Текст книги "Роль морских сил в мировой истории"

Таковы были главные особенности сражения у островов Ле-Сент, или, как иногда его называют, битвы 12 апреля, известной французам как битва у Доминики (в энциклопедиях – Доминикская битва. – Ред.). Теперь следует привести некоторые подробности этой битвы, которые были опущены в целях ясности изложения, но оказывали влияние на его исход. Когда занялся день, французская эскадра находилась в рассеянном состоянии и большом беспорядке[196]196
  Когда был подан сигнал построиться в линию баталии, самый крайний из французских кораблей в наветренной позиции отделяла от Ville de Paris дистанция, определявшаяся, по разным источникам, от 6 до 9 миль.


[Закрыть]. Де Грасс под воздействием собственной тревоги за Zele так осложнил свое положение, что французская эскадра не смогла как следует построиться в линию к моменту сражения. Корабли авангарда еще не заняли свои места в линии (фаза 2, а), остальные же корабли были так далеки от этого, что де Водрейль, командовавший арьергардом и принявший в конце концов участие в сражении, констатирует, что линия строилась под ружейным огнем. Англичане, наоборот, построились в полном порядке, единственное, что им оставалось сделать, – это сократить промежутки между кораблями с 2 до 1 кабельтова (700 футов). Знаменитый прорыв через французскую линию был осуществлен не по заранее выработанному плану, но благодаря смене ветра, что нарушило строй кораблей и увеличило промежутки между ними. Между тем брешь, через которую прорвался Родней с группой кораблей, расширилась из-за корабля Diademe c северной стороны, обстенившего паруса и повернувшего на другой галс (фаза 3, в). Чарлз Дуглас считает непосредственным следствием прорыва флагмана то, что с северной стороны от Роднея «ближайшие четыре корабля противника сбились в кучу, почти или совсем не взаимодействуя друг с другом, в упомянутом месте (в), подходя к нему последовательно. Эта злосчастная группа кораблей, превратившаяся теперь в одну большую цель для огня батарей, была сразу атакована 90-пушечными кораблями Duke, Namur и Formidable. Французы подверглись нескольким бортовым залпам каждого из английских кораблей, ни один из которых не миновал цели. Французы понесли, должно быть, большой урон». Duke (фаза 3, г), шедший непосредственно впереди флагмана, последовал за ним под ветер французов, но как только его капитан увидел, что Fomidable вышел на траверз неприятельского строя, то совершил тот же маневр, пройдя мимо беспорядочной группы французских кораблей севернее и, таким образом, поставив ее между двух огней. Вахтенный журнал Magnanime, одного из кораблей французской группы, упоминает о прохождении этого корабля под огнем между двумя трехпалубными кораблями.

Как только строй французов был прорван, Родней спустил сигнал о построении в линию, оставив сигнал к бою с близкой дистанции. В то же время он приказал своему авангарду, который теперь проходил по другую сторону и севернее неприятельского арьергарда, повернуть оверштаг и соединиться с центром англичан. Из-за повреждений рангоута и парусов, полученных при прохождении под огнем противника, исполнение этого маневра значительно замедлилось. Собственный флагман Роднея и сопровождавшие корабли тоже повернули оверштаг. Арьергард под командованием Худа, вместо следования к северу для соединения с центром, некоторое время шел на ветре, а затем оказался в зоне штиля на значительной дистанции от остальных кораблей эскадры.

Много споров вызвал позднее вопрос о разумности прорыва Роднеем линии баталии противника и о том, кому следует приписать заслугу этого прорыва, если такое лицо вообще существует. Последнее не стоит особого внимания. Но можно сказать, что сын Чарлза Дугласа, начальника штаба Роднея, привел определенное число доказательств (единственно возможных для умаления заслуги лица, полностью ответственного за результаты боя), которые свидетельствуют о том, что предложение прорыва исходило от Дугласа, а согласие Роднея на него было получено не без труда. Сам по себе маневр значит больше, чем вопрос о поддержании личной репутации. Некоторые доказывали, что этот маневр далек от того, чтобы заслуживать похвалу, но достоин порицания, и в заслугу Роднею следует поставить скорее стечение обстоятельств, чем сознательный выбор. Было бы лучше, говорят сторонники этой точки зрения, чтобы Родней уходил дальше под ветер французского арьергарда, сосредоточив таким образом на нем весь огонь английской линии, и чтобы он повернул на другой галс и поставил французский арьергард между двух огней. Этот довод не учитывает, что поворот на другой галс, любой поворот, после столкновения такого рода, возможен только для части кораблей, участвующих в бою, и что эта часть встретила бы большие трудности в преодолении сопротивления неприятеля, который прошел бы дальше, если бы не получил серьезные повреждения. Следовательно, предложенная выше атака – точная копия битвы при Уэсане – сводится на самом деле к эскадрам, идущим на контргалсах, каждая из которых распределяет свой огонь по всей неприятельской линии, не пытаясь сосредоточить его на какой-либо ее части. Можно и должно сразу признать, что изменение Роднеем курса позволило 11 кораблям французского арьергарда (фаза 4, ар) спуститься под ветер, приняв огонь только части неприятельской линии, в то время как английский авангард попадал под огонь всей французской эскадры. Однако эти французские корабли были, таким образом, полностью выведены из боя на определенное время и в важный момент, после того как они были загнаны под ветер. Они были бы вообще лишены возможности оказать какую-нибудь поддержку своей эскадре, если бы сам де Грасс не был принужден уйти под ветер группой кораблей Худа, отрезавшей от французского адмирала 3 корабля, которые шли перед ним. 13 кораблей французского авангарда, исполняя последний принятый сигнал, придерживались круто к ветру. Де Грасс с группой из 6 кораблей (фаза 3, д) сделал бы то же самое, если бы группа Худа не зашла к нему спереди. Результатом собственного маневра Роднея, следовательно, стало бы разделение французской эскадры на две части дистанцией в 6 миль. Причем одна из частей попадала в безнадежное подветренное положение. Англичане, заняв наветренное положение, смогли бы легко «блокировать» 11 кораблей противника в подветренной позиции и окружить 19 своих кораблей – в наветренной позиции и превосходящими силами. Действительная обстановка из-за двух брешей во французской линии была несколько иной. Группа из 6 кораблей де Грасса оказалась между дивизиями эскадры в наветренной и подветренной позициях, в 2 милях от первой и 4 милях от второго дивизиона (фаза 4). Едва ли есть необходимость доказывать тактическое преимущество такой обстановки для англичан, даже сбросив со счета замешательство, охватившее французов. Кроме того, впечатляющий урок можно извлечь из непосредственного воздействия английской артиллерии на неприятеля при прохождении через французскую линию. Из 5 захваченных французских кораблей 3 были теми, за которыми прорывались англичане[197]197
  Были захвачены два других французских корабля. Ville de Paris стал жертвой, вокруг которой, естественно, собрались неприятельские корабли, из-за его изолированного положения и флага командующего, и 64-пушечный Ardent, который, видимо, был перехвачен, когда предпринял смелую попытку пройти от авангарда к флагману адмирала, попавшему в экстремальную ситуацию. Последний корабль был единственным трофеем, захваченным у англичан союзной Великой армадой в проливе Ла-Манш в 1779 году.


[Закрыть]. Что же делали французы вместо того, чтобы отвечать на огонь противника по мере прохождения контргалсами, при том что каждый корабль получал бы поддержку от переднего и заднего мателотов? Французские корабли, мимо которых проходили прорвавшиеся колонны неприятеля, принимали, каждый последовательно, огонь всей группы неприятельских кораблей. Так, 13 кораблей Худа продефилировали мимо 2 задних кораблей французского авангарда Cesar и Hector, нанеся им серьезный урон своим сосредоточенным огнем. Таким же образом и с теми же результатами 6 кораблей Роднея прошли мимо Glorieux. Это «сосредоточение огня дефилированием» мимо концевого корабля колонны весьма точно соответствует сосредоточению огня на фланге линии и представляет особый интерес, поскольку если успешно исполнено, то не уступает последнему в атакующей мощи. В случае быстрого приобретения преимущества англичане могли обстреливать французские корабли по обеим сторонам брешей, через которые они проходили, как в действительности поступал Formidable. Но они использовали бортовые залпы справа, и многие, несомненно, осознали свои возможности слишком поздно. Следовательно, естественными результатами маневра Роднея стали: 1) занятие наветренной позиции, дающей возможность атаковать; 2) сосредоточение огня на части неприятельского строя и 3) внесение в неприятельский строй замешательства и неразберихи, которые могли стать (и стали) чрезвычайными, открывая путь для дальнейших тактических успехов. Не выдерживает критики возражение, что если бы французы были более искусны, то могли бы быстро соединиться. Маневр, который обещает выгоду, теряет в своем достоинстве из-за того, что сталкивается с проворством противника, не больше, чем выпад рапирой от его парирования. Шансы англичан заключались в том, что эскадра французов, при обходе с носа кораблей их арьергарда и следовании их авангарда прежним курсом, делилась на части. И маневр отнюдь не стал менее эффективным оттого, что две части могли соединиться быстрее, чем они бы это сделали при более умелом управлении. В случае же предложенного выше альтернативного маневра с поворотом на другой галс после прохождения арьергарда противника преследование превратилось бы в беспощадную охоту друг за другом, в которой стороны понесли бы, вероятно, одинаковый ущерб. Фактически обе эскадры совершили многочисленные промахи.

Независимо от тактического использования двух эскадр существовала разница в оснащении, способствовавшая тактическому преимуществу и посему достойная упоминания. Французы, очевидно, располагали более совершенными кораблями того же класса и более мощным вооружением. Чарлз Дуглас, высокопоставленный офицер деятельного и оригинального склада ума, который уделял повышенное внимание вопросам артиллерии, подсчитал, что огневая мощь батарей 33 французских кораблей превосходила мощь 36 английских кораблей в силу наличия у французов 4 84-пушечных кораблей (у англичан было несколько 90-пушечных кораблей. – Ред.). Он считал, что после потери французами Zele, Jason и Caton на их стороне все еще оставалось преимущество, равное мощи 2 74-пушечных кораблей. Французский адмирал ла Гравьер допускает, что французские орудия в то время в целом превосходили английские орудия по калибру. Более совершенная конструкция французских кораблей и их большая осадка позволяли им лучше ходить и лавировать, что объясняет отчасти успех усилий де Грасса выходить на ветер. Ведь после полудня 11 апреля лишь группа из 3 или 4 кораблей его эскадры была видна с марса английского флагмана, который 9 апреля находился от нее на дистанции пушечного выстрела. Именно неудачное маневрирование злосчастных Zele и Magnanime заставило де Грасса покинуть свою выгодную позицию и оправдало стремление Роднея положиться на волю благоприятного случая в достижении цели. Большую эскадренную скорость французских кораблей объяснить труднее. Ведь при наличии лучших обводов корпусов практика обшивки днищ еще не получила во Франции такого широкого распространения, как в Англии. Несколько французских кораблей не имели днищ, обшитых медью, и они были изъедены морскими червями и обросли моллюсками[198]198
  Официальное письмо маркиза де Водрейля (official letter of the Marquis de Vaudreuil // Guerin. Histoire de la Marine Frangaise. Vol. V. P. 513).


[Закрыть].

Лучший ход французов был замечен, однако, английскими офицерами, хотя упоминаемый ими выигрыш в наветренном положении следует отчасти приписать передышке, взятой Роднеем после 9 апреля, возможно, для исправления больших повреждений, которые получила небольшая группа его кораблей, участвовавшая в ожесточенном бою с превосходящими силами противника. В описаниях этого боя утверждается, что французы держались на полудистанции пушечного выстрела. Это делалось для того, чтобы лишить англичан тактического преимущества, достигнутого благодаря обладанию большим количеством каронад и других орудий малого веса, но большого калибра, которые в ближнем бою весьма эффективны, но бесполезны на больших дистанциях, разделяющих корабли. Заместитель командующего, де Водрейль, которому было поручено провести атаку, откровенно признает, что, если бы он вошел в зону досягаемости огня каронад, его корабли быстро лишились бы рангоута и такелажа. Как бы ни оценивали военные соображения, побудившие французов отказаться от разгрома английского дивизиона, бесспорно, что если их целью было уйти от погони, то тактика де Водрейля 9 апреля была великолепной во всех отношениях. Он нанес наибольший урон противнику с наименьшим риском для своих собственных сил. 12 апреля де Грасс, позволивший себе войти в зону досягаемости огня каронад, пренебрег этой тактикой и, кроме того, пожертвовал ради сиюминутного побуждения всей своей прежней стратегией. Упомянутые орудия, легко обслуживаемые благодаря своей легкости, и ведущие огонь картечью и ядрами большого диаметра, особенно эффективны в ближнем бою и бесполезны на дальней дистанции. Позднее де Водрейль в своей депеше отмечает: «Эффективность этих новых орудий особенно велика на дистанции ружейного выстрела. Именно эти орудия нанесли нам тяжелый урон 12 апреля». По крайней мере, некоторые английские корабли имели другие новинки, которые, посредством увеличения точности, скорострельности и радиуса действия артиллерийского огня, способствовали значительному усилению мощи батарей. Использовались замки, благодаря которым артиллерист наводил орудие на цель и производил выстрел, а также установка на лафетах орудий приспособлений, способствующих тому, что орудия имели больший сектор обстрела, чем раньше. В схватках между отдельными кораблями (не связанных с требованиями взаимодействия с эскадрой) эти усовершенствования позволяли их обладателю занять позицию, с которой он мог вести огонь по неприятелю, неспособному ответить встречным огнем. Имеется ряд впечатляющих примеров такого тактического преимущества. В бою эскадр, который рассматривается сейчас, преимущество англичан заключалось в том, что их орудия могли вести огонь на значительную дистанцию перед носом корабля противника и долгое время вслед ему. Таким образом, могло увеличиться (вдвое или больше) число попаданий в корабль противника и сократиться промежуток времени, в течение которого противник выходит из зоны обстрела при прохождении между двумя вражескими кораблями[199]199
  См.: United Service Journal, 1834. Pt. II. P. 109 и далее.


[Закрыть]. Эти устаревшие теперь подробности заключают в себе уроки, которые никогда не устаревают. Они ни в чем не отличаются от современного опыта игольчатых ружей (игольчатые ружья системы Драйзе фактически обеспечили пруссакам победу над австрийцами в войне 1866 года, в которой австрийская армия имела нарезные ружья, заряжавшиеся с дула. – Ред.) и мин (мины были впервые в истории использованы в качестве заграждений русскими в Крымской войне (1853–1856) – для обороны Кронштадта, у Ревеля, Свеаборга, Усть-Двинска, в Керченском проливе и реках Дунай и Южный Буг, что сковало действия превосходящих англо-французских морских сил. Затем русский опыт был использован в ходе Гражданской войны в США (1861–1865). Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов (то есть в период времени, ближайший к написанию этой книги) русские моряки, используя разные типы мин и минных заграждений, сковали действия превосходящего турецкого флота на Черном море и на Дунае, позволив русской сухопутной армии форсировать Дунай и в дальнейшем разгромить турецкую армию. – Ред.).

И в самом деле, все сражение 12 апреля 1782 года дает немало уроков здравой военной науки. Настойчивость в погоне, борьба за выгодную позицию, концентрация усилий, рассеяние флота противника, эффективное тактическое использование небольших, но важных нововведений в вооружении уже рассматривались. Того, кого не убедило поведение французов 9—12 апреля, убеждать в необходимости не упускать случая бить врага по частям было бы пустой тратой времени. Отказ французов от нападения на Ямайку после разгрома их эскадры убедительно показывает, что правильный путь обеспечить конечные цели заключается в разгроме силы, которая угрожает этим целям. Остается по крайней мере одно замечание, деликатное по сути, но существенное для извлечения всех уроков из этих событий. Речь идет о последующем использовании победы и ее влиянии на войну в целом.

Подверженность парусных кораблей повреждениям в рангоуте и парусах, другими словами, в средствах той мобильности, которая является первейшей характеристикой морской силы, не позволяет говорить по истечении продолжительного времени, что можно было и что нельзя было сделать в ходе сражения. Вопрос не только в понесенном уроне, который может быть отражен в вахтенном журнале, но также в возможностях исправления повреждений, энергии и способностях офицеров и матросов, отличающихся от корабля к кораблю. Что касается способности английской эскадры развить свой успех более энергичным преследованием противника 12 апреля, то в этом отношении мы располагаем авторитетными мнениями двух наиболее выдающихся офицеров – Самюэля Худа, заместителя командующего, и Чарлза Дугласа, капитана и начальника штаба адмирала эскадры. Худ высказал мнение, что можно было захватить 20 кораблей. Он довел свое мнение на следующий день до сведения Роднея. Между тем начштаба был настолько удручен неудачей в этом деле и реакцией адмирала на это предложение, что всерьез рассматривал подать рапорт об отставке со своего поста[200]200
  См.: Письмо сэра Говарда Дугласа (Letter of Sir Howard Douglas // United Service Journal, 1834. Pt. II. P. 97), а также Naval Evolution того же автора. Письма Самюэля Худа автор не обнаружил.


[Закрыть].

Советовать и критиковать легко. Почувствовать же всю тяжесть ответственности может лишь человек, на которого она возложена. Но значительных результатов в войне часто нельзя добиться без риска и напряженных усилий. Точность оценки этих двух офицеров подтверждается, однако, выводами из французских донесений. Родней оправдывает свою неудачу в преследовании ссылками на поврежденное состояние многих кораблей и другие обстоятельства, повлиявшие на исход ожесточенного сражения. Далее он дает свой прогноз того, что могло быть сделано той ночью французами, если бы он продолжил преследование французской эскадры, которая «ушла в составе 26 линейных кораблей»[201]201
  Rodney. Life. Vol. II. P. 248.


[Закрыть]. Этот прогноз делает честь его воображению, учитывая то, как вела себя французская эскадра днем. Но что касается группы из 26 кораблей[202]202
  В действительности их было только 25.


[Закрыть], то де Водрейль, который после капитуляции де Грасса подал сигнал кораблям собраться вокруг его флага, обнаружил рядом с собой на следующее утро лишь 10 кораблей. Ни один из других кораблей не соединился с ним до 14 апреля. В последующие дни к де Водрейлю в разное время присоединились 5 кораблей[203]203
  Guerin. Histoire de la Marine Frangaise. Vol. V. P. 511.


[Закрыть]. Со всеми этими кораблями он ушел в место сбора у Французского мыса (Кап-Аитьен), где обнаружил другие корабли. Общее число кораблей, исправивших там свои повреждения, составило 20 кораблей. 5 кораблей, оставшихся от тех, которые участвовали в бою, ушли в Кюрасао, расположенный на дистанции 600 миль от места боя, и не соединились с французской эскадрой до мая. «Группа из 26 кораблей», следовательно, не существовала фактически вообще. Напротив, французскую эскадру рассеяли, а несколько ее кораблей блокировали. Что касается повреждений, то нет оснований полагать, что англичане понесли больший урон. У них он был гораздо меньше, чем у противника. Любопытное заявление по этому вопросу появляется в письме Гилберта Блейна:

«Нам с трудом удалось заставить французских офицеров поверить, что потери убитыми и ранеными, нанесенные их адмиралу нашими кораблями, были достоверными. И один из них резко возражал мне, утверждая, что мы всегда обманывали мир ложными сведениями о своих потерях. Тогда я прошелся с ним по палубам Formidable и предложил ему подсчитать число пробоин от ядер на них, а также посмотреть, как мало пострадал такелаж корабля. Я спросил, может ли такой уровень урона быть совместим с потерями большими чем 14 человек, которые составили число убитых на нашем корабле и которые были наибольшими среди кораблей эскадры, за исключением Royal Oak и Monarch. Он… согласился, что наш огонь, видимо, лучше поддерживался и направлялся, чем их огонь»[204]204
  Rodney. Op. cit. Vol. II. P. 246.


[Закрыть].

Не приходится сомневаться поэтому, что успех не был с подобающей энергией развит Роднеем. Не был развит до тех пор, пока через пять дней после сражения не послали отряд Худа к острову Сан-Доминго (Гаити), где он захватил в проливе Мона (к востоку от острова Гаити) Jason и Caton, которые до сражения отделились от французской эскадры и двигались теперь к Французскому мысу. Эти корабли и два мелких судна с ними явились единственными трофеями, захваченными после победы. В условиях военного времени этот незначительный промах серьезно вредит репутации Роднея как флотоводца и занятию им достойного места среди удачливых адмиралов. Родней на время спас Ямайку, но он упустил возможность разгромить французский флот. Подобно де Грассу, он тоже допустил, чтобы непосредственная цель заслонила от него общую военную ситуацию и господствующий в ней фактор.

Для оценки последствий этого промаха и фактической незавершенности знаменитого сражения надо перенестись на год вперед и познакомиться с дебатами в британском парламенте в феврале 1783 года по вопросам условий мира. Одобрение или неодобрение условий мира, который заключила существовавшая власть, включало обсуждение многих соображений. Но основная суть дебатов заключалась в том, отвечали ли условия мира относительному финансовому и военному положению воюющих стран, или для Англии было бы лучше продолжать войну ради понесенных жертв. Что касается финансового положения, то вопреки мрачной картине, нарисованной адвокатами мира, видимо, тогда относительно его было не больше сомнений, чем возникает теперь при сравнении ресурсов различных стран. Вопрос же о военной мощи превратился фактически в вопрос о морской силе. Министерство доказывало, что весь британский флот едва ли насчитывал сотню линейных кораблей, между тем численность флотов Франции и Испании достигала 140 кораблей, не говоря уже о Голландии.

«При таком неравенстве сил с неприятелем могли ли мы надеяться на успех, исходя из опыта как последней кампании, так и распределения сил в той кампании, которая последовала бы в будущем? В Вест-Индии мы не могли бы противопоставить более 46 кораблей тем 40, которые в день подписания мира находились в бухте Кадиса с 16 тысячами войск на борту. Они были готовы отбыть в ту часть света, где к ним присоединились бы 12 линейных кораблей из Гаваны и 10 из Сан-Доминго… Разве мы не могли с достаточными основаниями опасаться, что кампания в Вест-Индии закончится потерей Ямайки, общепризнанной цели этого колоссального сосредоточения вооруженных сил?»[205]205
  Annual Register, 1783. P. 151.


[Закрыть]

Следует всецело принять во внимание, что это, несомненно, доводы убежденного сторонника определенной партии. Точность его данных о соотношении численности кораблей отрицал лорд Кеппель, представитель той же партии, занимавший незадолго до этого пост главы адмиралтейства, с которого он подал в отставку из-за несогласия с договором о мире[206]206
  Annual Register, 1783. P. 157; Life of Admiral Keppel. Vol. II. P. 403.


[Закрыть]. Английские государственные, как и морские деятели, видимо, к этому времени научились не принимать в расчет очевидное при оценке реальной силы флотов других стран. Тем не менее как отличалась бы оценка обстановки в парламенте с моральной и военной точек зрения, если бы Родней воспользовался всеми плодами победы, которой был обязан скорее случаю, чем собственным заслугам, которыми он, несомненно, в значительной мере обладал.

Письмо, опубликованное в 1809 году, анонимное, но, судя по содержанию, написанное Гилбертом Блейном, врачом флота, продолжительное время поддерживавшим доверительные отношения с Роднеем, который постоянно болел во время последнего крейсерства, утверждает, что адмирал «редко вспоминал о своей победе 12 апреля 1782 года». Он предпочел бы строить свою репутацию на комбинированной операции против де Гишена 17 апреля 1780 года. Он «смотрел на это сражение своей эскадры меньшей численности с таким офицером, которого считал лучшим во французском флоте, как на возможность покрыть себя неувядаемой славой, если бы его офицеры не проявили неповиновение»[207]207
  Haddock. Op. cit. Vol. ХХIV P. 404.


[Закрыть]. Мало исследователей пожелали бы оспорить эту оценку заслуг Роднея в двух сражениях. Фортуна, однако, распорядилась так, что слава этого флотоводца была поставлена в зависимость от битвы, самой по себе блестящей, но в которую он сам внес наименьший вклад. Она отказала ему в триумфе, когда он больше всего его заслуживал. Главное дело его жизни, в котором совпали заслуги и успех и состоявшее в уничтожении эскадры Лангары у мыса Сан-Висенти, было почти предано забвению. И все же оно свидетельствует о выдающихся качествах флотоводца и заслуживает сравнения с преследованием Хоуком Конфланса[208]208
  С. 404. Однако и здесь толки того времени, приведенные в Naval Atlantis, отдавали основную заслугу Янгу, капитану флагмана. Гилберт Блейн через много лет отмечал: «Когда солнце почти скрылось за горизонтом, возникли сомнения, надо ли продолжать погоню. После некоторого обсуждения в моем присутствии между адмиралом, которого мучила подагра, и капитаном решили продолжать прежний курс, подав сигнал к бою с противником, находящимся под ветром» (United Service Journal, 1830. Pt. II. P. 479).


[Закрыть].

В течение двух с половиной лет, прошедших с тех пор, как Роднея назначили командовать эскадрой, он добился нескольких крупных успехов и, как отмечалось, взял в плен французского, испанского и голландского адмиралов. «В то время он увеличил численность английского флота на 12 линейных кораблей, захваченных у противника, и уничтожил 5 других неприятельских кораблей. И что замечательно во всем этом, Ville de Paris, говорят, был единственным военным кораблем первого ранга, когда-либо захваченным в плен и приведенным в порт командующим эскадрой какой-либо страны». Несмотря на заслуги Роднея, партикулярный дух, проявлявшийся тогда в Англии с особой силой, и проникший даже в армию и флот, привел к отзыву его со службы во время падения министерства лорда Норта, а его преемник, никому не известный, уже отбыл к месту назначения, когда поступили известия о победе. В обстановке упадка и разочарования, царившей тогда в Англии, победа вызвала необыкновенное ликование и заглушила критику некоторых проявлений прежнего поведения адмирала. Англичанам не хотелось критиковать, и среди преувеличенных восторгов, которые преобладали в отношении достигнутых результатов, никто не думал о возможности добиться большего. Такие настроения сохранялись долгое время. Еще в 1830 году, когда была впервые опубликована «Жизнь Роднея», доказывали, «что французский флот понес такой серьезный урон и потери благодаря победе 12 апреля, что больше не в состоянии оспаривать владычество Великобритании в морях». Этот вздор был извинителен в 1782 году, но не в позднейшее время спокойного осмысления дела. Благоприятные условия мира были получены из-за финансовых затруднений Франции, но отнюдь не из-за слабости ее флота. И если было преувеличение в утверждениях адвокатов мира, будто Англия была не способна спасти Ямайку, то, возможно, она не смогла бы вернуть силой другие острова, переданные ей по мирному договору.

Память о де Грассе всегда будет ассоциироваться с его великими услугами, оказанными Америке. Скорее его имя, а не Рошамбо олицетворяет военную помощь, которую Франция предоставляла борющейся молодой республике, в то время как имя Лафайета напоминает о моральном сочувствии, проявленном так своевременно. Эпизоды жизни де Грасса, которые последовали за большим несчастьем, оборвавшим его карьеру, не могут не интересовать американцев.

После капитуляции Ville de Paris де Грасса отправили в сопровождении английской эскадры и ее трофеев на Ямайку, куда Родней зашел для переоснастки своих кораблей. Таким образом, французский адмирал появился в качестве пленника на острове, который собирался завоевать. И морские офицеры, и все англичане обращались с ним с той преувеличенной благожелательностью, которая легко передается от победителя к побежденному и которую, по крайней мере, заслуживала его доблесть. Говорят, что он не отказывался показаться в ряде случаев на балконе своих апартаментов в Лондоне перед публикой, приветствовавшей отважного француза. Это недостойное равнодушие к оценке своего реального положения, естественно, вызывало негодование соотечественников. Тем более что он не выбирал выражений в осуждении поведения своих подчиненных в злосчастное 12 апреля.

«Он переносит свое несчастье, – писал Гилберт Блейн, – невозмутимо, сознавая, как он говорит, что выполнил свой долг… Он приписывает свое несчастье не меньшей численности своей эскадры, но постыдному бегству офицеров кораблей, которым он подал сигнал собраться вокруг него и даже кричал, чтобы они держались рядом, но те бросили его»[209]209
  Rodney. Op. cit. Vol. II. P. 242.


[Закрыть].

Это был лейтмотив всех его высказываний. В письме с английского флагмана через день после битвы он «взвалил на большинство своих капитанов ответственность за несчастья этого дня. Некоторые не исполняли его сигналы, другие, особенно капитаны кораблей Languedoc и Couronne, то есть его переднего и заднего мателотов, бросили его»[210]210
  Chevalier. Histoire de la Marine Frangaise. P. 311.


[Закрыть]. Де Грасс не ограничивался, однако, официальными донесениями, но, пока жил пленником в Лондоне, опубликовал несколько памфлетов на ту же тему, которые разослал по всей Европе. Французские власти, считая, естественно, что офицер не должен бросать подобным образом тень на честь морского корпуса своей страны без достаточных оснований, решили разыскать и примерно наказать всех виновных в поражении. Капитаны Languedoc и Couronne, едва оказавшись во Франции, были заключены в тюрьму, а все документы, вахтенные журналы и т. д., относящиеся к делу, были собраны вместе. Учитывая все эти обстоятельства, не следует удивляться тому, что по возвращении во Францию де Грасс, выражаясь его словами, «не обнаружил никого, кто бы протянул ему руку»[211]211
  Письмо де Грасса Кергулену (Letter of De Grasse to Kerguelen // Kerguelen. Op. cit. P. 263).


[Закрыть]. Лишь в начале 1784 года все обвиняемые и свидетели были готовы предстать перед военным трибуналом. Но итогом трибунала стало полное и всестороннее оправдание почти всех, кого де Грасс подвергал нападкам, тех же, у кого нашли вину, судили снисходительно и вынесли им лишь легкие взыскания. «Тем не менее, – осторожно выражается французский историк, – нельзя не заметить в связи с решениями суда, что пленение адмирала, командовавшего эскадрой в 30 линейных кораблей, является историческим прецедентом, который заставляет печалиться всю нацию»[212]212
  Troude. Op. cit. Интересно отметить в этой связи, что один из кораблей, находившийся близ французского адмирала, когда тот сдавался, был Pluton, который, хотя и занимал крайнее положение в арьергарде, тем не менее вышел на позицию, достойную высокой репутации его капитана д'Альбера де Риона.


[Закрыть]. Что касается руководства боем со стороны адмирала, то трибунал нашел, что угроза Zele, возникшая утром 12 апреля, не оправдывала решение идти полным ветром столь длительное время, как это имело место. Суд счел, что поврежденный французский корабль шел в полосе бриза, которым тогда еще не могли воспользоваться английские корабли, находившиеся в 5 милях к югу, и который позволил Zele прийти в Бас-Тер в 10 утра. Наконец, по мнению суда, французская эскадра должна была построиться в линию на том же галсе, что и английская эскадра, поскольку, продолжая двигаться на юг, она попала в зону штиля и слабого ветра у северной оконечности Доминики[213]213
  Troude. Op. cit. Vol. II. P. 147.


[Закрыть].

Де Грасс был крайне разочарован выводами суда и был настолько неблагоразумен, что написал письмо министру флота с протестом против них и требованием проведения нового судебного разбирательства. Министр, получив его протест, отвечал от имени короля. Прокомментировав памфлеты, которые распространились так широко, и противоречия содержавшихся в них заявлений показаниям перед судом, министр заключил свой ответ этими вескими словами: «Проигрыш сражения нельзя относить к промахам отдельных офицеров, то есть командиров отдельных кораблей. Из решений суда следует, что вы позволили себе необоснованными обвинениями порочить репутацию ряда офицеров с целью оправдаться в общественном мнении за плачевный итог сражения, причину которого вы, возможно, находите в нехватке сил, в превратностях войны, в обстоятельствах, которые невозможно контролировать. Его Величество хочет верить, что вы сделали все, что могли, для предотвращения несчастий этого дня. Но он не может быть так же снисходителен к вашим несправедливым обвинениям тех офицеров его флота, с которых снята вина за происшедшее. Его Величество разочарован вашим поведением в этом отношении, запрещает вам являться к нему на аудиенцию. Я передаю его распоряжения с сожалением и присоединяю мой собственный совет вам удалиться в сложившихся обстоятельствах в свое имение».