Текст книги "В ожидании Ковчега. Роман"

Честный Месроп

А веселье продолжалось. И, как это бывало не раз, кривой Сурен, хитро подмигивая остальным, начинал поддевать честного Месропа. Месроп был рыжий, сухопарый, лет за пятьдесят, вислоусый, но крепок, как старый дуб, а глаза голубые, прозрачные.

– А я думаю, – говорил ему Сурен. – воровать понемногу у богатых не грешно, и врать понемногу не грешно!

– Воровать и врать грех! – поднимал палец Месроп. – Воровать и врать вообще нельзя – ни мало, ни много, ни у кого и никому!

Сурен смеялся.

– Да как же тогда проживешь – даже в одной семье жена и муж друг другу врут!.. Да все врут, куда ни погляди!

– Правда – Бог свободного человека! – возглашал Месроп. – Только свободный человек не врет! Раб всегда врет! Он боится, а свободный человек не боится правды, и ему легко!

– Ну и много ли ты имеешь добра, если такой честный?

– На душе лишнего камня нет!

– А у меня и так камней нет на душе – никаких! – хохотал Сурен. – Почему это?

– Низкий ты человек, Сурен, вот почему, – спокойно ответил Месроп. – И темный! – У свободного человека сердце, как птица! И добро его не пощупаешь!..

– Ну да, куда нам до тебя! – кривился Сурен и становился еще кривее. – Важная ты у нас птица, не больно ли высоко летаешь?

– Слушай, Месроп, – вмешался вдруг заслышавший спор Гурген, коварно сверкая пьяными глазами, – ну а я кто, по-твоему, свободный или нет?

– Ты, Гурген? Да ты самый несвободный из нас всех!

Сидящие рядом засмеялись. Гурген захохотал:

– Вот те раз! Я ж ваш командир! Я приказываю – ты исполняешь! Или наоборот, Месроп? Вот прикажу идти в атаку, и пойдете! А там и убить может! И ни перед кем я не отвечаю! Ни перед Дро, ни перед Богом – знаете меня! Я – Гурген! Я – сам по себе!

– Ты наш командир, – отвечал Месроп, – и потому самый несвободный! Мы, каждый, тебе как бы часть своей совести передали, мы выполняем приказы, а отвечать перед Богом тебе – и за себя, и за нас!

– Э-э… да где он, твой Бог? – махнул рукой Гурген. – Сказки все это! Что этот Бог с нашим народом сделал? И этот Бог будет меня судить?! – Да я плюну в него!

Бойцы то ли одобрительно, то ли смущенно загудели, а некоторые украдкой перекрестились.

– Расскажи-ка нам про доброго Бога, Месроп! – выкрикнул Або, подмигнув командиру.

– А что тебе глухому рассказывать? – отмахнулся Месроп.

– Про Бога пусть лучше нам Насим скажет… – вдруг раздались голоса. Последнее время Месроп и шестнадцатилетний езид Насим, несмотря на разницу в возрасте, друзьями ходили, держались всегда вместе и часто подолгу о чем-то беседовали, спорили.

– Я-то еще молодой, – сверкнул глазом курд Насим, – но старики наши говорили: добрый Бог далеко – до него только мертвые доходят! А миром правит другой, падший ангел…

– Сатана! – осклабился Гурген.

– Нет-нет! – глаза Насима испуганно округлились. – Нельзя его так называть! Он всякий бывает – и добро и зло в нем, как в человеке… Просто сердится он на людей сейчас – злые духи на него так действуют. А потом он ад зальет слезами, и в конце времен Бог его простит…

– Да уж только не про меня эта сказка – и никого из нас уже не будет на этом свете. – усмехнулся командир.

– Как не будет! – удивился Насим. – Все будут! Душа будет! Душа вечная!

Гурген хмыкнул и нахмурился.

Все почему-то разом замолчали, и вдруг в заоконной темени жутко завыла собака, так воет сука, потерявшая щенков, а Насим побледнел:

– Он! Он услышал!.. Тауш-Мелек!..

– Да ну, тошно вас слушать! – грохнул кулаком по столу Ваче. – Лейте вино! За командира!

Песня царя Арташеса

Появился зурначи Погос. Насим перевернул два ведра и стал выстукивать на них ритмы. Все, кто был еще способен встать, пустились в пляс, подбрасывая высоко руки и покручивая кистями.

Гурген смотрел в кружку, где плескалось красное вино.

– Все люди сволочи, все люди сволочи, – бормотал он, опустив усы в кружку – Нет нигде в мире справедливости! Да, Насим: весь род человеческий – сволочи, ну, может, кроме самых малых детишек, которые еще кошек не пробовали душить… – Он вытащил деревянную куколку из-за пазухи, поцеловал и спрятал обратно.

И вдруг барабан замолк, зурна замолкла: это Ваче положил лапы на плечи исполнителей.

– А теперь подарим песню, которая понравится нашему хмбапету! – Песню про древнего нашего царя Арташеса!

– Ура! —Ура! Про Арташеса! – поддержали все, некоторые перемигивались лукаво.

И тут все вразнобой заголосили, под барабанно-ведерный ритм, ставший более редким и тем более значительным с неожиданными россыпями – Насим старался!

 
Храбрый царь Арташес на вороного сел,
Вынул красный аркан с золотым кольцом,
Через реку махнул быстрокрылым орлом,
Метнул красный аркан с золотым кольцом,
Аланской царевны стан охватил,
стану нежной царевны боль причинил
Быстро в ставку ее повлачил.
……………..
Золотой дождь шел на свадьбе Арташеса,
Жемчужный дождь лился на свадьбе Сатеник.
 

Сатеник! Как же он о ней забыл – тяжелый кулак грохнул в дубовый стол. Гурген встал, даже не покачиваясь.

– Сатеник! – крикнул он. – Еду к Сатеник – со мной Ваче и кривой Сурен!

Вскоре пролетка была подана к духану. За вожжами, как обычно – кривой Сурен, понимающий лошадей лучше, чем людей, сзади темной горой – верный телохранитель Ваче.

– Пошел! – махнул рукой Гурген.

Зацокали копыта пристяжной гнедой двойки, не быстро, но и не медленно поплыл фаэтон под ярким сияньем белой, в синих морях, луны.

Храбрый царь, Арташес!..

Фаэтон кружил по кривым улочкам, проехал по древнему мосту под древней крепостью, огибал нависшие скалы, и, наконец, остановился напротив одноэтажного темного дома с наглухо запертыми ставнями.

Сурен соскочил с облучка и, подбежав к воротам, заколотил в них.

Однако никто не отвечал.

– А ну, откройте! – кричал, не унимаясь, Сурен. – Сам хмбапет Аршаруни в гости к вам пожаловал! А вы, неблагодарные, попрятались.

– Что ему нужно? – послышался женский голос за воротами.

– Он хочет видеть госпожу Сатеник!

– Почему же он выбрал такое позднее время? – в голосе вдруг послышалась насмешка. Или он перепутал Сатеник с теми девицами, которые продаются?

– Сатеник! Это ты! – привстал Гурген. – Пусти, поговорить надо!

За воротами будто послышалась возня.

– Что ж вы в такой час приехали, – снова послышался голос Сатеник. – Чтобы опозорить меня? – решили, если мужа нет, так позабавиться?.. Шлюхой выставить перед людьми?! – голос гневно звенел.

– Сатеник, – заревел Гурген, – открой, прости, и я навеки твой!

– Подожди, – раздался голос, – подожди минуту, я тебе отвечу! Исполни и мое желание! Выйди-ка из фаэтона и встань у противоположной стены, на которую луна светит…

Гурген так и сделал. Встал у белой стены, лихо заломив папаху и победительно поглаживая бороду.

Неожиданно ставня ближайшего к воротам окна раскрылась, зазвенело разбитое стекло и показалось дуло ружья. Грохнул выстрел, и эхо его многократно прокатилось по кривым переулкам. Пуля прошла над головой Гургена, раздробила часть стены мазанки, у которой он стоял, и штукатурка посыпалась ему на голову и за ворот. От неожиданности хмбапет съежился и схватился за кобуру.

Ваче и Сурен мгновенно выхватили пистолеты, готовые стрелять в окно, но Гурген сдержал их движением.

– Да мы этот дом с землей сравняем! – орали они в бешенстве. – Кто посмел?..

Крики и звуки борьбы раздались за воротами. Калитка распахнулась, к Гургену метнулся мужчина в белом исподнем и бухнулся перед ним на колени.

– О, благорнодный Гурген! Это не мы! Это она, чертовка, сорвала со стены ружьте, а мы не углядели! Пощади нас. Да мы свяжем эту бешеную и отдадим тебе! Вай, у меня семья, дети, а она только несчастье приносит! Забери ее от нас, прошу, и делай что хочешь!

Слышно было, как в доме раздавались крики, звуки пощечин и женское рыданье.

Гурген отряхнулся, смахнул штукатурку с шеи, нахмурился, подцепил плеткой подбородок хозяина дома:

– Встань!

Тот встал, дрожа и бормоча невнятицу.

– Никогда! Никогда не называй ее плохо… Но если узнаю, что хоть волос с ее головы упал – убью! Понял?

Хозяин дома беспрерывно кивал головой:

– О благородный воин, все будет, как ты сказал!

– Я проверю! – нахмурился хмбапет, вскочил в пролетку, за ним Сурен и Ваче. – Иди и успокой женщин, мы уезжаем…

– Трогай! – приказал Гурген.

А хозяин дома попятился к воротам, крестясь и кланяясь вслед пролетке.

Обратно лошади шли не спеша. И луна светила им, белая, с выплаканными морями. Гурген будто вмиг протрезвел и молчал, о чем-то думал, пока фаэтон крутил и кружил по кривым улочкам. Потом вдруг сказал так отчетливо, что ясно услышали Ваче и Сурен.

– Придется мне на ней жениться!

Сватовство и свадьба

Наутро Гурген отправил к Сатеник сватов, Або и Месропа. Впрочем, они быстро вернулись.

– И разговаривать не захотела. У – баба!

Гурген пожал плечами: чего хочет эта женщина? Ведь он на этот раз постарался, чтобы все по обычаю было. Но делать нечего, опохмелился кружкой красного вина, надел френч и посмотрел в зеркало. На него глянула бородатая, страшно помятая рожа с красными глазами.

Вначале он сходил в баню, затем постригся в парикмахерской, надел парадный френч с орденом Георгия.

На сей раз он в зеркале себе понравился больше, только непокорные густые волосы лохматились.

– У кого есть гребень?

– Тебе не гребень нужен, а садовые грабли! – расхохотался Ваче.

– Я спрашиваю про гребень! – заорал Гурген.

Гребень нашелся у Або. И Гурген долго и тщательно вычесывал бороду и кудлатую темную с проседью голову.

Наконец он закончил эту непривычную работу, сломав пару зубцов и вылив на себя флакон одеколона.

Он сидел в пролетке, а правил уже не разбитной Сурен, а серьезный Месроп. Теперь он приказал ехать не торопясь, и фаэтон медленно катился по извилистым улочкам. Солнце было уже высоко, и навстречу им то и дело попадались мрачные мужики, полускелеты нищих, бредущих куда глаза глядят в поисках куска хлеба, солдаты или всадники, крестьяне, тянущие на базар ишаков с навьюченными хурджинами, женщины в черном с корзинами… Они обогнули нависающую над дорогой скалу, с развалинами древней крепости на вершине, проехали по выпуклому одноарочному мосту, под которым шумела сбегающая вниз горная речка. С моста вправо, над скоплением черепичных крыш, с тусклыми свечами тополей в белесом небе будто голубое неподвижное облако стояло, еще не отделившееся от земли – Библейская гора. Завидев ее, командир Гурген украдкой, так, чтобы не заметил Месроп, перекрестился.

Около уже знакомых ворот фаэтон остановился. Гурген вышел и, прежде чем направиться к воротам, подошел к противоположной стене рассмотреть след ночного выстрела. Он напоминал кратер и находился всего на пару ладоней выше его головы.

Гурген молча покачал головой, поцокал не то удивленно, не то осуждающе, не то с восхищением; обернувшись, пересек улицу и стал стучать в ворота. На этот раз открыли ему очень быстро, и он увидел коренастую пожилую женщину в черном платье – по виду хозяйку. Лицо ее улыбалось, из глаз будто варенье капало.

– О, господин Аршаруни, мы так рады видеть Вас, так рады! Пожалуйста, пожалуйста проходите.

Гурген мрачно усмехнулся, вспомнив ночной выстрел.

– Вы не обижайтесь на нашу родственницу. Сказать по правде, – женщина выпучила сливовые глаза и покрутила у виска, – она не в себе! Да вы проходите, проходите.

Хозяйка провела его мимо сада, они поднялись по лесенке на веранду, с веранды вошли в большую светлую комнату.

– Присаживайтесь, пожалуйста, уважаемый хмбапет! – указала женщина на кресло.

– Вы родственница ее?

– Я? – О нет – мой муж двоюродный брат ей… когда случилась такая беда, мы ее с ребенком приютили, обогрели… Только добро ей делали, только добро!.. И вот черная благодарность! Вы посидите, а я пока угощу вас. Кофе? Чай?… У нас прекрасный черный кофе, рекомендую! Нигде в городе такого нет!.. Мужа, к сожалению, нет, чтобы встретить вас – на работе, на вокзале…

– Он машинист?

– Вы что?! – невольно возмутилась женщина, – Он кассир! – произнесла она, будто это был чин не менее тайного советника. – Так что, если нужны куда билеты, – женщина лукаво улыбнулась, – всегда пожалуйста, хоть на Северный Полюс!

– Я там уже был… – хмыкнул хмбапет.

– О-о! – притворно закатила глаза хозяйка.

– Где Сатеник?

– Сатеник? Ах, да, вы конечно к ней… Она на рынок ушла, уже давно, вот-вот будет, а вы посидите, подождите, а я вас кофе угощу.

Не переставая верещать о чем-то, хозяйка исчезла за дверью.

Гурген сел в кресло, скучающе зевнул и огляделся. Давно он не бывал в богатых домах. Стены и пол покрыты коврами. Кстати, на том, под которым он сидел, персидском, висели сабля и ружье (как видно, из которого в него в вчера пальнули?) и инкрустированный серебром рог, над ковром – изображение Святого Эчмиадзина в золоченой раме. У стены поблескивало черным лаком пианино с позолоченными подсвечниками на нём. Под ногами ковер тоже был персидский. А на противоположной стене ковер, явно российской выделки, изображал стадо оленей в каких-то дремучих зимних сибирских лесах. В рамочках тут и там висели фото каких-то сородичей, в буфете блестела хрустальная посуда, всюду вазочки, какие-то хрустальные и фарфоровые статуэтки – китаянки, балерины, собачки, мраморные слоны и слоники…. Гурген начал нетерпеливо постукивать плеткой по сапогу. Неожиданно скрипнула дверь, и в проеме появились две пары любопытных детских черных глаз.

От нечего делать он поманил их, думая испугать, но как ни странно, дети не испугались, а осторожно, прячась друг за друга, вошли. Это были две одетые в вуальные платьица, похожие на куколок, девочки – лет пяти в розовом и лет шести в голубом платьицах. Старшая торжественно несла белокурую куклу и шла прямо к Гургену:

– А у меня кукла по-русски говорит! – сразу объявила она, наклонила куклу, и та пропищала «ма-ма»… Она из России! – похвасталась девочка.

– А хотите, я сыграю вам гамму? – сказала та, которая была в розовом платьице, залезла на сиденье, открыла крышку пианино и, прикоснувшись пальчиком к клавише, извлекла звук.

– А где же ваш братик?

– Братик? – девочки захихикали. – Тигранчик? Тигранчик из чуланчика?

– Мы с ним не играем.

– Мама говорит, он большой, злой.

– И еще, – сделав страшные глаза, поведала розовая девочка, – мама говорит – он кусается!

Тут в комнату почти влетела хозяйка с чашечкой кофе в руке:

– А ну марш отсюда, проказницы, не мешайте отдыхать дяде!

– Вот кофе, уважаемый!… Марш, марш отсюда, а то не получите сладкого! – и они бысто упорхнули.

– Проводи меня к сыну Сатеник! —встал Аршаруни.

– К сыну Сатеник? Да зачем вам это … – несколько смутилась хозяйка.

– Я сказал, проводи! – нахмурился хмбапет.

От неожиданности кофе пролилось на пальцы женщины, и на лице ее мелькнула злоба, впрочем, тотчас сменившаяся слащавой улыбочкой.

– Ну, уж если господин так хочет, так хочет…

Они вышли из веранды в сад,

– Сказать по правде, должна предупредить – очень странный мальчик, очень странный… очень, очень! По-моему, у него, как и у матери, что-то с головой, – приговаривала хозяйка, пока они шли. Скоро очутились у крошечного сарайчика в углу двора.

На двери висел замочек.

– Вы что, его как в тюрьме держите?

– Что вы, что вы! Мать сама так распорядилась, когда на рынок уходила.

Хозяйка порылась в многочисленных складках черного платья и вытащила связку маленьких и больших ключей. Она попробовала один, другой – очевидно, на каждую комнату у нее был свой отдельный ключ.

Гурген не стал долго ждать – продел толстый палец в металлическую дужку и рванул так, что вылетели гвозди петель, на которых держался замочек, и дверь открылась.

Гурген вошел в сарай и в первый момент, с яркого солнца, ничего не увидел – А света что, здесь нет?!

– Ну как нет, а окошечко?

Действительно, под самым потолком было маленькое горизонтальное окошечко.

Присмотревшись, Гурген увидел практически пустое помещение с земляным полом без стола, стульев и кроватей – лишь с узлом вещей и двумя скатками матрацев, на одном из которых, в углу, сидел худенький бледный мальчик. Кажется, он испугался внезапному появлению людей и сжался, как зверек.

– Да так не родственников, а скот держат! – удивился хмбапет.

– Ну, они сами захотели… – нагло соврала хозяйка.

– Сами? – насмешливо и угрожающе оглянулся на нее Гурген. – А ты своей жирной задницей на сковородку сама еще ни разу не захотела сесть?

Хозяйка, опустив глаза, переминалась с ноги на ногу, как уличенная во вранье девочка.

Гурген сделал движение рукой:

– Выйди! Я сам с ним поговорю, без переводчика.

Хозяйка моментально исчезла, однако Гурген был уверен: остановилась у входа подслушивать. Впрочем, ему было все равно.

В открытую дверь вливался свет и заглядывала листва ветвей.

Гурген, не спеша, подошел к мальчику, грузно уселся рядом с ним на свернутый матрац и протянул ему ладонь:

– Гурген… А тебя как зовут?

– Тигран, – белая тонкая мальчишеская рука утонула в волосатой лапе.

– Вижу, тебе не очень весело здесь приходится?

Тигран пожал плечами и отвел глаза.

– Это что у тебя? – спросил Гурген. Перед мальчиком лежали два ряда камешков – белые и темные.

– Это Сардарапатская битва! Это наши – указал он на белые камешки, – а это – турки, – указал он на темные.

– Вот как! – оживился Гурген. – А ты, оказывается, боец? Вместе с турками будем воевать?

– Конечно! – радостно воскликнул мальчик.

– А хочешь, я тебе настоящий пистолет покажу? – потянулся к кобуре Гурген и вытащил маузер.

Глаза мальчика заблестели.

– Возьми, только осторожно, ни на что не нажимай…

Тигран взял двумя руками рукоятку:

– Ух-ты, какой тяжелый!

– А дай я магазин сниму, тогда легче будет.

– А сколько в нем пуль?

– Патронов? – рассмеялся Гурген. – Десять! – самая современная марка, немецкая!

– Теперь даже одной рукой можно удержать! – впервые улыбнулся мальчик, поднял маузер и наставил в дверной проем.

– Здорово!

– Значит, пойдешь ко мне в отряд?

– Конечно!

Недалеко в саду раздались женские голоса.

– Мама вернулась! – просиял Тигран.

На мгновение в сарае потемнело. Сатеник птицей бросилась к сыну и выхватила из его рук пистолет.

– Это не игры, не игры! – тревожно закричала она, возвращая пистолет Гургену.

– А что? – удивился Аршаруни. – мальчику интересно.

– Хватит, хватит убивать! – Сатеник закрыла лицо руками. Однако через мгновение взяла себя в руки, открыла лицо и взглянула на хмбпапета, села на узел с вещами.

– Я хочу, чтобы он доктором стал, людям помогал.

Они некоторое время молчали.

Гурген спрятал маузер в кобуру.

– Я не хочу видеть у него в руках оружие! – грустно произнесла Сатеник.

Они еще немного помолчали.

– Собственно, примите мои извинения, что вчера… – начал было Гурген, однако Сатеник махнула рукой.

Они посидели молча. Сатеник неожиданно мелко закашляла, ударила себя в грудь, и кашель прекратился.

– Простыла? – Гурген попытался придать голосу заботливость, но сам удивился, насколько он оказадся грубым и хриплым – голос привык к командам, окрикам, ругани, ору.

Пустяки, – отмахнулась она. – Пройдет…

Как ваша рана, кстати?

– Да ничего, грыжа только появилась…

– Это оттого, что у хирурга ниток больше не было сдвинуть мышцы… Он так и сказал – грыжа будет расти.

– Ну, я специальный ремень сделал, так что никуда не денется! – усмехнулся Гурген. – Только я не затем приехал… Сатеник, можно с вами откровенно поговорить?

Они прямо смотрели друг на друга и уже знали, о чем пойдет речь.

– Зачем? – спросила она, но встала, как бы приглашая его с собой выйти, – ты, Тигранчик, немного нас подожди, хорошо?

Они встали у кривой яблони.

– Выходите за меня замуж, – сказал Гурген, – я знаю, вы не любите меня, но полюбите, я смогу вас с сыном защитить… Он хороший мальчик…

– Я же вам говорила, что я замужем.

– Но где ваш муж?

Сатеник пожала плечами.

– А если он убит, что скорее всего, что тогда? Будете до старости ждать?

Сатеник пожала плечами снова.

– А если окажется жив? Какой Грех!..

– Вы лучше о мальчике подумайте, вас же здесь держат хуже, чем скот…

– Я в Россию хотела перебраться, в Армавир, там сестра моя родная, за хорошим человеком замужем, зовет…

– Но и в Росси теперь война!

– Да, – кивнула она, – везде война, все с ума сошли…

– Это все ваши вещи? – матрацы и узел?

Сатеник молча кивнула.

– А чем же вам помогают ваши родственники?

– Я бесплатно у них работаю, мою пол, убираю… А вместо денег они отдают то, что после еды у них остается.

Глаза Гургена оловянно блеснули:

– Хотите, они на колени перед вами станут?

– Не надо… Бог с ними…

– Еще раз говорю, все будет по закону! – настаивал Аршаруни.

– Да где ж вы найдете священника, который согласится венчать женщину, у которой то ли есть, то ли нет мужа?

– Найду! Сегодня же!

Гурген вернулся в сарай:

– Ну, Тигран, отправляемся с мамой ко мне в отряд.

– Ура! – подпрыгнул мальчишка.

Гурген взвалил на себя оба матраца, Сатеник – мешок с вещами, а Тигран свалил в коробочку камешки, и они двинулись на улицу. Из дома никто не вышел, но занавески веранды пугливо шевелились.

Когда подошли к пролетке, Месроп сладко спал в тени поднятого тента.

– Месроп! – рявкнул ему в ухо Гурген. – Лошадей украли!

Месроп вскочил, сонно озираясь, вызвав смех хмбапета и мальчика.

– Знакомься – мой сын Тигран и жена моя Сатеник!

– А к вам я еще приеду! – прокричал Гурген в сторону зашторенных окон, потрясая кожаной плеткой.