Текст книги "Чайка с острова Мираколо"

«Прекрасная ферроньера» стояла в порту Сан-Николо, так как была слишком тяжелой, чтобы грузиться в Венеттийской лагуне. Нам предстояло пересечь четыре лиги взбаламученного, рычащего моря, готового раздавить хрупкую лодку, как ореховую скорлупу. Чистое сумасшествие!

Морской конь рванулся вперед, и мы отчалили. Волна за волной били в нос лодки, обдавая нас потоками брызг, но Манриоло как-то удавалось удерживать равновесие. При этом мы то и дело огибали препятствия, возникавшие на пути. Я съежилась на дне лодки, прижимая к себе Пульчино. Маленькое сердце чайки колотилось рядом с моим. И вот, когда уже затеплилась надежда, что наше путешествие закончится благополучно, прямо перед нами вдруг вырос темный провал арки, из которого дохнуло смрадом. Оба ее конца терялись в воде. В свете луны в вышине блеснули кривые, изогнутые зубы длиной с локоть. Внезапно возникшее течение подхватило нас, завертело и потащило внутрь, в вонючую влажную темноту. Манриоло, длинно выругавшись, упал на дно, натягивая ремень так, что едва не поднял ялик на дыбы. Зачерпнув бортом воду, мы резко повернули.

– Это мешкорот, – выдохнула я через некоторое время, приказав своей руке отцепиться от планширя, на котором, кажется, остались вмятины от моих пальцев.

Разминувшись с нами буквально на ладонь, чудовище флегматично текло мимо, как слизистая грязно-коричневая река. Оно не преследовало нас, более того – оно нас вообще не заметило. У мешкорота глаза на макушке, так что если он распахивает свою хлеборезку, то ничего не видит перед собой. Просто прёт вперёд, пожирая всё на своём пути. В большом море хватит рыбы. Позади нас по лагуне заплескалась паника. Я не оглядывалась. В горле будто застрял горячий ком, стало трудно дышать.

Вскоре между слоисто-мрачными облаками и мутными катящимися валами бирюзы появилась полоса более плотной темноты – остров Дито. Мы добрались! Здесь было немного тише. Гриджо быстро домчал нас до нужного места, и вскоре лодка затормозила, освещённая кормовыми огнями «Прекрасной ферроньеры». Три мачты высоко вздымались в небо. «Ферроньера» была трехпалубной караккой с округлыми бортами и высокими надстройками на носу и на корме. Манриоло кричал и махал руками до тех пор, пока не привлек внимание матросов, дежуривших на палубе.

– Так о чем вы сговорились с синьором ди Горо? – не могла не спросить я.

– Он спрятал меня, так как ему нужен был ловкий человек, чтобы помочь кое-кому выбраться из города, – отвечал Луиджи, ловя брошенную сверху веревку. – Когда я понял, что речь идет о тебе, то сам обрадовался, как всё удачно сложилось!

Я догадывалась, что Алессандро давно подозревал меня. И всё равно пытался спасти! Хотел дать мне возможность скрыться, когда мой обман раскроется… Я оглянулась назад – туда, где за островами скрывался город, задыхавшийся в пенных объятьях взбешённого моря. А что, если вода поднимется до того, как в крипту спустятся стражники?! Что я наделала! Я должна была остаться там! Остаться рядом с Сандро – и будь что будет!

Луиджи, взяв меня за плечи, подтолкнул к верёвочной лестнице:

– Э, нет, подруга. Я обещал тебя вытащить – значит, вытащу. Между прочим, могла бы поблагодарить меня за то, что я не выдал ваши девичьи тайны синьору ди Горо! Он человек серьёзный. С виду вроде бы такой обходительный, но иногда так глянет ледяными глазищами – и признания сами текут с языка, как чернила с кончика пера!

Два матроса помогли нам взобраться на палубу и проводили на шкафут. Там прохаживался кряжистый полноватый человек, в котором за лигу можно было признать капитана. В свете фонарей виднелись только внушительные чёрные бакенбарды и глаза, свирепо зыркавшие из-под шляпы. Когда мы с Манриоло подошли ближе, капитан подбоченился, засунув большие пальцы здоровенных ручищ за пояс:

– Явились-таки! Вовремя вы. На рассвете уходим. Надеюсь, эта чертовщина к утру утихнет!

Словно в опровержение его слов, внезапно ударил ветер. Палуба ушла у меня из-под ног. Манриоло, изогнувшись, как кот, ухитрился схватиться за ванты, перехватив меня другой рукой так, что клацнули зубы. Кормчий с помощником, матеря в бога душу мать и всех святых, вместе взятых, грудью налегли на рулевое весло. С надсадным стоном, скрипя деревянными зубами, корабль развернулся. По палубе пронёсся поток белой пены, грозя унести нас за собой. В провале между волнами над бортом поднялась голова мешкорота. Словно сама бездна улыбнулась нам оскаленными зубами. Послышались крики, кто-то из матросов в страхе нырнул в трюм, кто-то предложил спустить шлюпки.

– Какие, к дьяволу, шлюпки! – перекрикивая панику, прогрохотал капитанский бас, напомнивший мне рокот волн по галечному пляжу. – В этой каше мы пойдем ко дну быстрее, чем душа вылетит из тела!

Манриоло с отчаянием посмотрел на меня. И тогда я решилась:

– Хорошо, я попробую.

Улыбнувшись, ариминец протянул ко мне руки. Я подумала, что он хочет обнять меня напоследок, но вместо этого Манриоло обхватил меня веревкой за пояс и привязал к мачте. Это было нелишней предосторожностью, так как скользкая палуба ходила ходуном. За бортом бесновалось нечто кипящее, слепое, мутное.

– In bоса al lupo, кьямати[1]1
  Дословно – «в волчью пасть», у итальянцев это пожелание аналогично нашему «ни пуха, ни пера».


[Закрыть], – пожелал Луиджи.

Подходящее напутствие, ничего не скажешь! Я закрыла глаза, стараясь отрешиться от всего – от головокружительной качки, панических криков и ругани, зябкого неудобства мокрой одежды, жёсткой веревки, впивающейся в поясницу… Если я хочу говорить с морем, мне придется забыть про собственную злость и усталость – её здесь и так хватает! В тяжёлом дыхании моря слышалась давно копившаяся ярость. Настырность дона Арсаго рассердила живущих-под-волнами. Они чувствовали её, как если бы кто-то долго и упорно ломился в их запертую дверь. Не удивительно, что они были разгневаны…

«Ничего у тебя не выйдет! Ты всего лишь манок, глупый манок, ни на что не пригодный!» – долетел сварливый голосок Скарпы.

Ну и ладно. Манок. На мой голос пускай отзовется море… спокойно… тише…

…то обнимет скалу, то отступит назад, играя; пенной лапой игриво смахнет песок, оно и таким бывает; и за выдохом будет вдох, будут волны шептать беспечно; время скалы сотрет в песок, но дыхание моря – вечно; лишь в воде мы сильны, в нас касанье волны пробуждает пламя; прорастая внутри, море в нашей крови нас зовет и манит; слаще песенных слов пенный рокот валов нам ласкает уши; море мягко, как пух, но солёным скребком обдирает душу; когда в клочья прибой, когда вслед за тобой ветер воет в тоске и горе, я замру между небом и дном, как струна, на которой играет море…

Меня увлекло в мир зеленоватого, плотного, волнующегося света. Золотым дождём промелькнула стайка ярких рыб. Словно пёстрый ковёр, переливались на дне кораллы и морские звёзды, ласково мерцали пушистые клубки медуз. Море… Почему я никогда не думала, насколько оно прекрасно? Мне хотелось забыть себя, раствориться в этой красоте… Из глубокой синевы мне навстречу приблизились чьи-то жёлтые глаза, встревоженно глядевшие прямо в мои. Потом они укоризненно моргнули. А потом – вспышка боли, ударив в лицо, безжалостно выбросила меня в реальность. Кажется, я кричала.

Яркий свет ослепил меня даже сквозь плотно зажмуренные веки. Крик, почудившийся во сне, теперь наяву сверлил мои уши. В нем безошибочно угадывался вопль разгневанной чайки. Пульчино!

Я распахнула слезящиеся глаза. Куда подевалось грозное ночное небо и смутные очертания многослойных туч, подсвеченных луной? Был яркий день. От резких теней, рассекавших палубу, у меня заломило в висках. Бедный Пульчино бился в руках какого-то чернокожего гиганта.

– Отдай! – я попыталась вскочить на ноги, но не вышло. – Сейчас же!

– Да пожалуйста, ради бога! – воскликнул мужчина, в котором я с некоторым опозданием узнала Манриоло. Солнце светило ему в спину, отчего лицо его обрело смуглую черноту, рассеченную белоснежной полоской зубов. – Я забрал его, так как он долбанул тебя в щёку, и я боялся, как бы он не выклевал тебе глаза!

Значит, вот кто меня разбудил… Коснувшись щеки, я с удивлением посмотрела на алые пятнышки на пальцах. Боли не было. Но мне приснилось, что это Карита свезла мне когтями по физиономии! Сон и явь перемешались так странно, что не разберёшь.

– Главное – у тебя получилось! – воскликнул Манриоло, глядя на меня с каким-то новым уважением. – Море успокоилось вскоре после того, как ты тут сомлела. Правда, мы уже не надеялись, что ты очнёшься.

Я послала ему не слишком добрый взгляд. Хорошо, хоть от мачты меня отвязал – и на том спасибо! Снова попыталась встать, но быстро отказалась от этого намерения. Все тело ломило, мачты и снасти двоились в глазах. Сказывались испытания предыдущего дня: подъем на алтану, потом пугающий спуск в крипту (не к ночи будь помянута!), разговор с морским гостем, потом бешеная гонка по каналам и ещё одна выматывающая «беседа» с морем.

Как приятно было просто сидеть с закрытыми глазами, пока мир вертится сам по себе, напрочь позабыв обо мне! Солнце гладило мои щёки тёплыми ладонями, над головой в безмятежной голубой выси качались верхушки мачт. Пульчино притих у меня на руках, зато за бортом пронзительно голосили его собратья, перекрикивая забористую ругань капитана и корабельного плотника, подсчитывающих убытки. Нас прилично потрепало прошлой ночью, однако капитан Майрано был полон решимости выйти в море.

– Дойдем до Аримина, там и починимся! У меня договор и полные трюмы кож и шерсти, которая сама себя не продаст! А венеттийцы, того и гляди, закроют порты, пока не разберутся, кто у них теперь главный, и не повесят на Пьяцетте парочку виновников вчерашней кутерьмы!

Судя по тому, что его голос звучал всё громче, капитан двигался в нашу сторону. Я открыла глаза, когда его массивная тень, как гора, заслонила солнце. Почему так трудно просто держать глаза открытыми?

– Я понятия не имею, кто вы такие, но за вас поручился синьор ди Горо, а он слов на ветер не бросает! – прогрохотало сверху. – К тому же, вчера я понял, что людей вроде вас полезно иметь на борту, когда вокруг творится всякая чертовщина. Решено – вы остаётесь!

– Благодарим вас, синьор, – ответил Манриоло за нас обоих. Он помог мне подняться. На палубе, съёживаясь на глазах, сохли комки водорослей. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась переливчатая водная гладь. За бортом о чём-то шептались волны. Как и я, море казалось уставшим и выдохшимся… Оно неплохо покуролесило прошлой ночью и теперь ошеломленно прислушивалось к себе, удивляясь новым ощущениям.

Вскоре, повинуясь командам капитана, захлопали паруса. Каракка грациозно развернулась на пологих волнах, поймала ветер – и направилась на юго-восток, в сторону Аримина.

* * *

Спустя неделю после той ночи я чувствовала себя как лодка, брошенная посреди моря без руля и весел.

«Прекрасная ферроньера» благополучно добралась до Аримина и встала в док, чтобы залечить повреждения, нанесённые взбесившимися волнами. Манриоло, добыв нам комнату в портовой таверне, водворил меня туда и исчез – хотел узнать новости, прежде чем явиться в дом д’Эсте, где всем заправлял отец синьора Роберто. Вернувшись, он сообщил, что Джулия с Роберто отправились в Венетту, так что, стало быть, мы разминулись. Нервно меряя шагами комнату, мой попутчик готов был грызть пальцы с досады. Мне всё было безразлично.

Сегодня с утра Луиджи опять отправился за новостями. Я осталась в компании с Пульчино, который, угрюмо нахохлившись, сидел на оконнице в нашей комнате. Крыло его постепенно заживало, но я понимала, что страшные события той ночи должны были оставить на его характере неизгладимый отпечаток. Такие вещи бесследно не проходят. Предложив своему пернатому брату немного воды и рыбы, купленной накануне, я спустилась вниз, в длинный зал с низким закопчённым потолком. Здесь было тесновато, зато прохладно, наверху же воздух плавился от духоты. Я присела у окна, глядевшего на улицу. Трактирщик покосился было, однако возражать не стал – ему и без меня хватало забот. Хлопала дверь, один за другим заходили новые люди, слышался резковатый, непривычный говор. Все разговоры кружились вокруг наводнения, случившегося неделю назад. Страшный удар волны разрушил несколько домов и обвалил старый пятиарочный мост, оставшийся еще от квиритов. «Свернуть такие глыбы – это постараться надо! – говорили вокруг. – Квириты строили на совесть!» За последние дни я столько наслушалась про этот несчастный мост, что он стал мне почти как родной.

Я подняла голову, лишь когда услышала знакомые шаги – уверенные и лёгкие. Манриоло, блеснув улыбкой, стремительно пересёк зал и присел напротив меня на низкий табурет. Тот только жалобно крякнул. Вместо обеденных столов здесь стояли старые почерневшие бочки.

– Донна Джулия с мужем благополучно добрались до Венетты, – обрадованно сказал он. – Я только что получил известие от синьора д’Эсте.

В ответ я молча наклонила голову.

– Ну и шуму было, когда дон Рикардо услышал о свадьбе! – продолжал Манриоло легкомысленным тоном, явно желая меня развеселить. – Он ужасно разозлился на сестру! Однако сразу утих, как только дон Роберто предложил ему поучаствовать на паях в одном выгодном деле. Так что всё закончилось миром, слава мадонне!

– А Энрике? – полюбопытствовала я. – Надеюсь, его не слишком подкосило коварство невесты, которая взяла и вышла за другого?

– Напротив, я слышал, что он первым поздравил молодых и даже помог им помириться с Рикардо!

Мои губы сами сложились в улыбку. Наверняка, Энрике вздохнул с облегчением, узнав, что ему больше не нужно жениться на кьямати!

– Никогда не видел, как ты улыбаешься. Тебе идёт, – между делом заметил Луиджи. – Дон Энрике был, конечно, опечален смертью отца. В Венетте графа Арсаго считают героем, который в одиночку попытался совладать с живущими-под-морем, но не справился и погиб.

Я пожала плечами, думая про себя: «вот пусть и дальше так считают!»

– Также я слышал, что нашлась девица, готовая утешить дона Энрике в его горе. Некая Инес Сакетти…

«Инес всё-таки добилась своего!» Я подумала, что она будет прекрасной женой для Энрике. Ему нужна была именно такая женщина: чтобы смотрела ему в рот, восхищалась и вдохновляла на подвиги.

– Новым дожем, похоже, изберут Пьетро Соранцо, только что-то я сомневаюсь, что он долго усидит в Золотом дворце. Венеттийцы его недолюбливают. Помяни моё слово, не пройдёт и года, как там закрутится очередная карусель… Ты действительно не хочешь вернуться? Донна Джулия была бы рада. Собственно, она даже настаивала, чтобы ты вернулась и жила у них в доме.

«Но я не хочу. Венетта – мёртвый город для меня». Слишком многих я там потеряла. Я боялась, что ночами мне будет сниться донна Ассунта, среди бликов на воде я увижу глаза Кариты, а в толпе буду вечно искать ясный, пристальный взгляд Алессандро… Нет уж, лучше не возвращаться!

Луиджи, напряжённо следивший за мной, как кот за добычей, вдруг вздохнул:

– Честно скажу, я и сам не хотел тебя отпускать. «Ферроньера» направляется отсюда в Занклу, и синьор д’Эсте дал мне поручение к тамошнему агенту. Я был бы рад, если бы ты отправилась со мной. Ты могла бы многому научить нас с Гриджо. И не сомневаюсь, что капитан Майрано с радостью приветит тебя на борту – после всего, что случилось ТОЙ ночью! Но поскольку сил моих нет видеть тебя такой печальной, так и быть, я скажу: он жив.

Медленно-медленно я подняла голову:

– Что?

– Да жив твой синьор ди Горо, не плачь. Хотя досталось ему, конечно, по первое число.

Он жив! Вселенная сорвалась с оси и закружилась передо мной. Луиджи смотрел на меня с доброй улыбкой, но в его лице виделось некоторое замешательство. Опомнившись, я отпустила его руку, смирно сложив ладони на столешнице… то есть на бочке. Сама не помню, когда успела вцепиться ему в запястье. На душе у меня вдруг стало так легко, будто с плеч упала огромная тяжесть. Я с новым интересом оглядела уютный закопчённый зал и добродушного трактирщика за стойкой. В маленькие окошки еле просачивался пыльный серенький свет…

– Этот венеттиец тебе так дорог? – мягко прозвучало над ухом.

– Что с ним?

Луиджи пожал плечами.

– Ученый доктор, который его лечил, сам дивился его живучести – ведь яд морских чудовищ смертелен…

– Ох уж этот Фалетрус! – всхлипнула я.

– …Но теперь всё в порядке. Если этот ваш Фалетрус не высосет из синьора ди Горо всю кровь, тщетно пытаясь выяснить секрет противоядия, он точно поправится.

Я облегчённо вздохнула и закашлялась, так как воздух в таверне был сизым от табачного дыма. Всю неделю в глубине души я надеялась на чудо. Сложно объяснить, но мне показалось, что тогда, в крипте, гость-из-моря послушался не меня, а Алессандро. Может, он и не хотел ему навредить. Может быть, в чём-то Алессандро был даже сильнее меня. Я вспомнила первое правило, которому пыталась научить нас сестра Агата: «Истинная кьямати понимает жизнь как дар, который следует истратить на ближнего». Мы с другими послушницами воспринимали это как нудное нравоучение. Для Алессандро оно, похоже, было нормой жизни.

Всего этого я не стала объяснять Луиджи, который следил за мной плутоватыми черными глазами, ожидая моего решения. В первый раз за многие-многие дни я смогла улыбнуться:

– Ладно. Я поеду с тобой в Занклу.

Пока не утихнут слухи, связанные со смертью дона Арсаго, для меня будет лучше держаться подальше от Венетты. Занкла, расположенная на другом конце Полибийского «сапога», вполне для этого подходила.

– Я поеду с тобой в Занклу и научу тебя всему, что знаю. Надеюсь, вам с Гриджо это будет на пользу. Но когда-нибудь… однажды я вернусь в Венетту.

В конце концов, я же обещала.

Расплатившись и собрав вещи, мы вышли наружу, в жару и ослепительный свет. Пульчино сидел у меня на плече. Стены низких домов сверкали белизной, вдоль по улицам сновали люди, нагруженные тюками и ящиками. Город был устроен так, что из любой его точки можно увидеть яркий лоскут бирюзы. Море окружало нас повсюду. Пахло рыбой и горячим камнем, вдалеке на пристани темнели усталые силуэты баркасов. Мы с Манриоло неспешно шли в сторону порта, а перед моими глазами вставал совсем другой город – прохладный, чарующий и волшебный. Город, возникший над лагуной будто из воздуха, словно мираж в дымчато-стеклянной раме из воды и тумана. Хмурый, таинственный… приветливый и жестокий одновременно.

Город, куда я хотела однажды вернуться.

Самара, декабрь 2018 г.