Текст книги "Мой друг Жабыч"

8

Мама всем заявила: первое сентября – большой праздник для Тобиаса. В нашей семье к нему начались готовиться еще с мая, когда папа повел меня на занятия школы первоклассника.

– Не первое сентября, а сплошное семейное разорение, – не выдержала и запричитала бабушка. – Костюм купи, обувку купи, и не одну, портфель купи, всякие тетрадки, ручки, карандаши купи, – бабулю не на шутку прорвало. – Потом маме новый костюм, – бабушка остановилась, чтобы перевести дух и продолжила считать семейные расходы.

За два дня до праздника бабушка возмутилась тем, что еще обязательно надо купить подарок для учительницы.

– Еще ничего не сделала, а подарок дари.

Мама всячески бабушку пробовала успокоить, объясняя, что подарок символический, правда, какой, не сказала, но бабуля завелась как часовой механизм.

– Может, эта учительница грымза какая будет. Ох, наплачешься, Нежданчик, ты с этой школой, – бабушка сокрушенно покачала для достоверности головой. – А сколько мы намаемся, – она так надрывно это произнесла, будто завтра наступал конец света, что хотелось убежать к себе в комнату и спрятаться либо в шкаф, либо под кровать.

Взгрустнулось. Неужели все так страшно? Что такого будут делать со мной в школе, что я должен постоянно плакать?

– Это так ужасно, как все говорят? – спросил я папу, когда он укладывал меня спать.

– Ты же будешь с Матиасом, так что не должно, – отец заботливо поправил мое одеяло.

Полегчало еще после слов друга. Он с заговорщицким видом посмотрел на меня.

– О белый, как песок, Зяба. – Матиас перестарался, начитался арабских сказок из «Тысячи и одной и ночи» и теперь все время подшучивал: – О великий, как море; быстрый, как сокол.

Я в долгу не оставался. Прочитал эти сказки и, когда Матиас снова сказал мне: – О ясный, как солнце», – я с удовольствием парировал: – О могучий, как баобаб, Матиас!

Мы рассмеялись, было забавно и смешно. Когда мама услышала мое обращение к Матиасу по телефону «о лучезарный свет моей души», растерялась, пришлось ей объяснять, что мы так шутим.

– Мы с тобой садик пережили, – Матиас состряпал лицо, будто увидел красный цвет на светофоре. – Мы крепкие баобабы, нас не сломать, о бледнолицый брат! – Матиас весело подмигнул. Теперь на его лице светился зеленый цвет.

– Моя мама говорит, что школа – интересная дорога, но с хлопотами, огорчениями и радостями. Ты готов к путешествию? – спросил он меня воодушевленно.

– Да, – радостно согласился я.

Мне с Матиасом ничего не страшно.

«Я с вами, – завопил обиженно Жабыч. – Почему, Тобиас, ты меня забываешь?»

«Забудешь тебя», – шутливо отмахнулся я от упреков Жабыча.

* * *

Наступило долгожданное первое сентября. В доме суматоха. Мама с утра всем громко объявила, чтобы ее не трогали, потому что она приводит себя в порядок. Папе позвонили, он срочно куда – то поехал, но обещал, что на линейке обязательно будет, чего бы ему это ни стоило. Бабушка недовольно бухтела и гладила мою рубашку. Жизнь дома била ключом, только я не знал, чем себя занять. Ходил из комнаты в комнату, неспокойно мне было на душе в этот день.

– Что ты, Нежданчик, как ходики, туда – сюда? – спросила бабушка, но я промолчал.

Я не знал, как всем объяснить, что школа – это прощай, детство. Какое здесь веселье? Даже Жабыч не смог успокоить, хотя старался.

«Тобиас, перестань наводить тоску».

«Тебе хорошо, не тебе в школу ходить», – с горечью ответил я ему.

«Я же с тобой буду всегда», – обиделся Жабыч.

«Будешь, – заканючил я, – только учиться буду я, а ты – мне мозг выносить».

Мой внутренний друг от души рассмеялся.

«Я не только это умею делать».

«Догадываюсь, – ответил я без желания. – Папа мой так же волновался, когда собирался в первый класс».

Я как – то отца спросил об этом, он снял очки, зачем – то потер переносицу и сказал, что у него не было первого сентября, потому что болел.

Мама восторженно рассказывала про большие белые банты на голове, как один из них упал у нее в самый неподходящий момент. Старшеклассник взял ее на плечо, и когда она должна была дать первый звонок для всей школы, бант свалился, потому что мама сильно головой мотала из стороны в сторону. Мальчик остановился. Подбежала учительница и закрепила бант, и мама, счастливая, стала трясти звонком, чтобы он сильнее звучал.

И вот мы идем в школу: мама в новом золотистом английском костюме. Она самая красивая у меня, но, видать, она в этом сомневается и от этого жутко нервничает. Вдруг кто – то будет еще в лучшем костюме или ветер растреплет ее прическу. А если дождь – мама коротко сказала: «Это будет катастрофа», – на что бабушка лишь улыбнулась. Она маму иногда называет «Фифой», – но добродушно.

На мне темно – синий костюм, белая рубашка, черные туфли и синий галстук. Я сначала запротестовал. Меня бы никто не уговорил его надеть, но Матиас сказал, что у него также будет галстук, потому что мы должны показать всем КЛАСС. Я еще не понимал, что обозначает показать КЛАСС, но если Матиас так говорит, значит, он что – то знает такое, чего я не знаю. Это не означает, что я во всем соглашаюсь с Матиасом, ничего подобного. Мы часто с ним спорим, и часто выигрываю я. Вчера даже в шахматы. Жабыч вечером доказывал, что Матиас специально мне поддался, но я не верил.

Бабушка наш поход в школу назвала нашествием и улыбнулась. У нее лицо в морщинах, она их называет следами жизни. Мы стараемся быть веселыми, и все же мы все напряжены. Меня достал букет. Он большой, тяжелый. У меня от него отваливается рука. Георгины, астры, гладиолусы – дачный цветочный набор тети Эльмиры, маминой подруги. Ее дочь Марта также идет в школу, только мы с Матиасом в первый «д», а она в «б». Мама хотела купить красивый букет в цветочном магазине, но бабушка незлобиво отругала ее: «Сколько можно транжирить деньги, они счет любят!»

Мама не спорила. Я сразу понял: дома с деньгами напряженка. Так бывает, тогда объявляется экономия, потом деньги появляются, и экономия снимается.

По дороге я начинаю тихо ненавидеть букет. От его запаха щиплет в носу и хочется чихать, а еще крутит живот, хотя я знаю: мутит меня от другого. Я боюсь будущих одноклассников, своей учительницы Илзы, директора и особенно Неонилы, которую я про себя назвал «злодейкой». Она завуч школы. Мы с папой ей отдавали заявление, чтобы меня записали в первый класс. «Злодейка» строгая, не улыбается, брови сдвинуты. При отце сурово меня ни за что отчитала: «Будешь плохим учеником, буду тебя вызывать к себе в кабинет с родителями для профилактики».

Почему она решила, что я буду плохим учеником? Напротив, мы с Матиасом решили, что будем показывать школе КЛАСС. Я так ей и ответил: «Я буду хорошим учеником и буду вам показывать КЛАСС». Это почему – то вызвало улыбку у директора. Она женщина. У нее красивые украшения – большие и яркие: кольца на руке и сияющая красная брошка на белой блузке, как крупная застывшая капля крови. «Ты учись, Тобиас, – ласково произнесла она, – КЛАСС нам есть от кого получать и без тебя».

Мне директор понравилась, голос у нее добрый, как у бабушки Галантины. У «злодейки» голос без эмоций, неживой.

Наконец мы пришли к школе. Такого огромного количества людей – взрослых, детей, с цветами и без – никогда не видел. Они передвигались по школьной территории как бурлящие волны. Мне стало совсем не по себе.

«Быстрей бы Матиас пришел», – молил я Боженьку, потому что, если рядом Матиас, все будет хорошо.

В людском море я чувствовал себя препротивно. Не люблю, когда много людей вокруг. У меня готовы были политься слезы. Жабыч строго предупредил: «Тобиас, ты уже не ребенок. Ты не смеешь плакать!»

Маме хорошо, она встретила тетю Эльмиру, и они о чем – то весело щебетали, как две птички.

Наконец появились Матиас с мамой. Отлегло на сердце, живот перестало мутить. Мой друг – красавчик: в белом костюме и с ярким красным галстуком.

К нам подошел какой – то дяденька и сказал, что надо строиться, потому что нас строем за руки поведут старшеклассники.

Матиас заупрямился.

– Я пойду только с Зябой! Мы с ним ДРУГИ!

Никто не понимал, что такое ДРУГИ. Прибежала Неонила и что – то нехорошее сказала нашим мамам, потому что я увидел очень строгое мамино лицо, только бабушка улыбалась.

– Я как Матиас! – когда надо, я умею быть упрямым. Жабыч меня за это похвалил.

Мама как – то не дала мне досмотреть мультики, отправила спать – я не спал. Сидел на кровати и гудел, выражая свое негодование. Через двадцать минут мама не выдержала и разрешила досмотреть мультики, но они закончились. После этого случая мама прислушивалась к моим просьбам.

Неонила возмущалась, что мы срываем линейку и будет так, как она сказала. Потом оказалось, что нас, первоклассников, больше, чем старшеклассников, и было решено, что каждый старшеклассник за руки возьмет двух первоклассников. Нас, счастливых, за руку повела Има. Жабыч сказал, что нам повезло. Има – самая красивая девушка – старшеклассница школы.

Зазвучала громко музыка. Вышла директор. Все ей захлопали. Потом еще выступали дяди и тетеньки. Потом… потом… У меня от переволнений голова кружилась, а может солнце напекло голову. Хотелось одного, чтобы нас быстрее отпустили.

Наконец вышел высокий старшеклассник, посадил на плечо дочь тети Эльмиры. Она, счастливая, размахивала рукой с большим колокольчиком.

Школа началась. Прощай, детство!

После линейки нас торжественно повели на первый урок. В классе учительница объявила нам, что ее зовут Илза. Мы с Матиасом переглянулись. Зачем говорить то, что все знали. Потом учительница сказала, что каждый из нас должен встать, назвать свое имя и что – то пожелать друг другу, потому что мы теперь класс.

Я шепотом спросил Матиаса, когда мы покажем свой КЛАСС.

– Сейчас, – невозмутимо пообещал друг.

Когда дошла до нас очередь, Матиас дернул меня за руку, чтобы я встал вместе с ним.

– Меня зовут Матиас, – он посмотрел на притихший класс. – Рядом со мной мой друг Тобиас. Мы ДРУГИ с садика, и нас лучше не трогать – мало не покажется.

Теперь наступила моя очередь.

– Меня зовут Тобиас. – Жабыч тихо шептал: «Молодец! Спокойнее. Не волнуйся». – Рядом со мной мой друг Матиас. Мы с Матиасом ДРУГИ, – торжественно подтвердил я.

«Умница, – похвалил Жабыч. – Очень хорошо сказал».

Учительница доброжелательно улыбнулась. Она чем – то была похожа на маму Матиаса – Мию, только цвет волос другой.

– Что, ДРУГИ, хотите пожелать классу? – спросила она.

На нас смотрело тридцать глаз. Не знаю, почему я решил говорить первым, наверное, потому, что Матиас молчал.

– Мы хотим, чтобы все между собой были ДРУГАМИ, тогда школа не будет нам дурдомом.

У учительницы расширились глаза, в классе стояла неестественная тишина. Жабыч сразу сказал, что так говорить нельзя. Раньше надо, раньше предупреждать, что говорить, а то умный нашелся, когда я уже сказал.

– Да, – Матиас ожил. – Давайте все быть ДРУГАМИ, и это будет самый настоящий КЛАСС.

– Что такое быть ДРУГАМИ? – спросила девочка, которую мы с Матиасом еще не знали, как звать.

Мы замялись. Мы не знали, как всем объяснить, что такое быть ДРУГАМИ. Спасла учительница Илза. Она приятно всем улыбнулась и сказала, что наше пожелание самое необычное, но очень правильное.

После урока к нам подходили одноклассники и говорили, что хотят быть нашими ДРУГАМИ. Мы с Матиасом не возражали, хотя знали – настоящими ДРУГАМИ можем быть только мы с ним.

Дома меня ждал праздничный обед: большой торт, много вкусняшек. Бабушка расстаралась.

* * *

Когда тетя Мия уезжает в командировки, Матиас живет у нас. Бабушку заранее предупреждают:

– У нас на некоторое время ожидается стихийное бедствие.

– Как, опять?! – бабушка театрально хлопала в ладони, изображая расстройство, но я замечал ее лукавую улыбку.

– Что делать? – патетически восклицала мама.

Я понимаю, у них такая словесная игра, потому что в доме делается все возможное, чтобы Матиас чувствовал себя комфортно.

Первым делом в моей комнате папа раскладывает диван, на котором мы с другом раскладываем кости, как любит выражаться Матиас. Правда, у нас каждый раз спор, кто будет спать возле стенки. Когда диван собран, стенки никакой нет, есть спинка дивана. Разложенный диван – это еще и свобода, можно раскинуть руки и ноги как тебе хочется.

Жабыч посоветовал мудрое решение – тянуть жребий. Тот, кто вытянет бумажку с крестиком, спит у стенки. Больше везло Матиасу. Он таким счастливым становился, что я решил: не надо больше никакого жребия. Матиас мой друг и, если ему нравится спать у стенки, пусть спит.

Матиас считает: стенка – это закрытая дверь в сон. Я сдерживаю смех. Илза, наша учительница, назвала нас братьями Гримм. Она любит задавать нам свободные сочинения. Матиас придумывал историю, эмоционально ее рассказывал, моя задача – перевести ее на бумагу.

Матиаса даже бабушка любит слушать.

– Зяба, за стенкой волшебство, понимаешь, – он так быстро переключался в свой мир, что сам часто путался, где он.

– За этой стенкой моя комната, – бабушка хитровато смотрела на Матиаса.

– Именно об этом как раз собирался рассказать, – как ни в чем не бывало воодушевленно продолжал Матиас. Мы с интересом внимали каждому его слову. – Понимаете, вот эта стенка, – и Матиас показывал рукой на стенку в моей комнате, – дверь в наши сны. Стенка из комнаты бабушки открывает дверь в бабушкины сны.

В комнате тишина и полумрак. Бабушка зачарованно слушала Матиаса, как любимый сериал из телевизора. Включенный ночник, как мирно горящая свечка, не отвлекал, напротив – настраивал на задушевный разговор.

– Солнышко, – обратилась бабушка к Матиасу, – не может так получиться, что наши сны встретятся?

Взволнованный Матиас на секунду остановился, обдумывая высказанное бабушкой предположение. Оно ему понравилось, на лице у него появилась лучистая улыбка.

– Встретиться могут, – уверенно произнес Матиас и посмотрел на нас, – только сны у нас разные, – для убедительности он даже головой потряс. – Не может такого случиться, чтобы нам приснились одинаковые сны.

– Почему? – глаза бабушки сощурились.

– Это будет нарушение! – авторитетно, как папа, заявил Матиас.

– Нарушение чего? – удивилась бабушка.

– Закона сна!

Бабушка обескуражена. Что угодно она была готова услышать от Матиаса, но только не про законы снов.

– У снов есть законы? – на всякий случай уточнила бабушка.

– Конечно! – не задумываясь, ответил Матиас. – Законы везде есть, без них никак нельзя.

Бабушка с пониманием покивала.

– Вот, Зяба, – и Матиас обратился ко мне: – Какие сны тебе снятся?!

Я застигнут врасплох. Начинаю насколько можно быстро перебирать и вспоминать, что мне в последний раз снилось. Самое ужасное – ничего не могу припомнить.

– Не помню, – честно отвечаю, понимая, что не обрадую этим друга.

Я не запоминаю сны, у меня на них память короткая, не то, что у Матиаса. Когда мы идем в школу, он первым делом рассказывает, что ему снилось. Его сны забавные, смешные; правда, мне всегда казалось, что мой друг их просто сочиняет, хотя иногда они настолько правдоподобны, что я начинаю сомневаться. Однажды Матиас признался, что до котиков очень боялся приближения ночи. Она ему казалась огромной черной дырой: холодной и пустой. Ему было очень страшно, но пришли котики, принесли с собой фонарики, и ночь превратилась в волшебство. Матиас так и сказал: «Я во сне путешествую, котики освещают мне дорогу, и мне совсем не страшно».

Матиас все время рассказывает о своих котиках. Иногда мне кажется, что он думает, что и у меня есть котики, и ему хочется, чтобы наши котики подружились.

– Сны, как воздушные шарики, их много. Красные, синие, зеленые, белые. Шарики лопаются, но вместо них тут же надуваются новые. Они, как калейдоскоп, сменяются, поэтому Зябе их сложно запомнить.

Я киваю в знак согласия.

– Мне часто снится всякая абракадабра.

Матиас доволен моим ответом.

– Уверен, бабушка помнит свои сны, – и Матиас загадочно смотрит на бабушку.

Она улыбается, но взгляд у нее серьезный, полумрак комнаты его не скрывает.

– Откуда ты это знаешь?

Матиас подтягивает к себе одеяло.

– Моя бабушка говорила, что свои сны собирает в специальный сундук, и, когда ей тоскливо, открывает его, и чувствует себя молодой.

Рассказ Матиаса всех нас впечатлил.

– Сколько лет было твоей бабушке?

– Мы никогда не считали ее годы, – Матиас печально вздохнул. – Она не любила, чтобы мама пекла шарлотку и вставляла в нее праздничные свечи. С каждым годом бабушка поднималась на новый уровень.

– Уровень чего? – насторожилась бабушка Галантина. Она не могла сообразить, о чем говорит Матиас.

Мой друг указательным пальцем почесал переносицу.

– Когда бабушка Кэтрин умерла, мама сказала, что она почти достигла восемьдесят третьего уровня доброты. Бабушка была врачом и лечила людей.

– Восемьдесят третий уровень доброты, – прошептала прочувствованно бабушка Галантина.

Матиас склонил голову чуть влево. Он всегда так делал, когда хотел о чем – то спросить.

– Вы сейчас на каком уровне?

Бабушка рассмеялась.

– Я сильно старая.

– Бабушка, – не удержался я, – мы ведь с Матиасом также будем старыми.

– Конечно, будете, – бабушка еще сильнее засмеялась. – Только не бойтесь старости. Чего ее бояться, пусть она вас боится. Надо просто дорожить каждым прожитым днем, благодарить за это чудо Бога.

– Бабушка, ты не можешь умереть, – мой голос задрожал.

Бабушка нежно погладила мою руку. Она так всегда делала, когда хотела меня подбодрить.

– Я и не собираюсь, но мы говорили о снах, – она выразительно посмотрела на Матиаса: мол, не отлынивай, продолжай, коль начал.

– Да, – утвердительно кивнул Матиас. – Вот вам, достигшей большого уровня доброты, какие сны снятся?

– Светлые. Хорошие. Я их все помню и, как твоя бабушка, перебираю, – наступило маленькое молчание. Все стали перебирать в голове свои сны. – Какие сны снятся, Матиас, тебе, вот это мне очень интересно, – бабушка рукой дотронулась до руки Матиаса, погладив ее нежно.

– Ему снятся летающие котики Бастиана, – не удержался я и ответил за друга. Просто он столько мне о них рассказывал, целую тетрадку можно было бы исписать его летающими котиками.

– И какие сны снятся котикам?

Матиас преобразился.

– Последний мой сон, что котики ловили сачком волшебных светлячков. Они собирали их в баночку. Когда наступила ночь, котики стали волшебно мурчать песни светлячкам, от которых те зажигались. Котики открыли свои баночки и выпустили светящихся светлячков в небесную бездну, освещать ее, становясь маленькими звездочками. Люди смотрели на небо, усыпанное тысячами маленьких светлых точек, не зная, что это светлячки, собранные котиками, и улыбались. Когда люди улыбаются, они также светятся.

Мы с бабушкой околдованы сном Матиаса.

– Теперь я знаю, у кого ты украл свою улыбку – у своих котиков.

Матиас лучезарно улыбнулся.

– Котики солнечные, а солнце уносит печали.

– Матиас, твои волшебные котики освещают дорогу хорошим людям, – запинаясь, произнесла бабушка.

– Котики не знают, хороший или плохой человек, – неопределенно ответил Матиас, – но, я думаю, хорошие люди те, которые поймут и полюбят котиков.

– Бабушка, котики Бастиана – сила!

Бабушка погладила мою руку.

– Теперь я понимаю, почему котики волшебные, – сдавленным голосом произнесла бабушка. Она достала кружевной носовой платок и принялась вытирать слезы под очками. Бабушка сделала глубокий вздох и перевела дыхание. – Твои котики удивительные. Они верят в доброту людей, а тем, у кого не получается, помогают быть добрыми.

– Мама считает, что котики Бастиана – ангелы со сломанными крыльями, которые летают, только когда чувствуют любовь.

Мы молчали. Каждый думал о своем. Я правой рукой держал руку бабушки, а левой руку Матиаса. Как это здорово, когда двумя руками ты держишься за руки близких людей. Даже Жабыч с этим согласился.

– Вы добрая бабушка Зябы, – торжественно произнес Матиас.

Бабушка даже хлопнула в ладони.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую, – серьезно заявил Матиас, – поэтому причисляю вас к ордену волшебных котиков Бастиана.

– Ой, спасибо! – по – детски воскликнула бабушка.

Мы все улыбнулись. В комнате стало очень тепло.

– Надо сказать «мяу».

– Мурр, – бабушка рукой подтянула к себе Матиаса и поцеловала его в макушку. – И много уже орденоносцев? – поинтересовалась она.

– Вы первая.

– Чем же мне тебя наградить, Матиас?!

– Любовью бабушки Зябы.

– Ты ею давно награжден. А теперь, – бабушка решительно встала, – быстро спать, и чтобы котики Бастиана вам принесли только светлые сны. И еще, – бабушка строго посмотрела на нас. – Чтобы больше разные носки не надевали. Поняли? – она не удержалась, улыбнулась. – Лоботрясы, спать и сладких снов!

Бабушка каждого из нас поцеловала.

У нас с Матиасом образовалась фишка. Мы носили разные носки: один мой, родной, другой Матиаса; у него – свой и второй мой. Нам казалось это прикольным. Больше всех возмущался Жабыч, хотя я ему всячески доказывал, что носить одинаковые носки большого ума не надо. Так делают все, а мы не хотим, как все.

Жабыч не понимал, какое это счастье, когда ты не как ВСЕ. Двойное счастье, когда и твой друг не как ВСЕ.