Текст книги "В центре циклона"

– Ничего, потянет, – пожал плечами Семен, – чудная, правда, по всему видно.

– Ну что, тогда запускаем наш сценарий? – усмехнулся Данила.

* * *

Конец декабря

Маленький городок в Подмосковье

Проснувшись по обыкновению рано, Ксения Полякова отправилась на кухню варить кофе. Сегодня был понедельник – выходной в ее музее, и Ксения радовалась возможности побыть дома. «Весь день буду читать, а вечером, может, удастся закончить новые стихи…» – на лице Ксении мелькнула блаженная улыбка.

Ксения устроилась у окна с чашкой кофе и томиком поэзии Гумилева. Глоток кофе и несколько прекрасных поэтических строк, снова глоток и строки. Ах, что это были за стихи! Любовь на разрыв, сражения, рыцари плаща и шпаги (и в первую очередь сам Гумилев – благороднейший рыцарь!), экзотические острова.

Переполнившись эмоциями, Ксения отложила томик и выглянула в окно, повторяя, словно перекатывая во рту дивные строки: далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф…

Вместо изысканного жирафа по двору бродили местные дворняги – Шарик с Тузиком. Шарик – белый с черными пятнами, а Тузик – черный с белыми. Оба кудлатые и обиженные судьбой – ничейные. Жизнью бело-черного и черно-белого пса никто особо не интересовался. Кроме Ксении. Она взялась их опекать и регулярно носила им еду. Обычно после завтрака Ксения шла их кормить.

Вот и в этот раз, взяв мешок с едой для своих подопечных, Ксения вышла из дома и пошла к «помойке» – стоявшим во дворе мусорным бакам.

– Тузик! – позвала Ксения. – Шарик!

Но вместо Шарика из помойного бака вдруг высунулась багровая физиономия и протяжно замычала. Ксения в ужасе отшатнулась от бака, и ринулась прочь. Отбежав от помойки на пару метров, она остановилась: все-таки это неопознанное «нечто» было также несчастно, как Шарик с Тузиком (наверняка такое же замерзшее и голодное). И, содрогнувшись, Ксения заставила себя вернуться к помойке.

– Извините, – робко сказала она, – вы – бомж?

«Нечто» задумалось, потом затрясло багровой рожей: – Вроде нет. Не знаю.

– Как вас зовут? – спросила Ксения.

Багроволицый мужик вылез из бака и застонал. Одет он был не очень – поношенная, рваная куртка, треники.

– Меня зовут… – медленно, по складам сказал он, как-то нелепо шевеля губами, отчего его нижняя челюсть задрожала, – зовут меня… Не помню, забыл… – Челюсть дернулась особенно сильно. Мужик огляделся по сторонам и вдруг по-детски растерянно сказал: – Я потерялся.

– Вы память, что ли, потеряли? – предположила Ксения. – Вас, наверное, шарахнули по голове тяжелым предметом какие-нибудь хулиганы?

Мужик-потеряшка бессмысленно посмотрел на нее и заплакал.

«Ну и что с ним делать? – опечалилась Ксения. – Вызвать полицию? «Скорую помощь?» МЧС? Но ни один из вариантов не казался ей правильным. Между тем, уйти, вернуться в теплую квартиру и бросить его здесь, на морозе, тоже не казалось ей правильным.

Ксения вздохнула: – Слушайте, как вас там… Идемте, что ли со мной, я тут рядом живу.

Глава 10

Конец декабря

Подмосковье

Со всех точек зрения, кроме христианской, привести в дом незнакомого человека, было, разумеется, неправильно (как говорят в рекламе и инструкциях безопасности по выживанию в больших городах: не пытайтесь повторить этот опыт в домашних условиях!). Но Ксения подумала, вернее, уговорила себя так подумать, что она просто даст незнакомцу согреться, собраться с мыслями, короче говоря, предоставит ему кров на пару часов. Можно же напоить человека чаем, накормить супом, дать ему адрес социальной службы – то есть позаботиться о ближнем в меру своих возможностей, и это будет вполне нормальным, а не героическим поступком, в особенности, если забыть о том, что мы живем в двадцать первом веке, когда человек человеку – волк?! Тем более, что Ксения Полякова жила как – будто бы и не в России двадцать первого века, а в мире великой гуманистической литературы, где человек не мог быть человеку волком, но мог и зачастую становился братом, другом, или на худой конец, просто «добрым самаритянином».

И добрая самаритянка Ксения распахнула перед незнакомцем дверь своей квартиры: «Входите, сейчас будем пить чай! Перво-наперво вам надо согреться!»

Пока незнакомый мужчина жадно, взахлеб пил чай, Ксения его украдкой рассматривала. Выглядел незнакомец довольно плачевно – вид такой помятый, словно по нему проехал мощный каток несчастливой судьбы; лицо багровое, распухшее, волосы всклокоченные, взгляд безумный, а запах… Ну запах такой, какой, вероятно, и должен быть у обитателя помойного бака (Ксения даже старалась дышать пореже, немного отстраняясь от незнакомца, но деликатно, чтобы тот этого не заметил). Впрочем, он, похоже, вообще ничего не замечал. Его интересовало только одно: кто он такой и, собственно, откуда? Но как раз с выяснением этих вопросов Ксения ему помочь никак не могла.

Напившись чая, незнакомец обхватил голову руками и застонал: – Кто я, ну кто я?!

Ксения взирала на него с жалостью; на десятой минуте его причитаний ее жалость сменилась сильной тревогой. Так, ладно – чаем она его напоила, от супа он отказался, теперь самое время – препоручить его заботам специальных служб. Тут надо заметить, что Ксения, воспитанная в детстве мамой-учительницей в духе советского воспитания и на идеалах Советского Союза, твердо усвоила, что людям надо помогать, что быть равнодушным – недопустимо, и что государство не может бросить человека умирать на улице. Наивная Ксения полагала, что и в нынешние времена, как и в СССР, есть службы, которые занимаются помощью бездомным. Ну потому, что так должно быть!

– Должна быть служба, где вам помогут! – обнадежила незнакомца Ксения, и схватилась за телефон.

Для начала она позвонила в МЧС, и объяснила оператору суть проблемы: беспризорный человек на улице, не помнит, откуда он, куда ему идти – не знает. Однако ее сообщение на оператора не произвело ни малейшего впечатления, женщина – сотрудник МЧС механически поинтересовалась, где «потерявший память» находится сейчас. Ксения честно ответила, что сейчас он у нее дома – пьет чай. В ответ ей вежливо, но холодно сказали, что такими делами они не занимаются – не их профиль. Пейте чай дальше. «А куда же мне звонить?!» – крикнула Ксения уже в пустоту.

В «Скорой помощи», после недолгих расспросов, ее тоже вежливо «послали». Ксения пригорюнилась, опечаленная циничным «волчьим законом», получалось, что в этом жестоком мире никому нет ни до кого дела. Тем временем, незнакомец взвыл с утроенной силой: кто я?!

– Сейчас обратимся в какую-нибудь социальную службу, – заверила Ксения, все еще веря в гуманистические идеалы, – вот только найду в интернете телефон.

Она потянулась к компьютеру, но вдруг услышала сильный храп. Обернувшись, Ксения увидела, что незнакомец спит мертвецким сном на ее диване, явно не собираясь никуда уходить. Ксения растерялась – похоже, он задержится в ее доме больше, чем на пару часов. И что ей делать – разбудить его и прогнать на улицу? Но у доброго самаритянина так заведено, – если уж им назвался (в русских пословицах это звучит иначе: назвался груздем – полезай сам, знаешь куда), придется быть им до конца. Добро не может быть, вернее, не должно быть, половинчатым. И тяжело вздохнув, Ксения укрыла свою «находку» верблюжьим одеялом. Сама же она расположилась в соседней смежной комнате, откуда хорошо был виден диван, на котором спал незнакомец. Ксения читала книгу любимого писателя, иногда отрываясь от чтения и отмечая, как утро сменяется днем, а день наливается вечерними сумерками; страницы в книге таяли, а незнакомец все спал и спал. Наконец он зашевелился и рывком, с громким стоном, поднялся.

* * *

Резко проснувшись, Рубанов ничего не понял. Теперь он не помнил не только то, кто он, но и даже, как он попал в это помещение. Сергей огляделся – всюду книги, книги, как – будто он оказался в библиотеке. «Меня заперли в библиотеке?!» – замычал Рубанов и скатился с дивана.

В комнату заглянула какая-то женщина и спросила его: – Вы очнулись?

– Где я? – застонал Рубанов. Он не знал этой женщины и не понимал, зачем его замуровали в библиотеке.

…Рубанов пытался осмыслить слова незнакомки. Та долго и терпеливо объясняла ему про то, как она отправилась кормить собак, а нашла на помойке незнакомого мужчину. «Про меня, что ли речь? Меня нашла?» – попытался сопоставить Рубанов; в голове у него ухало, как – будто били молотом по наковальне: ухххх, ухххх.

– А как я оказался в помойке? – растерянно поинтересовался Сергей.

– Вот этого я не знаю, – ответила женщина.

Рубанов напряг мозги – молот по наковальне ударил особенно сильно, так что наковальня чуть не раскололась ко всем чертям.

– И я не знаю, – признался Сергей.

– Вы так и не вспомнили, кто вы? – с неподдельным сочувствием спросила незнакомка.

Рубанов помотал головой. Он вскочил с дивана и подошел к висевшему на стене зеркалу. Сергей долго изучал собственное отражение, словно бы знакомился с собой (в сущности, в его ситуации это и было знакомством, потому что про этого человека он ничего не знал). Итак, что мы имеем? Рост выше среднего, сухощавое телосложение, брюнет, лицо… Да вряд ли «это» можно назвать лицом – скорее, рожа; одежда, как у бомжа. Не обращая внимания на наблюдавшую за ним незнакомку, Сергей поднял футболку и увидел татуировку на своей груди – две буквы: Л – С. «Вот что они означают?» – задумался Сергей, понимая, что, если он вспомнит, что значат эти буквы, – он вспомнит все. Однако – не вспоминалось. Перебрав в уме всевозможные варианты и комбинации, Рубанов отчаялся и махнул рукой.

Странное дело, при том, что про себя Сергей ничего не помнил, на его умственные способности в целом, потеря памяти не повлияла. Он все сознавал, мог оценивать, анализировать, только ему это – один пес – не помогало. И что делать в сложившейся ситуации Рубанов не знал.

Осмотревшись по сторонам – всюду книги, книги, Сергей поинтересовался у незнакомой женщины, жилая ли это квартира.

Женщина кивнула: – Ну да. Я здесь живу. Меня зовут Ксения.

Проигнорировав ее имя (ему, в сущности, было все равно, как ее зовут), Сергей уточнил с некой едва ли не осуждающей интонацией:

– Значит, вы меня подобрали на помойке и привели к себе в квартиру? А вы всех бездомных мужиков к себе приводите?

– А почему вы спрашиваете? – растерялась Ксения.

Рубанов пожал плечами:

– Ну потому, что притаскивать домой черт знает кого, как минимум, небезопасно. Вот так притащите, а вас того… ножичком по горлу, или просто банально обчистят? Не боитесь?

– А как же притча о добром самаритянине? Иногда просто нельзя пройти мимо, – грустно сказала Ксения. – А потом, сейчас ведь особенные дни, скоро Новый год, недавно было католическое Рождество, а у меня, между прочим, бабушка была католичкой, и она мне всегда говорила, что в Рождество нужно совершать хорошие поступки.

– Ну да, – задумчиво пробормотал Сергей, – ладно, не обижайтесь. Понимаете, такая дурацкая ситуация: я вообще не помню, кто я. Со мной что-то случилось, ну не с луны же я свалился, но что именно – не знаю. В голове – полный провал.

– Нужно пойти в полицию, – осторожно посоветовала Ксения, – они вам помогут.

Рубанов задумался: идти – не идти в полицию? Полиция представлялась ему и спасением, и альтернативной опасностью: а ну как выяснится что-то такое, после чего его упекут в каталажку, как говорится, до «выяснения обстоятельств»? Может, лучше ему пока самому выяснить эти самые обстоятельства? Тем более, хозяюшка его не прогоняет – можно еще посидеть у нее в гостях час-другой, а там, глядишь, память к нему вернется.

Его раздумья прервала Ксения; видимо, отчаянно желая ему помочь, она стала задавать «наводящие вопросы».

– Попробуйте вспомнить, чем вы занимаетесь, какая у вас профессия? Может, вы строитель? Художник? Электрик? – Ксения терпеливо перебирала все возможные профессии. – Сантехник?

– Может быть, – на все соглашался Рубанов, тем не менее, не останавливаясь на каком-то конкретном варианте. А мысль о том, что он управляет компанией с многомиллионным оборотом, как-то не пришла ему в голову. В итоге, не сумев заполнить лакуны своей памяти, Сергей совсем сник. О подобных случаях он раньше только слышал, или видел истории о людях-потеряшках в кино: очухается такой потеряшка однажды в незнакомой местности и не сможет вспомнить, какого он роду-племени, так и мыкается горемычный – ни свету божьему, ни себе ни рад.

– А я вот слышала, что некоторых людей забирают для опытов, – поделилась Ксения, – проводят над ними какие-то исследования, а потом отпускают. Но память у них стерта, они ничего о себе не помнят.

Рубанов вздохнул – его совсем не обрадовало, что над ним, возможно, проводили какие-то опыты.

– Не расстраивайтесь, – попыталась утешить его Ксения, – может, ваша память вернется.

– Да уж хотелось бы, – пробурчал Сергей.

– Знаете, я недавно прочла книгу, – Ксения махнула в сторону стола, заставленного стопками книг, – там вот там, представляете, один преступник, совершил преступление – убил несколько человек, а потом он потерял память, и потеря памяти явилась для него в определенном смысле избавлением от мук совести. А затем память к нему вернулась, он все вспомнил, и это стало для него настоящим кошмаром!

Рубанов посмотрел на Ксению с укоризной – ну, спасибо! Она смутилась. Повисла неловкая пауза.

Сергей опять обвел глазами ее комнату – одни книги, а где шкафы с платьями, где туфли, косметика, все эти штуки, которыми женщины забивают квартиру?!

– А я выбрала книги, – ответила на его вопрос Ксения.

«Очень мило, очень», – хотел хмыкнуть Рубанов, но сдержался – ему почему-то стало жаль эту бедолагу. Мать честная, сидит тут как в книжной пещере! Она вообще в курсе, что на дворе двадцать первый век и можно пользоваться электронной книгой?

– Я предпочитаю бумажные книги, – улыбнулась Ксения, – электронные – ведь совсем не то. Я люблю запах новой книги, шуршание страничек, люблю гладить корешок, люблю пить кофе с книгой в руках и брать ее с собой в город, чтобы читать в метро и в электричке. Бумажная книга – живая, понимаете?

Рубанов промолчал – до книг ли ему сейчас было?

– Значит, вы не помните, как вас зовут? – вздохнула Ксения. – Но мне ведь надо к вам как-то обращаться?! – Подумав, она просияла: – А можно я буду называть вас Николаем?

Рубанов удивился – почему Николаем?! но возражать не стал: человеку, который утром проснулся в мусорном баке, и который не помнит, какого он роду – племени, в сущности, все равно как его называют.

– Понимаете, вы чем-то похожи на Гумилева, – сказала Ксения. – Николай Гумилев был прекрасным поэтом, рыцарем плаща и отваги.

Сергей кивнул – ладно (хотя в глубине души он и сознавал, что до рыцаря – кем бы он ни был в прошлой жизни, все же не дотягивает). Рубанов вдруг почувствовал, как его веки опять наливаются тяжестью, и смачно зевнул – ему нестерпимо хотелось спать. Ксения, ее пещера, наполненная книгами, все поплыло у него перед глазами, и он опять провалился в сон.

* * *

Незнакомец, которого она назвала Николаем, беспробудно спал целые сутки. Ксения даже встревожилась – не заболел ли он? Она подходила к нему, прислушивалась к его дыханию, прикладывала руку ко лбу – нет ли жара. Нет, жара не было. Ну, может просто так устал, горемычный, что никак не может прийти в себя, – вздыхала Ксения, и не тревожила незваного гостя.

В понедельник утром ей нужно было уехать на работу в Москву. Пропустить рабочий день в своем музее Ксения не могла, но и оставлять незнакомого человека в квартире ей не хотелось. Она растерялась, не зная, как поступить.

Стрелки на циферблате бежали; понимая, что она опаздывает на электричку, Ксения то надевала шапку и сапоги, то снова снимала. Когда она в очередной раз стянула пальто и начала снимать сапоги, в коридор выглянул хмурый заспанный незнакомец.

– Доброе утро, Николай, – улыбнулась Ксения, – вы проснулись?

Вместо ответного приветствия незнакомец хрипло – Ксения невольно вздрогнула – поинтересовался, какой сегодня день.

Ксения вежливо назвала число и – на всякий случай – год.

«Николай» раздраженно хмыкнул: – Век, надеюсь, двадцатый первый?

Ксения кивнула – да.

– Ну, хоть за это спасибо, – тяжело вздохнул мужчина.

– Вы так ничего и не вспомнили? – спросила Ксения, теребя в руках шарф.

Мужчина покачал головой.

Ксения снова посмотрела на часы – до электрички остается пятнадцать минут, а у них в музее, как назло, сегодня важный день – она непременно должна быть на работе…

– А вы чего по квартире мечетесь в одном сапоге и шапке? – буркнул мужчина, видимо, о чем-то догадавшись.

Ксения призналась, что ей очень – ну просто очень нужно уйти на работу.

Незнакомец, кем бы он ни был в прошлой жизни, отличался прямотой и особенностью задавать вопросы «в лоб»:

– Вам нужно уйти, а вы боитесь, что я обчищу вашу квартиру? Так?

Ксения постаралась скрыть смущение за неловкой шуткой: – Не совсем так… А потом у меня и брать нечего, разве что книги.

– Я ничего не возьму, можете не бояться, – сказал «Николай», – одно про себя я знаю точно: я – не вор!

Ксения посмотрела в его глаза – глаза несчастного честного человека, и этого ей оказалось достаточно.

– Хорошо, Николай, я пойду, вернусь вечером. Я, может быть, позвоню вам днем с работы, кстати, телефон там, в углу. Вы пока отдыхайте.

Весь день Ксения провела как на иголках: все гадала, как там ее постоялец. Не выдержав, она даже позвонила на свой домашний телефонный номер. Когда «Николай» поднял трубку, она осторожно поинтересовалась, все ли у него в порядке.

Он сухо ответил, что настолько, насколько человек «появившийся на свет из мусорного бака» в принципе может быть в порядке – да.

– А чем вы занимаетесь? – спросила Ксения, чтобы как-то поддержать разговор, потому что Николая нельзя было назвать разговорчивым собеседником. – У меня много книг, можете почитать.

– Я уже заметил, что здесь много книг, – сказал Николай, – но я лучше посмотрю телевизор, я бы сейчас глянул какой-нибудь фильм про попаданцев – как кто-то попадает в другое время, или в другую жизнь, или вообще на другую планету, короче, триллер про таких потеряшек, как я.

– Ой, – расстроилась Ксения, – а у меня нет телеантенны. Видите ли, я телевизор уже давно не смотрю.

И хотя Николай не спросил ее, почему она не смотрит телевизор, Ксения сочла нужным добавить: – По ТВ же нет ничего интересного – только скандалы и бессмысленные сериалы.

– А вы, значит, интеллектуалка? – усмехнулся Николай.

Ксения ушла от ответа и сделала вид, что не заметила его иронии.

– А знаете, у меня в тумбочке много видеокассет с фильмами. Я специально их записывала и собрала практически весь арт-хаус: Висконти, Антониони, Бертолуч…

– Спасибо, я понял, – прервал ее Николай. – Кстати, хотел спросить – а где вы работаете?

Ксения обрадовалась возможности поговорить на любимую тему: – Ой, я работаю в интереснейшем музее! Я – специалист по древностям, разбираю древнерусские тексты, письмена. У нас прекрасный музей, вы обязательно должны в нем побывать!

– Угу, ладно, вечером поговорим! – отрезал Николай и отсоединился.

После разговора с Николаем Ксения отчасти успокоилась: ну что, голос у него был вполне жизнеутверждающий, несчастным он ей не показался.

Между тем, если бы Ксения говорила с «Николаем» не по обычному телефону, а с помощью видео связи, возможно у нее сложилось бы другое мнение о состоянии своего подопечного, – не столь оптимистичное.

* * *

Как только за малахольной хозяюшкой закрылась дверь, и Рубанов остался в одиночестве, он заметался по этой книжной пещере, как загнанный в ловушку, зверь. Странный морок не кончался – Сергей так и не мог вспомнить, кто он такой. В припадке махрового отчаяния Рубанов пил литры чая, бегал по комнатам, и даже с чувством ударил головой о стену, в виду осознания полной бесполезности этой самой головы. В конце концов, его припадок буйного отчаяния сменился сильнейшей усталостью и апатией.

Рубанов просто сидел на кухне и смотрел в окно на заметенный снегом двор и носившихся по двору дураковатых псов неопознанной породы – черно-белого и бело-черного.

Когда на домашний телефон позвонила Ксения, Рубанов уже был в каком-то оцепенении. Он слушал Ксению, но при этом мыслями был где-то далеко-далеко. Поговорив с ней, он снова огляделся по сторонам – книги, книги, на стене портреты бородатых мужиков (а, это же Толстой с Достоевским!), пара картинных репродукций. Какая тоска, господи… Он вдруг понял – надо валить отсюда, а то скоро придет эта сердобольная «специалист по древностям», и замучает его своей невыносимой добротой. Рубанов натянул куртку и ринулся в прихожую.

* * *

Ксения ушла с работы на два часа раньше, и поспешила на электричку. Пока стылая электричка неслась через заснеженные станции, Ксения размышляла над тем, как же помочь Николаю.

Когда теряют или находят животных – развешивают объявления по округе, а когда теряют или находят людей – как быть? Развесить объявления по району? Ну и что она напишет: в мусорном баке найден мужчина, лет средних, симпатичный, верну его в семью? Да ну бред какой. Да, может, и нет у него семьи, и никто его не ищет?! Но не бывает ведь так, чтобы человек возник из ниоткуда, где – то же он жил, что-то с ним случилось. Ксении почему-то казалось, что с Николаем непременно случилось что-то трагическое, и в образе трагического героя он казался ей персонажем какого-то романа.

По пути от вокзала домой, подумав, что надо бы хорошо накормить гостя, Ксения забежала в магазин и купила продуктов. Подходя к дому с полной сумкой еды, она вдруг почувствовала сильное волнение: а если в квартире никого нет?!

Она не стала открывать дверь своим ключом, чтобы не смущать незнакомца, и постучала, однако ей никто не открыл. Она постояла еще, потом позвонила – никого. Сердце дрогнуло – ушел? Сбежал? Ограбил? Ксения вставила ключ в замок – руки дрожали.

Николай сидел на кухне и пил чай.

– Что же вы не открываете? – крикнула Ксения.

Николай невозмутимо пожал плечами:

– Ну а откуда я знаю, кто это звонит?! Вдруг это пришел какой-нибудь твой сердечный друг, и он совсем не обрадуется, увидев чужого мужика в майке и трениках?!

– Нет у меня сердечного друга, – улыбнулась Ксения. Она почувствовала, как тревога отступает, и что-то внутри проясняется, теплеет.

– Нет? Ну, не огорчайся, – хмыкнул Николай, – может, еще появится. Кстати, я заварил чай. Будешь?

– А я принесла пирог к чаю, – торопливо и радостно сказала Ксения. – И… мы перешли на «ты»?

– Да, – ответил Николай, наливая ей чай.

Горячий чай в кружках («а правильно, Николай, что вы добавили в чай чабрец, с чабрецом гораздо вкуснее!), румяный красавец пирог с брусникой («а я всегда беру пироги в соседней пекарне – у них пироги такие славные, что сам лучше, право, и не испечешь), земляничное варенье в блюдцах («меня мама научила варить варенье, вам нравится? Пахнет летом, да?»), снег за окнами.

Поскольку вид у Николая все-таки был больной и потерянный, Ксения, чтобы отвлечь его от грустных мыслей, много говорила; получалось эмоционально и сразу про все: и про пироги, и про древности, и про любимых писателей, архитектуру – культуру – театры – собак.

На собаках Николай заерзал – видимо, устал.

Ксения вдруг заметила, что перед Николаем, рядом с тарелкой с брусничным пирогом, лежит книга.

– Ой, это же мой Кафка! Вы его читали, пока меня не было?

– Да, – кивнул Николай, – рассказ «Превращение». Прямо про меня написано, в смысле, мне сейчас так же хреново.

– А знаете, именно эта книга мне очень дорога, представляете, пару лет назад я отправила своего Кафку буккроссингом в Петербург, а через год, благодаря буккроссингу, ко мне вернулось другое издание Кафки! Это же знак, правда?

Николай посмотрел на нее с изумлением: – Какой еще буккроссинг?

– Я отправляю книги в путешествия, – призналась Ксения.

Несколько лет назад, узнав о существовании букроссинга – увлекательной игры, в которой ты можешь рассылать книги по свету и давать им вторую жизнь, Ксения отдалась ей со всем азартом. Посылать книги путешествовать, казалось ей столь же прекрасным, как рассеивать в мир энергию добра. При этом у нее было правило – делиться с другими людьми только своими любимыми книгами. Отправляя любимую книгу неизвестному адресату, Ксения словно посылала письмо незнакомому человеку и рассказывала ему о себе. Она выпускала книги, как птиц на волю, и иногда они подавали ей весточки; так, с помощью специального форума в интернете, Ксения узнала, что ее любимый Ремарк, оставленный ею в зале ожидания на вокзале в особенно печальный осенний вечер, «уехал» на Урал и попал в «правильные руки» – к одной юной художнице, так похожей на всех героинь Ремарка. А восхитительно долгий и тягучий, как струя меда, роман «Волшебная гора» уехал в Петербург. У каждой книги была своя судьба, и Ксения знала, что книги, выпущенные ею на свободу из плена ее шкафа, попадая в руки новых владельцев, меняют и судьбы этих людей.

Кроме других причин, побудивших Ксению заняться «книжным круговоротом» было и желание спасать бумажные книги от исчезновения.

Ксения страдала, сознавая, что книги в современном мире почти не читают, что читатель превращается в редкий, исчезающий вид, а книги становятся чем-то вроде дрневнерусских рукописей, которые она изучает в своем музее. Да – бумажные книги уходят из нашей жизни, их больше не нужно сжигать на площадях, как во времена тиранов, они тихо умирают, исчезают, растворяясь в пространстве. И ничего с этим Ксения поделать не могла, кроме одного: каждый месяц на свою скромную музейную зарплату она покупала несколько лучших с ее точки зрения, душеполезных книг и – выпускала их в мир. Ксения верила, что хотя бы одна из них попадет в те самые руки – прямо в сердце своему новому читателю.

– Понимаете, Николай, – призналась Ксения, – я оставляю книги в кофейне, в магазинчике, на вокзале, или на скамейке в скверике – специально, чтобы их кто-то нашел и прочел. Вот недавно я оставила Пушкина на почте, Лермонтова в поликлинике, а для моего любимого Гумилева я хочу придумать что-то особенное! Между прочим, несколько раз я и сама находила книги, оставленные людьми, которые тоже занимаются буккроссингом.

– А зачем вы это делаете? В чем смысл? – озадачился Николай. – Разве нельзя пойти в магазин и купить книгу?

Ксения замотала головой: – Нет, вы, наверное, не понимаете! Купить совсем не то! Книга – это же… судьба. Книга может изменить жизнь человека, вот она попадет к нему в руки и, возможно, его судьба переменится. Скажите, а вы любите литературу? – Несмотря на то, что Николай обращался к ней на «ты», Ксения продолжала держать дистанцию строгого «вы» – ей было неловко вот так сразу перескочить на «ты». – Лично мне кажется, что литература – это самое прекрасное, что есть на свете! Правда?

«Николай» (в конце концов, должен же он был как-то отплатить ей за брусничный пирог), выдавил: – Да, пожалуй.

Ксения напряглась (но ведь ей нужно проверить!) и спросила – Николай, а кто вам больше нравится: Толстой или Достоевский?

– Не знаю, – развел руками «Николай» и осторожно, словно в оправдание добавил: – Да ведь я и не помню ничего.

Ксения обрадовалась: – Ну конечно, Николай, вы просто не помните! Если вы даже не помните, как вас зовут, то уж не помнить писателей, вам вполне простительно!

Она вдруг почувствовала к нему безотчетную нежность. Николай был несчастен – потерянный, страдающий, как мистер Ротчистер из романа Бронте или Гэтсби из романа Фитцжеральда, а главное, он был непрочитанной книгой, полной чистых белых страниц – про него ничего не известно даже ему самому, значит, на эти белые страницы можно вписывать, что угодно. И Ксения поспешила заполнить их всем, чем хотела. Она наделила Николая лучшими человеческими качествами; придуманный ею Николай был квинтэссенцией идеального мужского образа из мировой литературы – ироничным и чувственным, как Рэт Батлер, благородным и умным, как Андрей Болконский, тонким и возвышенным, как князь Мышкин. Ксения придумала себе Николая, как некого литературного героя, и сама поверила в его реальность.

На следующий день, после работы, в стылой электричке, представив, что дома ее кто-то ждет, Ксения вдруг почувствовала такую радость, словно бы в этой электричке врубили сейчас тысячу солнц, отчего стало так тепло, как самым знойным летом.

От вокзала домой она буквально летела и притормозила лишь у стенда с афишей балета «Щелкунчик». «Щелкунчик! Значит, через два дня Новый год», – счастливыми вспышками мелькнуло в голове Ксении.

Ходить на «Щелкунчика» в предновогодние дни было ее давней традицией. В первый раз Ксения пошла на «Щелкунчика» с мамой без малого тридцать лет назад, и с тех пор каждый Новый год у них так и повелось. Кто-то на Новый год ходит в баню, кто-то в гости, а Ксения с мамой неизменно ходили на новогоднего «Щелкунчика» в местный дом культуры (руководство дома культуры тоже не изменяло сложившейся традиции и тридцать лет подряд кормило жителей городка неизменным «Щелкунчиком»). А потом ее мама умерла, и год, когда Ксении пришлось идти на «Щелкунчика» одной, стал для Ксении самым грустным.

Но вот – послезавтра тридцать первое декабря, и снова «Щелкунчик» – здравствуй, мамочка… И вдруг откуда-то, как птица на плечо, к Ксении спустилась мысль: а может, предложить Николаю сходить на спектакль вместе?

* * *

Рубанов делал вид, что слушает Ксению, а на самом деле, половину из того, что она рассказывала, он пропускал мимо ушей. Ему сейчас было не до литературы, музеев, и пирогов.

Он провел в квартире Ксении уже три дня, а в голове, между тем, не просветлилось – его прошлое так и оставалось туманным, и как выбираться из этого кошмарного тумана Рубанов не знал. Главное, что идти ему было некуда. Позавчера вечером, перед возвращением Ксении с работы, он решил сбежать из ее квартиры, куда глаза глядят, да только открыв входную дверь, сразу вернулся обратно. Ну не топать же ему обратно на помойку? В итоге он так и остался при Ксении в статусе какого-то приблудного кота или пса (понимая это, Рубанов невольно злился на свою спасительницу, хотя она, конечно, того не заслуживала). Несмотря на очевидные странности, она, надо признать, была довольно милой.

Итак, монологи о литературе, живописи, древнерусской письменности, пирогах и собаках – увлекательно, что и говорить… Рубанов бросил на «специалиста по древностям» оценивающий взгляд, пытаясь понять, симпатичная она или нет. Так, что у барышни в активе? Длинные русые волосы, ладная фигурка, длинная шея, тонкие пальцы. Конечно, она сама такая … отчасти архаическая, но в целом, симпатичная. Вот глаз не видно за толстыми стеклами очков, и это сильно портит внешность.