Текст книги "Роль морских сил в мировой истории"

Что касается морской войны в целом, то нет необходимости распространяться по поводу того, что колонисты не могли противостоять эскадрам Великобритании и были вынуждены, соответственно, оставить море противнику, прибегая только к крейсерской войне, главным образом посредством каперов. Такой войне вполне удовлетворяли уровень морского искусства и предприимчивость колонистов. Они наносили, таким образом, большой ущерб английской торговле. К концу 1778 года, по оценке английского морского историка, американские каперы захватили почти тысячу торговых судов стоимостью около 2 миллионов фунтов стерлингов. Он утверждает, однако, что потери американцев были значительнее. Так и должно было быть. Английские крейсеры имели более мощную поддержку и сами, по отдельности, были более сильными, в то время как размах американской торговли поражал государственных деятелей метрополии. Когда разразилась война, объем торговли колоний достигал уровня самой Англии в начале века.

Интересное указание на численность населения того времени Северной Америки, связанного с морем, дает выступление в парламенте первого лорда адмиралтейства, который заявил, «что военный флот из-за утраты Америки потерял 18 тысяч моряков, использовавшихся в последней войне»[113]113
  Annual Register. 1778. P. 201.


[Закрыть]. Это немалая потеря для морской силы, особенно если моряки влились в ряды противника.

Ход морской войны, как и следует ожидать, возбудил жалобы нейтралов на Англию из-за захвата их судов, обслуживавших торговлю с американскими колониями. Такие захваты, однако, не вели с неизбежностью к возбуждению вражды и надежд Франции на ухудшение положения британского правительства. И тем не менее время мщения, которое было целью политики Шуазеля, теперь, видимо, наступило. Ранее в Париже уже обсуждался вопрос о том, какую следует занять позицию, какие выгоды можно извлечь из восстания колоний. Решили, что колониям нужно оказать всю возможную помощь, избегая опасности реального разрыва с Англией. И с этой целью француза по имени Бомарше снабдили деньгами для учреждения торгового дома, который должен был поставлять колонистам военное снаряжение. Франция выделила миллион франков, к которому аналогичную сумму добавила Испания. Бомарше разрешили закупать военную амуницию из правительственных арсеналов. Между тем Франция приняла агентов из Соединенных Штатов, а французские офицеры поступили на службу этой стране с минимальными помехами со стороны французских властей. Торговый дом Бомарше начал действовать в 1776 году. В декабре этого года на землю Франции ступил Бенджамин Франклин, в мае же 1777 года в Америку прибыл Лафайет. В то же время велись приготовления к войне, в частности к морской войне. Численность военного флота неуклонно возрастала, предпринимались меры с целью продемонстрировать возможность вторжения в Англию через Ла-Манш, в то время как реальным театром войны должна была стать территория колоний. Там Франция находилась в положении человека, которому нечего терять. Уже лишенная Канады, Франция имела все основания полагать, что возобновление войны в условиях, когда Европа оставалась нейтральной, а американцы были не врагами, но друзьями, сохранит за Францией оставшиеся у нее острова. Сознавая, что американцы, еще менее двадцати лет назад настаивавшие на завоевании Канады, не согласятся на ее возвращение французам, Франция здраво рассудила, что не следует питать таких призрачных надежд, но необходимо в ходе предстоящей войны завладеть теми английскими территориями в Вест-Индии, которые удастся захватить. Испания была настроена по-другому. Она ненавидела Англию и желала вернуть себе Гибралтар, Менорку и Ямайку, бывшие ранее не просто жемчужинами в испанской короне, но и краеугольными камнями в фундаменте испанской морской силы. Тем не менее Испания видела, что успех мятежа английских колонистов против доселе необоримой морской силы метрополии станет опасным прецедентом для ее собственной обширной колониальной системы, из которой она ежегодно извлекала так много благ. Если потерпит неудачу Англия с ее флотом, то на что может рассчитывать Испания? Во вступительной главе указывалось, что доходы испанских властей извлекались не в виде необременительного налога на богатство морской державы, созданное промышленностью и торговлей, но в виде слабой струйки золота и серебра, добываемых в колониях и транспортируемых немногочисленными судами. Таким образом, испанские колонии эксплуатировались крайне ограниченным способом. Испания могла много потерять, но и выиграть немало. Теперь, как и в 1760 году, было несомненно, что она оставалась державой, которую Англия могла легко одолеть. Тем не менее возобладали имеющиеся обиды и династические симпатии. Испания поддержала скрытую враждебную политику, которую проводила Франция.

В этой взрывоопасной обстановке весть о капитуляции Бургойна сыграла роль детонатора. Опыт прошлых войн убедил Францию в силе американцев как врагов англичан. Она ожидала найти в них полезных союзников в реализации ее планов мести. Теперь казалось, что американцы могли позаботиться о себе и в одиночку и отвергнуть любой союз. Вести о событиях в Америке достигли Европы 2 декабря 1777 года. 16 декабря французский министр иностранных дел сообщил специальным уполномоченным американского конгресса, что король готов признать независимость Соединенных Штатов и заключить с ними торговый договор и временный оборонительный союз. Быстрота, с которой все это происходило, показывает, что Франция созрела для решения. И договор, столь важный по своим неизбежным последствиям, был подписан 6 февраля 1778 года.

Нет необходимости останавливаться подробно на условиях договора. Важно, однако, заметить, во-первых, что явный отказ Франции от Канады и Новой Шотландии предвосхитил ту политическую концепцию, которая известна сейчас как доктрина Монро («Америка для американцев» – фактически для США, «защищавших» народы Северной Америки от колонизаторов. – Ред.), требования которой едва ли могут считаться состоятельными без соответствующей морской силы. Далее, альянс с Францией, а впоследствии и с Испанией принес американцам то, в чем они нуждались больше всего, – морскую силу в противовес морской силе Англии. Уязвит ли американцев признание, что если бы Франция отказалась от соперничества с Англией за морское преобладание, то последняя смогла бы блокировать их атлантическое побережье? Давайте не будем ни отбрасывать лестницу, по которой мы взбирались наверх, ни отказываться признавать то, что казалось нашим отцам правильным в их час испытания. (Ясно, что без Франции США не устояли бы. – Ред.)

Перед тем как говорить об этой морской войне, следует рассмотреть сложившееся тогда военное положение в различных частях света.

Три характерные черты этого положения заметно отличают его от того, что существовало во время начала Семилетней войны в 1756 году. Они состоят в следующем: 1) во враждебном отношении Америки к Англии; 2) в раннем подключении Испании к союзу с Францией; 3) в нейтралитете других государств Европейского континента, оставивших Францию без опасений неприятностей со стороны суши.

На Северо-Американском континенте американцы уже два года удерживали Бостон. Англичане занимали залив Наррагансетт и Род-Айленд, а также Нью-Йорк и Филадельфию. Чесапикский залив и вход в него не имели укрепленных фортов. Они попадали под власть любой эскадры, появлявшейся там. На юге, со времени неудачного нападения на Чарлстон в 1776 году, англичане не предпринимали каких-либо серьезных военных действий. Вплоть до объявления войны Францией основные бои велись к северу от Чесапикского залива и Балтимора. С другой стороны, в Канаде американцы терпели неудачи. Канада до конца оставалась надежной базой английской власти.

В Европе наиболее достойным упоминания был уровень подготовки французского и отчасти испанского флотов по сравнению с предыдущими войнами. Англичане занимали целиком оборонительную позицию, остались без союзников. Между тем короли Бурбонской династии ставили себе целью захват Гибралтара и Маона, вторжение в Англию. Две первые цели особенно интересовали Испанию, последняя цель – Францию. Это расхождение в целях стало роковым для этой морской коалиции. Во вступительной главе имелись ссылки на стратегическую проблему, порожденную политическими курсами двух держав.

В Вест-Индии оба соперника имели фактически почти равные территориальные владения. И Франция, и Англия прочно утвердились на Наветренных островах, одна – на Мартинике, другая – на Барбадосе. Следует заметить, что Барбадос, занимающий наветренную позицию по отношению ко всем остальным островам архипелага, имел решающее стратегическое преимущество в эпоху парусного флота. Случилось так, что военные действия ограничивались акваторией, прилегающей к Малым Антильским островам. Здесь английский остров Доминика располагался между французскими островами Мартиникой и Гваделупой, поэтому он с начала войны стал объектом домогательств французов и был ими захвачен. К югу от Мартиники находилась французская колония Сент-Люсия. Укрепленная бухта этого острова с подветренной стороны, известная как Гроз-Иле, являлась важным пунктом, откуда можно было следить за состоянием французского флота в Фор-Рояле на Мартинике. Англичане захватили остров, и с этой безопасной якорной стоянки Родней наблюдал и охотился за французскими кораблями до его знаменитого сражения в 1782 году. Острова к югу играли менее значительную роль с военной точки зрения. Во владении крупными островами Испания превосходила Англию, владея Кубой, Пуэрто-Рико, деля с Францией контроль над Гаити (при том что Англии принадлежала одна Ямайка). Однако с Испанией Англия почти не считалась, у нее было слишком много дел в других местах, чтобы нападать на испанские острова (нападали! И получали обычно хороший отпор. – Ред.). Территорией, где ощущалось военное присутствие Испании, был обширный регион к востоку от Миссисипи, известный тогда как Флорида, который, хотя и находился тогда во владении Англии, не присоединился к восстанию колоний.

В Индии, следует помнить, Франция, по условиям мирного соглашения 1763 года, возвратила свои опорные пункты, но политическое преобладание англичан в Бенгалии не было уравновешено аналогичным контролем французов в какой-либо части полуострова. В последующие годы англичане расширили и укрепили свою власть, чему благоприятствовал подбор их главных представителей, Клайва и Уоррена Гастингса. На юге полуострова, однако, против них восстали могущественные местные правители, как на востоке, так и на западе, предоставив Франции великолепную возможность вернуть былое влияние в случае начала войны. Но французские власти и население оставались равнодушными к возможностям этого обширного региона. Не так действовали англичане. В тот самый день, когда весть о начале войны достигла в 1778 году Калькутты (7 июля), Гастингс отправил распоряжение губернатору Мадраса атаковать Пондишери и подал пример захватом Чандернагора. Морские силы каждой из сторон были незначительны. Но французский коммодор после короткого боя оставил Пондишери, сдавшийся англичанам в результате семидесятидневной осады с моря и суши. В марте следующего 1779 года пало последнее французское поселение в Индии, Маэ. Французский флаг снова был спущен, в то же время сюда прибыла сильная английская эскадра из шести линейных кораблей под командованием адмирала Хьюджеса. Отсутствие сколько-нибудь сопоставимых сил французов давало англичанам полный контроль над морем до прибытия сюда через три года Сюффрена. Между тем в войну втянулась Голландия, и ее колонии – Негапатам (Нагаппаттинам, на юго-восточном, Коромандельском берегу Индостана, близ Полкского пролива между Индостаном и островом Шри-Ланка (Цейлон). – Ред.) на Коромандельском берегу и очень важная бухта Тринкомали на Цейлоне – также были захвачены англичанами. Тринкомали был занят после операции объединенных сил армии и флота англичан в январе 1782 года. Успешное проведение англичанами этих двух операций определило военную обстановку в Индостане в то время, когда прибытие через месяц Сюффрена превратило формальную войну в отчаянное и кровавое противоборство. Сюффрен прибыл с превосходящей по силам эскадрой, но у него не было французского или союзного порта, с которого можно было бы развернуть боевые операции против англичан.

Из этих четырех главных театров войны два, в Северной Америке и Вест-Индии, смешивались и непосредственно влияли друг на друга, что следовало ожидать в силу их географической близости. Очевидно, что не так протекала война в Европе и Индии. Поэтому исследование, естественно, распадается на три главных раздела, которые могут трактоваться до определенной степени самостоятельно. После такого раздельного рассмотрения будет указано на взаимное влияние этих театров войны, а также на полезные уроки, которые можно извлечь из достоинств и недостатков, успеха и неудач этих больших комбинаций сил и из той роли, которую играла морская сила.

13 марта 1778 года французский посол в Лондоне уведомил английские власти, что Франция признала независимость Соединенных Штатов и заключила с ними торговый и оборонительный союз. Англия немедленно отозвала из Парижа своего посла, но, хотя война стала неминуемой, а Англия оказалась в невыгодном положении, испанский король предложил посредничество, и Франция неблагоразумно промедлила с нанесением удара. В июне адмирал Кеппель отбыл из Портсмута в морской поход во главе эскадры из 20 кораблей. Встретив 2 французских фрегата, англичане, чтобы остановить эти корабли, открыли огонь из орудий. Узнав из документов, обнаруженных на фрегатах, о том, что в Бресте находятся 32 французских корабля, Кеппель немедленно вернулся в Портсмут за подкреплениями. Выйдя снова в море с 30 кораблями, он встретил французскую эскадру под командованием д'Орвилье к западу от острова Уэсан в наветренной позиции при западном ветре. 27 июля состоялся первый морской бой войны, широко известный как битва при Уэсане.

Битва, в которой с каждой из сторон участвовало по 30 линейных кораблей, осталась в целом незавершенной по своим результатам. Не было захвачено или потоплено ни одного корабля. Обе эскадры, разойдясь, вернулись в свои порты. Тем не менее битва приобрела большую известность в Англии из-за народного негодования по поводу отсутствия ее результатов и последовавшей за ним бурной полемики по морским и политическим проблемам. Общественные и флотские круги в целом сочувствовали Кеппелю.

В тактическом отношении битва отличается некоторыми интересными особенностями и представляет одну проблему, которая остается актуальной по сей день. Кеппель занимал подветренную позицию и хотел навязать бой. Для этого он подал сигнал к общей погоне с наветренной стороны так, чтобы его самые быстрые корабли могли настигнуть самые медленные корабли противника. Учитывая равную начальную скорость эскадр, решение следует признать совершенно правильным. Д'Орвилье, находившийся на ветру, собирался принять бой только на своих условиях. Как обычно бывает в таких случаях, атакующая эскадра реализовала свое намерение. На рассвете 27 июля обе эскадры шли левым галсом в направлении западно-северо-запад при устойчивом юго-западном ветре (план 9, А, А; А, A)[114]114
  На этом плане метод последовательного, но раздельного показа одних лишь характерных этапов битвы, который использовался в других иллюстрациях, не применяется. Предлагается непрерывный показ ряда маневров и курсов, при помощи которых флоты наконец вступили в соприкосновение (от А до В). Когда битва просто состоит в прохождении эскадр параллельно друг друга в противоположных направлениях, она становится незавершенной и безрезультатной. Главный интерес представляют предыдущие маневры в сражении, историческое значение которого определяется отнюдь не тактикой.


[Закрыть]. Арьергард англичан (Ар) уклонился под ветер[115]115
  Линия, прочерченная через центр английской эскадры в А, показывает сомкнутый строй (курсом юго-юго-восток), которого, согласно строгим тактическим требованиям, следовало держаться английским кораблям на определенной дистанции в отношении друг друга.


[Закрыть].

Кеппель, соответственно, подал сигнал шести своим кораблям организовать погоню с наветренной позиции – с тем, чтобы поставить их в более выгодное положение для поддержки основных сил, если они вступят в бой. Д'Орвилье заметил этот маневр и истолковал его как намерение англичан атаковать арьергард французов превосходящими силами. Поскольку две эскадры отстояли друг от друга на 6–8 миль, он повернул всей эскадрой через фордевинд последовательно (французы – из А в Б), вследствие чего уклонился под ветер, но приблизился к неприятельской эскадре и получил возможность ее лучше видеть (позиции Б, Б, Б). Во время выполнения этого маневра ветер изменился на южный, который благоприятствовал англичанам. Кеппель же вместо поворота оверштагом шел в течение получаса прежним курсом (англичане – из Б в В), а затем повернул всей эскадрой на другой галс и последовал за французами. Это укрепило подозрения д'Орвилье. И поскольку ветер (утром, несомненно, благоприятствовавший англичанам) снова сменился на западный, позволяя им нагнать французский арьергард, он повернул всей эскадрой через фордевинд (из Б в В), придя таким образом на помощь арьергарду, теперь превратившемуся в авангард, и помешав Кеппелю сосредоточить силы для нападения или прорвать эту часть французской эскадры. Обе эскадры прошли, таким образом, мимо друг друга на контргалсах (В)[116]116
  Головные корабли двух эскадр разошлись (В), что французы приписывали уклонению английского авангарда под ветер. Англичане же утверждали, что французский авангард ушел в бейдевинд. Последнему объяснению соответствует диаграмма.


[Закрыть], обмениваясь безрезультатными бортовыми залпами. При этом французы становились на ветер и получали возможность атаковать, однако не предпринимали попыток воспользоваться этой возможностью. Д'Орвилье подал затем сигнал своему авангарду (бывшему арьергарду) повернуть через фордевинд, чтобы пройти под ветер английского арьергарда, который, в свою очередь, был под ветром своих собственных главных сил. Д'Орвилье намеревался оставаться на ветре и атаковать английский арьергард с двух сторон. Но командир этого французского дивизиона, принц королевской крови, не подчинился, и возможное преимущество было утрачено. Английская сторона предприняла такой же маневр. Адмирал авангарда и ряд его кораблей повернули на другой галс, как только вышли из-под огня (Г)[117]117
  Позиция Г, отделенная от остального плана, показывает окончание прохождения эскадр, начавшегося в В. Ее нельзя было показать в связи с другими курсами без внесения путаницы.


[Закрыть], и последовали за французским арьергардом. Но повреждения такелажа, нанесенные большей части английских кораблей, не позволили им повернуть на другой галс, а поворот через фордевинд для кораблей, подходивших с кормы, стал невозможным. Теперь французы ушли под ветер и снова построились в линию, но англичане были не в состоянии атаковать. Так закончилась битва.

Уже упоминалось об интересных особенностях этого безрезультатного сражения. Одна из них состоит в том, что поведение Кеппеля получило полное одобрение, выраженное под присягой перед трибуналом одним из самых выдающихся адмиралов Англии, Джоном Джервисом, командовавшим кораблем эскадры Кеппеля. И в самом деле, трудно представить, что Кеппель мог бы сделать больше. Но недостаток у Кеппеля тактической сметки проявляется в его любопытном замечании во время собственной защиты. «Если бы французский адмирал действительно намеревался вступить в бой, – говорит он, – боюсь, что он не смог бы повернуть свою эскадру на противоположный галс в направлении, с которого подходила британская эскадра». Подобное могло происходить лишь при игнорировании французским адмиралом опасности, которой подвергся бы арьергард французской эскадры, и это тем более любопытно, что, по собственному утверждению Кеппеля, такая угроза от англичан исходила. Видимо, Кеппель думал, что французы будут ждать, когда английская эскадра построится в линию у них на траверзе, а затем атакует их, корабль против корабля, что, по его мнению, соответствовало старым добрым традициям. Д'Орвилье был слишком хорошо обучен, чтобы допустить такое.

Невыполнение герцогом де Шартром[118]118
  Впоследствии герцог Орлеанский, известный во время Французской революции как Филипп Эгалите (1447–1793, в 1792 году отказался от титула и принял фамилию Эгалите («равенство»), был избран депутатом Конвента. Голосовал за казнь короля. В 1793 году ему также отрубили голову, обвинив в стремлении к «королевской власти». – Ред.), отец Луи-Филиппа.


[Закрыть], командовавшим во время сражения французским авангардом, приказа повернуть через фордевинд (либо из-за того, что он не разобрался, либо из-за того, что проявил своеволие) ставит вопрос, который все еще обсуждается. Речь идет о том, находился ли командующий эскадрой во время битвы в надлежащей позиции. Если бы д'Орвилье находился в авангарде, он мог бы обеспечить выполнение маневра, которого желал. Из центра же адмирал мог видеть или не видеть, что тоже может быть, авангард и арьергард своей эскадры. Во главе эскадры он мог бы показывать пример в выполнении собственных приказов. Французы к концу войны разрешили эту проблему изъятием командующего из боевой линии и помещением его на борт фрегата. Они руководствовались общепризнанными доводами, что командующий, таким образом, мог лучше видеть маневры своего и неприятельского флота, мог не зависеть от задымленности и случайностей на борту собственного корабля. Учитывалось также, что в этом случае сигналы командующего были бы лучше видны с кораблей его эскадры[119]119
  Пленение французского командующего (де Грасса) на борту его флагманского корабля в Доминикском сражении 12 апреля 1782 года было еще одним резоном в пользу нового приказа.


[Закрыть].

Такую позицию, напоминающую отчасти позицию генерала на суше, менее рискованную для него лично, принял также Хоу в 1778 году. Позднее, однако, и Хоу и французы отказались от этой практики. Нельсон во время битвы при Трафальгаре, ставшей для него последней, был во главе колонны. Сомнительно, однако, имел ли он для этого иной мотив, кроме жажды битвы. Две другие атаки под его командованием были направлены против неприятельских кораблей на якорной стоянке. В обоих случаях он не возглавлял колонны на том разумном основании, что его знание прибрежной полосы было несовершенным и для головного корабля существовала опасность наскочить на мель. Обычная практика эпохи широкого распространения парусного флота, когда дело не касалось приказов об общей погоне, заключалась в том, чтобы адмирал находился в боевой линии, в центре этой линии. Отказ от этой практики Нельсона и Коллингвуда, лично возглавивших свои колонны при Трафальгаре, возможно, имел под собой некоторые основания, и обычный человек скорее воздержится от критики действий флотоводцев такого масштаба. То, что эти два флотоводца, от которых так много зависело, подвергались опасности, очевидно. И если бы был нанесен серьезный ущерб им лично или головным частям их колонн, то отсутствие их руководства сразу же стало бы ощутимым. В такой позиции их роль как адмиралов была бы быстро обесценена в дыму сражения, не оставляя тем, кто следовал за ними, никакого ориентира или контроля над ситуацией, кроме блестящей возможности проявить свою отвагу и героический пример. Французский адмирал указывал, что практический результат от метода атаки при Трафальгаре, когда две колонны спускаются на линию баталии противника под прямым углом друг к другу, состоял в принесении в жертву головных частей колонн ради пробития двух брешей в боевой линии противника. Пока все идет хорошо, жертвы оправдываются, и в эти бреши входят корабли арьергардов каждой колонны, почти неповрежденными, фактически создавая резерв, атакующий потрепанные корабли противника с каждой из сторон разрыва. Далее, идея о резерве наводит на мысль о позиции главнокомандующего. Размеры его корабля таковы, что исключают возможность нахождения его вне боевого порядка. Но если бы все складывалось не так удачно, то должен ли был адмирал находиться в резерве, сохраняя способность управлять им в соответствии с ходом боя, который продлевает ему возможность реально содействовать своим назначением и именем осуществлению весьма полезной цели? Трудность организации любой системы сигналов или посыльных шлюпок (которые в целом могут заменить помощников и курьеров), увеличивается в связи с тем, что корабли, в отличие от сухопутных дивизий, не могут оставаться неподвижными в ожидании приказов, но что они должны следовать определенному курсу при помощи рулевого управления. Эта трудность не позволяет поместить адмирала действующего флота в легкое судно, поскольку в этом случае он становится простым зрителем. В то же время, оставаясь на борту наиболее мощного корабля эскадры, он приобретает наивысшую власть, когда бой уже начался, а если этот корабль находится в резерве, адмирал сохраняет в своих руках власть главнокомандующего до самого последнего момента. «Полкуска хлеба лучше, чем его отсутствие вовсе». Если адмирал не может в силу условий морского боя занимать позицию своего сухопутного коллеги, надо обеспечить ему такую позицию, насколько возможно. Практика Фаррагута после Нового Орлеана и Виксберга на последней, так сказать, стадии его карьеры, когда опыт, вероятно, уже сформировал его взгляды, состояла в том, чтобы вести свой флот в бой лично. Известно, что он очень неохотно, по настоянию разных офицеров, поступился своими убеждениями в этом вопросе в Мобиле, заняв второе место, а впоследствии открыто выражал сожаление, что поступил так. Могут возразить, однако, что сражения, в которых командовал Фаррагут, имели особенность, отличающую их от битв в строгом значении этого слова. В Новом Орлеане (Новый Орлеан был взят северянами 24 апреля 1862 года. – Ред.), Виксберге (тяжелые бои за Виксберг, героически оборонявшийся южанами, шли с 23 мая по 4 июля 1863 года. – Ред.), Порт-Хадсоне (Порт-Хадсон (на Миссисипи, выше Батон-Ружа) был взят северянами 9 июля 1863 года. – Ред.) и Мобиле (бой в бухте Мобила, где были уничтожены корабли южан, происходил 5 августа 1864 года. – Ред.) задача заключалась не в том, чтобы ввязаться в бой, но пройти мимо укреплений, которым флот, по общему признанию, не мог противостоять. И это прохождение совершалось главным образом в условиях обеспеченности лоцманской проводки судов по фарватеру прибрежных вод, о котором Фаррагут, в отличие от Нельсона, был хорошо осведомлен. Таким образом, на главнокомандующего была возложена задача лидерства в буквальном, а также в военном значении этого понятия. Выступая лидером, он не только указывал флоту безопасный путь, но, постоянно держась вне задымления, мог лучше видеть и оценивать предстоящий путь, а также принимать на себя ответственность за курс, который можно было предписывать другим и намечать, но от которого ведомые корабли могли уклониться. Может быть, не все знают, что при Мобиле командиры головных кораблей не только одной, но двух колонн в критической точке пути колебались и недоумевали по поводу цели адмирала. Дело заключалось не в том, что они ее ясно не представляли, но в том, что обстоятельства, по их мнению, сложились не так, как он предполагал. Не только Олден на «Бруклине», но и Крэвен на «Текумсе» проигнорировали приказы адмирала и уклонились от предписанного им курса – с катастрофическими последствиями. Нет необходимости порицать любого из этих капитанов, но напрашивается неумолимый вывод, что Фаррагут безоговорочно прав, когда полагает, что человек, наделенный высочайшей ответственностью, должен в боевых условиях находиться впереди. И здесь следует заметить, что в такие критические моменты сомнений любой человек, кроме особо одаренных интеллектом, стремится переложить ответственность за решение на вышестоящего начальника. И это происходит несмотря на то, что из-за настоятельности случая колебание или промедление может оказаться роковым. Человек, который в качестве уполномоченного начальника будет действовать разумно, в качестве простого подчиненного уклонится от выполнения долга. Мало найдется тех, кто стал бы оспаривать действия Нельсона в сражении при Сан-Висенти. Эта истина убедительно подтверждается тем, что в этот день Коллингвуд следовал непосредственно за Нельсоном в кильватерном строю и не внимал его действиям до тех пор, пока не получил сигнал от главнокомандующего. Однако после получения сигнала он особенно отличился своей рассудительностью и смелостью[120]120
  Инцидент, происшедший во время преследования Роднеем де Грасса в апреле 1782 года, показывает, до какой степени может соблюдаться субординация. Худ был одним из лучших британских офицеров. Автор вовсе не собирается критиковать его действия. Тогда он находился в нескольких милях от Роднея. «Отделившийся французский корабль с северо-западной стороны, попавший в полосу бриза одновременно с нашим авангардом, смело лавировал и стремился уйти на ветре от гнавшихся за ним британских кораблей. Это был единственный способ для него соединиться со своей эскадрой, тогда еще шедшей на ветре. Смелость французского корабля доходила до такой степени, что он вынудил «Альфреда», наиболее вырвавшийся вперед корабль дивизиона сэра Самюэля Худа, спуститься, чтобы позволить ему пройти. Все смотрели на храброго француза, за исключением тех, которые с нетерпением ожидали от главнокомандующего сигнала к бою, но главнокомандующий, скорее не предполагавший, что имеет в лице француза противника, так и не поднял страстно желаемого сигнала, и поэтому ни одно орудие не произвело выстрела. Это упоминается для того, чтобы показать состояние дисциплины на борту кораблей, составлявших дивизион Худа, а также то, что Худ, хотя по субординации был вторым в командовании эскадры, не позволил сделать ни одного выстрела до получения на это указания главнокомандующего. Более чем вероятно, что Худ в ожидании сигнала к бою от главнокомандующего, перед тем как открыть огонь, исходил из того предположения, что, случись в сложившихся обстоятельствах преждевременная атака, вся ответственность за ее результаты легла бы на него» (White Th., R.N. Naval Researches. C. 97). Худ, очевидно, хорошо усвоил отношение Роднея к подчиненным, чьих инициатив последний не одобрял. Отношения между двумя флотоводцами, видимо, были натянутыми.


[Закрыть].

В связи с проблемой операций в сложных навигационных условиях следует вспомнить, что избрание главнокомандующим центральной позиции во время битвы при Новом Орлеане (24 апреля 1862 года. – Ред.) чуть не погубило флагманский корабль из-за темноты и дыма кораблей, шедших впереди. Флот Соединенных Штатов после прохождения мимо фортов едва не оказался без командующего. Теперь, когда упоминание о резерве подсказало ряд соображений, упоминание о проводке судов также вызывает определенные идеи, более широкого свойства, которые изменяют то, что было сказано о нахождении адмирала в резерве. Легкость и быстрота, с которыми паровой флот может менять построение, делают вероятным, что атакующий флот может оказаться почти в самый момент столкновения с неприятельским флотом под угрозой некоторых неожиданных комбинаций противника. Где тогда будет лучшая позиция для адмирала? Несомненно, в том месте строя его эскадры, где он мог бы с большей готовностью провести свои корабли на новую диспозицию или в направлении, которого требуют изменившиеся условия, – то есть в голове эскадры. Представляется, что существует два самых важных момента морского боя. Один определяет способ главной атаки, другой – ввод в действие резерва и управление им. Если первый момент более значим, то второй, возможно, требует большего мастерства, потому что первый способ может и должен применяться по заранее разработанному плану, в то время как второй может (а часто и должен) приспосабливаться к непредвиденным обстоятельствам. Условия морских сражений будущего содержат элемент, которого нет в сражениях на суше, – чрезвычайную быстроту, с которой происходят столкновения и изменения строя кораблей. Хотя войска и могут быть доставлены на поле боя при помощи транспорта на паровом двигателе, они будут сражаться там в пешем или конном строю с постепенной реализацией замысла операции, что дает главнокомандующему время ознакомить кого нужно со своими соображениями (как правило, конечно) в случае изменения атаки противника. С другой стороны, эскадра – сравнительно малой численности и в составе четко определенных боевых единиц – может замыслить важное изменение своего плана, которое ничто не выдаст, пока не начнется его осуществление, длящееся несколько минут. В той мере, в какой эти замечания верны, они указывают на необходимость наличия заместителя командующего, не только полностью осведомленного в планах, но также в руководящих принципах действий своего шефа. Эта необходимость логично вытекает из того, что авангард и арьергард боевого строя могут, в соответствии со сложившейся обстановкой, отстоять далеко друг от друга, а руководство желательно осуществлять в обоих крайних подразделениях эскадры. Поскольку командующий не может лично присутствовать в каждом из них одновременно, наилучший выход – послать своего сведущего заместителя в одно из крайних подразделений. Что касается позиции Нельсона в битве при Трафальгаре, упоминавшейся в начале обсуждения этой проблемы, то следует заметить, что Victory (флагманский корабль Нельсона) не делал ничего, чего не сделал бы любой другой корабль, и что слабость ветра не давала оснований ожидать какого-либо внезапного изменения строя противника. Колоссальный риск, которому подвергалась персона адмирала, чей корабль попал под сосредоточенный огонь боевой линии противника, заставил нескольких капитанов умолять адмирала изменить свою позицию. Такое рискованное поведение осуждалось задолго до этого самим Нельсоном в одном из писем после Абукирского сражения: «Думаю, если бы Богу было угодно и я не был ранен, ни один корабль не ускользнул бы. Но не считайте, что следует винить кого– нибудь во флоте… Я имею в виду лишь то, что если мой личный опыт мог бы служить примером этим людям, то, по всей видимости, всемогущий Господь продолжил бы благословлять мои деяния…»[121]121
  Nicholas N.H. Despatches and Letters of Lord Nelson.


[Закрыть]