Текст книги "Анатомия американского национализма"

Влияние религии в Америке также сыграло важную роль в предотвращении возникновения каких-либо сильных социалистических движений, опирающихся на народные массы. Так, Уильям Дженнингс Брайан и популисты 1890-х годов были непримиримыми критиками американского капитализма, однако глубоко укоренившийся в Брайане фундаменталистский протестантизм делал совершенно чуждым ему малейший налет марксистской идеологии⁴⁷¹.

Гектор Сент-Джон (де Кревкер) написал более двух веков назад, что «американец – это новый человек, который действует на новых принципах». Ричард Хофштадтер писал об Америке как о «стране тех, кто бежал из прошлого». В 1960 году канадский обозреватель Джордж Грант отмечал, что «Соединенные Штаты являются единственным обществом на Земле, у которого нет никаких традиций до эпохи прогресса», и эту характеристику с одобрением повторил Сеймур Мартин Липсет в 1996 году⁴⁷². Все они совершенно не правы в том, что касается этой черты американцев.

Бескомпромиссные евангельские протестанты в США в 1920-х годах стали именовать себя «фундаменталистами», чтобы подтвердить свое стремление вернуться к тому, что они рассматривали как основы христианства, включая буквальную, дословную веру в текст Библии. Их истоки и природа их церкви были реакционными в строгом смысле слова, поскольку они выступали против основных современных реалий ХХ века⁴⁷³. Эти религиозные элементы являются частью более широкого спектра американского радикального консерватизма и радикального национализма, о которых Хофштадтер писал: «Их реакции в политическом плане выражают глубокую, во многом бессознательную ненависть к нашему обществу и к путям его развития… Ультраправые испытывают страдания не от политики той или иной администрации, а от осознания того, чем Америка стала в ХХ веке»⁴⁷⁴.

Фактически эти чувства в определенной степени даже лежали в основе американского восстания против Англии, которое, как считалось, было отчасти мотивировано враждебностью «провинциалов, расценивавших свой образ жизни не просто как нормальный, а как данный Богом», к космополитическому, вольнодумному и осовременивающему британскому правлению⁴⁷⁵. С первых же дней деятельности американских поселенцев их вера в то, что они были избраны Богом, сопровождалась убеждением Ветхого Завета в то, что Бог был «Богом Войны». Образ древних израильтян и их сражений со своими соседями использовался для оправдания войн против новоявленных «амаликитян»[19]19
  Амаликитяне (амаликяне) – древнее племя арабского происхождения, кочевавшее в степях каменистой Аравии на юге от Палестины. (Прим. переводчика.)


[Закрыть], будь то индейцы или французы, и Бог в этих войнах всегда выступал на стороне американцев⁴⁷⁶.

Это убеждение является одним из самых «крупных политических айсбергов» американской жизни, которое «перемещается во времени с удивительным постоянством, претерпевая незначительные изменения и сохраняя свою сущностную форму на протяжении многих поколений»⁴⁷⁷. Вот уже в течение нескольких десятилетий евангельская и фундаменталистская церкви набирали силу, в то время как основные, классические протестантские церкви приходили в упадок. Этот процесс получил наглядное подтверждение в 1967 году, когда численность прихожан церквей Южной баптистской конвенции превысила численность прихожан методистской церкви, до сего времени самой многочисленной протестантской церкви в стране.

Американские либералы были разочарованы и глубоко озадачены тем, насколько много американских рабочих, фермеров и торговцев были охвачены консервативным духом и голосовали за правых республиканцев и против (как правило, мнимых) «либеральных элит», враждебно настроенных ко всем тем ценностям, которыми они дорожили. Говорят, и совершенно справедливо, что радикальный капитализм, поддержанный республиканцами, прямо противоречит реальным экономическим интересам тех же самых рабочих⁴⁷⁸.

Чтобы понять это политическое поведение, необходимо осознать, что указанные избиратели относятся к логически последовательному и глубоко религиозному социуму, который действительно находится под угрозой в результате социальных, культурных и экономических изменений. Политическое значение религиозного фактора, конечно же, несвойственно Соединенным Штатам. Пока вероисповедание и приверженность той или иной церкви играют важную роль в некоторых западноевропейских странах, они также оказывают решающее влияние на политические пристрастия в них (порой, к сожалению, в пользу экстремистских течений). Трагикомический аспект ситуации с политически консервативными верующими США заключается в том, что капитализм, построенный на принципе свободной конкуренции и неограниченной свободы предпринимательства, который они поддерживают, не только подрывает их экономические основы, но и (посредством средств массовой информации и индустрии развлечений) играет ключевую роль в разрушении их нравственного мира.

Благочестивые республиканцы

Таким образом, консервативная религиозность играет весьма важную роль в политике США и особенно в деятельности Республиканской партии. Одним из факторов ее усиления явилось то, что в последние десятилетия она переориентировалась на учет интересов южных штатов. Согласно «Христианской коалиции Америки», ведущей политической организации правых христиан, опирающейся на рядовых американцев, 29 сенаторов из 100 и 125 членов Палаты представителей из 435 (другими словами, более четверти членов обеих палат Конгресса США) в 2001 году (последний год, за который имеются подобные данные) в 100 процентах случаев голосовали в соответствии с принципами «Христианской коалиции». Среди этих лиц 15 сенаторов и 64 конгрессмена представляли Большой Юг, что в обоих случаях составляет чуть более половины представительства Христианского консервативного блока (который, в свою очередь, представляет американцев, численность которых более чем в два раза превышает численность населения южных штатов США в целом)⁴⁷⁹.

Влияние этой части населения США на администрацию Буша и ее связи с американским национализмом были хорошо отражены в статье, опубликованной в журнале «Ньюсуик» в начале 2003 года:

«Каждый президент взывает к Богу и просит его благословения… Однако сейчас, когда принято решение относительно войны, которая может перерасти в нечто большее, следует выделить главный факт: этот президент – тот человек, который в наше время самым решительным образом «основывается на вере». И его действия, основанные на вере, пользуются поддержкой и доверием мирской и духовной власти Бога. Всегда важны финансовая сторона и военная мощь. Однако администрация Буша предана идее, которая дает ответ на социальные проблемы в стране и терроризму за рубежом: дать всем, везде, свободу, чтобы найти Бога…[20]20
  Военная операция США против Ирака в 2003 году получила название «Свобода Ираку». (Прим. переводчика.)


[Закрыть]

Верующие в Библию христиане решительно поддерживают Буша, и увеличение их числа в следующем году является первоочередной задачей политического советника президента Карла Роува… Принцип один: воздать добром за добро. Безусловно, христиане – самые решительные сторонники войны (при необходимости – без участия союзников) для устранения Саддама»⁴⁸⁰.

С учетом этого электората, но также, очевидно, руководствуясь и собственными убеждениями, президент Буш неоднократно представлял борьбу с терроризмом и место США в мире с явно религиозной точки зрения. Не только террористы, но и ряд других противников США были названы «злом». Религиозный мессианский дух проник даже в те его высказывания, в которых он вроде бы ведет речь о светских и общечеловеческих ценностях. Сам Буш, как сообщалось, видел себя в качестве инструмента божественного провидения⁴⁸¹.

Утверждение «кто не с нами, тот против нас», без устали повторявшееся президентом США и членами его администрации, изначально принадлежало Христу[21]21
  Евангелие от Луки, 11:23: «Кто не со Мною, тот против Меня». Евангелие от Матфея, 12:30: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает». (Прим. переводчика.)


[Закрыть], в течение нескольких столетий оно повторялось американскими проповедниками и политиками⁴⁸². Этот религиозный элемент в мышлении Буша вписывается в более широкие схемы американского морального абсолютизма и приводит к появлению таких заявлений, как обещание Буша «избавить мир от зла», или безумного названия книги о терроризме, соавтором которой явился бывший спичрайтер Буша Дэвид Фрам – «Конец Злу» (An End to Evil)⁴⁸³.

Обращаясь к Конгрессу, Буш заявил, что «ход этой войны неизвестен, однако ее исход вполне определен. Свобода и страх, справедливость и жестокость всегда были в состоянии войны, и мы знаем, что Бог небезучастен при этом». Религиозным национализмом пронизано все это обращение. Буш взял слова из псалма «Сила в крови», чтобы упомянуть «власть, чудотворную силу» «добра, идеализма и веры американского народа» – выражение, которое в псалме использовано для упоминания агнца Божьего, Иисуса Христа⁴⁸⁴. Отождествление нации с самим Христом (будь то страдалец или победитель) имеет длинный послужной список у националистических сил Польши, Сербии и некоторых других стран, однако в устах президента США, воплощающего, как предполагается, все самое современное, в начале XXI века этот образ просто шокировал.

Специфическое англо-американское происхождение этого способа мышления и его последствия для остальной части мира были наглядно изложены министром-пуританином (представителем протестантской церкви) во время английской Гражданской войны в середине XVII века: «Каждый проклят или благословлен в зависимости от того, присоединится ли он к людям Господа и окажет ли им помощь в борьбе против их врагов»⁴⁸⁵.

Неоконсерватор Норман Подгорец писал до начала войны в Ираке: «Ходят слухи, что Буш, пришедший в Белый дом без четкого представления о том, чего он хочет на посту президента США, в настоящее время чувствует, что у его избрания на этот пост все время была цель. Как утвердившийся в вере христианин (как принято говорить), он верит, что был избран Богом, чтобы искоренить в мире зло терроризма. Полагаю, что это правдоподобный слух. Я бы даже предположил, что в глубине своего сердца Буш в этом отношении больше похож на Рональда Рейгана (президента, который избавил мир от «империи зла»), чем на собственного отца, который так и не закончил работу, касавшуюся Саддама Хусейна»⁴⁸⁶.

Белый дом предложил американскому художнику-патриоту, известному своими популярными «картинами героических пожарных и полицейских, изображенных на фоне символов Америки и американской веры», написать Джорджа Буша во время молитвы, облокотившегося на подиум. Рядом с ним – Линкольн и Вашингтон, также молящиеся, каждый из них держит руку на плече Буша⁴⁸⁷. Буш сам писал о своей «вере в Вышний план, который заменяет все человеческие планы»⁴⁸⁸.

По словам Боба Вудворда, «президент представлял свое видение ситуации великим видением Божьего генерального плана»⁴⁸⁹. Симпатизировавший Бушу Стивен Мэнфилд, христианский писатель, отмечал, что тот являлся одним из немногих американских президентов, «прошедших через глубокие религиозные перемены в уже взрослом возрасте»:

«Он уже планировал религиозное обновление исполнительной власти, когда страна пережила потрясшие ее теракты, которые решительно поместили религию в центр американской политической и общественной жизни. Светское государство, казалось, отступило на некоторое время. Лидеры Конгресса пели псалмы на ступенях Капитолия и даже выдвинули законопроект о принятии песни «Боже, благослови Америку» в качестве официального гимна страны.

За этим в американском обществе последовало расширение свободы религии. Складывалось впечатление, что именно Буш был инициатором этих шагов. Он публично молился и говорил о вере, божественном предназначении и религиозном наследии нации больше, чем когда-либо. Помощники находили его лицом на полу, молившегося в Овальном кабинете. Стало известно, что он отказался от сладостей на то время, пока американские войска были в Ираке. Американским президентам, если верить прессе, в целом была несвойственна такая частичная диета. Буш излагал проблемы Америки на почти библейском языке. Саддам – нечестивец. Он должен уйти. На Ближнем Востоке должен настать новый день. Исаак и Измаил должны с миром пожать друг другу руки»⁴⁹⁰.

В стране эта тенденция прозвучала сигналом очевидной тревоги для светских американцев и способствовала углублению культурно-политического раскола в американском обществе. Усиление религиозности фундаменталистского толка стало составной частью процесса радикализации правых сил в Соединенных Штатах и тенденции к демонизации политических оппонентов, которых стали характеризовать как предателей и врагов Бога и Америки⁴⁹¹.

В остальной части развитого мира эта тенденция внесла свой вклад в усиление страха перед США и недоверия к ним. В прошлом эти чувства относились в основном к левым силам и были связаны с американским капитализмом, империализмом и милитаризмом. Несмотря на то что эти тенденции зачастую изображались как опасные, они не расценивались как по своей сути иррациональные, поскольку дело касалось мотивов и интересов американских элит.

Кроме того, за исключением левых сил большинство европейцев смотрели на эти тенденции с относительным безразличием, так как они в полной мере были характерны для собственных прежних отношений Европы с остальным миром. Более того, многие европейцы также усматривали в большинстве целей американской политики (ранее – коммунисты, на данном этапе – мусульманские экстремисты) своих противников. И конечно же, население развитых стран все более и более оказывалось под воздействием американской массовой культуры.

Однако эта культура была и остается светской американской поп-культурой. Американские фундаменталисты в лице протестантских миссионеров совершали масштабные рейды в бедные страны Латинской Америки, но в основных развитых странах мира и среди ключевых союзников США не имели сколько-нибудь существенного влияния. Представление об Америке как цивилизаторской империи и основополагающие принципы США, касающиеся Соединенных Штатов и окружающего мира, воплощены в светской американской культуре в виде образа Америки как олицетворения успешных современных реалий и процессов. Радикальный религиозный аспект в американском национализме является для неамериканцев чем-то новым и вызывает у них очевидное беспокойство.

Наряду с прежними антиамериканскими предубеждениями этот аспект вызывает у других стран Запада также подозрение в том, что Соединенные Штаты в большинстве своем руководствуются мотивами, которые в духовном отношении совершенно чужды остальной части развитого мира и, кроме того, в корне иррациональны. Это ведет к риску восприятия США другими западными элитами как принципиально чуждого государства и решительного отдаления от него, чего никогда ранее не случалось.

Панические настроения в духовной области

Хотя церкви на Юге и на Севере были резко разделены вопросом отношения к рабству (с его отменой в ряде северо-восточных штатов начался «большой крестовый поход» протестантизма), после Гражданской войны церкви на Юге тесно взаимодействовали с некоторыми церквями в северных штатах и с так называемыми основными (или «классическими») протестантскими церквями Соединенных Штатов в организации определенных духовных кампаний. Эти акции зачастую отражали стремление сохранить духовное превосходство старого «ядра» протестантского населения в малых городах и в сельской местности над новыми католическими и еврейскими общинами в больших городах, а также в целом враждебность по отношению к «чужакам».

Последующие опасения зачастую принимали форму озабоченности сексуальной распущенностью, особенно если она была связана с наркотиками, пьянством и венерическими болезнями. На Юге опасения подкреплялись многолетними страхами, связанными с чернокожим населением⁴⁹². С 1970-х годов правые христиане возродили «крестовый поход» против абортов. Как и в прошлые времена, аборт сам по себе являлся реальной моральной проблемой. Этот вопрос помог укрепить союз между консервативными протестантами южных и центральных штатов и католическими консерваторами. Эта проблема использовалась также как фигура речи для обозначения более серьезных опасений и как боевой клич для более широкой политической мобилизации против более широкого перечня политических и духовных противников.

Как и в прошлые времена, продолжают также существовать панические настроения, тесно связанные с опасениями национального упадка, способного привести к слабости нации. В наиболее непосредственной форме это отражено в традиционной религиозной терминологии, выражающей опасения, что если такая греховность продолжится, то Бог либо откажется от Америки, либо накажет ее. Подобное предположение было прямо высказано лидером правых христиан преподобным Джерри Фалуэллом после 11 сентября 2001 года. Он охарактеризовал имевшие место террористические акты как Божье наказание Америки за ее грехи, в том числе за грех абортов и гомосексуализма. (Позднее он был вынужден извиниться за это.)

Эти повторяющиеся «панические настроения» в духовной области с этническим и расовым подтекстом были зафиксированы Джеймсом А. Мороном в недавно вышедшей книге «Нация геенны огненной» (Hellfire Nation)⁴⁹³. Так, начиная с 1909 года панические настроения охватили протестантскую Америку в связи с предполагаемым резким ростом числа публичных домов, с «белыми работорговцами»-чужаками, шастающими по сельским районам в целях соблазнения или даже похищения невинных белых девушек.

Что касается последней темы, то вспомогательную роль в провоцировании этих панических настроений играли антисемитские, антикитайские, антикатолические и антифранцузские чувства. Так, по словам журнала «Макклюрс», «из расистских отбросов Европы в течение бесчисленных лет сформировался еврейский кафтан, ведущий несчастную еврейскую девочку к ее погибели». А теперь с помощью городских политиков-ирландцев и других личностей из «Таммани-холл»[22]22
  «Таммани-холл» – организация Демократической партии в Нью-Йорке, известная системой подкупа и шантажа. (Прим. переводчика.)


[Закрыть] этот еврейский кафтан вознамерился посягнуть и на американских женщин. В попытке одним выстрелом убить сразу двух этноконфессиональных врагов высказывалось утверждение, что иногда эти еврейские белые работорговцы одевались как католические священники! Было заявлено (как вполне установленный факт), что каждый год в бордели заманивается (или же похищается для работы в них) 60 000 американских девушек и что аналогичное число проституток ежегодно погибает – фантастическое преувеличение!

Эти опасения были тесно связаны с навязчивой идеей о «вымирании белой расы вследствие искусственного снижения рождаемости» в результате декаданса, контроля над рождаемостью и так далее и о вытеснении белой расы «желтыми» и «черными». Результатом стало закрытие в США большинства районов «красных фонарей» и принятие в 1910 году «Закона Манна» о запрете на перевозку женщин через границы штатов для аморальных целей. Этот законодательный акт на многие десятилетия превратился в средство притеснения и угнетения чернокожих⁴⁹⁴.

Самой мощной из всех кампаний была кампания по запрету алкоголя. Принятие в 1919 году «Закона Вольстеда» и введение в 1920 году Восемнадцатой поправки к Конституции США (чему весьма способствовала военная истерия) явилось величайшей победой старого «ядра» протестантского населения над иммигрантами-католиками (содержателями ирландских пивных и немецкими пивоварами), декадентской, потягивающей коктейли элитой Восточного побережья и движущими силами социальных, духовных и демографических перемен. Позже сухой закон стал на практике (вернее, отсутствие этой практики) их самым большим поражением. Он был назван «Kulturkampf [борьбой культур] между двумя противоположными религиозно-духовными моделями образа жизни»⁴⁹⁵.

Безусловно, следует признать, что, как и в случае с другими подобными кампаниями, такими, как нынешняя кампания против наркотиков, сухой закон был направлен на решение реальной проблемы городского алкоголизма, которая, в свою очередь, вела к безработице, жестокому обращению с детьми и так далее. Возможно, принятие сухого закона и обеспечило некоторый реальный успех в притуплении остроты этих проблем⁴⁹⁶. Данная кампания была также обусловлена не только антииммигрантскими чувствами, но и обеспокоенностью по поводу проблем социального развития, от превращения США (по данным переписи 1920 года) в страну с преимущественно городским населением до влияния автомобилей на сексуальные нравы молодежи среднего класса.

Однако к этим искренним опасениям (как в то время, так и сейчас) примешивались тайные эмоции. Морон цитирует крестоносца воздержания Альфонса Аву Хопкинса, антиевропейский тон высказываний которого перекликается с нашими днями:

«Предметом нашей гордости было то, что мы – христиане, мораль является стержнем нашей культуры… Отупевшая от пьянства Европа, наказанная сильнее, чем войнами, голодом и эпидемиями, шлет сюда своих виноделов, своих пьяниц-мастеров, и ее пьянчуги, ее пьющие умеренно и запойные пьяницы, со своими неамериканскими идеями о морали и власти вливаются в жизнь нашей нации, но они не сливаются с нами. Не имея представлений о свободе там, откуда они пришли, они требуют среди нас неограниченной свободы, вплоть до права на то, что мы ненавидим… Они подавляют наш священный день отдохновения, они создали для нас собственные моральные стандарты, которые грубо аморальны; они управляют нашими городами… Для полноты впечатления о завоевании нас иностранным государством не хватает только иностранной армии и флота»⁴⁹⁷.

Схожие эмоции и страхи привели к появлению в 1920 году второго поколения Ку-клукс-клана. В отличие от первого поколения, которое возникло на Юге в 1870-х годах, это движение существовало недолго, однако получило широкое распространение главным образом на Среднем Западе. Оно было вызвано прежде всего антииммигрантскими, антисемитскими, антикатолическими и антимодернистскими настроениями, отчасти определялось также негрофобией, которая, однако, не играла главной роли. Это движение было тесно переплетено с евангельским протестантизмом и отражало, среди прочего, сельскохозяйственный упадок того десятилетия и давление, которому подвергались старые фермерские общины со стороны основных групп населения (а также немецких протестантов)⁴⁹⁸.

Прекращение свободной иммиграции в 1924 году снизило привлекательность таких движений[23]23
  В 1924 году в США в окончательной форме был утвержден «Закон о национальном происхождении», который ограничивал число въезжающих в Соединенные Штаты иммигрантов и устанавливал квоты, основанные на национальном происхождении. (Прим. переводчика.)


[Закрыть] ⁴⁹⁹. Этот шаг, в свою очередь, был во многом обусловлен двумя всплесками общественной истерии, которые в существенной мере были спровоцированы нативистскими и антииммигрантскими настроениями: всплеском антинемецких настроений, которые охватили страну в 1917–1918 годах после вступления США в Первую мировую войну, и возникновением в 1919–1920 годах страха «красной угрозы»[24]24
  «Красная угроза» – представление, согласно которому большевики тайно массово засылали во все страны мира свою агентуру с целью повторения в них революций, аналогичных Октябрьской революции 1917 года в России. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. Во время волны антинемецких настроений религиозный проповедник Билли Сандей, в частности, заявил: «Если вы перевернете Ад вверх ногами, то найдете на нем пометку: «Сделано в Германии»⁵⁰⁰.

В ходе обеих этих кампаний широко использовалось выражение «американизм» (или «стопроцентный американизм») и выдвигались требования либо быстрой ассимиляции иммигрантов, либо их депортации. Наиболее сильная антинемецкая истерия, сопровождавшаяся в ряде случаев даже актами насилия, отмечалась в Техасе. Стэнли Кобен писал, что идеология «красной угрозы» вобрала в себя вполне определенные устойчивые настроения многих американцев: «враждебность по отношению к некоторым группам меньшинств, прежде всего к радикалам и иммигрантам последней волны, фанатичный патриотизм и убеждение, что внутренние враги серьезно угрожают национальной безопасности»⁵⁰¹.

Что же касается сухого закона, то позднее он, безусловно, воспринимался как полный провал даже в достижении своих официальных целей. Его проигнорировало большинство населения, словно он не имел никакой юридической силы. Более того, были коррумпированы полиция и судебная власть, существенный импульс получила организованная преступность. Однако, как утверждает Морон, даже если такие законы, как «Закон Вольстеда» и «Закон Манна», провалились, они привели к появлению нового поколения федеральной бюрократии и прежде всего полиции, которое позже сыграло решающую роль в войне с наркотиками, а на данном этапе принимает активное участие в борьбе с терроризмом. Рассмотренные кампании нельзя назвать акциями изживших себя и не имеющих отношения к делу маргинальных групп, поскольку они мобилизовали миллионы людей, оказали огромное влияние на более широкие политические тенденции и способствовали преобразованию США как государства.

Американский ирландский национализм

Тем не менее поражение в результате неудачи сухого закона и унижение в спорах о дальнейших путях развития общества были настолько глубоки, что спустя пятьдесят лет после того, как Конгресс (под давлением со стороны президента Рузвельта) в 1933 году признал сухой закон утратившим силу, предполагалось, что в США уже не могут состояться кампании подобного рода⁵⁰². Дэниел Белл писал в 1979 году (когда новые правые христиане только собирались появиться на сцене в ответ на культурную, сексуальную революцию, выступления чернокожего населения 1960-х годов и поражение во Вьетнаме), что по мере продолжения проявления этой ответной реакции она вынуждена была принять новую форму – национализма в виде американизма и антикоммунизма в духе маккартизма⁵⁰³.

Маккартизм действительно был классическим примером движения, в котором приняли участие ранее враждебные друг другу группы белых американцев среднего класса, объединившиеся фактически на националистической программе с очевидными признаками протестантской духовной паранойи – якобы в защиту американского «символа веры» в свободу, демократию и закон⁵⁰⁴. На этой платформе удалось в единую комплексную ненависть объединить крайне правый национализм, локкианский [Джона Локка] абсолютизм (по выражению Луиса Харца), психологическую истерию, религиозно-спиритуалистическую реакцию на происходившие события, острую классовую неприязнь и (в менее или более завуалированной степени) антисемитизм. Маккартизм в каком-то смысле был предшественником альянса Белого Юга с духовно консервативными белыми этническими группами Северного и Среднего Запада, которые в начале XXI века являлись основой Республиканской партии. Национализм относился к одной из их важных характерных черт.

Таким образом, маккартизм также олицетворяет возможность для некоторых ранее игнорируемых этнических групп объединиться со старыми основными группами посредством воинствующего национализма. Прообразом маккартизма был радиосвященник (то есть священник, выступающий по радио) фашистского толка преподобный отец Чарльз Колин, который в середине 1930-х годов успешно смешивал антикоммунизм и антиэлитизм, хотя в данном случае (в результате Великой депрессии и наследия католического социального мышления) он также прибегал к очевидным нападкам на капитализм и был явным антисемитом⁵⁰⁵.

Сам Маккарти был католиком из семьи мелкого ирландского буржуа в сельской местности в штате Висконсин (его мать была американкой немецкого происхождения[25]25
  Согласно некоторым историческим источникам, мать Маккарти была ирландкой, а отец – наполовину ирландцем, наполовину немцем. (Примечание переводчика.)


[Закрыть]). Его связи с реакционными кругами белых англосаксонских протестантов были обусловлены смесью антикоммунизма и глубокой классовой обиды. Если рассматривать маккартизм в конкретных исторических условиях, то это явление представляется современным вариантом иррациональных больших страхов крестьянской Европы (можно было бы предложить аналогию с охотой на ведьм). Оно расценивается как типичный маневр мелкобуржуазных националистов, призванный вытеснить существовавшие белые англосаксонские протестантские элиты, обвинив их в отсутствии патриотизма. Если рассматривать маккартизм с этой точки зрения, то он становится гораздо более понятным и даже рациональным⁵⁰⁶.

Как отмечалось в предыдущей главе, одним из аспектов популистского национализма в Соединенных Штатах всегда был весьма сильный настрой классового антагонизма в отношении элит Восточного побережья. Эта ненависть, которую испытывали старые основные протестантские общины и к которой могли также присоединиться новые иммигранты, способствовала превращению популистско-националистического движения в полиэтничное. Причины такого существенного антиинтеллектуализма в этом движении заключаются в сочетании классовой враждебности по отношению к образованным элитам и религиозно-спиритуалистического страха перед их предполагаемым атеизмом⁵⁰⁷.

Маккартизм можно также рассматривать как (в некотором смысле) определенный набор шаблонов, которые сложились среди американцев ирландского происхождения за более чем вековой период. В позиции Маккарти, безусловно, отразился и усилившийся в то время антикоммунизм католической церкви, в частности, из-за жестоких репрессий, которым она подверглась со стороны сталинского режима в странах Восточной Европе.

Наряду с этим большое значение имело острое этническое и классовое недовольство американцев ирландского происхождения поведением старых протестантских элит северо-восточных штатов, элит, которые в течение многих лет провоцировали полурасистские настроения в отношении выходцев из Ирландии: это и выражение «белые ниггеры», и злобные расистские карикатуры, изображавшие ирландцев как человекообразных обезьян, и вывески у работодателей «ирландцы не требуются», и постоянное демонстративное социальное презрение к ирландцам. Конечно же, следует упомянуть и более широкие по масштабам антикатолические настроения, которые в 1928 году внесли свой вклад в унизительное поражение Альфреда Смита, первого американца ирландского происхождения, баллотировавшегося на пост президента США.

Одним из способов, которым ирландцы пытались интегрироваться в США в XIX веке, было стремление подчеркнуть, что они относятся к белому населению, – чтобы избежать ненавистного клейма «белый ниггер» и присоединиться к правящей расе. Это обеспечило определенный уровень взаимодействия в расовых вопросах между ирландцами и Белым Югом, которое во время Гражданской войны (и особенно в ходе бунтов в Нью-Йорке из-за призыва в армию в 1863 году) создало реальную угрозу для победы сторонников Федерации. Это взаимодействие, по существу, никогда не прекращалось, хотя и неявно, и вновь стало играть важную политическую роль с 1960 года, когда многие ирландцы и другие белые этнические группы из числа рабочего класса присоединились к Белому Югу, отказав в поддержке Демократической партии в знак протеста против заигрывания демократов с чернокожим населением⁵⁰⁸.

Впрочем, классовая солидарность всегда играла такую же важную роль, как и расовая. «Маккарти неизбежно получал неограниченную поддержку от ирландцев Нью-Йорка, когда нападал на институты белой англосаксонской протестантской господствующей верхушки»⁵⁰⁹. Подобного рода высокопарные призывы к народным массам против предательских элит и интеллектуалов были изначально весьма характерны для радикальных националистических движений⁵¹⁰. Редко где, однако, они звучали так явно, как это происходило в Соединенных Штатах. Как отметила недавно упомянутая защитница Маккарти Энн Коултер, «обращения [Маккарти] были адресованы кругу людей, прочно связанных общими интересами, – массам простых американцев… От Маккарти до Ричарда Никсона и Рональда Рейгана консерваторы всегда обращались к рабочему классу… Когда республиканцы поджигали эту горючую смесь огромной взрывной силы, либералам лучше было бежать в укрытие… Рабочие обожали Маккарти. У него был дар обращаться к здравому смыслу американского народа»⁵¹¹.