Текст книги "Инсбрукская волчица"

Дверь в подвал была заперта. Но я знала, что ключ находится у гардеробщика. Иногда нас во время урока посылали в подвал за керосином для ламп или за мелом. Ранней осенью светало ещё рано, и керосин для ламп был не нужен, а мелом классная дама запаслась на несколько недель вперёд, он лежал в шкафчике в углу класса, поэтому замок в подвале мог стать большой проблемой.

Я поднялась обратно по лестнице и тут увидела, что какая-то дама с надменным лицом в лисьей горжетке кричит на нашего гардеробщика, держа за руку маленькую белобрысенькую девочку лет одиннадцати.

– Я только купила своей дочери перед началом учебного года новую шляпку! Почему Вы не следите за вещами учащихся? Моя дочь пришла в совершенно помятой шляпе, да ещё и с пятном!

Ряд вбитых в специальную доску гвоздиков на стене гардероба, на которых висели ключи от служебных помещений, остался без присмотра. Думала я всего лишь пару секунд. Уверенно, как будто бы выполняю поручение кого-нибудь из учителей, я зашла за барьер гардероба, сняла с гвоздя ключ от подвала, а взамен повесила свой ключ от дома. Я понимала, что вряд ли кому-нибудь в ближайшие дни понадобится идти в подвал. Учебный год только начался, и мела в классах было достаточно, а керосин был пока не нужен. А родителям я могла просто сказать, что потеряла ключ, тем более, что чаще всего дверь мне открывала кухарка.

Прозвенел звонок. Гимназистки бросились наверх в свои классы, а я отправилась обратно к двери в подвал.

Замок долго не поддавался. Видимо, дверь не открывали с мая. Я очень боялась, что ржавые петли заскрипят, и это привлечёт внимание гардеробщика. Но вестибюль был большим, и старик ничего не услышал.

Оставив дверь приоткрытой, я вступила под тёмные своды подвала. Стены здесь были довольно крепкие. Оглядывая огромные бутыли с керосином, покрытые пылью и паутиной, я вспоминала уроки Ненада и пыталась понять, куда лучше положить взрывчатку.

Конечно, следует делать взрыв, который Ненад называл отложенным. Стоять и поджигать фитиль было, по меньшей мере, глупо. Всё надо было подготовить заранее. Но сможет ли мой небольшой запас необходимых веществ обеспечить взрыв такой силы, чтобы разрушить эти мощные перекрытия?

Когда я представляла себе всё это летом, мне казалось, что здание школы менее надёжно построено. Теперь же, стоя под толстыми серыми сводами, я чувствовала себя настоящей букашкой. Здание гимназии давило на меня так же сильно, как вся ненавистная школьная система давила на мою психику.

Чтобы не терять время, я начала стаскивать бутыли с керосином примерно к тому месту, над которым, по моим расчётам, находилась учительская.

К моему огорчению, я понимала, что подвал с керосином находится не под моим классом. Поэтому расправиться с одноклассницами я должна буду каким-то другим способом. Таких способов за время учёбы в моей голове накопилось несколько, и теперь оставалось только выбрать тот план, который казался на данный момент наиболее выполнимым.

Я абсолютно не боялась, что в подвал кто-то зайдёт. И что делать кому-то здесь сейчас?

Поэтому, когда в разгар моей работы я услышала на лестнице шаги, я была даже не испугана, а крайне удивлена.

Я отошла от бутылей с керосином и повернулась лицом к двери.

В проёме появилось близорукое лицо фройляйн Курц, нашей преподавательницы биологии.

Войдя в тёмный подвал из светлого вестибюля, она ничего не видела, и беспомощно протирая пенсне, спросила тонким голосом:

– Кто здесь???

– Добрый день, фройляйн Курц, меня послали за мелом, – также тоненько и неуверенно ответила я.

– За мелом? – переспросила она с лёгким удивлением.

– Да, да, – ответила я, – наши девочки баловались и изрисовали весь мел.

– А, понятно… Ну, не забудьте же закрыть дверь! – пробормотала она и зашагала обратно вверх по лестнице.

Я оглянулась на собранные в кучу бутыли с керосином. Надеюсь, этого хватит. Затем прихватила пару коробок с мелом и вышла из подвала, закрыв за собой дверь.

Мел пришлось оставить у дверей пятого класса, так как, если бы я появилась с ним перед одноклассницами, все бы поняли, что я была в подвале, и тут же бы возникли вопросы, что я там делала.

Дождавшись в коридоре окончания урока, я вошла в класс. Разумеется, пришла я сюда отнюдь не учиться. Меня интересовала дверь. Раньше я как-то не обращала внимания, насколько она прочна. Открывалась дверь наружу, в коридор, что вполне соответствовало моим планам. Ручка была большая, медная, старинная. Располагалась она параллельно полу. Конечно, было бы удобней, если бы она была подлиннее, но нельзя хотеть слишком многого. Вместо того, чтобы пройти за свою последнюю парту в среднем ряду, я подошла к окну и выглянула на улицу. Одноклассницы шарахались от меня, как от прокажённой, перешёптываясь и подхихикивали за спиной. Ничего, скоро вам будет не до смеха… Больше всего меня раздражало и возмущало, что Сара Манджукич, с которой летом я вполне нормально общалась, сейчас вела себя так, как будто вообще меня не знает.

Оценив высоту наших окон, я осталась вполне довольной. Спрыгнуть отсюда и остаться невредимым невозможно.

Прозвенел звонок на урок. Вместо старенькой седой преподавательницы домоводства в класс неожиданно вошла наша директриса, фрау Вельзер.

Ранее директриса наш класс никогда не посещала. Я слышала, как вставшие при её появлении девочки перешёптываются и кивают на меня, видимо, думая, что приход начальства связан со случаем моего плена в туалете или драки с Симоной. Но всё оказалось проще. Фрау Вельзер своим спокойным твёрдым голосом сообщила, что в связи с болезнью преподавательницы домоводства этот предмет будет вести она.

Мы уселись, вытащив тетради. Раньше на домоводстве класс занимался записыванием рецептов пасхальных угощений и советов, как организовать светский раут. То, что мы услышали от директрисы, разительно отличалось от прежних уроков домоводства.

– Представьте себе, – говорила фрау Вельзер, – что вы являетесь матерью семейства. И один из ваших детей ведёт себя неподобающим образом. На него жалуются учителя, его не любят товарищи. Что вы будете делать в этом случае? Как вы будете разговаривать с этим ребёнком?

При этом голубые навыкате глаза директрисы уставились на меня. Видимо, она ожидала, что я опущу взгляд. Но я продолжала смотреть в её холёное напудренное лицо и представлять себе, как оно будет корчиться в огне пожара.

Удивительно, но фрау Вельзер первая отвела глаза. Видимо, ей стало не по себе.

Тильда фон Штауффенберг уже что-то бойко отвечала, а по выражению лица директрисы было видно, что она до сих пор не может прийти в себя от моего взгляда. После ответа Тильды повисла пауза. Директриса посмотрела в окно, но потом, взяв себя в руки, продолжила, видимо, по ранее намеченному плану.

– А теперь представьте себе, девочки, что вы являетесь директором женского учебного заведения, и к вам постоянно поступают жалобы на одну из учениц. Вы могли бы отчислить нерадивую ученицу, но вам искренне жаль девочку, ведь она останется без образования?

Тильда и тут решила отличиться. Она продолжила бойко отвечать, а весь класс уже смотрел на меня.

– Зигель, Анна! – обратилась ко мне фрау Вельзер, – а что вы думаете по поводу того, что сказала Тильда?

Я с удовлетворением заметила, что хоть и обращается она ко мне, но в лицо мне не смотрит.

– Понятия не имею, фрау Вельзер, – ответила я.

– А как бы вы ответили на этот вопрос? – продолжала допытываться директриса.

– Какой вопрос? Я, если честно, забыла вопрос…

Фрау Вельзер вздохнула и помолчала.

Затем она спросила несколько неуверенно:

– Зигель, вы нормально себя чувствуете? Может быть, вам лучше пойти домой?

– Наверное, лучше, – ответила я с улыбкой, – знаете, вчера в туалете было немножко холодно сидеть несколько часов на каменном полу, возможно, я и простудилась.

Класс испуганно затих, и только с задней парты третьего ряда раздалось тоненькое хихиканье.

– Ну что ж, тогда идите домой, если вы простужены, – с видимым облегчением произнесла фрау Вельзер, – а мы с девочками займёмся домоводством.

Меня снова охватил приступ ярости. То есть, значит, после того, как они выставят меня, они могут заняться уроками, а всё, что было до этого, было очередное издевательство?!

Подхватив свою сумку, я быстро вышла из класса, громко хлопнув дверью, а про себя отметила – да, дверь прочная, то, что надо.

Для дальнейшего этапа подготовки мне была нужна Сара. Но её поведение в эти дни исключало всяческую возможность того, что она пригласит меня к себе в гости. В присутствии других девочек она даже не смотрела в мою сторону.

Ну что ж, попробуем обойтись без неё. Для начала надо было где-то провести остаток учебного дня. И я пошла в лес.

Прямо у дороги я неожиданно встретила Густава. Он, наоборот, направлялся в город, но увидев меня, тут же забыл про свои планы.

Ну что ж, лучше такая компания, чем вообще никакой.

Глупый сын лесничего что-то бормотал про то, как рад меня видеть, а я мысленно оттачивала свой план добычи взрывчатки. Я знала, что летом не все запланированные Ненадом взрывы удалось осуществить. А готовые пакеты со всем необходимым остались лежать в той комнате, которую на каникулах занимали друзья Ненада. Вот эти пакеты мне и предстояло забрать.

Густав оставил меня возле беличьих кормушек, а сам притащил орехи и яблоки, и мы отлично провели время, приманивая белок орехами. Но пора было возвращаться в город, я должна была успеть сделать всё вовремя. Если Сара застанет меня у себя дома, придётся объясняться, а мне бы этого не хотелось.

Я медленно двинулась по направлению к дому Манджукичей, стараясь растянуть время до той поры, как уроки только закончатся, но Сара ещё не успеет пройти половину пути до дома. Я шла медленно, пиная носком туфли камень. Листья на деревьях уже начали желтеть. Лето ушло безвозвратно. В глубине души я чувствовала, что это лето для меня последнее. Всё как будто стремилось к одной точке невозврата. Недалеко от дома Сары мне повстречалась бездомная собака со сбившейся шерстью и облысевшим хвостом. Собака скакала на трёх ногах и скалила зубы. Я подумала, что мы очень похожи с этой псиной, и даже хотела отдать ей свой бутерброд, но собака, злобно зарычав, бросилась от меня в сторону.

Подойдя к дому Сары, я увидела во дворе её мать, которая развешивала бельё. Пригладив волосы и постаравшись придать своему лицу беззаботное выражение, я поздоровалась и спросила невинным тоном:

– А что, Сара ещё не вернулась из гимназии?

Женщина недоумённо и даже несколько опасливо посмотрела в мою сторону. Видимо, Сара рассказала ей о моей драке с Симоной.

– Нет, – ответила она, – а разве вы не вместе?

– Нет, – сказала я, – у меня разболелась голова, и фрау Вельзер отпустила меня с урока, но я немного погуляла, и голова прошла. Я хотела бы взять у Сары задание на завтра.

– Ну, проходи, подожди её, – сказала мать Сары, продолжая развешивать бельё.

Я ужом проскользнула в тёмный коридорчик, и вместо того, чтобы идти в гостиную, налево, повернула направо в маленькую тесную комнатёнку, где под одной из кроватей хранились заветные пакеты, а на подоконнике всё так же стояла коробка с надписью «Селитра».

Спрятав селитру и один из пакетов в сумке, я хотела уже уйти, но оказалось, у Божены были свои планы. Зайдя в гостиную, она вытащила из ящика несколько мотков ниток и взяла кусок ткани. Видимо, заказов у неё хватало. Завидев меня на пороге, она как бы невзначай сказала:

– Фройляйн Анна, не покормите ли Йорика? Корм здесь, в буфете.

– Ну ладно, покормлю, – ответила я, хотя сама хотела поскорее уйти домой и почитать забытый друзьями Ненада учебник по химии.

Сама не знаю, что меня заставило тут остаться. Может, я давно хотела поговорить с галкой, которую так любил Ненад – Йорика он подобрал ещё птенцом, когда тот выпал из гнезда. А может, я ещё не встречала говорящих галок, а ведь врановые, если верить книгам, птицы-пересмешники и умеют говорить не хуже попугаев.

– Привет, Йорик! – поздоровалась с птицей, насыпав ей стакан овса. – Ну, как дела?

Птица не ответила и тогда я, сама не зная, зачем, вдруг воскликнула с необычайным артистизмом:

– Ах бедный Йорик! – Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине....

Птица, услышав этот монолог Гамлета, взлетела на жёрдочку и вдруг начала говорить:

– Марко! – возмущённо крикнула галка.

Небось, Ненад часто поминал друга за почти оторванный хвост своего любимца, что птица выучила его имя.

– Ах, ты по-немецки не знаешь ничего? Ладно, попробуем на твоём.

Отыскав на книжной полке разговорник и словарь, я стала пробовать говорить с птицей. Как ни странно, моё настроение улучшилось, я как будто забыла все неурядицы. Я и сама не заметила, как вернулась Сара.

– Ты чего здесь делаешь? – удивлённо спросила хорватка.

– Хотела… Про домашние задания узнать.

– С каких это пор ты у нас такой прилежной стала? – съехидничала Сара, но всё же достала из сумки тетради и дневник и принялась мне диктовать задания.

Я для виду записала их все и, наскоро попрощавшись, ринулась к двери, как вдруг Сара как бы невзначай спросила:

– Писем ещё не приходило?

– От кого? – встрепенулась я.

Боже мой, да я и сама знаю, на кого она намекает! Наверное, только слепой не видел, как мы друг на друга смотрим!

– Ты и сама знаешь, – лукаво улыбнулась хорватка.

Я снова налилась краской и, не найдя что сказать, припустилась домой. Уже на полпути я инстинктивно остановилась: а что, если ключа хватятся? Так, надо срочно заказать дубликат, благо у меня осталось немного карманных денег, которые я расходовала довольно экономно, стараясь не тратить понапрасну.

Завтра же верну ключ на место, только бы мой ключ с брелком не нашли, только бы не нашли… А если ещё об этом узнают фройляйн Ингрид или, того хуже, Бекермайер, мне не миновать допроса! До сих пор от математика у меня дрожали поджилки, я чувствовала, что не смогу убедительно солгать при нём, что он меня раскусит, что он всё знает заранее и лишь ждёт, пока я подтвержу всё, что ему давно известно. Нет, ему точно следовало идти в сыщики – как я сейчас думаю, они бы с Дитрихом прекрасно дополнили друг друга – этому простоватому толстяку Мартину, как мне казалось, не место рядом с таким упырём.

Когда уже дубликат был у меня на руках, я целенаправленно поспешила домой. Теперь мне осталось только сделать для виду парочку домашних заданий и посвятить себя изучению химии, благо на полях осталось множество карандашных заметок и формул, которые можно было бы попробовать испытать. Надеюсь, в публичной библиотеке можно найти ещё подобные книги.

– Фройляйн Анна, вам письмо! – услышала я голос кухарки.

– Что? От кого?

Глава 38. Письмо и газета

Не дожидаясь ответа, я буквально вырвала у неё конверт из рук. Едва увидев марки на конверте, я чуть не запрыгала от радости – это от Ненада! Всё-таки не так уж и плох этот день, кто бы что ни говорил!

Но письмо меня разочаровало. Оно было до неприличия коротким. А в тех четырёх строчках, которые я в нём нашла, половину занимали приветы общим знакомым. Как так? Я смотрела на письмо, не веря своим глазам. Раньше мне приходилось слышать от мамы сетования на то, что мужчины, особенно в письмах, гораздо сдержаннее, чем женщины. Может быть, письмо Ненада просто является подтверждением этой общеизвестной истины?

Я ещё раз внимательно вчиталась в небрежные буквы, стараясь читать между строк. Да нет, ничего там не читалось, письмо даже казалось чем-то вроде насмешки. У меня было ощущение, будто Ненад на расстоянии дал мне пощёчину. И вообще, я чувствовала себя, как героиня второсортного женского романа.

Затем я всё-таки попыталась взять себя в руки. Ну что, в конце концов, случилось? Письмо слишком короткое? Тоже мне, беда. Самое главное, что письмо есть. Если бы я была Ненаду безразлична, разве стал бы он мне писать? А то, что он сдержан, понять можно, это ведь первое письмо.

Утешая себя таким образом, я переключила свои мысли на Сару. Вот уж змея! В присутствии одноклассниц меня не замечает, а наедине подаёт ехидные намёки. А может быть, Ненад в письме к ней написал что-то, что даёт Саре право на такое поведение?

Я открыла учебник химии и попыталась сконцентрироваться на нём. Но строчки расплывались в глазах, и я никак не могла сосредоточиться. Да и, честно говоря, материал, изложенный в учебнике, разительно отличался от того, что рассказывал летом Ненад. Сухой наукообразный стиль книги не отвечал ни на один из моих вопросов. Поэтому, в конце концов, я раздосадовано бросила учебник в угол и решила руководствоваться только своими воспоминаниями о действиях Ненада.

Откинувшись на стуле, я прикрыла глаза, и в памяти тут же всплыл чудесный летний день, овраг за городом, где мы проводили первый взрыв, колючий куст, на котором я оставила клок своего платья. И вдруг, совершенно не в тему, я вспомнила: ключ!

Отвлёкшись на письмо Ненада, я совершенно забыла о том, что на гвоздике в гардеробе гимназии висит мой ключ от дома! А ведь уже вечер…

Быстро накинув плащ, я выбежала из дома.

Конечно же, я опоздала. Гимназия была уже закрыта. Попасть туда можно было, я могла постучать, и сказать, что забыла в гардеробе, например, шляпу или шарф, но в этом случае всё внимание сторожа было бы привлечено к моим действиям. Поэтому пришлось ни с чем возвращаться домой. Да, всё-таки этот день был неудачным.

Единственным плюсом было то, что я разобралась в карандашных записях на полях учебника химии. Дело было не в том, что данные записи могли бы быть мне чем-то полезны, просто, глядя на почерк Ненада, понимая написанные им слова, я стала лучше представлять себе стиль его письменной речи. Да, он и правда был очень сдержан и ироничен.

На следующее утро я пришла в гимназию пораньше.

Но у барьера гардероба уже толпились ученицы. Мысленно чертыхнувшись, я отправилась в конец вестибюля и спустилась по короткой лестнице в подвал. И тут меня ждало потрясение.

На дверях подвала висел новый, большой, блестящий висячий замок.

Мой ключ, на который я вчера потратила последние свои сбережения, оказался бесполезен. Подмену ключа вчера, видимо, обнаружили, и замок поменяли. Если бы не письмо, я бы успела подменить ключи обратно, и никто бы ничего не заметил.

От досады я стукнула кулаком по стенке. Ну, надо же, как всё не вовремя! Сгоряча я мысленно посылала проклятия на голову несчастной кухарки, сунувшей мне письмо Ненада во время моего выхода из дома, хотя понятно было, что глупая женщина ни в чём не виновата.

Все мои приготовления в подвале оказались бесполезными. А как бы было хорошо устроить отложенный взрыв рядом с бутылями с керосином! Даже несмотря на то, что стены гимназии очень прочные, наверняка перекрытия бы не выдержали. Даже если бы они не обрушились, они бы треснули. Хотя, может быть, не всё потеряно. Если мне удалось стащить ключ один раз, может быть, удастся и второй?

Я поднялась обратно в вестибюль гимназии и увидела, что небольшая толпа у гардероба слегка рассосалась. Но – о, ужас! – самой доски с гвоздиками для ключей больше не было. История с ключом отбросила меня в подготовке моего плана далеко назад. Но с другой стороны, это был вызов судьбы. Я понимала, что теперь подобные вещи остановить меня не могут. Если есть препятствие, значит, мне нужно его преодолеть. На втором уроке, изобразив дурноту, я попросилась выйти. Абсолютно хладнокровно, ничего не боясь, я спустилась к гардеробу и чётко произнесла:

– У нас в классе закончился мел.

Гардеробщик глянул на меня равнодушно, видимо, ему и в голову не приходило соотнести ключ от моего дома с моей персоной. Он обернулся, и я увидела новую синюю шкатулку, стоящую на специальной подставке. Гардеробщик достал из кармана своего форменного сюртука маленький ключик и отпер шкатулку. Я увидела, что она полна ключей, к каждому из которых прикреплён маленький бумажный ярлык.

– Девочки вчера пошутили, – бормотал гардеробщик, выбирая нужный ключ, – ключики мне подменили. Так фрау Вельзер, дай ей бог здоровья, велела шкатулочку завести.

Теперь, конечно, речи не было о том, чтобы достать ключ от подвала незаметно. Сжимая в руке абсолютно бесполезный кусок мела, я поднималась на свой этаж, и в моей голове уже сложился новый план.

Вечером за ужином я небрежно сообщила родителям, что на следующей неделе у нас в гимназии предстоит чрезвычайно важная контрольная по немецкому языку, и Сара Манджукич просит меня позаниматься с ней немецким, для чего надо будет остаться у неё на ночь. Отец недовольно сморщил лоб:

– А где была Сара Манджукич, когда тебя заперли в туалете?

Я пожала плечами:

– Она и понятия не имела, что меня заперли… Мы ведь не сёстры-близнецы, чтобы ходить всюду вместе.

Мама от известия тоже была не в восторге.

– Девочка из приличной семьи не должна ночевать где попало, – сказала она, поджав губы в своей самой чопорной манере.

Внутренне хохоча, я спокойно ответила:

– Но ведь Сара совсем не «кто попало», мы учимся с ней вместе довольно давно! Не скажу, что она моя такая уж близкая подруга, но ничего плохого не будет, если я ей помогу в учёбе. Она не так хорошо знает немецкий, как остальные девочки, она хорватка, и поэтому я просто должна ей помочь!

Именно аргумент про долг был наиболее, как оказалось, понятен моим родителям и возымел на них требуемое действие, хотя мама всё равно продолжала упорствовать:

– Для того, чтобы помочь с учёбой, вовсе необязательно оставаться у кого-то на ночь.

– Девочки часто остаются на ночь друг у друга, – сказала я почти равнодушно, – это позволяет экономить время.

– Ох, да знаю я, как вы там будете экономить время и заниматься немецким, – мама побеждённо махнула рукой, – наверное, до утра будете обсуждать мальчиков. Так когда будет эта ваша контрольная?

– Я скажу позже, – ответила я.

Перед исполнением своего плана мне хотелось провести ещё один пробный взрыв. Одно дело, когда мы устраивали их с Ненадом, и другое дело – я сама.

Но пакет взрывной смеси у меня был только один, хотя селитры было достаточно. К тому же, мне надо было предупредить Сару о своём вранье. Причём сделать это так, чтобы враньё враньём не казалось.

И тут я вспомнила то далёкое время, когда родители почти не разговаривали друг с другом, а живущая тогда у меня Милица Гранчар предполагала, что у моего отца есть любовница. Отозвав Сару в сторонку на большой перемене, я ей поведала невероятную историю о том, что у меня, оказывается, есть сестра, и она незаконнорожденная. Мой отец, когда я ещё училась в первом классе, тайком встречался с её матерью. А потом отправил их от греха подальше в горную деревню. Теперь девочка подросла, и её везут в закрытую частную школу в Брегенце. В Инсбруке она проведёт только одну ночь в городской гостинице, и это будет единственный мой шанс увидеть свою сестру.

Человек, менее увлечённый женскими романами, чем Сара, наверняка нашёл бы в этой истории массу несостыковок. Но Сара проглотила её на «ура». Выпучив глаза и приоткрыв рот, она слушала меня с огромным вниманием. Я была почти убеждена, что, придя домой, она тут же всё расскажет своей матери.

– Возможно, я тебя о чём-то попрошу, – намекнула я туманно, под звон звонка на урок, и Сара, которая в этот день с утра даже смотреть не хотела в мою сторону, с энтузиазмом закивала: «Да, да, конечно!»

– Так я зайду к тебе вечером, – сказала я напоследок.

Я понимала, что рассказанная мною история бросает тень на репутацию моих родителей. Но что уж теперь было об этом думать…

Мысленно я даже поздравляла себя за изобретательность – это же надо такое сочинить!

Наверняка Божена вспомнит тот год, когда мои родители и правда отдалились друг от друга. Их нелады были заметны посторонним, а слухи в нашем городке распространялись мгновенно.

В этот же день, вечером я посетила Манджукичей. Сара задавала бесконечные вопросы о моей мнимой сестре, о том, как я узнала о её прибытии и о том, как буду скрывать своё посещение от родителей. Я вертелась, как уж на сковороде. Когда я попросила её в случае вопросов моей мамы отвечать, что мы с ней ночуем вместе, Сара охотно согласилась. Более того, наблюдая за любопытными взглядами Божены, я поняла, что и она в курсе, и если что, она тоже будет отвечать, что я ночевала у них.

Как ни странно, моя ложь изменила их отношение ко мне в лучшую сторону. Мне трижды приносили кофе, причём в одинраз, когда Сара отлучилась за ним на кухню, я успела вытащить из-под кровати в комнате друзей Ненада ещё два пакета со взрывчаткой.

На следующей неделе в среду часов в пять вечера я объявила, что иду к Манджукичам заниматься немецким с ночёвкой. На лицах родителей читалось явное недовольство, но возражать они не стали. Дома я только и успела, что пообедать и собрать сумку на завтра. Я покидала в сумку учебники на следующий день, также взяла ножницы, отвёртку, спички, две свечи и пузырёк с клеем.

Гимназия ещё была открыта. В актовом зале вовсю гремели детские голоса, младшие классы репетировали концерт ко дню рождения бургомистра. Ни сторожа, ни гардеробщика в вестибюле не было, уборщики елозили тряпками по второму этажу, из чего я сделала вывод, что третий этаж ещё не убирался.

Я потихоньку пробралась по чёрной лестнице в свой класс и спряталась в тот самый шкаф, где мне неоднократно приходилось быть запертой своими жестокими одноклассницами. Вскоре я услышала звуки открываемой двери и сдвигаемых стульев. Пока шла уборка, я изо всех сил придерживала дверь изнутри. Мало ли, а вдруг уборщице придёт в голову для чего-нибудь открыть шкаф. Но этого не произошло. Уборка, казавшаяся мне бесконечной, наконец, закончилась, и в классе воцарилась тишина. Я знала, что классы на нашем этаже не запираются. Каких-либо материальных ценностей здесь не было. Только коробки с мелом, старая деревянная указка и портрет императора над доской.

Сначала приоткрыв дверь на маленькую щёлку, я осторожно оглядела пустое помещение. В углах класса уже сгустились тени. Кого-нибудь, может быть, сложившееся положение напугало бы, но после ночёвки в туалете…

Меня, наоборот, охватил азарт и жажда приключений. Выбравшись из шкафа, я подошла к окну и посмотрела вниз. Девочки, репетировавшие концерт, парами выходили из дверей гимназии, некоторых вели за руки родители или прислуга. Скоро входную дверь запрут, сторож наверняка отправится ужинать в свою квартирку в конце правого крыла, и здание останется полностью в моём распоряжении.

Я почти подскакивала от нетерпения. Всё было так загадочно и необычно.

Когда совсем стемнело, я осторожно зажгла свечу, и, прикрывая её ладонью, вышла в коридор.

Старые половицы скрипели под ногами. Днём я никогда не слышала этого скрипа, заглушаемого множеством голосов. Скрип то напоминал стрекот кузнечиков, то, если я, забывшись, нажимала ногой чуть сильнее – всхлипывания какого-нибудь животного. На стенах лежал мертвенный жёлтый отсвет от свечи, который постоянно колебался, а тень от руки, которой я заслоняла свечу, приобретала загадочные очертания. Портреты немецких классиков под стеклом, развешанные на стенах, казались живыми, возникало ощущение, что они вот-вот выйдут из рам, а в их глазах появлялся потусторонний блеск.

Коридор в эту позднюю пору казался гораздо длиннее, чем он был на самом деле. Пока я дошла до поворота на лестницу, казалось, прошло минут десять, хотя на самом деле, скорее всего, шла я не больше минуты. Теперь надо было решиться, и, развернувшись на девяносто градусов, начать спускаться с лестницы.

Теоретически, гардеробщик (он же ночной сторож) мог ещё оставаться на своём месте, но ждать дольше я не могла. Маленький световой круг от моей свечи не давал мне никакого представления о том, что творится на первом этаже. Но если бы внизу кто-то был, он бы меня увидел.

И тут мне в голову пришла неожиданная и странная мысль, что если там, за барьером гардероба кто-то будет, я постараюсь от него избавиться. Подумал это как будто бы какой-то другой человек, взрослый, сильный, опытный и хладнокровный.

К счастью, внизу никого не было.

Я вытащила из сумки ножницы и, поставив свечу на барьер, стала ковырять их концом в замочке шкатулки. Шкатулка не открывалась. Тогда я просто вставила ножницы в щель и сломала замок. Он поддался очень легко. На поверхности шкатулки даже не осталось следов взлома. Конечно, гардеробщик поймёт, что с замком что-то не то, но я надеялась, что больших подозрений это не вызовет.

Приблизив свечу к горке ключей, я выбрала нужный и опустила крышку шкатулки.

Новый висячий замок на двери, ведущей в подвал, открывался очень легко. Не то, что старый, ржавый. Входить в подвал было немножко страшновато. Казалось, что какое-то страшное существо таится за тяжёлой железной дверью, и стоит мне переступить порог, захлопнет эту дверь, и я навсегда останусь погребена заживо под этими тяжёлыми мрачными сводами.

Про себя я отметила с интересом постороннего наблюдателя, что первый раз, когда я проникла сюда днём во время занятий, подобных страхов и следа не было. Тогда я боялась совсем другого, что меня кто-то может в подвале застать. Сейчас же на волю вырвались какие-то другие, мистические страхи, о наличии которых в моём подсознании я и не подозревала. Несколько раз глубоко вздохнув, я успокоила бешено колотящееся сердце и вошла в подвал.

Ничего страшного там не было. При свете свечи старые стены и пыльные бутыли с керосином выглядели, скорее, скучно. Я была очень довольна, что керосин так и остался стоять посередине помещения, как я его оставила.

Установив свечу на один из шкафов, я стала снимать с полок коробки с мелом и выносить их на лестницу. Мне нужно было, чтобы в ближайшие дни входить в подвал никому не понадобилось, а войти туда могли только за мелом, так как с утра было ещё относительно светло, и керосиновые лампы пока нужны не были.

Но я подумала, что с осуществлением моего плана надо поторопиться, нельзя откладывать назначенный час на срок более долгий, чем двадцатые числа октября.

Выйдя обратно на лестницу, я густо смазала дужку замка клеем и вставила её в замок. Теперь он казался закрытым, и я могла свободно положить ключ на место. Но стоило дёрнуть замок посильнее, и он бы открылся.

Затем я осмотрела кладовку в левом крыле третьего этажа. Подвал, в котором я планировала основной взрыв, проходил под правым крылом. Та его часть, которая шла под левое крыло, была заброшена и никогда не открывалась. Поэтому я решила, что одновременно со взрывом необходимо устроить поджог здания с другой стороны. Кладовка, наполненная старыми плакатами и пыльными географическими картами, для этой цели подходила идеально. К тому же она, как и большинство помещений на третьем этаже, не запиралась.