Текст книги "Неопознанная педагогика. Калмыкия. Страна между двумя берегами"

Написано в пору подъема России, развития экономики, народного образования, наделения правами и свободами – тем, что обеспечивает возрождение народа.

И ни автор, никто другой не могли и помыслить, что всего через два года начнется Первая мировая, потом грянут революция, гражданская, голодомор, ГУЛАГ, сталинская депортация… – и все будет сделано для того, чтобы целые народы бесследно сошли с исторической сцены.

И все-таки.

Сохранился для чего-то имянной список храбрых калмыцких воинов 1812 года.

Рядовые Арша Чургомов, Чурим Баринов, Арши Уданов. Урядники Андреян Шармаков и Лавер Анчуков… Рядовые, командиры. Старшины, сотники, полковые писари. Все тут, в нашей памяти…

И автор этой удивительной книги, благодаря которой мы узнали о них.

Вот его фотокарточка.

Худенькое лицо, нежные глаза, бородка. Григорий Николаевич Прозрителев (1849–1933). Родился в Ставрополе. Учился на юрфаке Петербургского университета, «ходил в народ». Жил одно время за границей. Был писцом в государственной управе, преподавателем французского языка, физики и математики в гимназии, помощником присяжного поверенного.

Как адвокат, выступал защитником на процессах по делам калмыков. Вот откуда: «За 30 лет судебной практики пришлось провести мне массу калмыцких дел и убедиться в добрых чувствах народа и частию в высоких душевных качествах его…».

Пользовался безупречной репутацией.

Автор книг, исторических исследований. По его инициативе в Ставрополе 1906 году был создан музей Северного Кавказа.

Просветитель, словом…

Старинную книжку, которой отыскалось два экземпляра, переиздали ротопринтным способом. Поместили несколько фотографий. Ни на одной нет военных действий, все – мирные.

Губернатор, перетянутый лентой, со звездой. Главный пристав кочующих народов. Калмыки в степи, едущие на свадьбу.

И школа, известно какого улуса и губернии.

За партами сидят по четыре ученика, мальчики, и девочки, – кто в сапогах, кто в ботинках. Учитель стоит среди детей. На школьной доске что-то пишет ученик.

Класс как класс: шкаф с пособиями, глобус, приборы. Часы на стене. Счеты на столе. Все, что нужно для образования…

ДЕНЬ ТОТ ЖЕ, СЕГОДНЯ

Рядом с правительственным домом в Элисте, где находится министерство образования (адрес: площадь Ленина 7), построили «пагоду 7 дней». Цифру «семь» оставили не случайно, в буддизме она означает духовный рост, развитие.

Мы с моим провожатым по Калмыкии Арсланом Эрдниевым бросили монетку в священный барабан учения и отправились к главному храму города – Золотой обители Будды Шакъямуны.

«Некоторые считают, – сообщает мне внук академика Арслан, – что калмыки-ойраты первые приняли буддизм, еще до монголов. А исконно наша религия – шаманизм, тэнгрианство. Калмыцкую письменность, – просвещает он меня, – создал в XVII веке Зая-Пандита, эта такая вязь, похожая на монгольскую…»

КАЛМЫЦКАЯ ВЕРСИЯ

Позже я засяду за книги, и что-то из того, что узнаю о калмыцком буддизме, перескажу в путешествии. А сейчас – пусть будет беглая экскурсия по Золотой обители – самая первая, но увлекательная, которую провела для нас сотрудник национального музея, маленькая женщина Мария Балвыровна Доджиева.

Обитель, в которую мы прибыли, построена за девять месяцев и завершена в день калмыцкого нового года. На этом месте когда-то находился домик священнослужителя, которого, – как и других служителей, – расстреляли после октябрьского переворота. Все храмы и служители были уничтожены.

Спустя шестьдесят лет, за год до строительства нового, главного храма Калмыкии, приехал Далай-Лама XIV и освятил камень. Храм вышел грандиозный, самый большой буддийский храм в Европе. Снаружи и внутри – множество символов, понятных «посвященным».

Сооружение стоит на семиметровом – про цифру «7» мы уже знаем – кургане (калмыцкие храмы всегда строили на курганах, считалось, что внутри спрятаны тайны мироздания). Обитель ограждают сто восемь ступ – вертикальных моделей Вселенной, возникших раньше изображения Будды. Число 108 тоже не случайно: 108 томов Ганджура, 108 масок действующих персонажей в мистерии пам, 108 бусинок ожерелья для произнесения мантр и успокоения ума, 108 дней, в течение которых посвящают ученика… А еще это число является произведением числа планет на число знаков зодиака, числа четвертей луны на число лунных созвездий, а с двумя нулями – число вдохов и выдохов человека за ночь. Словом, тайна….

Первый стационарный буддийский храм в степи (до этого были только передвижные, кочевые) был построен в Каракоруме, одной их столиц Чингисхана. У современного, элистинского храма – с четырех сторон расположены большие барабаны, в них свитки с мантрами, в которых благословляются учителя, оставившие Учение. Прокручивают барабаны по часовой стрелке, в надежде, что сострадание и доброта появится в наших душах…

Монастырь опоясывают фигуры девятнадцати пандитов – ученых людей, аристократов, выходцев с севера Индии. Имя одного из них, Нагаджинуна, означает победитель «нага», змея. А змей – это препятствие. Восемьдесят четыре тысячи препятствий на пути просветления – много.

«Это калмыцкая версия», – успокаивает меня сотрудник национального музея.

УСПЕШНАЯ ПРАКТИКА

Некогда у калмыков-ойратов была своя Конституция, основанная на Степном Уложении Чингисхана. Она запрещала уничтожение монахов и монастырей, в плен уводили людей и скот. Три раза приходил к ним буддизм. Калмыки говорили: что это, нас, в бою отрезающих головы, заставляют любить насекомых?

И они трижды уходили, только был слышен скрежет телег…

Но буддизм все-таки пришел. В весемнадцатом веке всех мальчиков отправляли обучаться в монастырь. «Откосить» можно было, если заплатишь штраф «девятками» – три верблюда, три лошади, три коровы или овцы. Но людей не унижали, до середины девятнадцатого века калмыки не знали телесных наказаний. Казнили лишь в двух случаях – если не предупредил о неприятеле или сбежал с поля боя.

А тюрем вообще не существовало, – какая тюрьма может быть для живущего в степи, в кибитке…

Заходим в обитель, где идет моление. Перед нами колоссальная, двенадцатиметровая статуя Будды, сидящего в позе просветления. Две с половиной тысячи лет назад родился он, пробужденный и просветленный, пребывающий вне времени, круговорота страданий и реинкорнаций.

Наш гид уверяет, что американские ученые взвесили живого и только что умершего человека, и обнаружили разницу в девять граммов, – тонкая аппаратура якобы зарегистрировала сгусток, вышедший изо рта…

Всюду эти американцы – могли бы и наши что-нибудь этакое обнаружить, раз уж не летают и ломаются спутники и ракеты.

Тело – временное вместилище сгустка духа, души, сознания. Освободившись от телесного бремени, дух ищет новую скорлупу, говорит буддизм. Если родился в хорошей семье, достойно жил, – дух найдет добрую скорлупу, если зловредничал и стучал на ближнего – будешь в следующей жизни саранчой.

Калмыки считают, что на земле восемь миров. Между мирами, в одном из которых мы временно пребываем, нет разницы, нет грани между явлениями, странами и народами. Есть тибетская «книга мертвых» – гид советует нам прочесть.

Христиане реинкорнацию не приемлют. Математик и философ Пифагор, бывший, впрочем, язычником, утверждал, что помнит все свои пять перерождений.

Когда человек вступает на Путь, он должен освободиться от ненужного – голода, холода и фантазий – и придти к правильной речи, правильному труду и правильному образу жизни. Идти по пути – нелегкое занятие. Есть притча о лягушонке, родившемся в болоте. Однажды он встретил черепаху и попросил ее объяснить, что такое Просветление. Черепаха посадила лягушонка на спину, и они поплыли… Увидев океан без границ лягушонок от испуга умер. Мы вроде этого лягушонка, говорит Учение, не можем принять, что есть вещи, отличные от обыденных.

Будда помогает нам, но он не всесилен. «Никто не спасет нас. Никто не спасет нас, и никто не сможет. Мы сами должны встать на Путь, а Будды укажут нам дорогу» – сказано Гаутамой Сид Харха две с половиной тысячи лет назад. Не бог, а учитель, помогающий в жизни, полной страданий. «Как нужна для жемчужины полная тьма, так страдания нужны для души и ума/Ты лишился всего, и душа опустела/Не волнуйся. Эта чаша наполнится снова сама», – уверял Омар Хаям.

Трудно быть Буддой. Да и не нужно, по-моему. Но над одним положением буддизма я бы задумался: рано или поздно, в нашем чудесном отечестве годам к шестидесяти, пора снова браться за учение и готовить себя…Правда, уже не к жизни. «Пхова» – так именуется наука правильного умирания.

Вернувшись из буддийского храма, я залез в интернет и узнал, что японский исследователь, доктор Хирами Мотоями, среди признаков успешной «практики пхова», которая подготовливает человека к будущему правильному умиранию, указывает на появление зуда на макушке и набухание вокруг области родничка. Самым надежным признаком успеха, считает профессор, служит появление в голове маленького отверстия, в которое традиционно вставляют кончик травинки куша, для проверки того, насколько успешной была практика.

Не стану дискутировать с ученым авторитетом.

Что касается меня лично, то из множества форм повышения квалификации в данной сфере мне по душе та, что называется «нирманакая пхова». Сохранение человеком в момент ухода концепции себя как путешественника…

Довольно, читатель! Пора отправляться в путешествие – со степью, дорогой и разными приключениями. В незнакомых местах нужен проводник, наподобие дона Хуана или Дерсу Узала. Только где его найти? Пусть будет математик Арслан Эрдниев, как все калмыки, он любит чудеса. Однажды, говорит, перед Золотой обителью фотографировал семью, и получил на снимке фантомы. В особые дни, когда приезжают высокие учителя – то орел возникнет над солнцем, то серебряная радуга. На пост, в Мациг, – восьмой, пятнадцатый и тридцатый дни по лунному календарю, нужно быть особенно осторожным. Учение, считает Арслан, повлияло на менталитет калмыков: до буддизма были воинственным народом, а теперь – мирные, степенные, успокоились…

Вот и нам бы так.

В Сибири лама читал его бабушке калмыцкую библию.

По поверьям, сообщает мне Арслан, калмыки должны двигаться четыре раза. Трижды это уже происходило в истории – когда из Китая в Россию пришли, когда снова ушли в Китай, и когда Сталин в Сибирь сослал. А четвертый?… «Куда двинемся?» – размышляет мой спутник.

Я бы сказал, куда, но помалкиваю, – им решать…

Зашли в кафе, подзаправились перед дорогой: заказали «берек» – большие такие пельмени, калмыцкий хлеб «борцик» и, конечно, «джемба» – молочный чай.

Вчера, забыл сказать, подавали на обед «дотур» – вареные потрошки в бульоне: сердце, печень, желудок – очень вкусно.

Типичная калмыцкая еда – мясо, лапша, чай и молоко. Мясо понятно, – скотоводы, а молоко потому, что в степи мало воды и она соленая…

Еще есть замечательное блюдо для бедных, вроде нас с вами, у которых нет собственных овец и они вынуждены пасти чужие. Но не круглые сутки же… Пастухи оглядываются по сторонам, режут овцу хозяина, разделывают ее и набивают мясом пузырь. Потом закапывают в землю, разводят костер и ждут. Если прискачет хозяин, скажут – греемся. Через сутки бедные пастухи пузырь с мясом выкапывают – пальчики оближешь…

Глава 2
Белая дорога

ДЕНЬ ТРЕТИЙ, СЕГОДНЯ

НЕ В ТУ СТЕПЬ

И вот мы едем с Арсланом Эрдниевым и министерским водителем Валентином сто километров на северо-запад, – в Кетченеровский район. Здесь единственная в Калмыкии возвышенность, Ергенинская. «Не гора, конечно, – замечает Арслан, – но если затопит, – есть место, где можно спастись». Непонятно, думаю я, чем тут в степи может затопить. Хотя кто у нас в чем-нибудь может быть уверен заранее.

В Кетченерах – самые чистые в Калмыкии источники.

И единственное место, откуда видны экономические перспективы: строят мясокомбинат, огромный «мясной пояс страны».

На степных просторах вольно пасется элитный скот. Калмыцкая красно-бурая порода коров быстро набирает вес, мясо получается «мраморное», перемежающееся слоями мяса и сала. «У калмыков, – посвящает меня в местную культуру Арслан, – сохранилась экологическая составляющая. Барана съедают целиком, кости используют для игры в «альчик». От монголов идет»

«У нас, – говорит он, – нельзя было умерших зарывать в землю». «Сжигали?» – «Нет, завертывали в ковер, уезжали в степь и оставляли. Кладбище потом появилось. А так у нас кладбища не было. Буддийский обычай: своей смертью даешь пищу другому…»

Но как бы то ни было, есть два пути – быстрый, в нем молятся за себя, и долгий путь, через сострадание, когда молятся за всех.

По какому пути мы идем? Зачем? С какой целью?

Мы едем на возвышенность, там живет дядя Арслана. Необычная личность. Народный мастер, охотник, коневод, сказитель-джингарчи… «Еще он философ, – добавляет Арслан, – часто проводит параллели между евреями, цыганами и калмыками в изгнании».

Дядя Арслана – вроде Эргенинской возвышенности, единственной в Калмыкии. Но в Кетченерах он обнаружился не случайно – там «культурное гнездо», наподобие тех, что встречаются в разных местах отечества. В Коми, скажем, село Помоздино, из него будто взрывом вышли все основоположники национальной культуры, полярные исследователи, авторы букварей для детей и взрослых. В Якутии – знаменитая Татта….

Кетченеры для Калмыкии – то же самое. Колыбель культуры. Здесь сохранился язык. Но истоки, считает Арслан, – не тут. «Здесь когда-то находилась ногайская орда, сильное было племя. Ноха – «собака», они были как собаки наших предков, и ушли потом в Дагестан, расселились по Северному Кавказу. Прокляли нашу землю. Может быть, то, что с нами происходит, это проклятие нагайцев? Это народ, этнос, до семидесяти тысяч, у них есть язык, но нет территории… У меня ощущение, – говорит внук академика, культурный молодой человек, математик Арслан, – что это было проклятие старой нагайской колдуньи, а до сих пор действует. Замкнутый круг, как колесо Сансары, а нам надо вырваться из этого круга».

Может быть, предполагает он, калмыки выбрали не ту территорию: степь, пустыня, жара, никаких ископаемых, ничего нет?

Слушая его, я подумал, что калмыки – такие же исторические переселенцы, беженцы из монгольской степи, как и саха-якуты. Только при Чингисхане они двинулись разными путями. Поразительно, но когда мой друг, известный якутский ученый Николай Бугаев узнал, что я был в Калмыкии, то первым делом нарисовал мне на карте направление миграции якутов и калмыков, и сказал с сочувствием: они не туда пошли, это была ошибка. Им надо было на север…

Не туда, понимаешь, пошли. Не в ту степь…

Наркологоцентры в Астрахани, сбербанки в Волгограде. «У нас не будет ничего, растворимся через двести лет, если не совершим действия. А какие действия, если природа – против?»

Вот вопросы, мучающие Эрдниева, а не то, что какие-то там ФГОСы, ЕГЭ и КИМы. В роду Арслана, внука академика-математика и сына профессора, все – образованные люди. И дядя, к которому едем, не только уникальный самородок, а образованный человек. «У калмыков страсть к образованию, – подтверждает Арслан слова министра – Даже чабан имеет образование. Ценность такая. Если человек образованный, считается, умный, мудрый, в жизни пригодится. Поэтому у нас все дети, окончив школу, поступают в институт».

«Все? – уточняю я. – А кто же на «малой родине» останется?»

В Кетченерах остаются. Овец больше, жизнь крепче…

РЕЙСОВЫЙ АВТОБУС БЕЗ КАПОТА

В отличие от людей, проклинающих «лихие 90-е», Арслан считает, что они тогда жили в золотом веке. Республика была оффшорной зоной, через нее шли большие деньги, часть оставалась. Хотя к первому президенту Калмыкии относится без восторга. Какие после него остались следы? Молодой, хватка была – выбрали. А потом ему надоело, сказал: я человек земли, мирового масштаба. И ушел в шахматы, в республике его уже не видно было.

«Ну, и что, – говорю я, – может, в самом деле – человек Земли».

Арслан смотрит на землю более приземленно.

«У нас в Элисте есть школа, – рассказывает, – откуда все выпускники двинулись во власть. Все – одноклассники: бывший президент, премьер-министр… С того времени сорок или пятьдесят раз менялось правительство, а воз и поныне там. И вот, наконец, пришли к выводу, надо возвращаться к исконному скотоводству. («Калмыки, когда имеют скот, тогда они и людьми щитатца могут, а когда ж онаго лишатца, то и сами ничего не стоят» – заметил наместник Убаши в 18 веке)…. – Нефть глубоко, – развивает его мысль Арслан. – Люди, в основном, заняты мелким бизнесом: купи-продай. А скотоводство выгодно, за год вырастил быка. Но это чистое мясо. А переработка? То, что было в советское время, мясозавод и прочее, – разворовали. И те, кто это сделал – ездят на крутых тачках. Мимо степи…»

«У вас не бывает протестных движений?» – «Нет, не бывает…»

Застывшая в веках степь. Только вместо войлочной юрты-кибитки животноводческая стоянка с ветхим домиком и навесом-кашарой – «точка».

Это еще хороший район, куда мы едем, газ есть, скважину прорубили, чистейшая вода. А во многих местах своей воды нет – привозят издалека.

Справа – лесозащитные чахлые полосы, давно уже не финансируются, сообщает Арслан.

Зато есть Мегапроекты.

«Вот, например, – рассказывает он, – был глобальный проект Волго-Чаграт, «стройка века» – хотели, чтобы из Волги пошла вода. А в результате засохли реки… Сейчас новый проект задумывают – Черное море с Каспийским соединить и через Калмыкию пустить. Представляете, что будет?»

С экспериментами над природой страна родная, как и все человечество, никак не успокоится. Мне лично известен единственный удавшийся в отечественной истории хозяйственно-экологический проект, он был выполнен местными крестьянами. В девятнадцатом веке в Якутии, чтобы получить пахотную землю, жители слили большое озеро в Лену. Это целая история, как они рыли…

Арслана этот пример не воодушевляет. «А в средней полосе России, – рассказывает случай, – мужик строит метро. Уже двести метров прорыл. Зачем? Хочу, говорит, чтобы баба Маня, понадобится в магазин – спустилась вниз, заплатила пять рублей, и на тележке-вагонетке доехала…»

Навстречу нам, по дороге к мегапроектам, мчится рейсовый автобус без капота, все наружу, – мотор, прочее, – картина страшная, и ничего, шофер крутит баранку. «Ну, у нас тут бывает такое», – говорит наш водитель. И добавляет про шофера автобуса без капота: «Ну, отчаянный, отчаянный…»

Мы едем мимо степи, где пасутся низкорослые, крепкие лошади и овцы с жесткой шерстью. Мимо балки Годжур. Балки Суварган. Гашун-Бургусты… У маленького озерца собрались коровы. Нет воды…Скот пасется у самой дороги – от нее идет влажность. «А у нас и орлы, бывает, пасутся…»

В Кетченерах, куда мы направляемся, прошло детство Арслана. Городскому ребенку в степи многое открывается. «Самое хорошее дело, – говорит математик Арслан Эрдниев, – овец пасти. Классно…»

По дороге он тренирует меня в знании калмыцких родов, которые делятся на десятки (количество семей на стойбище). Предков полагается знать хотя бы до седьмого колена (что, замечаю про себя я, для монголоидных этносов не удивительно – в бурятской деревне однажды я видел древо из семнадцати колен).

Так что полное имя моего спутника звучит так: «Шешенга Шариш Мучкан Эрдни Кюрвян Батрин Нарсг…»

«Мое имя означает «лев» – поясняет очень спокойный человек Арслан.

Кровосмешений не допускалось до седьмого колена. Невесту искали в далеких районах. Обычно муж не видел ее до свадьбы. Но о невесте знали. Когда рождалась девочка, за ней наблюдали, смотрели, как она растет…

ДЕНЬ ТОТ ЖЕ, ВЧЕРА

ДВЕ ДУШИ РАЗДЕЛЯЮТСЯ

Только что родившегося ребенка называли нилх – «свежий». Возраст засчитывался с момента зачатия, вычитал я у этнографа Э.У.Омакаевой. Если у женщины начинались схватки вне дома, она должна была дойти до кибитки, где зачала ребенка. Чтобы случайно не вошел посторонний, снаружи ставилась белая палка. Роды у калмыков назывались «белыми».

Рожали, стоя на коленях. В экстренных случаях вызывали атлетического телосложения мужчину – известного в округе борца. Если он соглашался помочь (помощь при родах лишала его былой силы, и он навсегда терял свои удивительные борцовские способности), то стоя сзади роженицы, давил коленом на поясничную часть, а руками обхватывал ее живот в верхней части, потихоньку сдвигая руки вниз и помогая ребенку выйти.

За благородный поступок такого человека почитали всю жизнь.

Ребенок, родившись, подавал голос, – свидетельство, что у него есть собственная душа-дыхание. До этого мать и ребенок имели одну душу на двоих. Поэтому для появления ребенка на свет в калмыцком языке есть выражение, означающее «две души разделяются».

Когда ребенок рождался, судьба ставила ему метку в виде синяка, готовя к жизненным испытаниям.

Самым благоприятным временем считалось рождение на рассвете. Родственников оповещали о случившемся, вывешивая флаг: желтый, если родился мальчик, и красный – если девочка.

Если двойня, – резали двух баранов.

Если двойня рождалась трижды, это грозило опасностью отцу семейства – и он должен был немедленно навсегда покинуть семью, и уехать на чужбину.

Разыгрывался спектакль. Отец в своей лучшей одежде, с ружьем за плечом, седлал лошадь, собираясь навсегда покинуть дом. Но если жена, взявшись за поводья коня, стоя на коленях, со слезами на глазах просила мужа остаться ради детей – он мог вернуться домой.

Что обычно и делал.

Новорожденный не обладал необходимыми признаками человека и считался перевоплощением предка, который пришел из иного мира. Чтобы он стал «своим», его надо было ввести в этот, – а для этого прочесть молитву, накормить грудным молоком, дать имя, соорудить колыбель и познакомить с родственниками….

Первую одежду для ребенка шили из родительской. Ношеные вещи считались надежным оберегом. К тому же, они не уменьшали количество одежды, предназначенное человеку от рождения до смерти («закончился «счет» костюмам, – говорили старики, – наступает смерть»). Так что родительская одежда была своеобразным способом продления жизни…

Новорожденного долго не показывали людям, как будто ребенка нет.

К выбору имени относились серьезно. Нарекали в «благоприятные дни», связанные с движением небесных светил. Но существовали и земные правила: в воскресенье давали ханские имена, в понедельник – имена простых людей, в среду – мужские, в пятницу – женские…

В младенчестве ребенок все время проводил в колыбели, пока не начинал ходить. Тот, кто увидел первый шаг ребенка, должен был сбить его с ног отцовской шапкой.

Переход в раннее детство сопровождался стрижкой волос. Мальчика стригли справа налево, девочку наоборот. Воспитание начиналось с двух-трехлетнего возраста. Девочек баловали, а к мальчикам относились строго, воспитывая выносливость и отвагу, но также и послушание.

С четырех лет ребенок проводил время в игре, слушая сказки и рассказы об истории рода. Детей брали на праздники, свадьбы, где они могли, наблюдая за взрослыми, овладевать искусством игры на музыкальных инструментах, петь и танцевать.

Чтобы выработать стройную осанку, ребенка заставляли смотреть вверх на стык верхнего и бокового покрытия кибитки. Смотри, говорили, на ободок крыши. Набирай полную грудь воздуха и медленно выдыхай как при легком дуновении ветра. Танцуя, гляди на свою тень на стене…

Девочки в шесть-семь лет выполняли домашнюю работу, собирали кизяк. Мальчики пасли ягнят и телят, учились верховой езде, скорняжному делу и мужским профессиям.

Отрочество начиналось в девять-десять лет и продолжалось до четырнадцати-пятнадцати. В это время мальчики обучались борьбе, могли уже ездить верхом на лошади, быть табунщиками. Девочки готовили еду, поддерживали огонь в очаге, шили, рукодельничали.

В 14–16 лет девушки, и в 16–18 – юноши могли вступить в брак и создать семью.

Когда человек женился, говорили, что он стал кун болв – человеком…

ДЕНЬ ТОТ ЖЕ, СЕГОДНЯ

Ну, вот мы и в Китченерах, – поселке с пятитысячным населением.

Прежде, чем ехать к дяде (его дом на окраине райцентра), мы заглянули в гимназию имени Хонина Косиева – ученого-просветителя, автора первых калмыцких учебников 20-х годов (они сохранились в школьном музее). Что касается автора, то он был репрессирован и погиб в Магаданской тюрьме. И первая учительница этой школы тоже была репрессирована. Типичная история культурных гнезд, откуда выходят основоположники…

В гимназии 461 ученик, некоторые дети участвуют в конкурсе фонда «Мемориал» – «Человек в истории». В других школах района изучают влияние федеральной трассы на экологию. Есть ученический проект: «Трасса как фактор загрязнения». Думают, как очистить…

Чуть не забыл: директор гимназии Замба Кушев – учитель музыки. Редкий случай: школьный директор – музыкант.

КОГДА ПОЮТ, АКЦЕНТА НЕТ

Ну, естественно, что для нас устроили концерт. В нем участвовали ученики 8-11 классов из вокально-инструментальной студии «Ингилям» («светлая дружба»). Исполняют ребята и учителя не только народные песни и произведения профессиональных композиторов, но и свои собственные. Поют здорово. Очень красивые девушки, прямо с конкурса красоты. Мне, правда, запомнилась смешная ученица, неуклюжая, с полным личиком, – а голос низкий, густой, берет за душу…

Дети спели песню о степи, написанную директором школы на стихи «поэта-возвращенца». В тридцатые годы, объяснили мне, этот человек уехал из Калмыкии в чужие края, но не смог там жить, вернулся. Перевод с калмыцкого языка на русский мне нашептывали на ухо. «…Когда смотрю вперед, – нашептывали мне, – солнце светит в лицо. Оборачиваюсь назад – вижу своих родных. А думаю о сегодняшнем дне – моя степь переполняет меня. Все во мне поднимается, сила прибавляется. Даже во сне я думаю, родина, о тебе, плачу. Широкая степь, она похожа на маму, которая вскормила меня молоком…»

Директор – не только композитор, но и певец. Маленького роста, неприметный человек, на сцене вдруг стремительно раскрывается, в быстрой ритмичной песне как будто кони скачут по степи. Это песня, объясняют мне, о любви…

После концерта расспрашивал юных исполнителей о жизненных планах. Подтвердилось: все поголовно идут в институты, университеты… С домашним хозяйством обстоит таким образом: у красавицы Герел (ее имя означает «свет») дома держат шестьдесят дойных коров и откармливают бычков. А у Баины (что значит «богатство») – ничего нет, мама культработник.

А кто, спрашиваю, дома доит коров? «Эйджэ», отвечают, – бабушка. А по-калмыцки как говорите, как на родном или как на иностранном? Скажите по секрету, я никому не скажу. Смеются…

Школьный директор Замба Эренженович говорит, что это зависит от языковой среды. В песне, когда поют, русского акцента нет. А так…акцент.

Так что не стоит преувеличивать, и в культурном гнезде – акцент.

Но все-таки, в Кетченерах традиция, даже название переводится как «человек, который ухаживает за скотом». Села небольшие – по пятьдесят-шестьдесят дворов, около двухсот пятидесяти человек. И традиция сохраняется – уезжающие на заработки люди, возвращаются, строятся, здесь уходят на пенсию. Мясокомбинат – перспектива для работы, но и сейчас не сидят, сложа руки: занимаются на подворье, разводят в степи скот, мясо сбывается хорошо.

Может показаться, на дворе XXI век, а они живут, как в семнадцатом. «Производственная сила – пастух и овца. Овца ходит по степи и ест траву, а собака ее охраняет. Лучше не придумать, и, значит, нужен не прогресс, а застой» – заметил Лев Гумилев. И тут же разоблачил миф, – никакого застоя в Великой степи не было, народы там развивались не менее бурно, чем в земледельческих районах.

А что касается инноваций…В начале двадцатого века правительственные чиновники пытались было «модернизировать» калмыцкое хозяйство, заменить мясной скот молочным. На что поступили отчеты с мест с таким заключением: «…Холмогорская молочная корова в калмыцких условиях будет давать столько молока, сколько и калмыцкая, если не сдохнет».

…Но не всем же заниматься скотом, подправляет розовую картину заехавшая в гимназию начальник районного управления образованием Инна Гургутова. И поясняет: в Кетченерах нет инфраструктуры, разнообразия деятельности.

Это правда. Хотя – было бы желание…

Знакомые моего спутника Арслана, две девочки-подружки, создали в Элисте фирму, изготовляют рамки для картин художников. Другие ребята изготавливают печати. Занимаются предпринимательством. И в Москву не надо ехать. Все время развиваются, закупили новое оборудование… Еще есть знакомая – организовала группу временного содержания детей, преподает им вместе с подружкой английский, русский. Купила четырехкомнатную квартиру, у нее там прачечная и прочее. Развернулась – машину купила. Уверенность появилась! А до этого жила после развода с мужем, – одна, на съемной квартире. «Не знаю, – говорит Арслан, – что ее подвинуло. Хочет детский сад открыть… Есть еще ребята – выпекают хлеб самого лучшего качества, пирожные. Все они смогли устоять, приобрели ваучер и процветают. А другие – разграбили фермы, птицефабрики… «У нас, – рассказывает Арслан, – из Ставропольского края везут молоко и сметану. Хотя можно все это наладить здесь».

Можно…

В Кетченерах, может быть, не так здорово получается, как у его знакомых, но потенциал налицо. В личных подсобных хозяйствах работают 30-40-летние молодые люди. На животноводческих точках – ребята с высшим экономическим и юридическим образованием. Удивительно. Зачем им это? А представьте, объясняют мне, попадают ребята в Москву, Питербург, Саратов, оканчивают институт, а потом…приходят к пониманию, что это не для них. Не устраивает темп жизни, отношения между людьми, хотят жить на родине – и возвращаются. «У меня, – говорит начальник местного управления образованием Инна Анатольевна, – из трех детей двое вернулись». – «Не чувствуют себя обделенными?» – «Нет. Это мы, родители, чувствуем»

Люди с высшим образованием пасут скот! Где это видано?

«Ну, вообще-то, для нас это естесственно, – замечает Арслан Эрдниев. – Мы же кочевники…Съездил в Москву, на север, за границу, поработал, вернулся, и опять поехал…»

«Белого пути вам» – пожелали нам в школе на прощание.

ВЧЕРА

Что это означает: счастливого пути? легкой дороги?

Я в этом не уверен.

Белый цвет имеет сакральный смысл. В культуре разных народов – белая лошадь, белый олень, белый камень. И белая дорога калмыков тоже что-то означает, помимо житейского благополучия.

Да и какая же она легкая, если на пути к просветлению восемьдесят четыре тысячи препятствий?

В богатырском эпосе «Джангар», в «Калевале», «Олонхо», в странствиях Одиссея одна и та же история. Герой отправляется в путь, но на пути к цели встречает препятствия, борется с чудищами и соблазнами, и с невероятными трудностями достигает цели. Свойство пути – его трудность. Это путь эпоса, в котором, как заметил мой умный друг, педагог и филолог из Якутска Николай Бугаев, моделируется процесс становления этноса.