Текст книги "Инсбрукская волчица"

– А представляешь, вдруг она тут, рядом? – голос Эльзы дрожал, хотя она старалась всеми силами этого не показывать.

– Не сунется, – ответила Берта. – Тут папа ещё где-то ходит. Слышали, как орал?

– Да откуда ты знаешь, что это он? – с сомнением спросила Эльза.

– Да конечно он! Голос его я, что ли не знаю? Ходит и трубит, как слон, – с лёгким пренебрежением ответила моя дочь.

Ну, паршивка, задам я тебе ещё! Да, с годами пробелы в воспитании стали всё заметнее. Это уже нельзя было списать на дурное влияние Жужи или Эльзы. Но, судя по их разговору, по голове меня ударила не одна из них, как я решил вначале, а…

Можно было попробовать ещё раз окликнуть девочек и увести их из леса, ведь волчица была где-то рядом. Но я быстро успокоил себя мыслью, что Зигель вряд ли рискнула бы показаться нам сейчас. Если ударила меня по голове она, в попытке дать себе фору в несколько минут, то единственным её желанием является желание скрыться, уйти от нас подальше. Она вооружена и, несомненно, окажет сопротивление при столкновении, но исход перестрелки для неё мог быть печален. Где же она может прятаться? Наверняка она выведала у Густава все тропинки, где чаще всего ходит он сам или егерь. На её месте я бы поступил точно так же. Зная расположение всех троп, легче предугадать маршруты патрулей.

Девчонки, освещая себе путь небольшим фонарём «летучая мышь», двинулись дальше. Берта накинула на себя белую ткань, в которой я узнал праздничное покрывало из нашей спальни. Видимо, дурочка считает, что в таком виде она похожа на призрак.

В тот момент я смог оценить, как они распорядились вещами, которые Берта украла из моего кабинета. Эльза, самая сильная и рослая, тащила на палке самодельное чучело. Оно было одето в платье убитой Евы и имело косы из ниток. В этих косах я узнал пряжу, которую подарил недавно своей жене на именины, и из которой Марта планировала связать себе жакет. Так, пряжу можно будет после этих приключений выкинуть, а стоила она недёшево…Лицо чучела было грубо нарисовано на белой тряпке, однако в ночном лесу оно выглядело весьма впечатляюще. Жужа тащила корзинку, из которой периодически доставала мелкие предметы, принадлежащие убитым девочкам, и развешивала их на ветках. А Берта несла стопку листков бумаги. Она брала их по одному и тоже нанизывала на ветки.

Я пропустил девчонок немного вперёд и снял один из листков. В неверном свете зажжённой спички, я разглядел, что на нём был неумело намалёван красной краской (видимо, в попытке сымитировать кровь) череп и стояла только одна фраза: «Анна! Мы пришли за тобой!»

Моей досаде не было предела. Как я мог оставить свёрток с вещами в незапертом кабинете, зная, что дома только одна Берта, которая не знает, куда деть себя от скуки и безделья! Как я мог вообще так запустить девчонку, права была Марта… Ну ничего, вот только поймаю я их! Получалось, что Берта отлично слышала мой зов, она просто не хотела на него отзываться. И нет никакой гарантии, что захочет сейчас. Единственное, что мне оставалось, это идти за девчонками следом, держа на всякий случай наготове наган.

Едва все эти мысли успели промелькнуть у меня в голове, как я услышал нарастающий шум, который был похож на шум приближающегося поезда. Ветки ломались и трещали, а поверх этого треска звучал перепуганный визг моей дочери. Через секунду практически прямо в мои объятия влетела заплаканная, испуганная до предела Берта. Непонятное нечто пронеслось мимо, не задев нас, а затем я услышал невдалеке хныканье Жужи и Эльзы.

Моё возмущение и желание как можно строже наказать дочь разом улетучились. Они сменились огромным облегчением.

– Папочка, как хорошо, что ты здесь, – лепетала Берта слабым голосом, прижимаясь ко мне, и я понимал, что она на грани обморока.

– Ничего, ничего, всё в порядке, я с тобой, – я неумело гладил Берту по спутанным волосам. Ранее между нами подобных нежностей не водилось.

– Пойдём, подруг твоих заберём, – сказал я дочери, – вот тут они недалеко рыдают. Что же так испугало вас, что это было?

– Я не знаю, – перепугано прошептала Берта, – это кто-то очень большой и тёмный.

Внезапно я услышал позади себя удивлённый голос лесничего.

– И вы здесь, господин следователь? А эти девочки с вами?

Я оглянулся и увидел лесничего с факелом в одной руке и остатками чучела в другой. Эльза и Жужа трусливо жались друг к дружке позади него.

Лесничий продолжал:

– Бегают, кричат, всех зверей напугали, олень их чуть не затоптал…Я буду писать инспектору учебного округа. Не дело школьницам ночью находиться в лесу, да ещё и в такое время, когда здесь прячется опасная преступница.

– Олень?.. Это был всего лишь олень? – поражённо переспросила Берта, вытирая грязной ладошкой слёзы.

– Да, олень! – с некоторой даже гордостью ответил лесничий, – здоровый, крепкий трёхлеток, – и доложу я вам, что если бы вы попали к нему под копыта, от вас мало что бы осталось.

Девчонки немного ободрились. Видимо, обычный, хотя и опасный в своём испуге олень, пугал их гораздо меньше, чем непонятное мистическое существо, тёмной громадой несущееся им навстречу.

Тяжело вздохнув, я крепко взял Берту за локоть и повёл её к дороге. Лесничий шёл рядом, вёл Эльзу и Жужу, строго выговаривая им за поведение, «недостойное молодых барышень». Мне оставалось только надеяться, что лесничий не проговорится, что одна из девчонок моя дочь.

Выйдя из леса, мы долго ждали на обочине дороги, пока кто-то проедет мимо. Я уже начал опасаться, что придётся либо ждать до утра, либо воспользоваться опять гостеприимством лесничего. Этого мне очень не хотелось в силу двух причин. Во-первых, Марта уже наверняка сходила с ума из-за отсутствия дома дочери, как и родители Жужи и Эльзы, а во-вторых, я хотел поговорить без свидетелей с Густавом и его отцом. С рассветом я должен был пройти по всему пути девочек и собрать с деревьев всё, что они там развесили. Если не дай бог, эти предметы попадутся на глаза взрослым, служебного расследования по поводу моих действий мне не миновать.

Наконец, показалась плетущаяся шагом лошадка, впряжённая в крестьянскую телегу. Подгулявший крестьянин возвращался в соседнее село со свадьбы. Показав ему свой жетон, я вынудил беднягу изменить маршрут, посадил девчонок на телегу, туда же закинул растрепавшееся чучело и швабру, на которую оно ранее было надето.

– Платье несчастной девочки положи на место в мой кабинет, и сразу спать, – напутствовал я Берту, – утром я с тобой ещё поговорю!

Проводив телегу взглядом, мы с лесничим отправились в его дом ждать утра.

Глава 31. Загнанная.

Анна:

В лесу становилось всё холоднее. Это, как ни странно, положительно повлияло на состояние моей раны. После мази, которую принёс мне недоразвитый сынок лесника, рана меньше болела, и жар по вечерам уже не был так высок. Я очень боялась простудиться, но никаких симптомов простуды у себя не замечала.

Мне вспомнилось, как в прошлом году, едва промочив ноги при одной из вылазок в лес на пару с Сарой Манджукич, я слегла с простудой на две недели, а кашель сохранялся у меня потом месяца два. Сейчас же, ночуя в шалашах из еловых веток, переходя вброд ледяные ручьи, я не заработала даже насморка. Разумеется, этот факт меня радовал. Но смутное, раздражённое и напряжённое состояние, которое охватывало меня с наступлением ночи, вызывало тревогу. Беспокоили и лесные звери. Однажды я проснулась от того, что какой-то маленький мерзкий зверёк, по виду похожий на бобра, лизал мне щёку. Я с омерзением отбросила наглое создание и закричала, тут же пожалев о том, что издала человеческий звук. Зверёк испугался и скрылся в зарослях, но я до утра не могла заснуть, представляя на щеке прикосновение его мерзкого языка.

В какой-то момент мне стало казаться, что я и сама превращаюсь постепенно в лесного зверя. С каждой ночью у меня обострялись слух и зрение, а может быть, это только казалось в горячке, вызванной ранением.

Мой недоразвитый поклонник – сынок лесника – приходить почему-то перестал. Это было совсем некстати, так как у меня закончились съестные припасы. Хорошо ещё, что заживляющую мазь он мне успел передать. Я ума приложить не могла, что же с этим идиотом случилось. Остановилась на мысли, что ему всё-таки прочистили мозги по поводу моей виновности в пожаре его папаша или полиция. А то раньше ведь бедняга был вполне убеждён, что это я настоящая жертва всей этой истории. Несчастная овечка, на которую устроили охоту и горожане, и полиция. Густав мне очень сочувствовал. Собирался доказать мою невиновность. Не знаю уж, каким способом. Смешно. Посмотрела бы я на его доказательства! Так или иначе, но идиот пропал.

Я целые сутки ничего не ела, не считая мелких ягод тёрна, ещё остававшихся на ветках, которые уже почти потеряли всю листву. Я несколько раз за день наталкивалась на какие-то кормушки для зверей или птиц, но брать из них припасы остерегалась, полагая, что это может быть замечено лесником. Лесник-то наверняка сотрудничает с полицией. Об этом и сынок его как-то обмолвился.

Голод сразу же сказался на моём общем состоянии. Я вздрагивала от каждого шороха и тревожно всматривалась в темноту леса. Не в силах выносить почти абсолютную темноту, я решила выйти из чащи поближе к дороге, хотя бы на несколько часов глубокой ночи. Потом, с приближением рассвета, я смогу уйти опять поглубже в лес, найти подходящую ложбинку, навалить в неё лапника и немного поспать. К счастью, я случайно наткнулась на дерево с зарубкой Густава. Он мне рассказывал, что делает такие зарубки для обозначения проходимых путей в лесу. Иначе можно так завязнуть в чаще, что потом без посторонней помощи не выбраться.

Я потихоньку шла, нащупывая на стволах эти зарубки, и стараясь не наткнуться на что-либо раненой рукой. Холод с наступлением ночи всё усиливался, и от земли поднимался пар, белеющий в свете луны, которая на короткие мгновения выходила из-за туч. Вдоль лесниковой тропинки росли какие-то колючие кусты. На их ветках я вдруг стала замечать непонятные штуки разной формы. Поначалу я приняла темные предметы за птиц, которые либо спали, либо были дохлыми. Сдохли прямо на кустах? Так много?

С нехорошим чувством отвращения и опасности я подошла к одному из предметов поближе и присмотрелась. На птицу – живую или мёртвую – предмет точно похож не был. Я взяла его здоровой рукой и обнаружила, что это ботинок. Обычный женский башмак, зачем-то подвешенный на куст за шнурки.

Не выпуская башмак из руки, я пошла дальше. Даже подумала, что если бы мне попался ещё один башмак из этой пары, он бы не стал лишним. Правда, размер был явно не мой, но если прорезать в носках башмаков дырки, я бы приобрела запасную пару обуви, которую можно бы было носить, если мои ботинки окончательно развалятся.

Вдруг я резко остановилась. Впереди показался свет. В этом свете из кустов поднялась непонятная фигура, очень высокая (было такое впечатление, как будто её кто-то тянул в небо за голову). Я замерла, не понимая ничего, только каждой клеточкой ощущая опасность. Вдруг фигура качнулась, и луч света выхватил из темноты смертельно белое лицо, грязные манжеты и воротник, который был когда-то белым. Я видела перед собой одну из жертв, девочку, погибшую от моей руки. Дико вскрикнув, я уронила башмак, который всё ещё несла в руке, и рванулась в сторону. Как будто какая-то сила перенесла меня в кошмарный сон, один из тех, которые иногда снились мне в детстве. Я неслась напролом, ничего не соображая, гонимая нечеловеческим ужасом. Остановил меня мужской голос, который звал какую-то Герду или Берту.

Голос был вполне обычным, в нём не было ничего от того мистического ужаса, который охватил меня несколько мгновений назад. Более того, голос как будто показался мне знакомым. Я остановилась. Потом встряхнула головой, стряхивая остатки наваждения, и попыталась поразмышлять спокойно.

Что я видела? В привидения и прочие глупости я не верила никогда. И никогда в жизни мне ничего такого не чудилось. Но возносящаяся в небо фигура школьницы в окровавленном платье с белым, как простыня, лицом не была похожа на плод моей фантазии. Я присела у толстого ствола дерева, прислонилась к нему спиной и стала думать дальше, с удовольствием ощущая, как бешеный ритм моего сердца постепенно становится нормальным, а со лба сходит испарина испуга. Под отчаянные крики «Берта!» я выдвинула для себя две гипотезы. Если сказать честно, ни одна из них не удовлетворяла меня полностью, но я в тот момент испытывала срочную потребность объяснить самой себе это странное и пугающее происшествие.

Допустим, фигура мне почудилась. Почему? Я не верю, что это случилось из-за пресловутых угрызений совести, тем более, что ничего такого я не испытывала. Они все получили то, что давно заслужили. Я просто восстановила справедливость по отношению к себе. Ну а те двое девочек в туалете… Ну, не повезло, что тут скажешь. Возможно, я избавила их от судьбы, похожей на мою собственную, возможно, им пришлось бы в дальнейшем испытать от одноклассниц такие же издевательства, которые испытала я? Кто знает? Да и вообще, я почти не вспоминала о них. То есть, если это и был фантом, то он вызван голодом и раной. А что, может быть. Я ничего не ела целые сутки, устала до крайности…

Но скорей всего, фигура всё-таки была. То есть в лесу есть вполне живые люди, а не призраки. Вот и крики «Герда» или «Берта» говорят об этом. И тут я узнала этот голос! Это кричал ни кто иной, как инспектор Дитрих, который совсем недавно допрашивал меня. То есть получается, что в лесу сейчас идёт полицейская операция, целью которой является поимка меня! И «привидение» – это часть этой операции. Значит, всё-таки они хотят пробудить во мне совесть. И с помощью этого вынудить меня сдаться. Странно как-то. Инспектор во время наших встреч вовсе не показался мне наивным простачком. Хотя, может быть, целью появления «призрака» было что-то другое, мною пока не понятое. И почему он орёт? Кто такая это Берта? И мне вспомнилось, как возмущался мой отец после того, как мы с ним вернулись из полицейского участка.

«Да как он смеет! – кричал он, – он должен понимать, что допрашивает ещё ребёнка!» А мама ему ответила: «Я знаю его жену. Марта не раз жаловалась подругам, что он совсем не занимается детьми и не умеет с ними разговаривать. Берта у них совсем отбилась от рук».

Значит, он здесь зовёт свою дочь? Но что она может делать ночью в лесу? Я ничего не понимала, но страх мой напрочь ушёл, даже появился азарт. Ну, я вам покажу сейчас! Осторожно, так, что под ногой не треснула ни одна ветка, я пошла на голос. Вскоре я услышала его совсем рядом. Я присела на корточки недалеко от инспектора и стала шарить по земле вокруг себя в поисках какого-нибудь толстого сука. Конечно, вернее было бы использовать свой острый длинный нож, который я носила за пазухой, в специальных ножнах, которые я сшила перед уходом из дома, но я в такой темноте боялась промахнуться. Если не получится убить врага одним ударом, раненый инспектор для меня, ослабевшей от раны и голода, мог стать опасным.

Вместо сука мне под руку попался камень. Ну что ж, это даже лучше. Камень мог быть и побольше, но нельзя желать слишком много. Я встала и подошла к инспектору почти вплотную. С удивлением я заметила, что я его вижу, а он меня нет. Видимо, за время пребывания в лесу моё зрение действительно обострилось. Он сидел, привалившись к стволу толстого дерева, как совсем недавно сидела я, и прислушивался. Я подошла к нему сбоку и изо всех сил ударила его камнем по затылку. Инспектор свалился на землю без единого звука, как мешок с песком.

Я не стала мешкать, и быстро пошла прочь, стараясь путать следы. Ведь, скорей всего, мой враг пришёл в лес не один. Полицейские всегда ходят группами. К тому же где-то здесь бродит загадочная Берта. Если это действительно дочь Дитриха, то мой нож всегда к её услугам, но может быть, Бертой звали какую-то женщину, которая служит в полиции? Я слышала, что такие есть, и их специально используют при арестах женщин и девушек, когда необходим обыск.

Как бы то ни было, мне никто не встретился. Когда я решила, что зашла уже достаточно далеко, и поимка в эту ночь мне не грозит, я остановилась у дерева, вывороченного с корнем ураганом. В углублении, оставленном массивным корнем, я устроилась спать, даже не потрудившись выслать дно своей норы лапником. Заснула я мгновенно и спокойно проспала до рассвета.

* * *

Дитрих:

Проводив глазами телегу, на которой уезжали девчонки, я медленно направился в сторону усадьбы лесника. У меня было ощущение, что продолжается какой-то неправдоподобный розыгрыш. Но винить в происходящем я должен был только самого себя. Если бы не моя рискованная идея заставить преступницу нервничать и совершать ошибки с помощью вещей жертв, мы бы все уже давно спали в своих постелях.

В окнах лесничего был виден свет, а ворота были открыты настежь. Видимо, меня ждали. На мой стук дверь открыл сам хозяин. Его сын, уже вполне одетый, робко жался позади отца.

Я попытался снять кепку и тут же сдавленно крикнул: оказалось, Анна ударила меня так, что на затылке выступила кровь, и теперь я ненароком содрал засохшую корочку. Надо будет обработать позже. Лесничий усталым жестом пригласил меня в комнату, где уже пылал камин. Некоторое время мы с хозяином молча курили, глядя на огонь. Густав стоял у двери, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Знаешь, Густав, – я встал и описал круг по комнате, – ты ведь на волосок от смерти тогда был! Ей терять уже нечего.

Я бросил перед ним газету с поимённым списком погибших. Я решил, что непременно должен напомнить о каждом, кто погиб в тот чёрный день, и, несмотря на опасность нового припадка, я не собирался жалеть парня:

– Они были в крови, молили о пощаде! – я нарочито преувеличил сцены смерти первых жертв, – но она снова и снова била их ножом! Резала, точно туши! А остальные?

Я перешёл на несколько строчек вниз. Список из сорока трёх фамилий растянулся на полстраницы.

– Как думаешь, что чувствовали эти девочки, когда оказались в ловушке? Они не могли выбраться, огненный капкан поглотил их. Можешь себе представить их отчаяние? Они хотели жить, но убийца решила иначе. В следующий раз, когда ты понесёшь ей еду, она тебя просто зарежет, решив, что у тебя на хвосте полиция сидит.

Парень угрюмо молчал, уставившись в пол под своими ногами. Я продолжал:

– Твой отец говорил мне, что ты очень любишь зверей. Это правда?

Густав поднял голову и недоумённо посмотрел на меня. Затем ответил:

– Да, я люблю зверей, и они меня любят.

– Ты любишь охотиться? – спросил я.

Густав затряс головой и горячо возразил:

– Я считаю, что охота богопротивное дело. Я никогда не охочусь!

– Когда у нас проходит охота, – вмешался отец, – он запирается в комнате и не выходит.

– Так вот,– продолжал я, – а теперь представь, что девушка, которую ты подкармливал, жестоко охотилась на своих одноклассниц. Она заманила их в ловушку, закрыла и попросту сожгла! Да любая охота по сравнению с этим покажется милосердным актом. А бедные маленькие девочки, которых она зарезала первыми, как ягнят…

Густав прервал меня:

– Я понимаю, что это ужасно, – парня передёрнуло, – да только сделала это не Анна.

– Нет, друг мой, – мягко возразил я, – это сделала Анна, сомнений тут быть не может. Поэтому она и прячется сейчас по лесам, а не живёт дома с родителями.

– Она прячется по лесам совсем не поэтому! – взвизгнул Густав.

– А почему же? – удивился я.

– Потому что вы все затравили её, как несчастную раненую косулю! Только потому, что она осталась жива! А устроил всё это какой-нибудь сумасшедший бродяга.

– Показания свидетелей, которым случайно удалось выжить, прямо говорят о том, что это была именно она.

– Но они могут ошибаться! Они не разглядели! Анна не могла, она добрая, красивая, весёлая и смелая.

– Смелая – да, – вздохнул я, – этого у неё не отнимешь. А ещё расчётливая и абсолютно бессовестная.

– Почему вы решили, что правду говорят ваши свидетели, а не Анна? – продолжал упорствовать Густав.

– Потому что её видели. Есть показания женщины, учительницы, которая видела Анну буквально в момент совершения преступления. И эта учительница сейчас лежит в больнице, до сих пор не оправившись от травм. А она, между прочим, беременна. И из-за этой истории может потерять ребёнка.

Густав окончательно замолчал. Он очень сильно побледнел. Я чрезвычайно опасался повторного припадка, но лесничий сделал мне успокаивающий жест.

Наконец Густав поднял глаза и сказал голосом, лишённым всякого выражения:

– Я выведу вас на неё. Но можете ли вы обещать, что отнесётесь к ней справедливо?

– Я обещаю тебе это, – ответил я как можно более весомым тоном, – мы отнесёмся к ней со всей возможной мерой справедливости.

«Да, я уж постараюсь, чтобы эта тварь получила всё, чего она заслуживает», – думал я во время последующего разговора.

Дальше дело пошло быстрее. Лесничий сварил кофе, достал вчерашние булочки с корицей, и мы втроём переместились в столовую. Осталось только продумать детали.

Решено было первые пару дней Густаву в лесу не появляться, сославшись на нездоровье. Было бы подозрительно, если бы он пошёл искать свою зазнобу сразу после нашего с Бертой неудачного демарша.

Спустя некоторое время я пообещал прислать для подстраховки Густава кого-нибудь из своих людей. Густаву и его отцу я сказал, что это необходимо для безопасности парня. На самом деле я, несмотря на его, с таким трудом полученное, признание вины Анны, до конца всё-таки не доверял Густаву. Парня нельзя до конца считать нормальным, мало ли что стукнет ему в голову завтра. Может быть, подумав ещё немного, он опять найдёт какие-то причины выгораживать понравившуюся ему девушку. А на самом деле причина тут была одна – первая любовь. Предмет любви мы всегда склонны наделять только самыми привлекательными качествами, поэтому бедный Густав так долго и не мог поверить, что страшное злодеяние в гимназии – это дело рук Анны.

Забегая вперёд, скажу, что из нашей затеи привлечь к поимке волчицы Густава ничего не получилось. Возможно, парень сумел оставить для своей подружки какие-то незаметные знаки, но скорей всего, преступница в очередной раз продемонстрировала звериное чутьё и не поддалась на наши уловки. Густав ежедневно обходил все места, где когда-то встречался с Анной Зигель. На расстоянии его сопровождали наши сотрудники. Но всё было безрезультатно. Волчица покинула наши места или ухитрилась не проявлять себя.

Постепенно начало светать. Холодный осенний рассвет принёс с собой промозглую сырость и понижение температуры воздуха. «Где-то сейчас наша волчица», – думал я, пробираясь между кустами в поисках оставленных Бертой и её подругами вещественных доказательств. Мне казалось невозможным, чтобы обычная школьница из обеспеченной семьи, которая всю свою жизнь провела в тепле и уюте, имея сытный обед и мягкую постель, сейчас бродит где-то по лесу, без еды, достаточного количества тёплой одежды, раненая… Периодически меня стала посещать странная мысль: «Да человек ли она вообще?» В этой мысли не было ничего от церковного кликушества некоторых наших горожан, которые сразу объявили Анну Зигель порождением дьявола. Было только здоровое любопытство исследователя. Мне казались невозможными некоторые проявления её натуры, но они были! И это было удивительным.

Мы с лесничим собрали почти всё, что девчонки развесили на ветках. Не было только одного ботинка Анели Герц. Мы обошли всю округу – ботинок, как сквозь землю провалился. Больше его искать было бесполезно. Уже давно рассвело, холодное солнце ярко осветило прозрачный осенний лес. Если ботинок и здесь, мы его не найдём. Хочется думать, что никто не заметит его пропажи.

С тревожным сердцем и головной болью я поплёлся к дороге, надеясь, что встречу там попутчиков в город. Как раз в это время крестьяне ехали на базар. Я с большим облегчением взгромоздился на телегу поверх мешков с луком и картошкой.

Направлялся я не домой, а прямо в участок. Мне хотелось как можно скорее вернуть вещи в комнату для вещественных доказательств. Правда у меня дома оставалось платье Евы, но его можно было вернуть и позже.

Глава 32. Проверка

Едва я переступил порог участка, как почувствовал что-то неладное. В коридоре не было никаких посетителей. Из глубины помещения доносился чей-то громкий голос, как будто читающий сводку новостей. У входа стоял высокий, крепкий патрульный из тех, кого приняли на службу недавно. Их было трое похожих простых парней, и я постоянно путал их имена и фамилии. Этого, кажется, звали Людвиг.

– В чём дело, Людвиг, – спросил я, – что у нас случилось?

– Я Курт, господин инспектор, – поправил меня парень, – к нам комиссия из округа.

Не зря я беспокоился! Почти бегом я прошёл по коридору мимо допросной, где начальственный голос читал какие-то указания, и толкнул дверь комнаты для вещественных доказательств. Комната была заперта. Ключ наверняка был у дежурного, а дежурный наверняка был сейчас в допросной вместе со всеми и слушал указания приезжего начальства. Я открыл свой кабинет и сунул мешок с вещественными доказательствами в нижнюю тумбу шкафа, вытащив оттуда папки с делами.

Едва я успел закрыть дверцы, как дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился невысокий худой человек с морщинистой шеей и скошенным подбородком.

– Инспектор округа, – отрывисто представился он, – Генрих Бор.

Не знаю, как кому, но мне этот Бор сразу не понравился. Внешне он напоминал хорька, да и повадки у него были какие-то крысиные.

Я с тревогой наблюдал, как новоприбывший окидывает взглядом папки, громоздящиеся на моём столе.

– Подчищаете хвосты, господин Дитрих, – с иезуитской ласковостью спросил Бор.

Тон его показался мне возмутительным. Как будто я был молоденьким стажёром, прослужившим в полиции менее года! Как он смеет так обращаться ко мне! Да, конечно, в последние сутки я повёл себя довольно глупым образом, но это не перечёркивает моей прошлой, смею надеяться, успешной службы. К тому же Бор ничего не знает о том, что случилось в лесу прошлой ночью. Или знает? Внезапно по моей спине потёк холодный пот. А что, если кто-то уже сообщил руководству о наших с Бертой «художествах»? Да нет, не может быть. Инспектор не прибыл бы по этому поводу так быстро, ведь он должен был получить известие накануне, когда вещественные доказательства ещё благополучно находились в отведённом для них помещении.

– Не понимаю, о чём вы, инспектор Бор, – сухо ответил я, так же, как и вновь прибывший, игнорируя приветствие.

– Да уж понимаете, я думаю, – усмехнулся Бор и без приглашения уселся напротив меня на стул.

Я более внимательно присмотрелся к этому человеку. Первоначальное впечатление подтвердилось – Бор мне активно не нравился. Он был типичным чиновником, судя по его внешности, огромное внимание уделявшим внешнему впечатлению, которое он производит. Аккуратно подстриженные усики «а ля Вильгельм», галстук, завязанный с тщательно продуманной небрежностью, идеальные стрелки на брюках и старательно отполированные ногти, которым могла позавидовать любая женщина.

Я не мог себе представить, что этот человек когда-нибудь самостоятельно выезжал на происшествия, собирал в грязи и пыли улики, общался с отбросами общества, ради того, чтобы собрать крупицы истины.

Рядом с этим франтом я, проведший ночь в лесу, наверное, казался опустившимся бродягой.

Я решил сразу поставить проверяющего на место. Мой опыт говорил о том, что такое начальство, в сущности, теряется, когда ему оказывают профессиональный и грамотный отпор.

– Что вы имели в виду, инспектор Бор, – спросил я, – о каких именно «хвостах» вы изволили спрашивать?

Бор улыбнулся неожиданно доброжелательно и махнул рукой:

– Да вот, заметил, что у вас на столе лежат папки, которые явно не относятся к делу, которое вы сейчас расследуете. Вот и подумал, что вы к приезду комиссии решили привести все документы в порядок. Дело похвальное, но не в данный момент. Ведь вы не можете не понимать, что с поимкой Анны Зигель вы безбожно затянули.

– О приезде комиссии, инспектор, – парировал я, – мне заранее известно не было. А что касается Анны Зигель, то я как раз вернулся из леса, где скрывается предполагаемая преступница. Там я с помощью местного лесничего и его сына готовил операцию по её скорой поимке.

– Можно ли посмотреть план этой операции? – доброжелательно спросил Бор и даже руку протянул, желая, чтобы я тут же вынул откуда-то этот план и вложил в его ладонь.

– План ещё не перенесён на бумагу, – ответил я, – я сейчас как раз и собирался это сделать, именно в тот момент, когда вы изволили посетить мой кабинет.

– Намекаете, что я помешал вам работать? Не выйдет, господин Дитрих! У вас было вполне достаточно времени, чтобы провести задержание десяти таких преступниц, как Анна Зигель! И я не могу понять, почему она до сих пор на свободе. Она не матёрый бандит, не профессиональный убийца и даже не воровка с многолетним стажем. Она школьница! Что вы делаете в полиции, господин Дитрих, если не можете задержать обычную школьницу, несовершеннолетнюю девицу?! Вы обязаны были задержать её сразу, хотя бы даже для того, чтобы доказать, что она не виновна! Возмущенные жители города Инсбрука пишут обращения в полицию округа с просьбой отстранить вас от расследования и назначить более расторопного следователя. Я приезжаю, и что же я вижу? У вас даже нет плана операции! Что вы можете сказать в своё оправдание, господин Дитрих?

– Я вовсе не собираюсь оправдываться, – ответил я, – просто я предлагаю вам изучить документацию по этому делу. Вы сможете увидеть, что мы вовсе не теряли времени даром.

Я надеялся, что Бор, как истинный бумажный червь, ценящий бумаги больше всего, закопается в огромном количестве документов, относящихся к пожару. Масса заявлений потерпевших, показания свидетелей, переписка по поводу Милицы Гранчар, отчёты рядовых сотрудников по осмотру места происшествия, докладные начальника городской пожарной команды и другие документы по этому делу могли на долгие часы занять нашего незваного гостя. За это время я мог вернуть вещи погибших девочек на место и спокойно продолжать работать. По поводу вещей я даже не слишком волновался. Вид этого инспектора Бора говорил о том, что он, скорей всего, не сунет нос дальше кабинета. А перед отъездом наверняка соберёт весь состав и устроит пафосное выступление, отвлекая всех от действительно нужных дел.

– Да, я хотел бы посмотреть отчёты, указывающие именно на Анну Зигель, как на исполнительницу этого преступления, – неожиданно проговорил Бор, дергая по-крысиному острым носом.