Текст книги "Роль морских сил в мировой истории"

Перед тем как покончить с темой битвы Четырех дней, стоит, видимо, познакомиться с выводами еще одного историка:

«Таковой была кровопролитная битва Четырех дней, или битва в Па-де-Кале, наиболее памятное сражение современности. И в действительности она была таковой не по своим итогам, но по характеру ее различных стадий. По ярости участников битвы, смелости и мастерству их предводителей, по обновлению характера морской войны. Более, чем какая-нибудь иная, эта битва знаменует очевидный переход от прежних методов к тактике конца XVII столетия. Впервые мы можем наблюдать, словно начертанные на плане, принципы маневрирования противоборствующих флотов. Представляется совершенно очевидным, что голландцы, как и англичане, имели при себе сборники по тактике и сигналам или, по крайней мере, подробные и точные инструкции, заменяющие такие сборники. Мы видим, что каждый адмирал теперь командует своей эскадрой, что даже командующий флотом в ходе сражения распоряжается по своему усмотрению различными подразделениями своего флота. Сравните это с 1652 годом, и вам бросится в глаза очевидный факт – в промежутке между двумя периодами морской тактики свершилась революция.

Таковы были перемены, которые отличают войну 1665–1667 годов от войны 1652–1654 годов. Как и прежде, адмирал все еще считает наветренную позицию преимуществом для своего флота, но с тактической точки зрения она больше не может восприниматься как главное (если не сказать, единственное) условие. Теперь адмирал стремится прежде всего сохранить четкий и компактный боевой строй своего флота возможно дольше – с тем, чтобы в ходе сражения сохранять возможность сочетания маневров отдельных эскадр. Взять, к примеру, де Рёйтера на завершающей стадии битвы Четырех дней. Он с большим трудом держался на ветре относительно английского флота, однако без колебаний пожертвовал этим преимуществом, чтобы объединить две части своего флота, разделенные противником. Если в последующем бою у Норт-Форленда возникают большие промежутки между голландскими эскадрами, если арьергард впоследствии продолжает удаляться от центра, то де Рёйтер порицает это как главную причину своего поражения. Он осуждает это и в своем официальном отчете. Он даже обвиняет Тромпа (который был его личным врагом) в измене и трусости. Это – несправедливое обвинение, но оно тем не менее демонстрирует огромное значение, которое придается с этих пор в сражении поддержанию флота в состоянии единого целого, строго и последовательно сохраняющегося»[34]34
  Chabaud-Arnault. Op. cit.


[Закрыть].

Этот комментарий справедлив в той степени, в какой он указывает на общие цели и тенденции. Но результаты сражения не были столь окончательными, как можно было бы заключить из слов автора.

Англичане, несмотря на свои тяжелые потери в битве Четырех дней, к большому удивлению голландцев, вновь вернулись на море в течение двух месяцев. 4 августа состоялось еще одно ожесточенное сражение у Норт-Форленда, завершившееся полным поражением голландцев, которые отступили к своему побережью. Англичане последовали за ними и сумели войти в одну из голландских гаваней, где уничтожили большое число торговых судов наряду с довольно значимым городом. К концу 1666 года обе стороны устали от войны, которая нанесла огромный ущерб торговле и ослабила флоты двух стран к выгоде растущей морской мощи Франции. Начались переговоры с целью заключения мира. Однако Карл II, не расположенный к Соединенным провинциям, уверенный в том, что растущие претензии Людовика XIV на Испанские Нидерланды подорвут существовавший союз между Голландией и Францией, и опирающийся также на серьезные неудачи голландцев в последних морских сражениях, вел переговоры непримиримо и надменно. Чтобы подкрепить свою линию поведения, ему следовало поддерживать флот, завоевавший своими последними победами высокую репутацию. Вместо этого, из-за скудости средств, вызванной расточительностью двора и его внутренней политикой, король мирился с упадком флота. Строительство многих кораблей откладывалось. Король охотно соглашался с мнением, которое породил дефицит средств. Это мнение, имевшее защитников во все времена морской истории, должно быть здесь отмечено и осуждено. Против него горячо возражал Монк: «Так как голландцы живут главным образом за счет торговли и так как оснащение их военного флота зависит от торговли, ничто не раздражает, как показал опыт, этот народ больше, чем нанесение ущерба его торговле, его величеству следует заняться тем, что действительно усмирит голландцев. Одновременно это будет стоить англичанам меньше, чем оснащение каждое лето такого могучего флота, какой до сих пор они содержат в море… Под влиянием этих доводов король принял роковое решение отложить строительство больших кораблей и посылать в море лишь несколько фрегатов»[35]35
  Сampbell. Op. cit.


[Закрыть].

В соответствии с такой экономической теорией ведения войны великий пенсионарий Голландии де Витт, который годом раньше велел промерить глубину Темзы, отправил в эту реку под командованием де Рёйтера эскадру из 60 или 70 линейных кораблей. Эта эскадра 14 июня 1667 года поднялась по реке до Грейвзенда, уничтожив английские корабли в Чатеме и в реке Медуэй и овладев Ширнессом. Зарево от пожаров было видно из Лондона, а голландский флот продолжал удерживать устье реки до конца месяца. Получив этот удар, за которым последовала великая чума и большой пожар Лондона, Карл согласился на мир, подписанный 31 июля 1667 года и известный под названием Бредский мир. Наиболее весомым результатом войны стала передача Нового Амстердама (Нью-Йорка) и Нью-Джерси Англии (в обмен на захваченный англичанами Суринам), связавшей, таким образом, свои северные и южные колонии в Северной Америке (а голландцы сохранили захваченные у англичан позиции на Молуккских островах – то есть англичане ушли из Индонезии. – Ред.).

Перед тем как снова углубиться в историю того времени, не мешает остановиться вкратце на теории, которая принесла столько несчастий Англии в 1667 году. Имеется в виду теория ведения морской войны, главным образом посредством охоты за торговыми судами противника. Этот проект предусматривает лишь содержание некоторого количества быстроходных кораблей. Он может быть поддержан соотечественниками, склонными к алчности. Он позволяет оснащать каперов без государственных затрат и привлекает кажущейся выгодой, которую дает такая экономия средств. Большой ущерб, который может нанести данный способ ведения войны богатству и благосостоянию враждебной страны, нельзя отрицать. И хотя торговые суда противника могут, пока продолжается война, прибегать, до известной степени, к подлой практике использования иностранного флага, эта guerre de course, как выражаются французы, или уничтожение торговли, как бы выразились мы, очевидно, в случае успеха приведет в сильное замешательство власти враждебных стран и удручит их население. Такая война, однако, не может вестись сама по себе. Ей следует оказывать поддержку в военном значении этого слова. По сути, лишенная собственных ресурсов и самостоятельного значения, такая война не может вестись вдали от своих баз. Такими базами должны быть либо свои порты, либо какие-нибудь зарубежные оплоты воюющей державы на побережье или островах, расположенные вдали зависимые страны или сильный флот. Без такой поддержки каперский корабль способен лишь покрыть в спешке небольшое расстояние от своего порта и нанести удары, хотя и болезненные, но не слишком опасные. В 1667 году такой поддержки не оказывалось, но в 1652–1654 годах ее осуществлял мощный флот линейных кораблей Кромвеля, который запер голландский торговый флот в собственных портах и стал причиной того, что на улицах Амстердама выросла трава. Когда голландцы, наученные горьким опытом того времени, содержали большие флоты в течение двух изнуряющих войн, то, хотя их торговые интересы сильно пострадали, они все же устояли в противоборстве с объединенными силами Англии и Франции. Через сорок лет Людовик XIV в условиях истощения ресурсов прибег к политике, которую проводил Карл II из-за скупости. Затем наступили времена великих французских каперов Жана Бара, Форбэна, Дюге-Труэна, Дю Кассе и других. Действующие эскадры французского флота были в ходе Войны за испанское наследство (1701–1714) практически удалены из океана.

Французский морской историк пишет: «Не располагая возможностью перевооружить военный флот, Людовик XIV увеличил число кораблей в районах оживленного морского судоходства, особенно в Ла-Манше и Немецком (Северном) море (кстати, расположенных недалеко от Франции). В таких местах эти корабли всегда могли перехватить (или помешать движению) транспортные суда с войсками на борту и многочисленные конвои, перевозящие разного рода грузы. В данных морях, находящихся в центре коммерческой и политической жизни, работа для таких кораблей всегда найдется. Несмотря на возникавшие трудности из-за отсутствия сильных отечественных эскадр, эти корабли хорошо послужили выгоде двух народов (французского и испанского). Перед лицом англо-голландской мощи эти корабли нуждались в удаче, отваге и сноровке. Трем этим требованиям наши моряки вполне отвечали. Но какие начальники и какие капитаны тогда ими командовали!»[36]36
  Lapeyrouse-Bonfils. Op. cit.


[Закрыть]

С другой стороны, английский историк, признавая, как сильно пострадали от этих французских кораблей население и торговля Англии, адресуя порой горькие упреки властям, снова и снова рассуждает об укреплении благосостояния страны, особенно в коммерческой части. Наоборот, во время предыдущей войны, с 1689 по 1697 год, когда Франция отправляла в моря большие эскадры и боролась за преобладание на море, как по-другому все выглядело! Этот же английский историк пишет о том времени: «Что касается нашей торговли, то, определенно, мы не только пострадали бесконечно больше, чем французы, что ожидалось ввиду того, что мы располагаем большим количеством торговых судов, но также больше, чем в любую другую из предыдущих войн… Это произошло в значительной степени из-за предусмотрительности французов, которые вели войну по– пиратски. Нет сомнений, что в целом наше торговое мореплавание понесло чрезмерные потери, многие из наших торговых судов были уничтожены»[37]37
  Campbell. Op. cit.


[Закрыть].

Маколей об этом периоде пишет: «В течение многих месяцев 1693 года английская торговля со странами Средиземноморья была прервана почти полностью. Для торговых судов, лишенных прикрытия, которые отправлялись из Лондона или Амстердама, не было никаких шансов добраться до Геркулесовых столбов без того, чтобы не подвергнуться нападению французских каперов. А получить вооруженные корабли сопровождения нелегко». Почему? Потому что военные корабли Англии были заняты наблюдением за французским флотом, и такое отвлечение их от французских крейсеров и каперов явилось поддержкой войны с целью уничтожения торговли. Французский историк о том же периоде в Англии (1696) пишет: «Состояние финансов оставляло желать лучшего. Денег не хватало. Страховая премия достигла 30 процентов. Действие Навигационного акта было практически приостановлено. Английскому мореходству пришлось прикрываться шведским и голландским флагами»[38]38
  Martin. Op. cit.


[Закрыть]. Через полвека французские власти из-за долгого пренебрежения флотом снова были вынуждены обратиться к войне посредством каперских кораблей. Каков же был результат? Во-первых, пишет французский историк: «С июня 1756 по июнь 1760 года французские каперы захватили более двух с половиной тысяч английских торговых судов. В 1761 году, хотя у Франции буквально не было в море ни одного линейного корабля и хотя англичане захватили 240 наших каперских судов, их соратники захватили еще 812 английских кораблей. Но поразительный рост английского торгового флота объясняет численность захваченных ими трофеев»[39]39
  Martin. Op. cit.


[Закрыть]. Другими словами, потери, понесенные Англией из-за таких многочисленных захватов ее торговых судов, которые, видимо, доставили большие убытки и неприятности отдельным владельцам купеческих кораблей, практически не помешали росту благосостояния государства и общества в целом. Английский морской историк о том же периоде пишет: «В то время как торговля Франции была почти уничтожена, торговый флот Англии заполонил моря. Каждый год английская торговля увеличивалась. Деньги, унесенные войной, вернулись благодаря производству товаров английской промышленностью. Английские купцы зафрахтовали 8 тысяч торговых судов». И снова, подводя итоги войны, после замечания о том, что в королевство поступило огромное количество звонкой монеты благодаря завоеваниям за рубежом, этот историк продолжает: «Торговля Англии увеличивалась постепенно каждый год. И такой пример национального процветания в условиях ведения длительной, кровопролитной и дорогостоящей войны не был явлен ни одним народом мира». С другой стороны, историк французского флота, касаясь ранней фазы тех же войн, отмечает: «Английские эскадры, не встречая сопротивления, господствовали в морях. Наши каперы и отдельные корабли, не имея поддержки отечественного флота для сдерживания многочисленных врагов, быстро прекращали свою карьеру. 20 тысяч французских моряков томились в английских тюрьмах»[40]40
  Lapeyrouse-Bonfils. Op. cit.


[Закрыть]. Когда, с другой стороны, в ходе Войны американских колоний за независимость Франция вернулась к политике Кольбера и раннего периода правления Людовика XIV и послала в море большие эскадры кораблей, последовал тот же результат, что был во времена Турвиля. «Впервые, – говорится в «Ежегодном регистре», составители которого забыли или не знали об опыте 1693 года и помнили только о триумфе последних войн, – английские торговые суда заставили прикрываться иностранными флагами»[41]41
  Annual Register. Vol. XXVII. P. 10.


[Закрыть]. Наконец, заканчивая с этой частью вопроса, можно отметить, что остров Мартиника был для французов надежной зависимой заморской территорией, способной послужить базой для ведения войны отдельными кораблями. В ходе Семилетней войны, как и в дальнейшем, во время Первой (Наполеона I) империи, эта территория, наряду с Гваделупой, стала прибежищем многочисленных каперов. «Списки Английского адмиралтейства повышают потери англичан в Вест-Индии в первые годы Семилетней войны до 1400 торговых судов, захваченных или уничтоженных». Английский флот поэтому был направлен против этих двух островов. Их падение явилось для торговли Франции потерей, перевесившей все приобретения французских каперов во время захвата ими английских торговых судов, не говоря уже об уничтожении всей практики каперства. Но в ходе войны 1778–1783 годов этим островам, находившимся под защитой больших французских эскадр, никто даже не пытался угрожать.

До сих пор мы рассматривали влияние войны, ведшейся исключительно отдельными кораблями, без поддержки мощных эскадр, лишь на ту конкретную часть потенциала противника, против которой она, по идее, направлена, – на его торговлю и материальное богатство, на ресурсы его боеспособности. Совершенно очевидно, что даже в пределах своей специфической цели такой способ ведения войны недостаточен. Он беспокоит противника, но не наносит ему решительного поражения. Можно было бы сказать, что он причиняет ненужные страдания. Каково, однако, влияние этого способа ведения войны на общие цели войны, одним из средств которой он является, правда одним из вспомогательных средств? К тому же как влияет этот способ ведения войны на людей, которые осуществляют его на практике? Поскольку время от времени появляются исторические свидетельства этого, здесь необходимо только их суммировать. Известен итог этого способа ведения войны для Англии периода правления Карла II – ее побережье подвергалось набегам, ее торговые корабли жгли в пределах видимости из столицы. В ходе Войны за испанское наследство, целью которой был контроль над Испанией, французы полагались на ведение войны отдельными кораблями против торговых судов противника. В то же время эскадры Англии и Голландии беспрепятственно патрулировали побережье Пиренейского полуострова, блокировали порт Тулон, заставляли французских союзников поддерживать с испанцами связь лишь через Пиренеи и, контролируя морские пути, нейтрализовали выгоды географической близости Франции к театру войны. Их эскадры захватывали Гибралтар, Барселону и Менорку и, взаимодействуя с австрийской армией, чуть было не оккупировали Тулон. Во время Семилетней войны английские эскадры захватывали (или способствовали захвату) всех наиболее значимых колоний Франции и Испании, совершали частые высадки на французское побережье. Война американских колоний за независимость не дает поучительных уроков, здесь существовало приблизительное равенство флотов. Следующим наиболее впечатляющим примером для американцев является англо-американская война 1812–1814 годов. Все знают, как наши каперы заполонили моря и что из-за малочисленности нашего военного флота война велась, по существу, фактически исключительно отдельными кораблями. Если не считать Великих озер, сомнительно, чтобы на море в какой-либо промежуток того времени взаимодействовали более двух наших кораблей. Тем не менее нельзя не согласиться с тем, что английская морская торговля, подвергнувшаяся неожиданной атаке отдельными кораблями со стороны заморского противника, силу которого недооценивали, понесла серьезный ущерб. Но с одной стороны, американские корабли ощущали мощную поддержку французского флота, более или менее крупные эскадры которого, сосредоточившись во многих контролируемых императором портах, от Антверпена до Венеции, связывали английский флот, занимавшийся блокадой. С другой же стороны, когда падение Наполеона (в 1814 году. – Ред.) развязало англичанам руки, наше побережье подверглось нападениям, где только было возможно. Англичане совершили высадку на берег Чесапикского залива, господствовали на нем и разорили его, они поднялись вверх по Потомаку, захватили и сожгли Вашингтон (24 августа 1814 года. – Ред.). Северное побережье находилось постоянно в состоянии тревоги, хотя там удавалось держать оборону весьма небольшим, но сравнительно сильным американским эскадрам. На юге англичане беспрепятственно вошли в Миссисипи, а Новый Орлеан едва спасся. Когда начались переговоры о мире, англичане на встречах с американскими представителями не производили впечатления людей, чувствовавших, что их стране угрожает смертельная опасность. Последняя война между Севером и Югом, когда Alabama и Sumter крейсировали вместе с кораблями сопровождения, оживили приемы войны с целью уничтожения торговли. До тех пор пока такая война является средством достижения общей цели и опирается на военный флот, использующий свою мощь по-другому, она способна дать необходимый результат. Но не следует ожидать от отдельных кораблей больших подвигов перед лицом могучей морской мощи. Во– первых, упомянутые крейсерства стали возможными из-за твердой решимости властей северян установить блокаду не только основных центров торговли южан, но даже каждой бухты на их побережье, оставляя, таким образом, немного кораблей для преследования противника. Во-вторых, если бы у южан вместо одного крейсера имелось десять, то и они не остановили бы вторжения в территориальные воды южан юнионистского флота, который проникал во все доступные с моря пункты. В-третьих, бесспорный, прямой и косвенный ущерб, нанесенный отдельным торговцам и одной из отраслей национальной промышленности (а как высоко ценит автор судостроение, повторять не стоит), не оказал ни малейшего влияния (или сдерживающего эффекта) на ход войны. Подобный ущерб, без сопровождения других факторов негативного воздействия, больше раздражает, чем ослабляет противника. С другой стороны, есть ли какие– нибудь основания отрицать, что операции большого юнионистского флота изменили и ускорили осуществление цели, которая, видимо, неизбежно реализовалась в любом случае? В качестве морской силы южан тогда можно было сравнить с Францией периода войн, которые мы уже рассматривали, в то время как положение Севера напоминало мощь Англии. Как и во Франции, потерпевшими поражение в Конфедерации были власти и страна в целом, а не отдельный класс. Не захват отдельных кораблей или конвоев, сколько бы их ни было много или мало, подрывает финансовую мощь страны. Именно обладание господствующей силой на море заставляет противника держаться вдали от нее или появляться у берегов страны лишь эпизодически. И эта сила, господствуя над всем, перекрывает торговые пути, по которым движутся коммерческие суда от побережья вражеской страны. Такое господство может осуществлять только мощный флот, и сегодня (в открытом море) оно менее эффективно, чем в то время, когда суда под флагами нейтральных стран не обладали нынешним правом неприкосновенности. Вовсе не является невероятным то, что в случае войны между морскими державами одной из них, обладающей значительной морской мощью и желающей уничтожить торговые связи противника, может быть предпринята попытка истолковать понятие «эффективной блокады» таким способом, какой лучше всего отвечает ее интересам на данный момент. Может, ей также удастся доказать, что скорость и диспозиция ее кораблей позволяют установить эффективную блокаду на большем удалении от своих берегов и с меньшим числом кораблей, чем прежде. Решение такой проблемы зависит не от слабости соперника, но от нейтральных стран. Воюющая страна поднимет вопрос о правах воюющих и нейтральных стран и, если она располагает сверхмощным военным флотом, вполне может добиться признания своей точки зрения на этот вопрос, подобно Англии, которая, господствуя в Мировом океане, долго отказывалась признавать статус нейтрального флага, прикрывающего перевозку товаров.