом. – Но хоть сегодня могла бы проявить к нему больше сочувствия! А не пялиться во все глаза на этого полосатого проходимца, совсем как моя мать!

В её голубых, похожих на раковины, глазах вспыхнули слезы. Спрятав лицо, Инес быстро отошла от меня к донне Сакетти, словно испугалась, что я начну её расспрашивать или утешать. Я изумленно смотрела ей вслед. Да, сейчас она совсем не походила на статую! Блистательный ледяной панцирь оказался только оболочкой, под которой пряталась настоящая Инес: пламя и шёлк, нежность и горькое одиночество.