Текст книги "Семейный подряд"

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На улице было уже совсем темно. Ветер усилился и стало подмораживать. Сюрпризы марта, – с неудовольствием подумала Яна, – утром дождь, вечером – мороз. Она подняла воротник пальто. Ожидая Радзиевского, она основательно промерзла и даже в кабинете Руденко не могла как следует согреться. Отопление было более чем скромным – спасибо местным властям.

Дома Яна первым делом приняла горячую ванну и выпила коньяку. Слава Богу, в баре у нее пряталась ополовиненная бутылка «Дербента». Потом перекусила, выпила кофе с сигаретой и удобно устроилась на диване. Джемма с покорной преданностью растянулась на коврике, возле дивана. Яна приказала Джемме принести из прихожей сумку. Та выполнила поручение и вновь улеглась у Яниных ног. Яна же достала из сумки колоду карт. Она не надеялась, что у нее что-нибудь получится. За сегодняшний день она порядком устала. Но почему бы все-таки ей не поработать с «Джокером»? Что-то он подкинет ей в этот раз? Продолжение душещипательной саги с мальчиками и печальной женщиной? Или что-то менее унылое? Карта «Взгляд в прошлое» несколько разочаровала ее, но она старалась не думать об этом, ведь с картами, как с некими организмами надобно поддерживать теплые отношения. Почему-то Яна чувствовала, что с «Джокером» можно быть более фамильярной, критичной, беспечной, если хотите. «Джокер» был в ее понятии лукавым, благодушно настроенным, умным парнем, любящим водить за нос, но в конечном итоге наталкивающим на разгадку, раскрывающим истину.

Ладонь, лежавшая на карте, стала нагреваться, точно под ней вибрировали теплые токи. Яна смежила веки, ее голова утопала в подушке. Поза ее была довольно расслабленной и свободной. И только внутри нее все напряглось и сконцентрировалось в едином усилие проникнуть за границы окружающей реальности. Темные круги, на которые постепенно стала растекаться тьма, первоначально наполнившая Янины зрачки, подобно волнам принялись переливаться, откатываться, освобождая чистое пространство. И тут в глаза Яны ударила небесная лазурь. Маленькое белое облачко плыло ей навстречу. Его курчавящиеся контуры вскоре приняли вполне отчетливые очертания. Яна видела лицо мужчины, волнистые пряди его волос, его плечи и верхнюю часть торса. Гладкость поверхностей, неправдоподобно белый цвет лица и торса, выпуклые окружности глаз и абсолютная неподвижность навели Яну на мысль, что перед ней скульптура.

«Если бы у меня не было уверенности, что этот мужик, – иронично подумала она, когда видение исчезло и она открыла глаза, – статуя, фрагмент какой-то композиции, я бы решила, что явившийся образ стал результатом длительного отсутствия общения с представителями противоположного пола, за исключением Руденко, разумеется». Столь витиевато оформленная мысль рассмешила ее. Джемма с истинно человеческим недоумением поглядела на хозяйку.

«Что же это такое? Младенец, женщина, а теперь вот мужчина. Что хочет сказать „Джокер“? Он всегда только намекает, словно дразнит и морочит. Ну, а что нам скажет „Взгляд в будущее“?

Яна накрыла рукой карту, но вскоре убедилась, что та не работает. «Переутомление», – констатировала она. Чашка кофе, аутотренинг не помогли. Тогда, смирившись, Яна взялась за книгу. Она и не заметила, как задремала. Провалилась в вязкую вату сна без сновидений. Она не имела ни малейшего представления о том, сколько она проспала, когда показавшаяся ей сиреной телефонная трель разбудила ее. Яна зевнула, на секунду задумавшись, где она, кто она? Потом, когда ее индивидуальное «я» совпало с безликим сгустком сознания, которым, по заверению Пруста, мы просыпаемся, Яна протянула руку к надрывающему телефону.

– Да, – очередной зевок смазал это короткое слово, превратив его в пещерное эхо.

– Яна Борисовна? – узнала она тревожный голос Паниной, которая говорила с несвойственной ей живостью.

– Да, – повторила Яна, недоумевая, зачем она понадобилась Оксаниной матери.

«Может, Оксана пришла в сознание?» – на минуту ее посетила робкая надежда.

– Вы мне срочно нужны, прямо сейчас. Я вспомнила интересную деталь. Я вам расскажу нечто… это поможет вам. Я в этом не сомневаюсь, – прерывистым голосом говорила Панина.

– Где вы? – Яна была, мягко говоря, удивлена. – Оксана…

– Нет, она по-прежнему в коме, – перебила ее Панина, становясь все более встревоженной, Яне даже чудился в ее голосе испуг, – мне срочно нужно с вами поговорить. Я бы сама приехала к вам, но, знаете… – она замялась, – мне тяжеловато нынче выхо…

– Хорошо, – успокоила ее Яна, – я сейчас приеду. Но все-таки, хоть намекните. Вы не можете сказать по телефону?

– Было бы лучше при встрече, – задыхаясь от волнения, скороговоркой произнесла Панина, – я вас жду.

– Минут через тридцать буду, – Яна повесила трубку и стала собираться.

Часы показывали без двадцати двенадцать. Да, у Паниной должна быть веская причина, чтобы лишать ее сна. Не для простого же чаепития сия матрона разбудила ее! Яна лихорадочно одевалась, в то время, как Джемма тревожно поскуливала.

– Ты тоже пойдешь, успокойся, – сказала Яна собаке, – госпожа Панина приглашает нас в гости. Тебе эта идея не нравится? Ночной моцион – что может быть лучше для здорового сна?

Джемма с комичным неистовством завиляла обрубком хвоста, демонстрируя свою огромную собачью радость – она страшно любила такое вот квазичеловеческое общение с хозяйкой. Любила, чтобы та разговаривала с ней, как с подругой. Но едва вспыхнув, эта радость исчезла, смытая волной пронзительной тревоги.

– Ну, кофепитие оставим на потом, – улыбнулась Яна, – пошли.

Она надела на Джемму ошейник, пристегнула поводок и, убавив его по максимуму, вышла из дома. Ветер еще больше усилился. Под его свирепыми накатами в клочья рвалось облачное волокно, протяжно скрипели ветви, с глухим грохотом вздрагивали крыши. Джемма притормозила. Яна дернула за поводок, но та не сошла с места. Яна буквально потащила ее к калитке.

– Ну что ты упираешься, а? – прикрикнула она на собаку.

Яна отворила калитку, соображая, где целесообразнее ловить машину. Стоит ли ей напрямую спуститься с горы к трамвайным линиям, или лучше пойти вдоль дороги, плавно спускающейся под гору? Может, там вывернет какая-нибудь легковушка… Джемма снова уперлась. Теперь она не просто остановилась, а что было мочи повлекла Яну назад к калитке. Та едва не ткнулась в нее лицом, но вовремя уперлась ладонью.

– Да что такое? – сжалось у Яны сердце.

«Откуда это звонила Панина, ведь у нее нет дома телефона? Вышла в полночь, чтобы позвонить мне?..» – эта мысль вдруг с отчаянной силой ударила в мозг, вызывая дурноту. Она была похожа на удар в область солнечного сплетения. Продолжая висеть, она не спешила расплываться, твердея и леденя душу, пока камнем не скатилась на дно желудка. Тяжесть этого каменного плода согнула Яну пополам.

Боль постепенно отпустила, и Яна сумела выпрямиться. Джемма тихо поскуливала, не понимая, что происходит с хозяйкой. Из-за поворота показался автомобиль с ярко горящими фарами и медленно начал приближаться. «Что-то уж слишком медленно», – подумала Милославская, поднимая руку, чтобы «проголосовать». Наверное, водитель заметил ее, потому что автомобиль принял вправо и еще больше снизил скорость. «Черт бы побрал эту Панину, – мелькнуло в голове Яны, – что-то здесь не так».

Она шагнула к остановившейся машине, в которой кто-то сидел на переднем сиденье рядом с водителем. Дернув за поводок Джемму, которая почему-то упрямо тянула назад, она уже почти взялась за ручку, чтобы открыть дверь, как та сама распахнулась. Сидевший на переднем сиденье пассажир с натянутой на голову черной маской быстрым движением достал откуда-то из-за пазухи пистолет и направил длинный ствол прямо Яне в лицо. «Вот и все!» – успела подумать она, перед тем, как из черного ствола полыхнуло яркое пламя. Звука она не услышала, только слабый щелчок. Какая-то сила отбросила ее в сторону, она упала на землю и провалилась в липкое противное забытье.

* * *

– Яна Борисовна, Яна Борисовна, – донесся до Милославской голос Паниной, перемежаемый всхлипами, – она меня к вам не подпускает. Что делать, что делать?

Что-то сырое и холодное ткнулось в лицо, потом она ощутила на щеке прикосновение теплого собачьего языка. «Жива!» – обрадованно подумала Яна и открыла глаза. Сразу же словно клещами сдавило голову. Милославская закрыла глаза – боль немного унялась. «Что со мной?» – пыталась вспомнить она, но мысль ускользала. По телу пробежала волна озноба. Яна подняла руку и потрогала голову. Слева на затылке она нащупала огромную шишку.

– Яна Борисовна, Яна Борисовна, – снова запричитала Панина, увидев, что Милославская зашевелилась, – уберите собаку, я вам помогу встать.

Постепенно до Яны начало доходить, что она лежит на земле, поэтому-то ей так холодно. Милославская отдала команду Джемме и попыталась подняться, одной рукой опираясь на нее. В голове шумело, но боль немного поутихла. Панина, тряся телесами, поспешила ей на помощь. Они вместе вернулись в дом, где Панина рассказала, что с ней приключилось.

Вечером в ее кваритру позвонили. Когда она открыла дверь, двое мужчин в масках ворвались в прихожую и один из них, тот, что был немного повыше другого, сунул ей в лицо страшный пистолет с длинным стволом. Они приказали ей одеться и следовать за ними, а потом привезли сюда. Другой, который сидел за рулем, вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер и сунул телефон ей в руки. «Скажи Милославской, чтобы приехала к тебе, срочно. Сделаешь, останешся в живых», – сказал он.

– Мне же выстрелили в голову, – удивленно сказала Милославская. – Почему у меня нет никакой раны? У меня что, голова железная?

Яна снова потрогала шишку, к которой приложила компресс.

– Я все видела, – подтерев платком картофелеобразный нос, сказала Панина, – вас собака дернула в сторону за поводок, вы упали и ударились головой. А этот высокий, который стрелял, сказал: «Готова», вытолкал меня из машины и они уехали. Я хотела вам помочь, – она снова начала всхлипывать, – а собака не пускает.

– Значит, – Яна погладила Джемму по голове, – своим спасением я обязана тебе. Эти двое, – она повернулась к Паниной, – ничем вам не запомнились?

– Нет, – покачала она головой, сморщив и без того морщинистое лицо.

– Только не нужно плакать, – остановила ее Милославская.

Она сняла трубку и, немного подумав, набрала номер домашнего телефона Руденко.

– Да, – отозвался Три Семерки после восьмого длинного гудка, – какого черта?

– Сеня, это я, – Милославская в двух словах рассказала о ночном покушении.

– Вот сволочи, – буркнул в трубку лейтенант, – сейчас буду. Панину никуда не отпускай.

– Не думаю, что она сейчас способна куда-то добраться самостоятельно.

* * *

Посиделки с Руденко закончились очень поздно. Лейтенант отвез Панину домой и Яна, оставшись одна, попробовала настроиться на беспечный лад и заснуть. Только у нее ничего не вышло – во-первых, болела голова, а во-вторых, она была слишком возбуждена, чтобы бездумно улечься и уснуть. Она сварила кофе, полистала журнал, выкурила сигарету. Пыталась сосредоточиться на мелких приятных делах, но мысль ее все время возвращалась к инциденту. Она настроилась на то, что убийца – один. А теперь выходило, что их минимум двое. И они охотятся за ней. Как только она сформулировала эту мысль, ее душа наполнилась смесью радости и тревоги. Тревога питала радость, а радость – тревогу. Это новое для нее, так сказать, двуглавое чувство не давало ей покоя. Ей хотелось то смеяться, то выть. Кофе, очевидно, только способствовал росту этой душевной смуты. Яна даже стала задаваться вопросом – не сошла ли она с ума?

Она ощущала странную щекотку на переносице. Это ощущение всегда возникало у нее, когда она находилась в какой-нибудь одновременно смешной и проблемной ситуации. Все началось еще с детства. Она помнила эту щекотку и как та внезапно посещала ее, когда Яна, например, пряталась за диваном, а бабушка долго не могла обнаружить ее. Ее распирало от желания окликнуть бабушку и в то же время она стремилась сохранить свое инкогнито. Борьба чувств вызывала щекотку, и тогда Яна морщила нос и ей казалось, что еще секунда и она рухнет в истерику – расплачется и рассмеется одновременно.

И вот сейчас, когда на ее жизнь покушались, когда она чувствовала веселый азарт, некое лихачество и страх, щекотка снова вернулась. Она старалась смахнуть щекочущую паутину двусмысленности, но сколько бы она не жмурилась и не морщилась, тонкие пушистые нити оплетали ее переносицу, ее взбаламученное сознание.

Наконец, шмыгнув несколько раз носом, Яна отогнала щекотку и, чтобы совсем успокоиться, решила поупражняться с картами. Ее распирало от желания знать, что с ней произойдет в недалеком будущем. Но как только Яна положила ладонь на карту «Взгляд в будущее», ее охватила неумолимая сонливость. Она смежила веки, и тут же попала в какой-то мчащийся поток. Ей казалось, что она несется на колеснице, глаза слепило от яркого сияния солнца где-то впереди, в волосах гудел ветер, в ногах и руках была такая легкость, что Яна с трудом удерживала себя, чтобы не выпрыгнуть, не взлететь… Голова ее свесилась, она не видела больше ничего, кроме мелькающих спиц. Они звенели, срываясь с оси и падая, их тонкий звон наполнил Янины уши переливами металлофона.

И тут вдруг пространство сомкнулось в узкий, изломанный коридор, струящийся бесконечным лабиринтом. Ощущение полета исчезло, увязло в новом чувстве – смутном беспокойстве и непреодолимой тяжести в груди. Сердце стопудовым маятником качалось где-то в гортани, виски горели, изо рта со свистом вырывался жаркий воздух… Страх подгонял Яну. Она бежала, преодолевая усталость и страх. Ужас гнал ее и она мчалась по темному лабиринту, слепо тычась в какие-то игрушечные, словно нарисованные двери, которые не вели никуда, будучи частью стены, и потешались над Яниным отчаянием. Вдруг коридор раздвоился и Яна повернула направо. Она жадно искала выхода, готова была ударяться головой, скрябать ногтями, бить ногами по ребрам этого сумрачного коридора.

Она добежала до сплошной стены – тупик. Страстный, надрывный крик застыл на губах. «Кто-нибу-у-у-дь!..» – задрожал в утробе вопль отчаяния. Она принялась корябать стену, скрести, грызть выступ сырого кирпича… Она слышала тяжелые шаги, которые стремительно приближались. И тогда, изнемогшая и вконец потерявшая надежду, она ринулась назад, навстречу этим грозным шагам. К ее удивлению она никого не встретила и, вернувшись к развилке, побежала в левый отсек. Она неслась как угорелая, загребая ногами гнилостный воздух старого помещения, выплескиваясь из одного закоулка в другой, боясь, что в конце ее ждет еще один тупик.

И снова шаги, но уже не такие тяжелые… Вкрадчивые, ватные и потому, – знала она, еще более опасные. Грянул выстрел, с противным едким свистом вонзаясь в стену, еще один… Где-то совсем рядом. Быстрый, опаляющий лицо выкрик, молнией пронзает гулкое пространство, как обручем схваченное двумя бесконечными параллельными стенами. Поворот, тычок в обитую железом дверь. Рывок – и она распахивается в тусклую пробоину дня. Яна видит крыши невысоких строений, не оглядываясь, бросается вперед, скользит, катится кубарем, падает на кучу песка. Он влажный, холодный, плотный. Яна вскакивает, и, отбросив какую-то ветхую калитку, выбегает в узкий, как ствол пистолета, проулок. Протискивается меж двумя почти смыкающимися вверху стенами, которые ее выталкивают, как пробку из бутылки, на хлюпающую ленивой капелью, захолустную улицу.

Яна изнемогает от усталости, она поворачивает налево, и, по-прежнему чувствуя угрозу, бежит. Мимо проносится цвета мокрого асфальта «девятка» – она хорошо разглядела марку автомобиля. Странно, словно она раздвоилась и в то время, как одна Яна спасается бегством от неведомого врага и преследователя, другая холодно и спокойно констатирует происходящее. Вот, например, эта машина… Небольшая вмятина возле правой фары, тонированные стекла, заляпанный грязью номер. Машина на самом деле стоит на месте, это Яна мчится, зная, что спасти ее могут только быстрые ноги. А вот прямо над ней полуразрушенный балкон, того гляди свалится… На каменных перилах посверкивают сизые лохмотья снега. Кривая рама вся в трещинах, краска облупилась… Сплошное запустение.

Яна слышит тяжелый грохот, но оглянуться не решается. Вперед, вперед, главное – темп. Еще быстрее… Покореженный асфальт уходит из-под ног. «Лю-у-у-ди!» Где же та Яна, хладнокровная, молчаливая, неподвижная? Вот ее лицо, маячит над крышами домов… Недосягаемая, как луна. «Лю-у-у-у-ди!»

И тут вдруг чей-то темный силуэт загораживает окно. Яна почему-то сидит. От испуга она шарахается, падает на спинку сиденья и замирает. Силуэт сгибается и перед ней вырастает круглое и потное лицо… Руденко. «Он-то здесь откуда?» – усмехается она. Страх сменяется безудержным хохотом. Нет, она молчит, просто ее нутро хохочет – безмолвно, судорожно, точно у нее в животе безостановочно пульсирует сгусток смеха. Лицо Руденко расплывается перед ней, становится похожим на мутное озерцо. Только усы с отчаянным рвением скрябают стекло, отделяющее ее от лейтенанта. Яна смеется, Руденко говорит, говорит, говорит… И тут вдруг все рушится в серый болотный туман…

Яна вздрогнула, широко распахнула глаза. Сердце бешено колотилось, сдавленное как клещами грудной клеткой. Это был сон? Джемма подняла на Яну беспокойный взгляд.

«Надо же!» Яна поднялась, подошла к окну, отодвинула шторы. На улице светало. Сколько же она была в забытьи? Пощупала голову. «Может, у меня жар?» Она добралась до кувшина с водой, тяжело переступая по ворсистому ковру. Опустилась в кресло. Джемма простерлась у ее ног.

«Та дверь… – Яна зашевелила бледными губами – на ней была какая-то красная пометка. Я это хорошо помню. Старая, покосившаясь, тяжелая дверь… С красной отметиной…»

Вдруг нестерпимо захотелось есть. Поднявшись, она прошла на кухню и сделала несколько бутербродов. Немного подкрепившись, поняла, что должна еще немного поспать, чтобы восстановить силы и успокоить нервную систему.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Когда Милославская проснулась, стрелки настенных часов показывали начало первого. Бушевавший всю ночь ветер под утро стих, и на чистом голубом небе сияло солнце, похожее на лимон. Яна оделась и вышла во двор, неторопясь дошла до калитки. Джемма как ребенок носилась вокруг дома, ей тоже нравилась хорошая погода.

На дороге показалось маршрутное такси, едущее в центр. Яна крикнула Джемме, чтобы та охраняла дом и, подчиняясь какому-то необъяснимому влечению, вышла на улицу и остановила микроавтобус.

Уже через пятнадцать-двадцать минут она шла по улицам, радуясь весне, солнцу и веселому щебету птиц. Незаметно для себя Яна добрела до парка Липки, чугунные ворота которого почему-то оказались закрыты на огромный амбарный замок. Она обошла несколько раз вокруг памятника Николаю Гавриловичу Чернышевскому, прикрывая ладонью глаза от солнца, посмотрела на псевдоготические шпили Консерватории и, закурив, двинулась к Московской, улице, которой недавно вернули ее историческое название. Дойдя до часовни, возведенной год назад под патронажем самого губернатора – чтобы замаливать грехи? – на Театральной площади, она смотрела как играет солнце на покрытой сусальным золотом, приплюснутой луковице, и вдруг обернулась назад.

Видения, вызванные «Джокером» и до сих пор ею не понятые, обрели реальные черты скульптурной композиции, украшавшей фронтон козырька над входом в здание мэрии.

В центре, с раскрытой на коленях книгой, сидел мальчик-херувимчик, а по обе стороны от него мужчина и женщина с греческими прическами, в хитонах полулежали в свободных позах, глядя куда-то вниз-вперед. Милославская нисколько не сомневалась, что именно эти фигуры являлись ей, вызванные силой карты. Милославская прошла несколько десятков метров и остановилась прямо напротив входа.

«Ну и что? – мысленно спрашивала она себя. – Что из того, что я нашла это „святое семейство“?» Но это была лишь ее первая мысль, которую тут же сменила следущая. «Это знак, символ, – решила Яна, – значение которого я должна выяснить».

Она продолжала стоять против входа, разглядывая каждую фигуру композиции и всю композицию целиком, размышляя, каким образом она связана с убийством в доме Санталова. В том, что это так, у нее не было никаких сомнений, иначе бы карты не были так настойчивы, раз за разом показывая разрозненные элементы скульптурной группы. Возможно, один из служащих этого государственного учреждения, причастен ко всем этим убийствам: Санталова, Парамоновой, Радзиевского и покушению на нее, Милославскую. Это было единственное объяснение, которое пришло в голову Яны. Во всяком случае, пока.

Глядя на вход в мэрию, Милославская рассеянно достала сигарету и закурила. Прошло минут пятнадцать с того мгновения, как она заметила скульптуру, украшавшую парадный вход в здание. За это время несколько «Волг» и иномарок, преимущественно черного цвета, останавливались у подъезда и забирали или высаживали высокопоставленных пассажиров. Один из них, вернее, одна, потому что это была женщина, почему-то заинтересовала Милославскую. Одета женщина была с претензией, но довольно безвкусно, хотя в ее осанке и взгляде читалось желание и способность повелевать. Видимо, она ждала машину, нервно постукивая носком рыжего кожаного сапога по тротуарной плитке.

В какое-то мгновение их взгляды встретились. Женщина вздрогнула, словно ее ударило током. Она будто узнала Яну, хотя Милославская была уверена, что раньше они никогда раньше не встречались. Яна напрягла память, пытаясь вызвать к жизни хоть какие-то воспоминания, но у нее ничего не получалось.

Женщина отвела взгляд, и в это время к ней подошел, почти подбежал, мужчина в короткой кожаной куртке. Он судорожно, как марионетка, размахивал руками, как бы пытаясь что-то доказать, словно клещами схватил женщину за рукав норковой шубки и начал трясти будто помешанный. Она резко осадила его, сказала что-то сквозь зубы и отдернула руку. Яне показалось, что она даже слегка кивнула головой в ее сторону. Мужчина тоже, стараясь сделать это незаметно, посмотрел на Милославскую и тут же отвернулся. Он перестал суетиться, развернулся и быстро пошел вдоль мэрии по направлению к часовне. Через секунду перед подъездом остановилась белая «Волга», женщина, еще раз бросив на Милославскую короткий нервный взгляд, села на переднее сиденье, и машина плавно тронулась с места.

Еще несколько мгновений Яна стояла на тротуаре, потом перешла дорогу и, открыв тяжелую деревянную дверь, очутилась в маленьком холле прямо перед широкой чугунной лестницей, ведущей наверх. Справа в холле громоздилась кабинка вахтера, слева за полированным столом сидел мужчина лет сорока в милицейской форме и с погонами старшего лейтенанта. Увидев Милославскую, он приосанился, как на параде, поправил портупею и набрал полную грудь воздуха. Сразу за вахтером Яна увидела еще одно помещение, служившее гардеробной. Подумав, что с просьбой следует, по видимому, обращаться к вахтеру, она инстинктивно шагнула к столу, за которым восседал блюститель порядка.

– Добрый день, – она улыбнулась одной из своих загадочных улыбок и посмотрела милиционеру прямо в его серо-зеленые глаза.

– Слушаю вас, – старший лейтенант сделал движение, как бы собираясь встать из-за стола, но почему-то остался сидеть.

– Я прошу прощения, – Яна сделала вид, что слегка потупилась, – к сожалению, я только что упустила нужного мне человека. Я видела, как она садилась в белую «Волгу», но не успела ее остановить. Вы мне не поможете? Она моего роста, лет пятьдесят с небольшим, в серой норковой шубке и рыжих сапогах на высоком каблуке. Выглядит довольно представительно…

– Я ее знаю, – старлей расплылся в довольной улыбке, но женщину по имени не назвал.

– Ради Бога, – Яна умоляюще посмотрела на милиционера, – помогите мне.

– Квартирный вопрос? – понимающе закивал старший лейтенант.

«Квартирный вопрос? – про себя заметила Яна. – Интересно…» Вслух же она произнесла: – Да, знаете ли, именно квартирный.

– Вашу знакомую зовут Алена Петровна, – с довольной миной произнес милиционер, – фамилия – Шевчук.

– Спасибо вам огромное, – улыбнулась Милославская, – а как мне ее найти?

– Приходите завтра, – старлей неопределенно пожал плечами.

– А сегодня Алены Петровны уже не будет?

– Этого я не знаю, они мне не докладывают.

– Она работает здесь, в мэрии? – поинтересовалась Милославская.

– Кажется… – старлей замялся.

– Я вас не понимаю, – удивилась Милославская.

– Ну, это можно уточнить, – старлей бодро поднялся из-за стола, подошел к конторке вахтера и что-то у него спросил.

Яна не слышала, о чем они говорили, но видела, что вахтер стал рыться в каких-то бумагах, открывать и закрывать огромные регистрационные журналы, а потом отрицательно покачал головой.

– Странно, – старлей вернулся к столу, – получается, что Алена Петровна не числится в штате. Возможно, она из обладминистрации…

– А к кому она приходит в мэрию? – продолжала расспрашивать Яна, пользуясь замешательством стража порядка.

– В жилищно-коммунальный отдел, – начал перечислять милиционер, – потом – в строительный, кажется, еще куда-то…

– Она здесь бывает регулярно?

– Почти каждый день, – уверенно произнес старлей, – во всяком случае при мне; я ведь посменно дежурю.

– Спасибо, – с задумчивым видом поблагодарила Милославская, – до свидания.

– До свидания, – милиционер почесал в затылке и опустился на свое место.

* * *

Все это было по меньшей мере странно, – Яна вышла из мэрии и пошла в сторону набережной, пытаясь как-то упорядочить мысли. Никогда еще она не попадала в такую непонятную ситуацию. Какое отношение имеет Алена Петровна Шевчук к расследуемому делу? Да и имеет ли вообще? Может быть, ей все это только показалось? Ну какое отношение к убийствам имеет какая-то привидевшаяся ей скульптура над входом в мэрию? А если бы этой скульптурой оказалось так называемое «сердце губернии», выставленное недавно перед зданием областной администрации? Милославская мысленно отогнала эту уродливую груду меди – слабое подражание неизвестного провинциального скульптора Эрнсту Неизвестному – и продолжала размышлять. Шевчук она никогда раньше не видела, но…

Это «но» не давало ей покоя. Откуда она могла знать ее? Видеть где-то на фотографии? А этот мужчина, что-то требовавший от Алены Петровны перед входом в мэрию, его тоже нужно пристроить в какую-то связку? Может быть, это именно он, а не Шевчук причастен так или иначе к убийствам? Господи, сколько вопросов!

Незаметно для себя Милославская очутилась в местечке, застроенном старыми, еще дореволюционной постройки домами. Здесь переплелись старина и современность, новая прямая дорога могла перейти в узкую и кривую, которая, вообще, кончалась тупиком. До реки оставалось совсем немного, и Яна уже представляла себе, что вот сейчас ей откроется грандиозный вид Волги, возможно, еще скованной льдом, но от этого не менее величественной.

Внезапно Яна почувствовала между лопатками странный холодок. Ощущение было незнакомым и заставило ее быстро, на ходу, обернуться. Мужчина в коричневой кожаной куртке метнулся за угол. Милославская не успела рассмотреть его лица, но не сомневалась, что это тот самый мужчина. «Черт возьми, – прошептала она, – что ему от меня нужно?» Она продолжала идти, но оглядываться почему-то опасалась. Ей казалось, что если она обернется и снова увидит того человека, то случится что-то непоправимое. Она не была сыщиком в обычном понимании этого слова, ей очень редко приходилось за кем-то следить, отрываться же от слежки просто ни разу не доводилось. Что делают преследуемые в таких ситуациях, она не представляла, а то, что этот тип преследует ее, не оставалось никаких сомнений. По спине опять пополз мерзкий холодок то ли страха, то ли возбуждения. Не пытаясь успокоить себя, Милославская стала действовать, подчиняясь не рассудку, а интуиции.

Впереди, она знала это, был небольшой магазинчик с огромными витринами. Яна остановилась напротив и сделала вид, что рассматривает товары, выложенные за толстым стеклом. Когда открылась входная дверь, она скосила на нее глаза. На тонированном стекле мелькнул отраженный силуэт все того же мужика. «Ну, ладно, гад», – мысленно пригрозила она типу в куртке и снова пошла вдоль улицы.

Дойдя до угла, она свернула на поперечную улицу и тут же прибавила шаг. Вскоре она увидела деревянную калитку, которую не раздумывая толкнула и очутилась в старом безлюдном дворе, через который вела узкая тропинка. Что было сил она рванула по этой тропинке, мимо полуразрушенных домов, гнилых досок, куч щебня и смерзшегося песка. В нос ударил запах дерьма и помоев, исходивший от покосившегося деревянного туалета. «А вдруг здесь тупик?», – похолодело у нее внутри и, не обращая внимания на миазмы распада, она рванула далше. Дальше куда? Тропинка разветвлялась. «Направо пойдешь…» – тяжким рокотом загудело у нее в голове.

Кинувшись было направо, она резко развернулась и побежала в противоположном направлении. Яна слышала, как хлопнула калитка позади, значит, преследователь где-то близко. Едва протиснувшись между двумя кирпичными стенами, она оказалась в небольшом дворике, зажатом со всех сторон стенами домов. «Неужели нужно было свернуть направо? Нет. Не может быть. Я сделала все так, как предсказывала карта». «Эй, кто-нибудь!» – Милославская на секунду замерла, переводя дыхание и, сделав несколько шагов вперед, заметила, что между одним из домов и кирпичной стеной можно при желании протиснуться.

Она уже собралась сделать это, как из проема появилась седая всклокоченная голова, а за ней и тело пожилого мужика в драной телогрейке, который явно был подшофе. Милославская едва не вскрикнула от испуга, но тут же поняла, что это не тот, от кого она удирает. Мужик тоже заметил ее.

– Привет, – с пьяной ухмылкой произнес он, приглаживая седые вихры. – Чего орешь-то?

– Здравствуйте, – выдохнула Милославская. – Я здесь пройду?

– Ну я-то прошел, – как о само собой разумеющемся деле, ответил алкаш. – Э-эй, постой, – попытался он остановить Милославскую, – дай пару целковых, – но она уже не слышала его.

Протиснувшись через узкую щель, она очутилась на другой, еще меньшей площадке, над которой нависал полуразрушенный балкон. Под балконом Милославская увидела тяжелую покосившуюся дверь, в верхней части которой было пятно красной масляной краски. Толкнув ее, Яна вышла на ту же самую улицу, где заметила за собой слежку. По улице двигался поток автомобилей. Яна подняла руку и с ужасом увидела, как перед ней останавливается «девятка» цвета мокрого асфальта с тонированными стеклами. Возле правой фары на машине была небольшая вмятина от удара. Даже если бы она захотела, Яна все равно не смогла бы сделать больше ни шага. «Будь что будет», – решила она и, открыв дверцу, без сил плюхнулась на переднее сиденье.