Текст книги "Herr Интендантуррат"

– Если подобьют кого, пусть прыгает! – сказал Саломатин. – Вокруг свои – подберем. Специально людей выделю…

Крайневу понравились летчики. Молодые – не старше двадцати пяти каждый, но знающие свое дело. Они не осторожничали и не лебезили – говорили, что думают, невзирая на звания. Другие командиры были им подстать. Компания подбиралась хорошая – Москва прислала лучших. Совещание затянулось за полночь. Намечали цели для удара, обсуждали взаимодействия частей, план действий на случай, если что-то или вообще все пойдет не так. Ровно в ноль-ноль Крайнев незаметно выскользнул из избы, забежал за угол и жадно вдохнул прохладный и чистый воздух. Запахло прелью, и он очутился в Москве…

Разбудила его Настя.

– Ну и вид у тебя! – сказала, обнимая мужа. – Грязный, вонючий, одежда табаком пропахла…

– Там некогда прихорашиваться! – вздохнул Крайнев.

– Снимай все – и в душ! Одежду я почищу!

Крайнев кивнул и отправился выполнять распоряжение. Пока он мылся и пил чай, уставшая после ночного дежурства Настя прилегла и уснула. Крайнев бережно укрыл ее одеялом, чмокнул в уголок губ (Настя вздохнула и что-то пробормотала) и отправился писать отчет. Через два часа он отправил его по электронной почте, пообедал и отправился к Гаркавину. Когда он вошел в знакомый кабинет, подполковник выравнивал на столе листы с текстом.

– Закончил читать! – пояснил. – Впечатляет!

– Теперь знаешь о «Валгалле»?

– До отчета знал, – сказал Гаркавин. – Недавно открыли доступ.

– Информация совпадает?

– В основном. Там без деталей. Твой отчет дополняет картину.

– Если открыли «Валгаллу», можно сказать, на какие секреты я вышел? Из-за чего погоны надел?

Гаркавин полез в сейф и достал тоненькую папку. Вытащил из нее черно-белую фотографию.

– Публиковалась в открытой печати. Переснято из западного журнала. Узнаешь кого-нибудь?

Крайнев внимательно вгляделся в лица людей, запечатленных на фото. Их было два десятка. Судя по всему, снимок делали по случаю какого-то торжества: нарядные мужчины и женщины весело смотрели в объектив и улыбались. Одно лицо Крайнев вычленил сразу и долго рассматривал.

– Эльза…

– Эльза Теодоровна Петрова, подполковник ГРУ! – торжественно сказал Гаркавин. – Кавалер четырех орденов, среди которых два – Ленина. Легенда разведки. Теперь понял, почему Щелкунов на тебя так смотрел? Это ты ее завербовал!

– Твою мать! – сказал Крайнев.

– Ты чего? – удивился Гаркавин.

– Ее заставили?

– Эльза Теодоровна сама попросила – продолжить дело мужа. Героя Советского Союза Петрова, знаменитого разведчика, пропавшего без вести в войну. Она так и не узнала, что ты не Петров.

– Почему у меня все наперекосяк? – спросил Крайнев. – Почему я хочу как лучше, а получается – хуже некуда? Пытался защитить женщину, а сделал героем предателя. Даже Саломатину о нем не сказал… Хотел для Эльзы мирной и счастливой жизни, а сунул в осиное гнездо.

– Удивляюсь я тебе! – сказал Гаркавин. – Здоровенный мужик, а бьется в истерике. Будем дальше слушать? Я главного не сказал.

– Говори! – согласился Крайнев.

– В войну Эльза работала в управлении Судоплатова, переводчиком. Затем прошла обучение и была заброшена в Германию. Случай из ряда вон. В СССР разведчиками-нелегалами традиционно были мужчины, в крайнем случае – семейные пары. Женщинам не доверяли: не та психологическая устойчивость, к тому же влюбляются, а любовь для женщины важнее Родины. Но из всякого правила есть исключение. Думаю, сыграло роль героическое прошлое Эльзы – за N ее наградили орденом Ленина. Ну и – вдова Героя… Было еще одно обстоятельство. Эльзу перебросили в Германию. Она приехала в город Пулах и зашла в кафе. Там по чистой, как ты понимаешь, случайности увидела сотрудника разведки Гелена. Тот узнал ее. Эльза показала ему бумагу, которую этот сотрудник, некогда лейтенант Абвера, имел неосторожность написать. Это была ее первая вербовка… Ты невнимательно смотрел на фотографию, Виктор!

Крайнев лихорадочно схватил снимок.

– Крюгер! – сказал, бросая снимок на стол.

– Фото сделано на юбилее полковника Пауля Крюгера. В большие чины он не выбился, но должность занимал ответственную – кадровик. Крюгер рекомендовал Эльзу Гелену как давнего агента Абвера, выполнявшего в годы войны ответственные поручения контрразведки в роли управляющей гостиницей. Гелену Эльза понравилась, он взял ее в штат. Свыше десяти лет Эльза руководила гостиницей, работавшей под прикрытием БНД[6]6
  Служба внешней разведки Германии. Первый руководитель – Райнхард Гелен.


[Закрыть]. Потом ее заметила разведка одной из стран НАТО, по согласованию с БНД Эльза Петрова перешла на службу к ним. Все в том же качестве, но в другой стране и с другими возможностями. Ты не о том подумал, Виктор! Разумеется, Эльза использовала для вербовки свое обаяние, но не так, как ты предположил. Коллеги знали ее, как женщину строгих нравов и твердых моральных принципов. Эльза проработала за границей свыше двадцати лет. Там до сих пор не знают, что она была советским резидентом, поэтому вся информация строго засекречена. Кое-кто из тех, кого Эльза завербовала, жив.

– Она вышла замуж?

– Как только Эльза легализовалась в Германии, ей прислали сотрудника. Помогать и присматривать – я тебе говорил об отношении разведки к женщинам. Вышло иначе. В гостинице сотрудник начал уборщиком, постепенно «сделал карьеру». Совместная работа сблизила его с Эльзой, он влюбился, и они поженились. Центр не возражал: семейные пары в разведывательной практике доказали свою эффективность. Эльза была старше на пять лет, но он обожал ее. Когда она умерла в семьдесят шестом, больше не женился. Детей у них не было. Была ли она счастлива? Ответа на этот вопрос у меня нет. Но, по отзывам знавших ее людей, Эльза не производила впечатления человека удрученного. Всегда была весела и приветлива, очень любила гостей. Есть еще деталь. Эльза вступила в партию – иначе не видать бы ей заграницы, но в доме у нее висела икона Богородицы. Когда спрашивали – говорила, что в память о муже…

– Ее отца и брата выпустили?

– Немедленно по прибытии Эльзы в Москву. Дали квартиру. Оба работали в оборонной промышленности. Отец умер в 1967 году, Эльза приезжала на его похороны. Обычно такое не практикуется – сам понимаешь, есть сложности с перемещением через границу резидента-нелегала, но Эльзе в силу ее заслуг пошли навстречу. Брат жив до сих пор, ему за девяносто.

Крайнев некоторое время сидел молча.

– Вчера ночью я отправил ее в Москву, – сказал, наконец. – Избитую, израненную. А сегодня узнал, как она прожила оставшуюся жизнь. И то, что она умерла за несколько лет до моего рождения. Иногда мне становится страшно.

– Тебе незачем возвращаться в прошлое! – сказал Гаркавин. – Мне поручено передать, что это нежелательно. Самое главное ты сделал: сообщил о «Валгалле» и спас Эльзу. С разгромом Орешково справится Саломатин.

– Я веду передовую группу, – сказал Крайнев.

– Это последний бой бригады! Руководство не хочет, чтоб ты рисковал.

– Ты бы на моем месте остался?

– Я – другое дело. Ты не понимаешь, что стал легендой? Герой Советского Союза! Пусть формально звание присвоили другому, но заслужил его ты.

– Это Саломатин герой. Всю войну на переднем крае: в голоде, холоде, грязи и крови. Я – турист. Кого следовало, завербовал, что требовалось разведать, разузнал… Заодно наломал дров. Я приговорил к смерти бригаду Саломатина. Отправился в прошлое, чтоб ее спасти или хотя бы попытаться, но вышло ровно наоборот. Так хоть буду рядом в последний час…

– Мне не нравится твое настроение! – нахмурился Гаркавин.

– Мне самому не нравится.

– Отдохни пару дней!

– Саломатин не отдыхал. Я хоть поспал.

– Мы включим установку на постоянную работу, – сказал Гаркавин. – Я договорился. Не разоримся. Помни: ты можешь вернуться в любой момент.

– Понял! – Крайнев встал. – До вечера!..

По пути домой Крайнев думал, как объяснить жене свое поспешное возвращение в прошлое, но объяснять ничего не пришлось. Насти в квартире не оказалось. На полу прихожей валялось суконное пальто Крайнева, а вот Настиного в шкафу не было. «В магазин, что ли, выскочила? – подумал Крайнев. – Что так срочно? Вещи разбросала, и ужином в доме не пахнет…» Он прошел в кухню и внезапно увидел на столе два листка бумаги. Один был смят, а второй лежал так, чтоб сразу заметили. Крайнев взял его. «Я от тебя ушла!» – было выведено знакомым полудетским почерком. Уже осознавая, что случилось, Крайнев расправил скомканный серый листок – письмо, которое так и не собрался прочесть в бригаде.

«Милый Витя, муж мой дорогой! Мне не хватает слов, чтобы сказать, как я тебя люблю! С первой нашей ночи не перестаю благодарить Богородицу за то, что послала мне тебя. Я не заслужила такого счастья. Ты самый красивый, самый умный и самый добрый человек на земле! Береги себя! Я буду ждать, сколько понадобится. Возвращайся скорее! Целую тебя всего, каждую клеточку моего любимого тела. Твоя жена Эльза Петрова».

Крайнев аккуратно положил письмо на стол и достал сигареты. Некоторое время бездумно курил, пуская дым к потолку. Затем бросил окурок в пепельницу и достал мобильник. Соединение с Настиным телефоном прошло быстро, но тут же последовал сброс. Крайнев вновь нажал на кнопку. Вызов снова сбросили, а когда Крайнев позвонил в третий раз, механический голос уведомил, что абонент в настоящее время не доступен. Крайнев мгновение подумал и набрал номер Федора. Тот ответил сразу.

– Настя у тебя? – спросил Крайнев, поздоровавшись.

– Не звони мне больше! – сердито сказал Федор и отключился.

Крайнев встал и вышел из квартиры. Во дворе он сел в микровен и отправился к Федору. Кардиохирург жил в обычном панельном доме времен СССР. Крайнев не стал звонить в домофон, а прислонился к перилам подъезда. Прошло полчаса. Молодая женщина с пакетами подошла к двери, на ходу доставая из сумочки ключи. Крайнев дождался, пока пикнет сигнал электронного ключа, и галантно распахнул перед незнакомкой дверь.

– Потеряли ключ? – кокетливо спросила женщина.

– С девушкой поссорились, – сказал Крайнев. – Не открывает.

– Если не впустит, заходите чаю попить! – предложила женщина. – Восьмой этаж, квартира семьдесят три.

Крайнев сдержанно поблагодарил и вышел на четвертом этаже. Дверь на звонок открыл Федор. Он вышел в коридорчик и прикрыл за спиной дверь.

– Настя у тебя? – повторил вопрос Крайнев.

Федор нехотя кивнул.

– С ней все в порядке? Жива, здорова?

Федор снова кивнул.

– Я могу поговорить с ней?

– Она не хочет.

– Попроси.

– Не хочу!

– Тогда присмотри за ней! – сказал Крайнев и шагнул к лифту.

– Погоди! – окликнул его Федор. – Со мной поговорить не хочешь? Раз пришел?

Крайнев покачал головой.

– Почему?

– Нечего сказать.

– Сукин сын! – рассердился Федор. – Хоть бы извинился!

– Перед тобой я не виноват.

– Это почему? – обиделся Федор. – Я ей брат!

– А я – муж!

– Хреновый, надо сказать! Не успел жениться, и – налево!

– Неправда.

– Не юли! Настя рассказала про письмо.

– Это было задание. Очень важное.

– Прыгнуть к женщине в постель?

– Так требовалось для дела.

– Жениться?

– Она в меня влюбилась. После того, как ее пытали, я уже не мог…

– Слушай! – сказал Федор, приступая. – Ты хоть понимаешь, что говоришь?! Что натворил? Настя ради тебя отца бросила, всех родных! Перебралась в другое время, где у нее никого!

– Кто-то утверждал, что у нее есть брат.

Федор поперхнулся.

– Не пойму я вас, молодых, – сказал с тоской. – Я тридцать лет с женой прожил, в сторону даже не посмотрел. Ну, может, и смотрел, но не позволил себе. И братья такие же! Думаешь, я не мог бы? Знаешь, сколько женщин на меня поглядывали – особенно, когда директором стал? Некоторые даже предлагали. Но как подумаю, что Машу предам… Она не виновата, что постарела, пополнела и внешне не похожа на ту, с которой я когда-то познакомился. Я ее до сих пор люблю и не понимаю, как можно на две семьи…

– У меня одна семья.

– А та… Эльза?

– Ее увезли в Москву, больше не увижу. В нашем времени ее тоже нет – умерла в 1976 году. У тебя, Федор, есть семья, дети, сестра, братья, племянники. У меня, кроме Насти, никого.

– Нет, так появится! – сказал Федор. – Один раз изменил – снова захочется. Заигрался ты, Виктор! Вся эта войнушка никому не нужная, задания по соблазнению женщин… Очнись! Это не компьютерная игра!

– Я пойду! – сказал Крайнев. – Передай Насте, что я ее люблю! Любил и любить буду…

Когда Федор вошел в квартиру, Настя встала с дивана.

– Что? – спросила, прижимая руки к груди.

– Ничего! – буркнул Федор. – Юлил, хвостом вилял. Задание у него, мол, было такое. Женился для виду, та женщина уехала в Москву. Больше ее не увидит. Врет!

– Он никогда не врет! – сказала Настя и достала пальто из шкафа. – Пойду!

– Ты что? – преградил ей дорогу Федор. – Нельзя так! Пусть хотя бы ночь помучается! Пришел – ни стыда, ни совести! Даже не извинился!

– Ты ничего не понимаешь! – сказала Настя. – Он сейчас обидится и к Ольге пойдет!

– Какой Ольге?

– Художнице, миллионерше. Она очень красивая и Витю любит. Раньше он к ней никак, но сейчас может.

– Не пойдет он ни к какой Ольге! – сказал Федор с досадой. – Сказал, что любит только тебя. И глаза при этом стали такие белые!

– Ой! – всплеснула Настя руками. – Надо бежать! Я знаю, когда у него такие глаза!

– Не пущу! – сказал Федор. – Не будет моя сестра за неверным мужем бегать! Ишь, придумал себе занятие! Ходить в прошлое и развлекаться!

– Развлекаться! – воскликнула Настя. – Что ты понимаешь! Я видела его в бою возле реки. Они с папой пушку на дорогу выкатили, на них немцы бегут, а в стволе гильза застряла. Витя встал перед пушкой и палкой гильзу выбивает. Немцы бегут, все ближе и ближе, я даже глаза закрыла, чтоб не видеть, как его убьют, а потом пушка как выстрелит!.. Папа рассказывал, что он тогда просил Виктора уйти, потому что опасно, но Витя остался. Если б не Виктор, папу убили бы! Не было бы ни тебя, ни Ивана, ни Семена, ни детей ваших… Понял?

Настя убежала, Федор удрученно топтался у дверей. Дверь в спальню скрипнула, жена, запахивая халат, выглянула в прихожую.

– Иди спать, Макаренко! – сказала сердито. – Утром не добудишься!

– Если ты все слышала, – сказал Федор, – могла бы поддержать!

– Сами разберутся!

– Я ей брат…

– Младший. Насте двадцать, но она умнее: такого мужа отдавать!

– Что в нем особенного?

– Он порядочный. Редкость по нашему времени.

– Какой порядочный?! После того, что он сотворил…

– Я не знаю, что там было и как, – сказала жена, – но представить могу. К таким, как Виктор, бабы липнут отчаянно, а мужчине отказать женщине труднее, чем женщине – мужчине. В одном уверена: Настю он не бросит, что бы ни случилось! Какая богатая и красивая ему глазки ни строила бы!

– Можно подумать, он один такой! – буркнул Федор.

– Есть еще ты! – согласилась жена. – Но как Настя в своей деревне могла бы познакомиться с будущим директором кардиоцентра?

– Я тогда был студентом.

– Должность директора у тебя на лбу была написана. Весь курс это понимал. Думаешь, зря девчонки за тобой бегали?

– Не замечал.

– Ты ничего и никого не замечал. Кроме науки своей. Если б я не догадалась тебя подкармливать, ты и меня не заметил бы.

– Зато я тебе не изменял! – сказал Федор.

– Как и я тебе. Может, зря. Если б случился такой Виктор…

– Ты чего это? – насторожился Федор.

– Иди спать, Отелло! – засмеялась жена. – Завтра вставать в шесть…

Квартира встретила Настю черной тишиной. Настя зажгла свет и пробежалась по комнатам – мужа нигде не было. На полу в прихожей не валялось пальто (его Настя бросила, после того как нашла в кармане записку), в шкафу не было одежды, в которой Виктор вернулся из прошлого. Настя села на диван и заплакала. Она знала, где он…

18

Выдвижение к Орешково началось сразу после полуночи. По прямой до поселка было тридцать километров, но ехать предстояло кривыми проселочными дорогами. В бригаде имелось четыре грузовика: два захваченных во время памятного Крайневу боя; тот, на котором он вернулся из N, и еще один, доставшийся партизанам в ходе операции по перехвату грузовых колонн. Все машины были исправны (Саломатин проверил каждую лично), но мест для пополненной бригады в кузовах не хватало. Предстояло сделать два рейса. В том числе Крайневу. В бригаде только он да Саломатин говорили по-немецки, у Крайнева к тому же имелся мундир гауптштурмфюрера и соответствующие документы, а на пути к Орешково располагались сильные полицейские гарнизоны. Бригаде не составило бы труда разгромить их по очереди или одновременно, но это означало лишнюю задержку в пути, ненужные потери и, самое главное, всполошило бы немцев. Ехать следовало тихо.

Крайнев в черном эсесовском мундире забрался в кабину первого грузовика, и они тронулись. Первый рейс был самым опасным: в кузовах сидели бойцы в советской форме. Тенты надежно укрывали красноармейцев от чужого взгляда, но среди полицейских мог найтись ретивый служака, пожелавший заглянуть под брезент. На этот случай у задних бортов усадили переодетых в немецкую форму партизан, которым наказали: буде найдется такой любопытный, бить его в зубы прикладом. Сразу, без лишних разговоров, по-немецки. Жаловаться не побегут.

Приклады в ход пускать не пришлось. Полицейские заслоны, дежурившие у въезда в села, даже не пытались остановить колонну. Полицейским в голову не пришло, что в глубоком тылу, ночью, при свете зажженных фар могут передвигаться моторизованные колонны партизан. На всякий случай при подъезде к селам Крайнев опускал стекло на дверце и выглядывал наружу. Это производило нужное впечатление: полицейские вытягивались и отдавали честь. Во втором рейсе колонну возглавлял «ханомаг», а в передовом грузовике сидел Саломатин, ради такого дела напяливший трофейный мундир обер-лейтенанта. Приветствия полицаев достались ему. Если, конечно, молодой генерал изволил их принять: Саломатин вел себя с полицаями суровей, чем прусский фельдфебель с новобранцами.

Пушки прицепили к грузовикам при первом рейсе. Саломатин не опасался, что полицейские опознают в них русские ЗИС-3. Во-первых, немцы активно использовали трофейную артиллерию, а во-вторых, с каких это пор полицаи стали разбираться в силуэтах орудий, принятых на вооружение после 1941 года? К рассвету артиллеристы успели оборудовать огневые позиции, а переброшенные по воздуху роты – занять оборону на лесной опушке. Саломатин лично проверил каждую ячейку, задержался у минометчиков, в который раз напомнив о тактике поддержки атаки, затем покурил с артиллеристами.

– Только моих с немцами не попутай! – сказал молоденькому лейтенанту со скрещенными пушечками в петлицах. – Машины у них и у нас одинаковые.

– В бинокль по номерам узнаю! – улыбнулся лейтенант. – Я запомнил.

– Вдруг случится машины бросить и пересесть в другие?

– С такого расстояния в лицо можно узнать – пушки на прямой наводке. В любом случае, видно будет: кто удирает, а кто гонится. Не волнуйтесь, товарищ генерал, не первый бой – разберемся. Самое страшное – танки, но танков здесь нет.

Саломатин пожал ему руку и пошел к изготовившейся к броску колонне.

– Не задерживайтесь! – сказал Крайневу. – Сделал дело – и сразу назад! В перестрелку не ввязывайтесь!

– Не волнуйтесь, товарищ генерал! – улыбнулся Крайнев.

– Сам под пули не лезь! – буркнул Саломатин. – Настя мне не простит, если что!

Крайнев не ответил.

– Самому, что ли, с вами? – нерешительно спросил Саломатин, заглядывая Крайневу в глаза. – Как думаешь?

– Решили уже! – вмешался Ильин. – Вы, товарищ генерал, руководите боем! Отсюда…

– Зануда ты, Миша! – сказал Саломатин и отошел.

– Вечно он! – обиженно сказал Ильин. – Генерал, а ведет себя, как пацан! Все бы на лихом коне, да с шашкой! А если его первой очередью?..

«А если нас первой?» – подумал Крайнев, но вслух ничего не сказал. Пошел проследить за снятием тентов. Решение ехать в открытых кузовах принималось в спорах. Немецкая форма партизан давала дополнительную надежду, что их распознают не сразу. С другой стороны, чрезвычайно увеличивала риск: люди в кузове представляли собой отличную мишень. Зато переодетые партизаны могли вести огонь на ходу, и это обстоятельство стало решающим.

Светало. Хмурое весеннее утро разгоралось неохотно. Мягкий свет постепенно проявлял стволы осин, мохнатые лапы елей из темных становились серыми, затем стала проглядывать зелень. Стали видны бойцы, занявшие оборону у опушки, выстроившиеся на лесной дороге грузовики и оккупировавшие обочины, переодетые в немецкую форму партизаны. Крайнев поднял голову. Небо было затянуто облаками, но те располагались высоко, не обещая дождя.

– Прилетят! – сказал Ильин, проследив взгляд напарника.

Крайнев кивнул. Начало операции напрямую зависело от погоды. Низкая облачность грозила задержкой, а то и вовсе отменой боя. На этот случай полагалось уйти вглубь леса, затаиться в чаще и ждать. Отсрочка повышала риск: на партизан в лесу могли наткнуться как немцы, так и полицаи. Тогда… Лучше не думать!

– Слышишь! – толкнул Крайнева Ильин.

Далекий тяжелый гул донесся с востока.

– Летят! – Ильин побежал к опушке. Крайнев устремился следом.

От края леса до поселка было около километра. Крайнев отчетливо видел здания, улицы, пустые в этот ранний час, вышки, дзоты… Гул нарастал, Крайнев поднял взор и заметил выскользнувший из облаков строй тяжелых бомбардировщиков. Издалека они казались маленькими, игрушечными. Бомбардировщики перестроились и легли на боевой курс.

– Ну, счас будет! – радостно воскликнул Ильин.

Острый глаз Крайнева заметил крошечные, черные капельки, оторвавшиеся от первого самолета. Через несколько мгновений на месте казарм встали серые кусты разрывов, тяжелая звуковая волна докатилась до леса спустя несколько секунд.

Самолеты бомбили Орешково спокойно и методично. После казарм разрывы вспухли в монастыре, затем пришла очередь оборонительных линий. Крайнев с восторгом увидел, как после прямого попадания взлетели вверх бревна перекрытия дзота. Рядом восторженно кричал Ильин, а бросив взгляд по сторонам, Крайнев увидел, что все бойцы вскочили и радостно машут руками. «Немцы заметят!» – подумал он испуганно и тут же сообразил, что в эту минуту немцы менее всего склонны смотреть по сторонам. Повернувшись к поселку, он увидел, как медленно оседает поднятая взрывом вышка, затем другая… Бомберы работали филигранно.

– По машинам! – послышалась команда Саломатина, и Крайнев побежал к своему грузовику. Партизаны горохом сыпались в кузова. Заурчали моторы, колонна медленно выбралась из леса и замерла на дороге. Ждали. Бомбардировщики, завершив работу, сбились в плотный строй и потянулись в облака.

«Какой молодец! – подумал Крайнев о командире полка Ил-4. – Не рассыпались, удирая поодиночке, сохранили строй. Так легче отбиться от истребителей, но нервы нужны крепкие. Вышколил…»

Мысли его прервал вой моторов. Пара штурмовиков пронеслась прямо над их головами и устремилась к поселку.

– Вперед! – закричал Крайнев и выстрелил вверх из ракетницы.

План атаки Орешково разработал Саломатин. Его задумка была дерзкой и наглой, но не вызвала возражений. Авантюру можно планировать, когда другого пути, кроме как ввязаться в авантюру, нет. Единственное, чего не может предусмотреть любой план, – это чувства идущих в бой солдат, которым нужно проехать несколько минут под прицелом пушек и пулеметов. Человек проходит километр за двенадцать минут. Пробежать можно за пять. Мощный «ханомаг» в состоянии обогнать любого бегуна – тем не менее, Крайневу казалось, что они еле ползут. Секунды и минуты, невероятно долгие, текли и текли, а колонна все пылила по направлению к Орешково. Бронетранспортер под командованием Ильина возглавлял движение, грузовик Крайнева тащился следом. «Если у „ханомага“ соскочит гусеница, а эти железные гробы к такому склонны, – внезапно подумал Крайнев, – застрянем надолго. Вокруг раскисшие поля – не объехать. Получится замечательная мишень. Достаточно развернуть одну зенитку…»

Гусеница не соскочила. «Ханомаг», наконец, миновал разбитый бомбой блиндаж и залязгал гусеницами по мощенной булыжником улице поселка. Никто не попытался остановить колонну, никто не выстрелил в ее сторону. Орешково словно вымерло. В прямом смысле слова. Вдоль улицы, по которой катила колонна, пылали отдельные дома – пожар набирал силу, на дороге там и сям валялись убитые; гусеницы «ханомага» и колеса грузовиков безжалостно плющили трупы. Наконец, улица вытекла на площадь, перед колонной выросли стены монастыря. Древние, могучие, они возвышались над поселком, словно напоминая рабам божьим о скоротечности их бытия.

Сорванные взрывной волной с петель, лежали на земле ворота. Будка часового уцелела, но была пуста. Как и огневая точка из мешков с песком. «Ханомаг» стремительно развернулся и застыл, угрожающе выставив пулемет в сторону выходящих на площадь улиц. Ильин работал строго по плану. Крайнев приказал водителю не останавливаться, и его грузовик, прогрохотав по упавшим воротам, влетел в монастырь. Где едва не свалился в воронку. Водитель резко затормозил, Крайнев сунулся лбом в ветровое стекло – фуражка смягчила удар, и выскочил из кабины. Из кузова, прямо через высокие боковые борта прыгали партизаны. Из ворот набегали люди из второй машины. Остальные партизаны остались на площади обеспечивать боевое прикрытие.

Двор монастыря был густо испещрен воронками и усыпан битым кирпичом. Прямое попадание бомбы в двухэтажное здание, где некогда были кельи монахов, а потом – казармы, превратило его в руины. Там что-то лениво горело и дымилось. Несколько полураздетых трупов валялось на земле. Крайнев отыскал взглядом вход в монастырский погреб и указал на него Седых.

– Саша! Бомбоубежище!

Седых кивнул и во главе десятка бойцов побежал в указанном направлении. Несколько партизан устремились на стены – занимать выгодные позиции. Остальные занялись проверкой уцелевших зданий. Никто не суетился и не напрашивался на дополнительные команды – это были бойцы Саломатина. Затрещали выстрелы, в погребе грохнула граната. Крайнев быстрым шагом пересек двор и толкнул дверь собора. Он не пострадал: бомбы, как было оговорено с летчиками, легли в стороне.

Собор перестроили еще в советское время. Снесли иконостас, замазали фрески на стенах и сделали перекрытия для второго этажа. В соборе располагались клуб и классы для занятий.

Зал на первом этаже оказался пуст. Велев сопровождавшим его бойцам тщательно все осмотреть, Крайнев побежал по лестнице. На втором этаже располагались классы. Шагая широким коридором, Крайнев пинком распахивал двери. Сопровождавшие его партизаны забегали внутрь. Заглядывали под столы, прикладами вышибали дверцы шкафов. Пусто. Внезапно Крайнев заметил, как дверь в конце коридора слегка притворилась, а затем резко захлопнулась. Он подбежал, дернул за ручку. Дверь не поддалась.

– Немедленно откройте, не то стреляю! – крикнул он по-немецки. – Потом брошу гранату!

– Я ни в чем не провинился, господин офицер! – донесся из-за двери испуганный голос. – Я всего лишь работаю с документами.

– Откройте, и вы не пострадаете! – пообещал Крайнев.

Лязгнул засов. Крайнев бесцеремонно рванул ручку на себя. У входа стоял маленький, тщедушный человек в форме штабс-фельдфебеля. Его немолодое, изрытое морщинами лицо выражало испуг.

– Кто вы? – спросил он испуганно.

– А вы? – нахмурился Крайнев. – Как стоите перед офицером СС?

– Штабс-фельдфебель Музычко! – вытянулся тщедушный.

– Что здесь делаете?

– Это мой кабинет, – сказал Музычко, старательно подбирая слова. Было видно, что немецким он владеет не слишком уверенно. – Здесь я изготавливаю документы.

Крайнев обвел кабинет взглядом. Письменный стол с настольной лампой. Чернильный прибор, перьевые ручки, какие-то скляночки – все расставлено аккуратно. Узкая железная койка, заправленная серым солдатским одеялом. Тумбочка, у стены несколько чемоданов. Слева – шкафы, один – несгораемый. Дверь в кабинет обита железом – изнутри и снаружи.

– Почему не в бомбоубежище?

– Мне запрещено покидать кабинет без особого разрешения. Здесь сплю и ем.

«Вот как! – подумал Крайнев. – Это я удачно зашел».

– Сколько групп забросили в русский тыл? – спросил он резко.

– Господин гауптштурмфюрер! Только с разрешения командования… – начал было Музычко, но Крайнев сгреб его за ворот.

– Ты что, не понял, сука! – прошипел по-русски. – Я майор «СМЕРШа». Отвечай, если хочешь жить!

В глазах Музычко заплескался ужас.

– Господин… Товарищ майор…

– Тамбовский волк тебе товарищ! – рявкнул Крайнев, с удивлением заметив, с каким удовольствием произнес знаменитую фразу. – Говори, падла!

– Шесть групп, шестнадцать человек!

– Почему шестнадцать?

– Две пары и четыре группы обычного состава.

– Где их личные дела?

– Здесь! – Музычко указал на несгораемый шкаф. – Дела заброшенных хранятся у меня, остальные – в канцелярии.

– Открывай!

Музычко трясущимися руками достал из кармана ключи и отпер шкаф. Крайнев схватил ближнюю коричневую папку, листнул. «Пономарев Валерий Михайлович, 1917 года рождения, младший лейтенант Красной Армии…» Высокие скулы, хитроватый взгляд глубоко посаженных маленьких глаз… Сука продажная! Музычко вытащил из шкафа стопку одинаковых дел и свалил на койку. Крайнев схватил чемодан, стоявший ближе к нему, открыл и вытряхнул на пол какие-то бланки.

– Складывай сюда!

– Гражданин майор! – залепетал Музычко, закрывая чемодан. – Я знаю всех заброшенных в лицо, их приметы, склонности, задания, места заброски… Могу оказать содействие…

– Сам бы не догадался! – буркнул Крайнев. – Понесешь! – он кивнул на чемодан. – И только попробуй дернуться!..

Они спустились во двор. Здесь уже не стреляли. Партизаны толпились во дворе, угрюмо поглядывая на кучку людей в немецкой форме. Те жались к монастырской стене.

– Товарищ майор! – подлетел к Крайневу Седых. – Задание выполнено! Всех уничтожили!

– Точно?

– Лично проверил!

– А эти? – кивнул Крайнев на кучку.

– Велели взять «языка»…

– Нахрен столько?

– На выбор.

Крайнев хмуро глянул на пленных. Их было шестеро: рослых, сильных мужиков, одетых в чужие, мышиного цвета мундиры. Тренированные тела, настороженные взгляды. У некоторых в глазах страх. «В Мордовию бы вас, на лесоповал! – подумал Крайнев. – Или на Колыму – золото мыть! Стране польза, а там, лет через двенадцать, амнистия. Вернутся еще крепкими, осчастливят баб, отчаявшихся без мужиков, родят детей… Война, мать ее!..»

– Саша! – сказал Крайнев. – У меня есть «язык».

Седых кивнул и побежал к бойцам. Раздалась короткая команда, грохнул залп. Крайнев, не оборачиваясь, пересек двор. Расстрельная команда догнала его у грузовика.

– Охраняйте его! – Крайнев указал на Музычко. – Крепко! Станут стрелять – закрывайте собой.