Текст книги "Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917"

В Могильнице вокруг здания, которое занимал Плеве, постоянно несли службу семь часовых, в то время как прочие командующие русскими армиями считали достаточным иметь один пост из двух часовых у дверей. Он оборудовал замаскированные пикеты на всех подступах к поселку. Каждый день после полудня он выезжал на конную прогулку в сопровождении эскорта из 12 казаков и всегда держал путь только в восточном направлении.

18 января выдался один из редких солнечных дней из тех, что я провел в Могильнице. Мы все обедали на квартире Плеве. Адъютант только что сообщил, что у генерала, наверное, находится посетитель, когда часовые во дворе неожиданно открыли стрельбу. Большой немецкий биплан трижды облетел деревню взад-вперед и сбросил сверху дюжину бомб. Пилот, несомненно, целил в наш дом, но не попал, и большинство бомб упали, не причинив никому ни малейшего вреда. И все же одна из них убила солдата и ранила еще двоих. Были ранены и две лошади. Еще одна, взорвавшись, разнесла в клочья работника-поляка. Все окна в домике начальника штаба и два окна в моей комнате были выбиты. Не прошло и 15 секунд после взрыва первой бомбы, как весь штаб Плеве разбежался отдавать распоряжения, то ли приказать солдатам стрелять, то ли, наоборот, прекратить огонь. Но на самом деле дело было в том, что каждый старался оказаться подальше от Плеве с его въедливым характером. Мы со стариком остались вдвоем, и он становился все более раздраженным после падения очередной бомбы. Он заявил, что такое скандальное поведение противоречит законам войны, и если бы пилота удалось захватить в плен, то генерал немедленно отдал бы приказ повесить его на самом высоком дереве поселка. Тут из кухни появился священник и еще более усугубил гнев командующего, попросив его приказать часовым прекратить огонь, поскольку это демаскирует здание, которое, как он боялся, может быть разрушено.

Значительная доля заслуги в том, что сложился прекрасный тандем Плеве – Миллер, принадлежит последнему, но все же, отдавая должное Миллеру как прекрасному начальнику штаба, я все же считаю, что Плеве из-за своей непопулярности оценен здесь ниже, чем это было на самом деле. Не раз мне приходилось слышать, как Плеве просто зачитывал своему начальнику штаба уже готовые приказы.

Для того чтобы увидеть, как обстоят дела в войсках, я посетил два корпуса 5-й армии, XIX и IV, потратив на каждый по три-четыре дня. Штабы обоих корпусов были расквартированы в домах польских помещиков. Штаб XIX корпуса расположился в Калене, а штаб IV корпуса, только что переданного из 2-й армии, – севернее, в Воле-Пенкошевской. Оба корпуса хорошо проявили себя: особенно высокой репутацией вплоть до самой революции пользовался XIX корпус.

В Калене я поселился в комнате в компании еще трех офицеров. Генерал Горбатовский В.Н. и офицеры его штаба приняли меня немедленно. Генерал является старым заслуженным солдатом и принадлежит к тому типу упорного бойца, который когда-то защищал один из секторов в обороне Порт-Артура. В январе 1915 г. это был большой оптимист, и его слова о том, что мы сокрушим немцев уже весной, после того как получим снаряды и пополнение, звучали воодушевляюще, хотя и не вызывали полного доверия. Интересно описывает этого человека один из младших офицеров штаба по имени Виктор Иванович. По его словам, принимая корпус, Горбатовский был не очень готов к этому. Он пытался командовать каждой ротой на передовой по отдельности, вместо того чтобы руководить из тыла всеми подчиненными войсками. А начальник штаба был очень стар и имел слишком мягкий характер, чтобы вмешаться: «И тогда на плечи нас, молодых, легло обучение командира корпуса. Поначалу эта миссия слишком отвлекала нас от выполнения основных обязанностей, и мы часто ссорились. Но через месяц мы могли сказать друг другу: „Что ж, мы хорошо обучили его!“»

В мирное время, когда корпус развертывался в Брест-Литовске, Хелме и Ковеле, в каждой роте было по 163 солдата. После мобилизации он был пополнен поляками из окрестностей Варшавы и русскими с Волыни.

Русские офицеры всегда относились к полякам как к худшим бойцам, но я считаю это предрассудком. В мирное время корпус располагался в Варшавском военном округе и был пополнен до штатной численности за счет поляков-резервистов. И после этого соединение проявило себя в целом лучше, чем корпус, прибывший из Московского военного округа, в ряды которого попало много призывников из промышленных центров. К тому же в XIX корпусе имелся более высокий процент солдат-евреев.

В Калене, как и везде, ясно видны разногласия между русскими офицерами и их польскими хозяевами. Похоже, что каждая из сторон слишком раздражает друг друга.

Однажды вечером я очень долго говорил с одним из наших хозяев-поляков. Он жаловался, что за время наступления немцы забрали у него 40 из имевшихся 60 лошадей и расплатились за них векселями российского правительства! В истории, продолжал мой собеседник, не было примера большей трагедии, чем та, которой стала для поляков эта война, когда обе стороны заставляют их сражаться против своих братьев, а гражданское население при этом несет на себе основные тяготы и лишения, связанные с тем, что бои ведутся на польской территории. Когда, завершив визит, я уезжал из того дома, этот человек быстро взбежал вверх по лестнице и вернулся назад с пакетом яблок, сообщив мне, что это подарок от его маленькой дочери, с которой я успел подружиться. Супруга хозяина выглядела раздраженной. По ее словам, она выходила из дома только один раз с тех пор, как там поселился русский штаб. И в самом деле, характерное для ординарцев и казаков пренебрежение элементарными правилами гигиены создает для леди проблемы в передвижении даже по собственной территории.

С другой стороны, по заявлению русских, помещики-поляки неплохо заработали на снабжении войск, но все равно они вечно недовольны. Как говорят русские, наши хозяева получали за пуд соломы по 50 копеек вместо 25 копеек, которые им заплатили бы в мирное время, а за пуд сена – по 75 копеек, а не по 30, как до войны. Еще один землевладелец потребовал от русского командования 175 рублей за ущерб, нанесенный его лесам, однако соответствующая комиссия после беспристрастного расследования оценила реальный ущерб в сумме 39 рублей.

Русские недовольны тем, что поляки считают их чужаками. Однажды вечером наша хозяйка заявила, что после войны она больше не будет ездить на водные источники в Германию; она будет отдыхать только на курортах Франции и Англии. После этого один из русских офицеров заметил, что дама, похоже, совершенно забыла о существовании источников на Кавказе.

Немецкая пропаганда уже вовсю старается разложить русский рядовой состав. Причем это не всегда достигается только с помощью шпионов. Однажды ровно посередине между окопами противоборствующих сторон был поднят немецкий флаг. Рядом стояла бутылка вина, каравай хлеба и кусок ветчины. Здесь же подняли плакат, призывающий мусульман присоединяться к священной войне, которую провозгласила Турция в союзе «со старыми, испытанными друзьями ислама Германией и Австрией». Вряд ли призывы немцев сильно затронули чувства русских татар, которым пророк запретил пить вино и есть свинину, тем более что в XIX корпусе не было татар. На другом плакате (на этот раз рядом были разложены вино и сигареты) было написано, что русский царь не хотел этой войны и что жизнями русских солдат жертвует великий князь, которого подкупили Франция и Англия!

Каждый день во время своей командировки в штаб корпуса я отправлялся верхом в штаб одной из дивизий, при этом обязательно посещал подразделения на переднем крае. Например, в один из таких дней я побывал в 17-й дивизии XIX корпуса. Как я узнал, четыре батальона двух полков дивизии располагались на первой линии окопов, в то время как еще четыре батальона находились во втором эшелоне полка. Три батальона дивизии составляли резерв начальника дивизии. В ту ночь они были развернуты вплотную за первой линией окопов. Наконец, пять оставшихся батальонов временно передали на участок другой дивизии.

Восточный берег реки Равка нависает над западным, занятым противником. Река заболочена и является проходимой вброд только на отдельных участках. Окопы противника, как правило, находятся на расстоянии 1000 ярдов от наших.

В 17-й дивизии я побывал в 68-м Бородинском полку, командиру которого только что пришло письмо с наилучшими пожеланиями из 68-го Даремского полка легкой пехоты, на которое он попросил меня подготовить ответ от его имени. До сегодняшнего дня полк потерял убитыми девять офицеров и 45 офицеров ранеными; убиты и ранены были 3 тыс. солдат полка.

Солдаты обычно проводят два дня в окопах, а потом два дня – в резерве, но рота, в которой я побывал, добровольно вызвалась пробыть на передовой 24 дня, так как «она там удобно устроилась». Однако является не очень понятным, какие именно шаги были предприняты, чтобы сделать 24 дня пребывания в окопах удобными и безопасными.

Ходы сообщений являлись недостаточно глубокими. Не было оборудовано противоснарядных укрытий. Как и в IV корпусе, сами окопы могли бы быть оборудованы гораздо лучше с учетом того, что войска провели на той же позиции 35 дней. Повсюду повторяется одна и та же история: многие офицеры слишком ленивы, чтобы заставить солдат работать. Они забывают о том, что главным источником разочарования является именно лень.

В IV корпусе рубеж обороны был хорошо укреплен, на одну дивизию из 16 батальонов приходится всего шесть верст фронта. Корпус состоит из двух дивизий, и оборона организована так, что линию фронта удерживают четыре полка (16 батальонов) со средствами усиления и резервами. Два полка составляют корпусной резерв, при этом каждый из них развернут во втором эшелоне двух дивизий корпуса, но подчинены непосредственно командиру корпуса.

В резерве находится и треть артиллерии, так как из-за нехватки снарядов она не нужна на переднем крае. Активные батареи хорошо замаскированы и практически не понесли потерь, несмотря на то что располагаются на тех же позициях уже более месяца.

Командиром IV корпуса, которым когда-то командовал сам Скобелев М.Д., теперь является генерал Алиев (Эрис-Хан-Султан-Гирей), последователь учения Мухаммеда родом с Кавказа.

Пока я был в IV корпусе, мне сообщили, что Плеве «получил другое назначение» и на посту командующего 5-й армией его сменил генерал Чурин А.Е. 25 января я вернулся в штаб армии, который переехал в Мала-Весь, где разместился в большом здании, принадлежащем князю Любомирскому. Русские офицеры дружно хранили секрет о том, куда назначили Плеве, но мой слуга Максим слышал от одного из жандармов, что генерал отправился формировать новую 12-ю армию. От одного из сербских офицеров я слышал, что новая армия будет действовать на направлении Млавы и за ней; при этом пехота будет служить мобильной базой для поддержки огромной массы кавалерии, которую направят в рейд на территорию Восточной Пруссии. Было совершенно очевидно, что мне совсем нечего делать в 5-й армии, поэтому на следующий день я вернулся в Варшаву для того, чтобы попытаться договориться о том, чтобы отправиться вместе с Плеве.

Я увидел его вместе с генералом Миллером – они сидели в поезде на Варшавском вокзале. Оба заявили, что с удовольствием примут меня, если мне удастся заручиться разрешением Генерального штаба. Для того чтобы получить такое разрешение, я отправил генерал-квартирмейстеру Генштаба генералу Данилову телеграмму следующего содержания: «Прошу разрешить мне временно отправиться в штаб 12-й армии». 29 января пришел ответ: «Положительное решение вашего вопроса в настоящее время невозможно».

Я совершил грубую ошибку, но что мне было делать, если формирование новой армии, что в Варшаве и Петрограде являлось достоянием самой широкой публики, в лесах Барановичей считалось секретом? Позже мне рассказали, что ни в чем не повинные офицеры штаба 5-й армии получили нагоняй за то, что разгласили эти данные! А пока я решил вернуться в гвардейский корпус, в штаб которого, расквартированный к тому времени в Варшаве, прибыл 6 февраля.

Генерал Орановский, который с самого начала войны занимал пост начальника штаба Северо-Западного фронта, получил назначение на должность командира кавалерийского корпуса в 12-й армии. В штабе генерала Рузского его сменил генерал Гулевич, до войны занимавший должность начальника штаба Петроградского военного округа, а после мобилизации – начальника штаба 9-й армии. Гулевич был очень умным человеком с приятными манерами, но настоящим лентяем, «большим толстяком», который сильно прибавил в весе даже после начала войны, так как привык ежедневно «отдыхать» в постели с 14.00 до 17.00 и никогда не делал никаких физических упражнений. Говорят, он присутствовал при расшифровке телеграммы о его назначении. Русские используют одно и то же слово «начальник» для обозначения и командира, и начальника штаба дивизии. Когда расшифровали слова «Гулевич назначается начальником…», он схватился за голову в отчаянии, так как испытывал ужас в ожидании относительно активной жизни, которую ему пришлось бы вести в качестве командира дивизии. Он вздохнул явно с большим облегчением, когда было расшифровано полное название его новой должности, и сразу же отдал распоряжение отслужить благодарственный молебен. Мой циничный информатор добавил по этому поводу, что на той службе присутствовали несколько офицеров, и все они своим корявым почерком тут же стали сочинять записки с просьбами о будущих почестях и наградах, которые хотели бы в будущем получить от генерала.

Сейчас немецкое командование почти закончило подготовку к наступлению против русской 10-й армии в Восточной Пруссии. Прежде уже имели место предварительные удары. Сначала тяжелые бои завязались в Карпатах, и какое-то время даже считалось, что основной удар противник нанесет именно здесь.

Русские войска на Юго-Западном фронте в это время входили в состав (справа налево) 4, 9, 3, 8 и 11-й армий.

От Пилицы до Горлице, там, где обороняются 4, 9 и 3-я армии, все складывается относительно спокойно. Генерал Иванов приказал Эверту в случае, если река замерзнет, отходить от Пилицы. Эверт отправил партию саперов с задачей разрушить большую плотину, наличие которой делало более вероятным то, что вода может замерзнуть. Группа работала ночью, готовя места закладки взрывчатки, когда ее вдруг насторожил подозрительный шум на противоположном берегу. Саперы побросали инструменты и схватились за винтовки, но, как выяснилось из данных разведки, противоборствующая сторона просто вела такие же приготовления. Очевидно, неприятель с тревогой ждал русского наступления на этом участке фронта и тоже не хотел, чтобы Пилица замерзла. В донесении говорится, что с рассветом обе стороны подорвали свои участки плотины. Таким образом, река Пилица не покрылась льдом и оба генерала смогли спать спокойно.

8-я армия переходила в наступление, которое достигло некоторого успеха на рубеже между перевалами Дукля и Лаборец. В то же время войска противника атаковали части 11-й армии, которые удерживали выходы из проходов Ужок, Мукачево и Ясиня. Штурмовые колонны противника, намного превосходившие силами наши войска, под командованием генералов Экка, Альфтана и Вебеля, вынудили наших солдат отступить. Две дивизии 7-й армии из Одессы, которым ставилась задача «покорения Трансильвании», также были отброшены назад.

В этот район Гинденбург отправил из Ужока и Кирлебабы подкрепления за счет резервов, накопленных в центральной части Зависленского района Польши. Предвидя опасность, русские передали из 10-й в 8-ю армию XXII корпус, который прибыл туда в начале февраля из района Львова. Предполагалось, что переброску войск удастся сохранить в секрете, но по прибытии к новому месту дислокации в Карпаты солдат корпуса встречали над немецкими траншеями плакаты на немецком языке «Добро пожаловать XXII корпусу».

За XXII армейским корпусом на этот участок прибыл и XV корпус, первоначально предназначенный для новой 12-й армии. Вскоре корпус вернули на Северо-Западный фронт – он вошел в состав 10-й армии.

Вместе с XXII корпусом, но исключая армию, осаждавшую Перемышль, русские войска имели на фронте от Пилицы до румынской границы 45 дивизий. Считалось, что им противостояли 52 дивизии противника, в том числе восемь с половиной немецких.

Активные разведывательные мероприятия, которые неприятель вел 29 и 30 января западнее Варшавы, в последующие три дня вылились в полноценное наступление в полосе 10 верст на стыке 1-й и 2-й армий. Немцы собрали на этом участке 400 орудий. Они атаковали плотными колоннами – семь дивизий на фронте 6²/3 мили. Наступлению предшествовала газовая атака, и русских сначала отбросили назад, но на рассвете 3 февраля после контратаки они восстановили исходное положение, вернув себе утраченные позиции. Потери русских пришлись в основном на контратаку. По их оценкам, они составили в первую очередь в I Сибирском и VI армейском корпусах до 40 тыс. человек. Но и немецкие потери были огромны. Сами русские говорили о той битве как о «настоящем Бородино».

По заявлению Людендорфа, данное наступление стало лишь отвлекающим маневром, направленным на то, чтобы связать русские 1-ю и 2-ю армии. Если это действительно так, то в этой демонстрации не было необходимости, поскольку русское командование и так ничего не знало об опасности, грозившей их армии в Восточной Пруссии.

Гвардейский корпус получил приказ сосредоточиться к вечеру 8 февраля в районе Варшавы. На следующий вечер поступил приказ о передаче корпуса в распоряжение командующего Северо-Западным фронтом и о том, что ему надлежит грузиться в эшелоны и выдвигаться к Ломже.

В официальном коммюнике от 11 февраля говорится: «Достоверно установлена концентрация очень значительных сил немцев в Восточной Пруссии. Противник намерен наступать главным образом на направлении на Вилковишки и Лык. Отмечена переброска новых войск из Центральной Германии. Наши войска с боями отступают от Мазурских озер в район нашей границы».

Гвардия начала погрузку в эшелоны в 18.00 10 февраля. К полудню 14-го числа в Ломжу прибыла только 1-я дивизия, которая находилась в 12 верстах от пункта выгрузки. К вечеру 16 февраля в районе Ломжи сосредоточились две с половиной дивизии.

13 февраля я выехал из Варшавы на автомобиле вместе со штабом корпуса. Нас с Родзянко разместили в прекрасной комнате императорского банка. Однако, как выяснилось, в этой комнате располагалась детская, а директор банка был женат вторым браком на женщине, которая, к нашему сожалению, не была хорошей мачехой. Кровати кишели паразитами, но Родзянко, после некоторого ажиотажа, сумел заполучить для нас кровати директора и его жены, которые были гораздо чище. Персонал банка выехал во Владимир на реке Волге в первые же дни мобилизации, но несмотря на то, что Ломжа находится всего в 45 верстах от границы, город до сих пор не тронут противником.

14 февраля выдался прекрасным солнечным днем. Над Ломжей пролетели вражеские пилоты, которые сбросили несколько бомб. У нас не было аэропланов, поэтому мы оказались безнадежно не в курсе обстановки на нашем фронте и даже на фронте 10-й армии. Командир корпуса отправил в Осовец офицера штаба, чтобы тот привез оттуда как можно больше новостей. Тот вернулся утром 15 февраля и поделился некоторой информацией о той катастрофе, что постигла 10-ю армию. Когда мне повторили эту историю, она показалась мне расплывчатой. Но постепенно стало вырисовываться что-то похожее на правду. С помощью этого рассказа и некоторых записей в своем дневнике мне удалось установить довольно точную картину произошедшего.

За исключением небольшого подразделения, оставшегося к северо-востоку от Тильзита, по состоянию на 7 февраля 10-я армия занимала в Восточной Пруссии далеко протянувшийся участок территории, начиная от района западнее Пиллкаллена, и далее – территория восточнее Гумбинена – восточнее Даркемена – восточнее Ангербурга – восточнее Летцена – Николайкен.

Армией командовал генерал Сиверс, начальником штаба был барон Будберг. Штаб располагался в Гродно.

III армейский корпус (73-я и 56-я дивизии) развернулся северовосточнее Гумбинена. Позиции XX корпуса (27, 29, 53 и 28-я дивизии) располагались восточнее Даркемена, XXVI корпус (84-я и 64-я дивизии) – восточнее Ангербурга и Летцена. Позиции III Сибирского корпуса (7-я и 8-я сибирские дивизии) продолжали общий рубеж обороны до района напротив Николайкена. 57-я дивизия развернулась у Иоганнесбурга.

Фронт, который удерживали вышеперечисленные соединения, был довольно растянутым; в частности, на каждую из дивизий III корпуса приходилась полоса обороны шириной 19 верст (12²/₃ мили). Тем не менее территория была оборудована для ведения обороны, имелась даже запасная позиция, проходившая через Гольдап.

Первая информация о концентрации немецких войск в Восточной Пруссии поступила 4 февраля. Тяжелая артиллерия, выдвинутая из Осовца для обстрела Летцена, тут же была отведена обратно.

7 февраля 57-я дивизию, после того как противник нанес по ее позициям удар силами примерно полутора армейских корпусов, оттеснили от Иоганнесбурга. Дивизии удалось закрепиться в районе Райгорода; при этом нашим войскам был нанесен большой ущерб: в частности, была потеряна артиллерия. Позднее остатки дивизии в штыковую сумели пробиться в Осовец.

Главный удар немецкая 10-я армия под командованием Эйхгорна нанесла 8 февраля. Первым под этот удар попали части III армейского корпуса, который на тот момент совершал широкий фланговый маневр с целью развернуть оборонительный рубеж под Гумбиненом с севера на северо-запад. III армейский корпус сразу же отступил, оставив правее позиций XX корпуса всего два батальона. 73-я дивизия, отступая к Ковно, понесла серьезный урон – были потеряны вся артиллерия и весь транспорт. Преследующие дивизию немцы захватили восточнее приграничного города Вержболово два воинских эшелона. 56-я дивизия вышла к Олите почти без потерь.

Говорят, что два батальона III корпуса оставили свои позиции, не предупредив об этом командование XX корпуса. Эта информация подтвердилась, так как этот корпус внезапно подвергся обстрелу с тыла.

XX, XXVI и III Сибирский корпуса отошли с рубежа Даркемен– Николайкен через Сувалки и Августов и, сместившись правее, закрепились на рубеже между Гродно и Домбровой. При отступлении фланги III Сибирского корпуса были защищены озерами, однако другие корпуса при отходе очень страдали от немецких ударов, которые благодаря более высокой мобильности активно атаковали отходящего противника.

Получилось так, что частям XX корпуса пришлось прикрывать отход через августовские леса. Если к 15 февраля остаткам XXVI и III Сибирского корпусов удалось пройти через лесистую местность и к 17 февраля выйти на рубеж Гродно – Домброва, очень долго все испытывали большие сомнения по поводу судьбы XX корпуса.

Большая масса немецких войск (по первым оценкам, примерно шесть корпусов, затем – как стало известно по уточненным данным – три с половиной корпуса) развернулась вправо и стала тяжело наступать на пятки отступающему русскому корпусу. Одновременно на левом фланге немцы бросили свою кавалерию в направлении на Неман.

Путь, по которому проходило отступление армии Сиверса, продемонстрировал, насколько тяжело были разбиты русские войска. Правым флангом отступающие должны были опираться на оборону гродненской крепости, а слева вдоль реки Бобр местность была сплошь болотистой. Все имущество было вывезено по узкоколейной ветке длиной 120 верст, протянутой от Вильно до Гродно, за исключением того, что принадлежало частям III корпуса в районе Олиты.

Поступили данные о том, что немецкая кавалерия переправляется через Неман, но они не подтвердились. Тем не менее немецкая конница преследовала отступающие войска 10-й армии до самого Липска, севернее Домбровы.

Дойдя до района между Гольдапом и Сувалками, 27-я дивизия и три полка 53-й дивизии потеряли соприкосновение с остальными войсками армии. До 22 февраля они вели бои в лесах в районе Августова, а затем, когда у солдат кончились патроны, им пришлось сдаться.

В обнаруженном 6 марта при немецком пленном информационном листе сообщалось о том, что немцы пленили одного командира корпуса и еще четырех генералов. В плен попали 100 тыс. солдат; русская армия потеряла 150 орудий. Сообщалось, что русская 10-я армия «уничтожена». Позже в своих документах немцы стали писать уже о 110 тыс. пленных, 300 орудиях и 200 пулеметах, и нет никаких оснований считать это преувеличением.

Стремительность, с которой откатывались назад части III корпуса, привела к панике в дивизиях второго эшелона. Командир корпуса Епанчин Н.А. был уволен в отставку.

Немецкое наступление продолжалось, несмотря на ужасные погодные условия: обильные снегопады, сменявшиеся оттепелями, что создавало массу трудностей в движении по дорогам. Говорили, что отступающие русские части утрамбовывали снег, что облегчало задачу преследовавшим их немцам. И все же у противника должна была быть масса проблем по снабжению огнеприпасами, в особенности артиллерийскими снарядами. В этом отношении русские должны были иметь огромное преимущество, если бы только отступавшие части решили вступить в бой. При такой погоде немецкое наступление вообще не было бы возможным, если бы противник не захватил большое количество продовольствия у русских.

Русское командование не имело готового плана прикрытия отступления, а штабная работа у них налажена отвратительно. То, что случилось, является самой худшей бедой после Танненберга. Генерал Безобразов часто говорит, что Россию никто не сможет победить, не уничтожив прежде ее армию. Здесь мы уже потеряли больше двух корпусов и бесчисленное количество пушек и винтовок.

Генерала Сиверса с его начальником штаба бароном Будбергом сменил генерал Радкевич Е.А., прежний командир XXVI корпуса (на самом деле Радкевич командовал III Сибирским корпусом. – Пер.), с начальником штаба генералом Поповым.

Пока 10-я армия все еще пробивала себе дорогу обратно, обстановка западнее, на момент прибытия в Ломжу гвардейского корпуса, была следующей:

Крепость Осовец обороняло ополчение и остатки 57-й дивизии; вскоре сюда на усиление должен был прибыть один полк из состава II армейского корпуса.

Разделительная линия между левым флангом 10-й и правым флангом 12-й армии, которая начала развертывание, пройдет через Щучин и Белосток.

В районе Визны переправу через Нарев удерживал один полк 1-й Кавказской стрелковой бригады, переданной из II Кавказского корпуса. Бригада прошла разгрузку с эшелонов 12 января. Остальные три полка с двумя батареями горных орудий отправились маршем на Кольно.

Юго-западнее Кольно широкий участок фронта фасом на северо-запад удерживает 1-я отдельная кавалерийская бригада генерала Бендерева А.Ф., болгарина по национальности, с которым я был знаком еще до войны.

5-я стрелковая бригада располагалась севернее Остроленки. Дальше на запад 4-я кавалерийская дивизия ведет разведку территории вплоть до реки Оржич.

I Туркестанский корпус с начала декабря занимал широкий рубеж, который проходил через Прасныш и Цеханов, блокируя подступы к Млаве. Слева, в окрестностях Дробина, располагалась 76-я дивизия (XXVII корпус), которую поддерживала кавалерия Эрдели (14-я кавалерийская и 4-я донская казачья дивизии). Далее на юго-запад, перед Плоцком, развернулся кавалерийский корпус генерала Орановского (15, 6 и 8-я дивизии) при поддержке 77-й дивизии (XXVII корпус), который находился в непосредственном соприкосновении с противником.

Людендорф называет Ломжу «крепостью», и на всех немецких картах обозначены «крепости» Ломжа, Остроленка и Рожаны. Фактически же долгие инженерные работы на этих объектах оказались бесполезными. Например, то, что было построено в Ломже, пусть речь и идет об относительно недавней постройке, 1900–1903 гг., – напоминает не более чем предмостное укрепление, от которого столь же мало толку.

Во время войны фортификационные работы велись и вдоль Нарева в районе Остроленки, Рожан и Пултуска. Осовец занимает естественную укрепленную позицию, оба его фланга защищены болотами; а НовоГеоргиевск всегда считался первоклассной крепостью.

На рубеже по Нареву развернуты три бригады ополчения. 8-я бригада стережет переправы в районе Визны и Ломжи; 4-я бригада была развернута у Остроленки и Рожан; а 18-я бригада – у Пултуска и Сероцка.

Штаб 12-й армии 15 февраля переехал из Насельска в Остров, а 27-го числа – в Ломжу. Как я понял, задачей является организация обороны по Нареву и, возможно, если будет достаточно сил, переправа через реку и переход в решительное наступление вместе с 10-й армией.

15 февраля Плеве прислал телеграмму, где содержался ряд тактических указаний. Он отметил, что наступательные операции, которые, возможно, будут проводиться на этом участке, ни в коей мере не должны быть разрозненными ударами незначительными силами. Для того чтобы лично проследить за ходом наступления, все командиры, за исключением, возможно, командиров корпусов, должны бывать на поле боя, а не отсиживаться в домах, где об обстановке можно судить лишь из донесений и по картам. Удары должны наноситься силами бригады или дивизии. Как перед подготовкой, так и во время наступления необходимо стремиться по возможности к глубокоэшелонированному построению войск. В бою также рекомендуется действовать в эшелонированном боевом порядке.

На расстоянии 12 верст северо-восточнее Ломжи выбираются и оборудуются на расстоянии оборонительные позиции. То же самое происходит и на подступах к Щучину и Кольно.

Вечером 14 февраля завершил сосредоточение в районе Остроленки IV Сибирский корпус. Передовое охранение 1-й гвардейской пехотной дивизии заняло Стависки, к северо-востоку от Ломжи. 2-я гвардейская пехотная дивизия начала продвижение вперед на ее правом фланге, а 17 февраля гвардейская стрелковая бригада разместилась в резерве за позициями 1-й дивизии, к юго-западу.

С фронта не поступало никаких важных известий. По имевшейся информации, у противника были лишь небольшие заслоны из трех родов войск, блокировавшие дороги на пути возможного наступления в северном направлении от Нарева. Вместе с тем говорили, что неприятель бросает свои войска через Вислу в район Плоцка с левого (южного) на правый (северный) берег.

Генерал Химец В.А. с учебной кавалерийской дивизией получил приказ совершить рейд в Восточную Пруссию, но после нескольких дней ожидания великих событий нам сообщили, что генерал «не смог найти проходы через колючую проволоку». Через 18 месяцев в Буковине я услышал другой рассказ об этом «рейде» от офицера, принимавшего в нем участие. Колючая проволока была здесь вовсе ни при чем.