Текст книги "Роль морских сил в мировой истории"

В этом фрагменте исследователь имеет в виду то основное, что, способствуя выполнению брандером своих функций, в то же время вызывает особый интерес к войне 1665–1667 годов с точки зрения истории морской тактики. В данной войне впервые безусловно признается боевой строй флотов, основанный на сомкнутой линии баталии. Вполне понятно, что если эти флоты насчитывали, как это часто бывало, от 80 до 100 кораблей, то такие баталии не выстраивались, как надо, в своих существенных чертах, и в линию, и в интервалах, но общее назначение этих баталий очевидно при всех их несовершенствах. Заслуга такого тактического усовершенствования обычно отдается герцогу Йоркскому (впоследствии Яков II). Но вопрос о том, кому обязана этим тактика, имеет для нынешних морских офицеров небольшое значение. Особенно когда он сопоставляется с тем поучительным фактом, что прошло слишком много времени между появлением большого парусного корабля с мощным бортовым залпом и систематическим применением боевого порядка, приспособленного наилучшим образом для использования всей мощи флота в целях взаимной поддержки кораблей. Для нас, знающих частичное и окончательное решение проблемы, оно кажется достаточно простым, почти самоочевидным. Почему же выход на это решение занял так много времени у талантливых деятелей того времени? Причина этого – и в ней содержится полезный урок для нынешнего офицера, – несомненно, состоит в том же, в чем состоит причина сегодняшней неопределенности судьбы боевого порядка. А именно она заключается в том, что военная необходимость не заставляла думать об этом, пока голландцы, наконец, не встретились на равных в морских сражениях с англичанами. Последовательность идей, которую вызвали линейные баталии, ясна и логична. Хотя с ней хорошо знакомы моряки, ее следует выразить здесь словами уже процитированного исследователя, поскольку это изысканные и точные слова, присущие французу: «С усилением мощи военного корабля и усовершенствованием его мореходных и боевых качеств возросло в одинаковой степени и искусство их применения… По мере того как боевое маневрирование кораблей становилось более искусным, его значение росло день ото дня. Для такого маневрирования нужна основа, отправная точка и точка возврата. Эскадра боевых кораблей должна быть всегда готовой встретить противника, поэтому логично, что отправной точкой ее маневрирования должен быть боевой строй. Ныне, с исчезновением галер, почти вся артиллерия располагается по бортам военного корабля. Поэтому корабль должен всегда иметь противника на траверзе. С другой стороны, необходимо, чтобы свой корабль не заслонял остальным противника. Лишь одно построение позволяет кораблям своей эскадры полностью удовлетворять этим условиям. Это построение в кильватерный строй, в одну линию (колонну). Такая линия, следовательно, является неизбежным и единственным боевым строем и, соответственно, основой морской тактики. Чтобы этот боевой строй, эту вытянутую тонкую линию корабельной артиллерии нельзя было нарушить или прервать в каком-то звене, более слабом, чем остальные, возникает одновременно необходимость включать в нее только те корабли, которые, при отсутствии равной мощи, хотя бы имеют одинаково сильные борта. Исходя из логики, в тот самый момент, когда построение в линию стало определяться как боевой строй, было установлено различие между линейными кораблями, предназначенными исключительно для образования линии, и более легкими кораблями, предназначенными для иных целей».

Если к этому добавить соображения, сделавшие построение в линию сомкнутым, то проблема полностью разрешится. Но две с половиной сотни лет назад рассуждали столь же логично, как и сейчас, почему же тогда проблема решалась так долго? Отчасти, несомненно, потому, что старые традиции – в то время традиции сражений с участием галер – прочно засели в сознании людей. Они смущали людей главным образом потому, что человечество ленится искать подлинную суть текущих событий и выработать на ее основе реальное руководство к действию. В качестве редкого примера проницательности, распознавшей кардинальное изменение условий и предсказавшей результат этого, весьма поучительны слова французского адмирала Лабрусса (1807–1871), написанные в 1840 году. «Благодаря пару, – писал он, – корабли смогут двигаться в любом направлении с такой скоростью, что эффект столкновения может и должен, на самом деле, как было в прошлом, занять место метательного оружия и опрокинуть расчеты того, кто маневрирует. Таран будет сопутствовать скорости, не нанося ущерба мореходным качествам корабля. Как только какая– то страна обретет такое страшное оружие, его должны принять на вооружение, томясь комплексом неполноценности, все остальные страны, и, таким образом, сражения станут сражениями тарана против тарана». При всей терпимости к безоговорочной оценке тарана как главного оружия времени, которой поддался французский флот, вышеприведенный краткий фрагмент может послужить показателем направления, в котором должны вестись исследования боевого строя будущего. Французский комментатор статьи Лабрусса пишет: «Для наших отцов едва хватило 27 лет, исчисляя от 1638 года, времени постройки Couronne, до 1665 года, чтобы перейти от фронтального тактического построения галер, к кильватерному. Нам самим потребовалось 29 лет, с 1830 года, когда во флот включили первый паровой корабль, до 1859 года, когда применение принципа таранного боя подтвердили закладкой на верфях Solferino и Magenta, чтобы произвести революцию в обратном направлении. Поэтому верно, что истина всегда медленно пробивается к свету… Это превращение не было внезапным, оно произошло не только потому, что для строительства новой конструкции корабля и его вооружения требовалось время, но прежде всего потому, как это ни печально заметить, что необходимые выводы из появления новой движущей силы большинство умов не сделали»[24]24
  Gougeard. Op. cit.


[Закрыть].

Теперь мы приступаем к анализу справедливо прославившейся битвы Четырех дней 1666 года, которая заслуживает особого внимания не только из-за большого числа участвовавших в ней с обеих сторон кораблей, не только из-за необычайной физической выносливости участников битвы, которые яростно сражались несколько дней подряд, но также из-за того, что командующие флотами обеих сторон, Монк и де Рёйтер (Рюйтер), были самыми выдающимися моряками, или, скорее, флотоводцами, выдвинутыми в XVII веке соответствующими странами. Возможно, Монк уступал Блейку в анналах истории английского флота, но все согласны в том, что Рёйтер является наиболее выдающимся флотоводцем не только Голландии, но и всех других стран своей эпохи. Материал, который будет приведен ниже, извлечен в основном из последнего выпуска Revue Maritime et Coloniale[25]25
  Vol. LXXXII. P. 137.


[Закрыть]. Там опубликовано недавно обнаруженное письмо к французскому другу голландца, служившего добровольцем на борту корабля Рёйтера. Повествование автора письма восхитительно ясное и правдоподобное, что нечасто встречается в описаниях тех давних сражений. Удовлетворение от письма возрастает в связи с обнаружением в мемуарах графа де Гиша, тоже служившего добровольцем во флоте и принятого на борт корабля Рёйтера после того, как собственный корабль де Гиша был потоплен брандером, описания битвы, подтверждающего содержание письма в основных подробностях. Это удовлетворение, к несчастью, омрачается обнаружением определенных фраз, общих для обоих документов. Их сравнение показало, что оба документа нельзя считать независимыми источниками. В них имеются, однако, различия, позволяющие думать, что оба описания сделаны разными свидетелями, которые сравнивали и подправляли свои версии перед тем, как отправить их друзьям или записать в свои дневники[26]26
  Memoires du Cte. de Guiche. A Londres, chez P. Changuion. 1743. P. 234–264.


[Закрыть].

Численность двух флотов была такова: английского – около 80 кораблей, голландского – около 100, но разница в численности компенсировалась большими размерами многих английских кораблей. Сражению предшествовал непосредственно крупный стратегический просчет властей в Лондоне. Королю сообщили, что из Атлантики шла на соединение с голландцами французская эскадра. Он сразу же разделил свой флот, отправив 20 кораблей под командованием герцога Руперта на запад встретить французов, в то время как остальные корабли под командованием Монка должны были двигаться на восток, чтобы сражаться с голландцами.

Такая позиция, как у английского флота, подверженная опасности атак с двух сторон, представляет собой одно из самых сильных искушений для флотоводца. Возникает мощный импульс перехватить две атакующие эскадры, разделив свой флот, как это сделал Карл II. Но это обманчивое чувство. Если не располагаешь подавляющим превосходством в силах, то ставишь под угрозу разгрома по отдельности две части разделенного флота, что, как мы увидим, действительно произошло в данном случае. Исход первых двух дней был катастрофичным для большей из частей английского флота под командованием Монка, который был вынужден отойти к Руперту. Вероятно, именно своевременное возвращение последнего спасло английский флот от весьма тяжелых потерь или как минимум от перспективы быть блокированным в своих портах. Через 140 лет в ходе волнующего стратегического противоборства, которое разыгралось в Бискайском заливе перед Трафальгарской битвой, английский адмирал Корнуоллис допустил точно такой же просчет. Он разделил свой флот на две равные части, которые отдалились друг от друга на дистанцию, сделавшую невозможным их взаимодействие. Наполеон охарактеризовал это решение адмирала как вопиющий образец глупости. Поучительный урок для всех эпох.

Голландцы отправились к побережью Англии с попутным восточным ветром. Но позднее ветер поменялся на юго-западный, нагнал туман и так посвежел, что Рёйтер, не желая, чтобы его отнесло слишком далеко, встал на якорь между Дюнкерком и Даунсом[27]27
  См. карту «Ла-Манш и Северное море» (с. 127).


[Закрыть]. Затем флот взял курс на юго-юго-запад, имея авангард справа. В это время Тромп, командовавший арьергардом, шел, естественно, слева. По какой-то причине левая сторона была большей частью наветренной, центр, где двигалась эскадра под командованием де Рёйтера, находился с подветренной стороны, а правая сторона, где шел авангард, опять же была подветренной по отношению к центру[28]28
  См. план 1 (11 июня 1666, схема 1), где Ав – авангард; Ц – центр; Ар – арьергард: на этой стадии сражения голландцы двигались обратным строем, так что авангард был на самом деле арьергардом. Большое число кораблей, участвовавших в этих англо-голландских войнах, не позволяет изобразить каждый корабль в отдельности и в то же время сохранить ясность плана. Каждое изображение корабля, следовательно, обозначает более или менее многочисленную группу.


[Закрыть]. Такой была позиция голландского флота днем 11 июня 1666 года. Xотя это нечетко выражено, но, судя по всей тональности повествования, строй, которого придерживался флот, оказался не вполне выгодным.

В то же утро Монк, чья эскадра тоже стояла на якоре, определил, что голландский флот находится с подветренной стороны, и, хотя располагал меньшим числом кораблей, решил атаковать голландцев немедленно. Он надеялся, что, пользуясь преимуществом ветра, сможет вести бой, пока это выгодно. Английский адмирал, следовательно, двинулся правым галсом, идя параллельным голландцам курсом и оставляя эскадру справа и центр недосягаемыми для артиллерийского огня противника до тех пор, пока не встретил на траверзе слева эскадру Тромпа. Монк располагал тогда 35 кораблями. Но арьергард растянулся и стремился восстановить строй, как это случается с длинными колоннами. Монк со своими 35 кораблями снялся с якоря и повел эскадру на Тромпа, корабли которого обрубили якорные канаты и легли на тот же галс (схема 1, Ав). Обе эскадры заняли на время боевые позиции друг против друга ближе к французскому побережью, причем ветер кренил корабли так, что англичане не могли использовать орудия нижнего дека (схема 2, Ав''). Корабли голландского центра и арьергарда тоже обрубили канаты (Ц') и двинулись за авангардом, но их отнесло ветром так далеко, что они не могли некоторое время вступить в сражение. Как раз в это время большой голландский корабль, оторвавшийся от своей эскадры, был подожжен брандером и сгорел. Несомненно, это был корабль, на борту которого находился граф де Гиш.

Приблизившись к Дюнкерку, англичане сделали поворот оверштаг. Возможно, все разом, потому что в результате действительный английский авангард столкнулся с северной и западной стороны с голландским центром, где находилась эскадра самого Рёйтера, и подвергся решительной атаке (Ц''). Такая участь должна была бы с большей вероятностью постигнуть и арьергард. И это свидетельствует, что одновременный маневр развернул английский строй в противоположном направлении. Английские корабли, естественно, утратили выгоды использования ветра, позволив, таким образом, Рёйтеру разделаться с ними. Два английских флагманских корабля были выведены из строя и отсечены от эскадры. Один из них, Swiftsure, спустил флаг, после того как убили находившегося на его борту адмирала, двадцатисемилетнего молодого человека. «Вызывает восхищение в высшей степени решимость вице-адмирала Беркли, – свидетельствует современник. – Он, несмотря на то что был отрезан от боевого строя англичан, окружен врагами, несмотря на то что многих его соотечественников поубивали, а выведенный из строя корабль был взят с разных сторон на абордаж, все же продолжал сражаться почти в одиночку. Убил нескольких врагов собственной рукой и не сдался на милость победителя. В конце концов адмирал, горло которого было прострелено пулей мушкета, добрался до капитанской каюты, где и обнаружили его мертвое тело, лежащее во всю длину стола и залитое почти целиком кровью». Столь же героическим, но более счастливым в итоге было поведение другого английского адмирала, находившегося на борту другого блокированного корабля. Эпизоды его сопротивления, хотя и не особенно поучительны в другом отношении, заслуживают описания, поскольку воспроизводят яркие сцены жарких сражений того времени и расцвечивают подробности, которые без этого могли бы показаться скучными.

«Когда корабль в короткий промежуток времени совершенно вывели из строя, один из вражеских брандеров зацепился за его правый борт. Однако корабль был освобожден почти невероятными усилиями лейтенанта, который, посреди полыхающего пламени, сбросил крюки захвата и вернулся на борт своего корабля невредимым. Голландцы, настроенные на уничтожение этого несчастного корабля, направили второй брандер, который зацепился за корабль с левого борта с большим успехом, чем предыдущий брандер. Поскольку пламя мгновенно охватило паруса, экипаж корабля был настолько напуган, что почти 50 англичан бросились за борт. Адмирал, сэр Джон Xарман, увидев такое смятение, выбежал с обнаженной шпагой к тем, кто остался на борту корабля, и пригрозил смертью первому, кто попытается бросить корабль или не будет стараться потушить пламя. Экипаж вернулся к выполнению своего долга и потушил пожар. Но оснастка сильно обгорела, один из марса– реев упал вниз и сломал ногу сэра Джона. Среди обрушившихся разом несчастий на корабль был направлен третий брандер, но он был потоплен артиллерийским огнем, прежде чем смог достичь своей цели. Голландский вице– адмирал Эвертзен, утомившись, предложил сдаться на милость победителя. Но сэр Джон ответил: «Нет, нет, до этого еще не дошло». Бортовым залпом голландский командующий был убит, после чего другие вражеские корабли рассеялись»[29]29
  Campbell. Lives of Admirals.


[Закрыть].

Неудивительно поэтому, что в описании сражения, с которым мы познакомились, сообщается о потере двух английских флагманских кораблей, одного из них из-за атаки брандера. «Командующий англичан продолжал следовать левым галсом. И, – пишет очевидец сражения, – с наступлением ночи мы могли видеть, как он отважно ведет свою боевую линию мимо эскадры Северной Голландии и Зеландии (на данный момент находившейся в арьергарде, но фактически бывшей авангардом). Эскадра с полудня и до этого времени не могла выйти из своей подветренной позиции, чтобы сблизиться с противником» (схема 2, Ар''). Достоинство атаки Монка, как примера выдающейся тактики, очевидно. Она очень напоминает тактику Нельсона в Абукирском сражении. Быстро разглядев слабину в голландском строе, он атаковал явно превосходившие силы голландцев таким образом, что только часть из них смогла участвовать в сражении. И хотя англичане понесли более значительные потери, они намного повысили свой престиж и, должно быть, посеяли уныние и досаду среди голландцев. Очевидец продолжает: «Сражение длилось до 10 часов вечера. Свои и чужие смешались друг с другом и могли получить повреждения, как от одних, так и от других. Заметим, что наш успех и неудачи англичан в этот день происходили из-за разбросанности и протяженности их боевой линии. Но без этого мы не могли бы отсечь часть их сил, как нам удалось это сделать. Ошибка Монка состояла в том, что его корабли не располагались компактно», то есть в сомкнутом строю. Замечание правильно, критика – едва ли. Растянутость строя была почти неизбежной в столь протяженной колонне парусных кораблей. Она давала один из шансов, которым воспользовался Монк, навязывая сражение.

Англичане удалились левым галсом на запад или западно– северо-запад и на следующий день вернулись, чтобы возобновить сражение. Голландцы же шли левым галсом в обычном строю. Авангард двигался справа, по ветру. Но противник, который лучше лавировал и отличался большей дисциплинированностью, вскоре воспользовался преимуществом ветра. В этот день англичане ввели в бой 44 корабля, голландцы – около 80. Как отмечалось выше, многие из английских кораблей были больше размером. Две эскадры шли противоположными галсами, англичане – по ветру (план 1 (12 июня 1666), схема 1, Ар, Ав, Ц). Однако Тромп, командующий арьергардом, заметив, что боевой строй голландцев страдает большими недостатками, что корабли идут в две или три линии, перекрывая друг другу путь и мешая вести огонь, сделал поворот оверштаг и стал по ветру к авангарду противника (Ар'). Ему удалось это сделать из-за протяженности линии и из-за того, что англичане шли параллельно голландскому строю не по ветру. «В этот момент два флаг-офицера голландского авангарда развернули корабли кормой к английскому авангарду (1 Ав'). Чрезвычайно изумившись, Рёйтер попытался остановить их, но тщетно, и поэтому был вынужден сымитировать их маневр с целью держать свою эскадру в сомкнутом строю. Но он совершал маневр более организованно, не давая кораблям рассеяться. Причем к ним присоединился один корабль авангарда, командир которого был недоволен поведением своего непосредственного начальника. Теперь Тромп оказался в большой опасности, отсеченный (во-первых, своим собственным маневром, а затем поведением авангарда) от своего флота англичанами. Его бы уничтожили, если бы не Рёйтер, который, проникнувшись остротой ситуации, подтянулся к Тромпу». Авангард и центр, таким образом, держались позади арьергарда, двигаясь галсом противоположным тому, с которым они вступили в сражение. Из-за этого англичане воздержались от продолжения атаки на Тромпа, опасаясь, как бы Рёйтер не занял позицию по ветру. Они не могли допустить такую возможность из-за того, что уступали голландцам в численности. Действия Тромпа, как и флаг-офицеров авангарда, хотя и различались в степени воинственного пыла, отчетливо выявили отсутствие субординации и корпоративного военного духа, что было свойственно всему голландскому офицерскому корпусу. Среди англичан в то время признаков этого не наблюдалось.

Насколько обеспокоило Рёйтера поведение его помощников, выяснилось, когда «Тромп, сразу же после этой стадии боя, поднялся на борт флагманского корабля. Матросы его приветствовали, Рёйтер же сказал: «Сейчас не время ликования, скорее следует плакать. И в самом деле, наше положение было скверным, каждая эскадра действовала на свой манер, не соблюдалось линии, все корабли, как отара овец, сбились в кучу, настолько тесную, что англичане могли окружить их всех своими 40 кораблями (план 1 (12 июня 1666), схема 2). Строй самих англичан был великолепен, но, какова бы ни была причина, они не воспользовались своим преимуществом, как следовало». Причина, несомненно, была той же самой, что часто мешала парусным кораблям пользоваться преимуществом, – ослабление боеспособности из-за поврежденного такелажа и рангоута, к этому примешивалась рискованность решительных действий в условиях неравенства сил.

Рёйтеру удалось снова построить свой флот в линию, несмотря на противодействие англичан. Два флота снова прошли, один мимо другого, противоположными галсами. Голландцы двигались под ветром, причем корабль Рёйтера замыкал колонну. Пройдя английский арьергард, он потерял грот-стеньгу и грот-реи. После очередной стычки англичане отошли на северо-запад к своим берегам, голландцы последовали за ними. Сохранялся юго-западный ветер, но не сильный. Теперь англичане явно отступали, и преследование продолжилось. Всю ночь арьергард терял из виду корабль Рёйтера, отстававший из-за своих неполадок.

На третий день Монк все еще отступал в западном направлении. Судя по английским отчетам, он сжег три небоеспособных корабля, отослал те, которые имели наибольшие повреждения, а сам остался с арьергардом и теми кораблями, которые еще сохраняли боеспособность. Их численность по разным источникам, опять же английским, оценивалась от 28 до 16 единиц. Один из самых крупных и оснащенных кораблей английского флота 90-пушечный Royal Prince сел на Галлоперскую мель и был захвачен Тромпом (план 2 (13 июня 1666), а). Но отход Монка был настолько подготовленным и организованным, что прошел далее без потерь. Это свидетельствует о том, что голландцы были изрядно потрепаны в сражении. К вечеру показалась эскадра Руперта. Все корабли английского флота, исключая те, что получили серьезные повреждения, наконец объединились.

На следующий день снова подул очень свежий юго-западный ветер, что было выгодно голландцам. Англичане вместо того, чтобы попытаться идти противоположным галсом, обошли голландцев с кормы, полагаясь на скорость и управляемость своих кораблей. Из-за этого сражение развернулось вдоль боевого строя, на левом галсе, англичане оказались в подветренной позиции (план 2 (14 июня 1666), схема 1, Г, Д). Голландские брандеры плохо управлялись и не причинили англичанам вреда, те же сожгли два брандера противника. Два флота продолжали двигаться, таким образом обмениваясь в течение двух часов бортовыми залпами. В конце этого временного промежутка большая часть английской эскадры прошла сквозь боевой строй голландцев. Так получилось, вероятно, из-за большей маневренности английских кораблей. Может, точнее было бы сказать, что голландцы валились под ветер так, что дрейфовали сквозь английский строй (схема 1, Ав, Ар, Ц). С этого момента вся четкость строя была потеряна. «В этот момент, – пишет очевидец, – все выглядело крайне необычно, потому что мы были разъединены, англичане – тоже. Но, к счастью, наибольшая из групп наших кораблей, окружавшая адмирала, шла по ветру. Наибольшая группа английских кораблей, тоже окружавшая адмирала, оказалась в подветренной позиции (схемы 1 и 2, Ц и Ц'). В этом состояла причина нашей победы и их поражения. Вокруг нашего адмирала собралось 35 или 40 кораблей собственной и других эскадр, потому что эти эскадры рассеялись и в основном не соблюдали строй. Остальные голландские корабли покинули его. Командующий авангардом, ван Несс, отправился с 14 кораблями преследовать 3 или 4 английских корабля, которые, управляя парусами, получили превосходство в скорости над голландским авангардом (схема 1, Ав). Ван Тромп с арьергардом свалился под ветер и должен был следовать в этом положении (под ветром относительно Рёйтера и основной части английского флота (схема 1, Ар) за ван Нессом, чтобы, обойдя центр англичан, присоединиться к адмиралу». Де Рёйтер и главная часть английской эскадры вели между собой ожесточенный бой, все время стремясь встать на ветер. Тромп догнал на всех парусах ван Несса и возвращался вместе с авангардом (схема 1, Ав', Ар''), но из-за постоянного лавирования в сторону наветренной позиции главных сил англичан он сваливался под ветер и не мог соединиться с Рёйтером, который шел на ветру (схема 3, Ав'', Ар''). Рёйтер, заметив это, дал сигнал окружавшим его кораблям, и основные силы голландцев совершили фордевинд (Ц'') при чрезвычайно сильном ветре. «Так мы почти сразу оказались среди англичан, которые после атак с двух сторон пришли в смятение и совсем потеряли строй, как из-за боевых действий, так и из-за сильного ветра. Это была кульминация сражения (схема 3). Мы увидели, как от эскадры отделился командующий англичан, за которым следовал всего лишь один брандер. Вместе с ним он прошел на ветру сквозь эскадру Северной Голландии и снова возглавил группу из 15 или 20 кораблей, находившихся рядом с ним».

Так завершилась эта великая битва, в некотором отношении наиболее примечательная среди всех других морских сражений. Из-за противоречивых сведений ее итоги можно оценить лишь приблизительно. Довольно беспристрастная оценка гласит: «Провинции потеряли в боях 3 вице-адмиралов, 2 тысячи матросов и 4 корабля. Потери англичан составили 5 тысяч убитых и 3 тысячи попавших в плен. Кроме того, они утратили 17 кораблей, 9 из которых попали в руки победителей»[30]30
  Lefиvre-Pontalis. Op. cit.


[Закрыть]. Нет сомнений, что потери англичан были значительно большими, и все это из-за первоначального просчета, состоявшего в отправке большого отряда кораблей в другом направлении. Выделение таких отрядов иногда бывает неизбежным злом, но в данном случае оно не было продиктовано необходимостью. С учетом приближения французов, англичанам надо было бы навалиться всеми своими силами на голландцев до подхода союзников. Это урок и для нашего времени. Второй урок, также актуальный сегодня, состоит в необходимости создания здоровых военных учреждений, занимающихся привитием корпоративного военного духа, чести и дисциплины. Как бы ни были тяжелы первоначальный просчет англичан и их поражение, последствия могли быть еще серьезнее, если бы не высокий боевой дух и мастерство, с которыми подчиненные осуществляли планы Монка, и если бы не отсутствие такой же опоры Рёйтеру со стороны голландцев. Со стороны англичан мы не знаем ничего подобного тому, как два младших командира в критический момент обратились в бегство или как третий командир, руководствующийся ложным пафосом, занял невыгодную позицию перед строем кораблей противника. Даже в этих тяжелых условиях англичане демонстрировали хорошую подготовку и тактическую выучку. Француз де Гиш, наблюдавший сражение Четырех дней, впоследствии писал: «Ничто не сравнится с великолепным строем англичан в морском бою. Не было прямее боевой линии кораблей, чем та, которую выстраивали англичане. Таким образом, они использовали всю свою огневую мощь против приближающегося противника… Они действовали в бою как строй кавалерии, которым управляют согласно правилам и пользуются исключительно для того, чтобы отбить нападение противника. Между тем голландцы наступали как кавалерийская часть, отряды которой покидают строй и идут в атаку разрозненно»[31]31
  Memoires… P. 249, 251, 266, 267.


[Закрыть].

Голландские власти не были расположены нести должные расходы. У них не было военных амбиций. Их убаюкивал длинный ряд легких побед над деградировавшим флотом Испании. Они позволили своему флоту превратиться просто в объединение вооруженных торговых судов. Xуже всего обстояло у них дело во время правления в Англии Кромвеля. Наученные горьким опытом войны с ним, Соединенные провинции под властью даровитого правителя предприняли много усилий для исправления положения, но полного успеха еще не достигли.

«В 1666 году, как и в 1653-м, – пишет французский морской историк, – фортуна, видимо, склонилась на сторону англичан. Из трех сражений в двух они одержали решающие победы, в третьем же хотя и потерпели поражение, но заслужили славу лучших моряков. Это случилось благодаря расчетливой отваге Монка и Руперта, способностей части их адмиралов и капитанов, а также профессионализму находившихся в их подчинении матросов и солдат. Разумные и энергичные усилия, предпринятые властями Соединенных провинций, бесспорное превосходство Рёйтера в таланте и опыте над своими противниками не могли компенсировать отсутствие дисциплины и сноровки у части голландских офицеров, а также явно низкие боевые качества их подчиненных»[32]32
  Chabaud-Arnault. Op. cit.


[Закрыть].

Англия, как уже отмечалось, все еще ощущала влияние авторитарного правления Кромвеля на своих военных учреждениях. Но это влияние ослабевало. Перед очередной войной с голландцами Монк умер. Ему нашли неудачную замену в лице роялиста Руперта. Расточительность английского двора лишала флот надлежащего оснащения так же, как и скупость голландских бургомистров. Дворцовое разложение подрывало дисциплину так же неумолимо, как и равнодушие к торговле. Все это явно сказалось через шесть лет, когда флоты двух стран вновь померились силами.

В то время существовала одна хорошо известная особенность всех военных флотов, которая заслуживает попутного комментария, поскольку ее реальное влияние и значение не всегда и, возможно, не всеми осознавались. Командование флотами и отдельными кораблями часто передавалось офицерам сухопутной армии, военным людям, непривычным к морю и не знающим искусства управления кораблем. Этим в таком случае занимался офицер иной профессиональной подготовки. При должном внимании к данным фактам обнаруживается, что это приводило к разладу между управлением боем и управлением маневрами корабля. В этом суть проблемы. Принцип же управления един, какими бы ни были эти маневры. Неудобство и неэффективность такой практики тогда были столь же очевидны, как и сейчас, и логика событий постепенно сосредотачивала эти две функции в руках офицерского корпуса одного вида войск. В результате появился тип современного морского офицера, каким он повсеместно признается[33]33
  Истинное значение этой перемены часто неверно понимается, и отсюда делаются ошибочные выводы в отношении будущего. Это не вопрос замены старого новым, но вопрос боевого начала в военной организации, необходимо и неизбежно подчиняющего все другие ее функции.


[Закрыть].

К сожалению, в этом процессе слияния функций было позволено взять верх менее важной из них. Морской офицер стал более гордиться своей сноровкой в управлении кораблем, нежели умением повышать его военную эффективность. Негативное влияние этого отсутствия интереса к военной науке стало наиболее очевидно на уровне управления флотами, потому что здесь более всего требуется военный профессионализм, а для него более всего необходима предварительная подготовка. То же касается отдельного корабля. Отсюда пошло, особенно в английском флоте, то, что гордость моряка заняла место воинской доблести. Английский морской офицер больше думал о том, что сближало его с капитаном торгового судна, чем о том, что у него общего с воином сухопутной армии. Во французском флоте такие взгляды получили меньшее распространение, вероятно из-за большего милитаристского духа правительства и особенно из-за того, что офицерское звание присваивалось людям знатного происхождения (а французские дворяне, как и германские или русские, – как правило, воины по происхождению. – Ред.). Представлялось невозможным, чтобы люди, связанные с военной профессией, все друзья которых видели в оружии и войне главный движитель карьеры благородного человека, думали больше о парусах и такелаже, чем о пушках и боевых кораблях. Английский офицерский корпус был иного свойства. В хорошо известном изречении Маколея (Томас Бабингтон Маколей (1800–1850), английский либеральный историк, публицист и общественный деятель. – Ред.): «Во флоте Якова II имелись моряки и джентльмены, но моряки не были джентльменами, а джентльмены не были моряками» – содержалось больше смысла, чем предполагал автор. Проблема состояла не в отсутствии или наличии джентльменов как таковых, а в том, что в обстановке того времени джентльмен составлял преимущественно военный элемент общества и что моряк, после войн с голландцами, постепенно теснил джентльмена, а вместе с ним и особый военный характер и дух, отличавшиеся от обычной смелости гражданина. Даже «отпрыски таких фамилий, как Герберт и Рассел, адмиралы Вильгельма III, – пишет биограф лорда Хоука, – были на самом деле моряками, правда, лишь способными в целях самоутверждения демонстрировать буйные манеры дерзкого матроса». Те же самые национальные особенности, которые ставили французов ниже англичан как моряков, возвышали их над ними как воинов – не в отваге, но в профессионализме. Эта тенденция сохраняется до сих пор. Искусство управления кораблем во флотах латинских стран никогда не пользовалось таким уважением, как военное дело. Прилежный и упорный национальный характер также побуждает французского офицера, если он не обыкновенный повеса, изучать и развивать вопросы тактики путем логических умозаключений, готовить себя к управлению флотом не только как моряка, но и как воина. Итоги Войны американских колоний за независимость подтвердили то же самое. При всей прискорбной беспечности властей, люди, бывшие в первую очередь воинами, как ни уступали в своих возможностях противнику (англичанам) в качестве моряков, все же могли более чем на равных состязаться с ними в тактическом искусстве и практически превосходили их в искусстве управления флотами. Уже обращалось внимание на ложную теорию, которая побуждала французский флот добиваться не полного разгрома врага, но преследовать некие неясные цели. Это, однако, не умаляет того факта, что в тактическом мастерстве люди военного склада превосходят простых моряков, хотя бы их тактическое мастерство и употребляется на ошибочные стратегические цели. Источник, откуда голландцы черпали офицеров, не совсем ясен. Английский историк флота пишет в 1666 году, что большинство капитанов голландского флота были сыновьями богатых горожан, не имеющими опыта и поставленными командовать кораблями великим пенсионарием (Яном де Виттом) по политическим соображениям. Дюкен же, самый одаренный французский адмирал того времени, отдает должное в 1676 году четкости и мастерству голландских капитанов в хвалебных выражениях, от которых воздерживается при оценке своих капитанов. Многие признаки дают основание полагать, что голландские капитаны были в основном моряками торгового флота, не испытывавшими первоначально большой привязанности к военному делу. Но свирепость, с которой наказывались их проступки властями и неистовой толпой, видимо, заставила этих офицеров, отнюдь не лишенных высочайшей личной храбрости, почувствовать нечто от того, чего требовали лояльность к военной профессии и субординация. Их послужной список в войне 1672–1674 годов сильно отличался от того, каким он был в 1666 году (в ходе войны 1665–1667 годов).