Текст книги "Мой друг Жабыч"

13

Если бы родители знали, что у нас также есть проблемы, да еще какие, наверное, мы бы лучше друг друга понимали. Жабыч прав: взрослые всё трактуют, как им выгодно, лишь бы не заморачиваться нашими проблемами. Позиция страуса, спрятавшего голову в песок. Взрослые не хотят понимать: совместно проблемы намного легче решать.

Сейчас у меня проблемища. Клэр по секрету сообщила Матиасу, а он, естественно, передал мне, что у Ивон выявили астигматизм и еще какие – то заморочки с глазами, и ей надо обязательно носить очки. Ивон в трансе, потому что стесняется и комплексует носить очки. Оно и понятно. Ивон – девочка. Они более стеснительны, чем мальчики, хотя, глядя на Клэр, иногда начинаю в этом сомневаться. Потом, у нас в классе никто не носит очки.

У бабушки есть очки, она их надевает, только когда берет в руки Библию, а так по дому ходит без них. Наверное, стесняется, чтобы мы не думали, что она уже совсем старенькая.

Я мимоходом маме рассказал о проблеме Ивон, она не поняла, в чем затруднения.

– Не понимаю, почему из – за здоровья девочка должна обращать внимание на то, как в классе воспримут, что она с очками. Это ее личное дело, и вообще, нечего смотреть на окружение, – эмоционально закончила мама.

Ее лучше сейчас не донимать вопросами. У мамы жуткая стрессовая ситуация.

Папа взял и подарил ей не того цвета машину. Она мечтала о красной Mazde, но в салоне были только синие. Папе предлагали подождать неделю, когда по заказу привезли бы красную, но ведь на неделю мамин день рождения не перенесешь. Ездить на синей она ни за что не хочет, считая, что эта машина не соответствует ее «ментальному образу». Не знаю, что такое ментальный образ, за который мама постоянно капает папе на мозги, а он терпеливо с юмором сносит ее жужжание. Бабушка на страдания мамы назидательно проворчала: – Элия, – она с осуждением посмотрела на маму, – дождешься, когда Матео уйдет к другой, которая будет рада и велосипеду.

– Вы не можете без своего сарказма, – вспыхнула задетая за живое моя мама, ее губы задрожали, – без вашего мелкого уничтожения меня как личности.

– Элия, – бабушка сменила суровость на мягкость. Нестрого вздохнула, как учительница, которой никак не удается объяснить нерадивой ученице правило. – Ты личность прекрасная, но не бесись с жиру, и все будет хорошо.

У бабушки классно получается держать нашу семью в постоянном тонусе. Она искренне считает: ее долг – не дать нашей семье расслабиться. Строгость – это не только дисциплина, это еще и умение не допустить семейного разлада. Семья не поле битвы. Чтобы его не допустить, бабушка считает: в семье должен быть старший, следящий за порядком. Раньше это был дедушка, когда его не стало, его место заняла бабушка по старшинству.

Я ей рассказал о своей проблеме, она внимательно меня выслушала.

– Может, мне с ней по – женски поговорить, Нежданчик?

Я оторопел и озадаченно взглянул на бабушку.

– Как ты себе это представляешь?

Бабушка задумалась.

– Пригласи ее в гости к нам, ну а я найду повод и пошепчусь с ней в своей комнате.

Бабушка, наверное, считает меня совсем простофилей.

– Ну да, я скажу Ивон: приходи к нам. Бабушка хочет с тобой пошептаться по поводу твоих очков.

– Нежданчик, – бабушка мягко, но с сарказмом посмотрела на меня, – дурака – то выключи. Женщины – они такие, без этого не могут, но ты – то серьезный парень.

Ее слова задели за живое.

– Пойми, – с отчаянием я мучительно подбирал нужные слова. – Мы с Ивон еще не настолько друзья, чтобы я приглашал ее к нам домой. Я стесняюсь, – и я покраснел до мочек ушей.

– Бери пример с лоботряса, – бабушка

намекнула на Матиаса. – Тот ничего не стесняется.

Я еще больше стушевался. Бабушка не понимала меня.

– Клэр его подружка, чего им стесняться? – недовольно буркнул я.

– Так сделай Ивон своей подружкой, не отставай от футболиста, – бабушке безумно хотелось вселить в меня надежду. – Девочка она хорошая, мне понравилась.

Мое сердце топилось как сливочное масло.

И все же совет бабушки самому поговорить с Ивон и уговорить ее не стесняться ходить в очках меня напрягал. Почему – то был уверен, что после него она будет еще больше комплексовать.

Матиас, когда я с ним поделился своими переживаниями, не понял, в чем проблема.

– Ну и что, что в очках? – он недоуменно пожал плечами. – Даже прикольно на нее в них посмотреть.

– Вот из – за прикола, – не на шутку распсиховался я, – она и не хочет их носить. – Бесило, что Матиас не хочет меня понять. – Представь, Матиас, что тебе, великому школьному футболисту, прописали очки, ты бы в них ходил? – поддел я специально друга.

– У меня все со зрением нормально.

Вспыльчивость Матиаса меня развеселила.

– Было бы ненормально, ты бы их все равно не носил, – с издевкой заявил я. – Футболист Матиас и очки – это нереально смешно.

Друг осуждающе посмотрел на меня. Ему не понравились мои слова. Бабушка бы сказала, что правда колет глаза.

– Зяба, – взъерепенился Матиас, – чего ты от меня конкретно хочешь?

Вот теперь мой друг готов к серьезному разговору!

– Совета, как помочь Ивон не стесняться носить очки.

– Возьми и сам их напяль на себя, – осенило Матиаса. – Ивон увидит и поймет, что ничего страшного в этом нет.

Я смотрел на счастливое и одухотворенное лицо друга и не мог понять: он дальше прикалывается или футбол реально ему мозги отшиб.

– Матиас, – я даже ухмыльнулся, – раздвинь шторки сознания в своей голове. Я в очках – это настолько предсказуемо, что на них никто бы в классе не обратил внимания.

Матиас сообразил, что сморозил глупость. Мой друг не знал, что мне посоветовать, и это его раздражало.

– Зяба! – решительно пошел Матиас в наступление, как нападающий в футболе на ворота противника. – Если ты намекаешь, чтобы я напялил очки, – сури, – он развел руками. – Что угодно, но только не это. Спроси Клэр, может, она что – то толковое посоветует, она же девчонка.

Всё же Матиас родил дельную мысль. Значит, голова еще в порядке. Мы с Клэр Матиаса между собой не делим. Он сразу популярно нам разъяснил, чтобы между нами потом не было никаких недоразумений.

«Клэр, это Зяба! Он мой лучший друг и этого никогда не изменить. Нравится тебе он или нет, но он мой ДРУГ. – Клэр ничего не сказала. – Зяба, – Матиас строго посмотрел на меня. – Клэр моя подружка. Этим все сказано!»

Матиас мог вообще мне этого не говорить. ДРУГ – это ДРУГ, подруга – это подруга. Я не вставляю палки в отношения Матиаса и Клэр, она – в наши. Все понятно без объяснений.

Когда человеком дорожишь, ты его понимаешь. Каждый из нас друг другом дорожил, поэтому и не было конфликтов.

Клэр ничего вразумительного не предложила.

– Не понимаю Ивон, – поморщилась недовольно подружка Матиаса. – Нашла, из чего делать проблему. Заказала себе бы из каталога классную оправу и носила бы очки. Может быть, даже уматнее выглядела.

– Она и так классно выглядит, – обиженно заступился я за Ивон.

– Не спорю, – погасила меня Клэр.

– Что делать? – неприкаянно поинтересовался я.

– Думать надо! – ровным, без выражения, голосом ответила Клэр.

Мне нравилась Клэр в одном: она не ставила палки в наши отношения с Матиасом.

Каждую пятницу с нами, с классом, проводила занятие школьный психолог Глория. Мы ей доверяем, уверены, что она свой человек и наше личное никому не разболтает. После занятий я поделился своей проблемой с Глорией. Мне понравилось, что она не стала сразу предлагать мне какие – то готовые решения.

– Что – нибудь обязательно придумаем.

От Глории я ушел в приподнятом настроении.

Удивлял Жабыч своим молчанием. Это так было на него непохоже. Я не удержался и, укладываясь на сон грядущий, все же ненавязчиво поинтересовался:

«Жабыч, почему ты молчишь?»

«Я не молчу, – недовольно буркнул Жабыч. – Ты не спрашиваешь, я не отвечаю».

Тон Жабыча смутил, я почувствовал себя виноватым. Противное состояние.

«Ну вот, сразу на меня надулся, – пошел я на примирение. Еще с Жабычем не хватало разругаться. – Ты же умный у меня! – После выжидательной паузы смущенно добавил: – Я не знаю, как помочь Ивон».

«Д – а – а! – как – то неопределенно произнес Жабыч и на какое – то время замолчал, заставив меня еще больше напрячься. – Тобиас, – голос Жабыча зазвучал размеренно и спокойно. – В твоей же голове созрело хорошее решение, но ты такой нерешительный!»

«Жабыч, ты о чем?» – растерялся я.

Никак не мог сообразить, на что мне намекал мой внутренний друг.

«Ты прекрасно знаешь, о чем я, – разозлился Жабыч. – Терпеть не могу, когда из меня делают дурака, – возмущался Жабыч, хотя его дыхание стало не таким частым, как вначале, значит, он успокаивался. – Ты на правильном пути, – доказывал упорно Жабыч, а я всё не понимал, о чем он толкует. – Слушай не только других и меня, но и себя самого», – Жабыч притих.

Какое – то время мы молчали, что было для нас нехарактерно. Обычно мы с Жабычем избегали пауз.

«Мне твоя идея безумно нравится. Расскажи ее Глории, она тебя поддержит, только класс надо заранее подготовить».

До меня наконец – то дошло, на что намекал Жабыч. Я счастливо кивнул.

«Тогда дерзай, Тоби, – добродушно напутствовал внутренний друг, но как же без щепотки морали? – И будь увереннее в себе».

Уснул со спокойным сердцем, даже сон приснился красочный и цветной. Утром в школе рассказал Глории о своей идее. Она ей понравилась. Класс меня также поддержал. На подготовку ушла неделя.

В понедельник, когда Ивон вошла в класс, то чрезвычайно удивилась: весь класс, даже Матиас, Клэр ему просто сказала – для друга надо, были в очках. Потом в очках зашла Глория. Она специально поменяла занятие на понедельник.

После уроков Ивон подошла ко мне.

– Это все ты придумал?! – она пристально сверлила меня взглядом.

От смущения я опустил голову. Ивон улыбнулась, достала из рюкзачка свои очки.

– Ты хороший, Тобиас.

Я вспыхнул как новогодние гирлянды на елке.

– Ну, если все в очках, почему я должна отставать от класса? – и ее смех, как колокольчик, раздался по коридору.

Проблема Ивон была решена.

* * *

– Бабушка, ты бы могла влюбиться?

Она не подала вида, что удивлена вопросом.

– Теоретически – да, – невозмутимо ответила, – практически – нет! Поздно, – произнесла, словно поставила большую жирную точку. Даже грустно стало.

– Почему? – не отставал я. – Мама говорит, что влюбляться никогда не поздно.

На морщинистом лице бабушки появилась еле заметная лукавая улыбка.

– Она так говорит, потому что ей всего сорок пять. Когда ей будет столько, сколько мне, уверена, она будет говорить по – другому.

Пожилые люди интересно рассуждают, они умудрены прожитой жизнью. Бабушка считает, что все дело – научиться не ставать дважды на одни и те же грабли. Один раз обязательно надо – это опыт; два раза – уже глупость.

– Значит, – осторожно подвожу итог, – у влюбленности есть возраст?

Бабушка улыбнулась, у нее даже глаза заискрились.

За что обожаю бабулю, с ней можно часами говорить на любую тему, и у нее всегда есть для меня время, не то что у мамы. «Тобиас! Я безумно устала, чтобы отвечать на твои глупые вопросы». Неужели мама не чувствовала, что этим «я безумно устала» она отталкивала меня от себя. Жабыч прав, когда мне однажды сказал: «Люди могут быть родными, но это не значит, что они близкие!»

Радовал отец. Он, как и бабуля, всегда находил время для разговора. Общение – оно сближает. Папа Матео сравнил любовь с потерянным ребенком, которого все ищут и безумно радуются, когда находят.

Я долго думал над его словами. Они напомнили мне грибную историю, которая укрепила нашу дружбу с Матиасом.

«Придет время, – с теплотой в голосе произнес папа, – ты влюбишься и почувствуешь невероятную радость в душе».

Мне хотелось ему признаться, что радость уже живет в моем сердце, но по хитроватому взгляду отца понял: он догадывается.

От кого никогда не было секретов – это от бабушки.

– Возраста у влюбленности нет, – ее старческий голос звучал приглушенно, но уверенно.

Бабушку приятно слушать. После небольшого раздумья спросил:

– Ты дедушку любила?

– Очень!

Меня тронуло это «очень».

– Тогда скажи, что такое любовь?

Бабушка Галантина выразилась одним словом:

– ВОЛШЕБСТВО!

Лицо бабушки преобразилось, засияло мягким полумрачным светом, как мой ночник над головой.

– Любовь, Нежданчик, – бабушка улыбнулась, погладила меня по голове и продолжила тихим, проникновенным голосом, – когда чувствуешь себя, как котики Бастиана. Хочется летать, собирать светлячков, чтобы потом их вместе отпускать в небо, потому что есть рядом тот, кто тебя зажег. Ты светишься теплым светом, и всем вокруг от него хорошо. Любовь уютный приют для одиноких сердец.

14

После всех уроков учитель истории назначил зачет. Я первым отстрелялся, Матиас же застрял, насколько я понял, надолго. Я терпеливо его дожидался на лавочке в школьном дворе. Солнце ослепительно било в глаза, на улице невыносимо жарило, отчего тротуар становился мягким и прилипал кусками к ботинкам.

Дожидаться Матиаса становилось скучно. Вместо десяти минут, как он обещал, прошло полчаса. Жабыч часто говорил, что самое тяжелое – это ждать и догонять, поэтому не надо никуда торопиться. В какой раз убеждаюсь в его правоте. Ждать порой невыносимо.

«Жабыч, как ты думаешь, что – то может разрушить нашу дружбу с Матиасом?» – спросил, чтобы хоть как – то заполнить внутреннюю тишину.

«Да», – на автомате, утвердительно ответил Жабыч, безумно озадачив меня.

Именно тем, что почти сразу, ни минуты, хотя бы для приличия, не задумавшись, с готовностью сказал: «Да!» Значит, в самом деле, есть что – то такое, что может реально разрушить нашу дружбу. Я хоть и злюсь иногда на Матиаса, но себя без друга не представляю. Это как быть сиротой, как Новый год без елки, без Деда Мороза. Этих «без» огромное множество.

«Ты это серьезно?» – воскликнул я шокированно.

«Более чем», – произнес Жабыч мрачно.

Молчание сделалось натянутым, как струна.

Я не на шутку призадумался, перебирая варианты нашей возможной ссоры с Матиасом, после которой мы бы больше не могли с ним быть друзьями. Ничего путного не приходило в голову.

«Жабыч, – в отчаянии воскликнул я, – что такое могло бы разрушить нашу дружбу?»

Правда, что?! Меня даже пробила дрожь. Я с бабушкой как – то на эту тему говорил и уверял, что наша дружба – никакая не привычка. Наша дружба – это то, что мы с Матиасом сами создали за девять лет. Болит у меня – болит у Матиаса, хорошо мне – хорошо Матиасу, двойка у Матиаса – двойка у меня.

«Любовь», – без желания выдавил Жабыч.

«Любовь?» – не веря ушам, переспросил я.

«Да!»

Меня пробрало на смех.

«При чем здесь любовь, объясни?»

Какой раз убеждаюсь – Жабыч тот еще грузила. Мое недоверие его обидело. Он надулся, как маленький ребенок, и замолчал. Ждал, чтобы я первым заговорил. Жабыч такой, измором возьмет, но своего добьется: приходилось извиняться, уговаривать, упрашивать. Жабыч – тонкая чувствительная натура.

Засмеялся же оттого, что у Матиаса давно есть Клэр, и Жабыч об этом прекрасно знает. Правда, у меня пока никого нет, но, как утверждает бабуля, время еще не пришло. Хотя, если быть до конца честным, сильно лукавлю.

Ивон! Она давно мне нравится. Почему именно она?! Странный вопрос, но на него сложно ответить. Я как – то поинтересовался у Матиаса: «Почему ты влюблен в Клэр?» Он пожал плечами и искренне ответил: «Не знаю, просто меня к ней тянет». Так и у меня. Трудно объяснить, но нет ни дня, чтобы я не думал об Ивон, чтобы, как бы невзначай, не повернулся к ней, чтобы просто ее увидеть. Когда я ее вижу, у меня внутри будто маленькое солнышко загорается, сразу становится тепло, уютно – одним словом, хорошо.

«Хватит дуться». – Терпеть не могу, когда Жабыч молчанием набивает себе цену. У него это здорово получается, но в этот раз номер не пройдет. Своим странным ответом он раздраконил мое любопытство. Ни о чем другом думать я уже не мог, кроме его дурацкого ответа. Умеет же Жабыч напустить тумана.

«Я не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, что у Матиаса есть Клэр, она ему нравится. На здоровье. – Жабыч громко фыркнул, но ухитрился сделать вид, что сильно чихнул. – Клэр не мешает нашей дружбе, она ее не разрушит». – Мой голос звучал уверенно. Он должен был убедить Жабыча в его неправоте, но вместо этого я почувствовал странные колики в животе, похожие на тихий, беззвучный смех.

Я мог также рассердиться, но не сделал этого. Терпеливо ждал, пока Жабыч остынет и снизойдет до разговора со мной.

«Ваша дружба разрушится, – пылко промолвил Жабыч, – когда вы с Матиасом влюбитесь в одну девушку».

Ну Жабыч дает: хоть стой, хоть падай. Этого никогда не может быть, чтобы мы влюбились в одну девушку. Это нереально так же, как то, что в обед можно увидеть звезды, потому что они всегда появляются только к вечеру. Хорошо и ярко их видно ночью. Я всего этого не сказал Жабычу. Зачем его расстраивать, он хороший, всегда желает мне добра.

«Разве это возможно с нами?!» – все же переспросил я.

В голосе Жабыча просвечивало тайное сожаление, будто этого он страшился больше всего и хотел меня предупредить, и боялся, что я не поверю.

Бабушка считает, что страх – самое большое зло, какое только существует на земле, потому что, если человек чего – то боится, он парализован и больше ни о чем не может думать.

«Все возможно», – с тяжестью произнес Жабыч и замолчал, словно выдал большую военную тайну. Голос его звучал, будто он сильно простужен.

«Почему бы это разрушило нашу дружбу с Матиасом?» – я даже допустил на какую – то йоту подобную ситуацию и никак не мог сообразить, в чем таится опасность – полнейшее замешательство.

Несколько минут ждал ответа – видать, Жабыч также прокручивал у себя такой же вариант – и дождался.

«Каждый бы из вас стоял перед выбором: девушка или ваша дружба».

Я облегченно вздохнул.

«Я бы выбрал дружбу», – без колебаний заявил я, будучи заранее уверенным, что такой же выбор сделал бы и Матиас.

«Не зарекайся, – хмуро предупредил Жабыч, словно вылил на меня ушат холодной воды. – Любовь не только соединяет, но и разлучает людей», – значительно добавил он.

Наш разговор прервал Матиас. По тяжелому вздоху, когда он подошел, было понятно: зачет он сдал, но с трудом.

Домой мы шли молча. На улице продолжало беспощадно жарить солнце, духота – дышать нечем. Погода в последние дни творила чудеса: то палящий зной, что хотелось с головой окунуться в холодную воду, то ливневый дождь с ветром, рвущим провода и срывающим крыши с домов, то снова пекло, будто и не было никакого урагана перед этим.

Мы подошли к моему дому. Возле автомобильной площадки на газоне лежал человек. Я его еще издалека приметил, даже рукой показал Матиасу, на что он с усмешкой произнес:

– Ему хорошо, и погода как на заказ.

Я не особо разделял оптимизм друга. Даже Жабыч забурчал.

– Вдруг ему плохо стало? – поделился я сомнением.

– Пить меньше надо, тогда не будет плохо, – с непонятным для меня отвращением выпалил Матиас. Вспыльчивая реакция друга удивила, но я не подал и виду.

Мы подошли к моему подъезду. Матиас живописал, как он еле – еле сдал зачет. Ему попалась Столетняя война. Что мне всегда нравилось в друге – он никогда не списывал свои учебные неудачи на учителей, с неподдельным юмором всегда признавал, что сам затупил и поэтому не получил хорошей оценки. Я слушал Матиаса рассеянно, у меня из головы никак не уходил тот человек, лежащий на газоне у автомобильной площадки.

Математичка утверждает, что параллельные линии никогда не смогут пересечься. Я ей верю, в конце концов она учитель, так вот, тот человек на газоне – как параллельная линия. Он не должен лежать на газоне, но он лежит, значит, в этой аксиоме допущена ошибка или…

Бабушка говорит, что я наблюдательный. У меня хорошая память. Когда она что – то забывает, то непременно спрашивает меня, не видел, не знаю ли я, куда она положила свои очки, спицы для вязания, вечерние таблетки, и – странно – я почти всегда знаю, где они находятся. Я просто как бы мимоходом их запоминаю, когда кручусь по квартире. Где – то там, в голове, у меня они, потерянные вещи, как фотографии откладываются, и, когда надо, я их достаю и вспоминаю, где находятся бабушкины очки, спицы, таблетки.

Так вот, лежащий человек точно не из нашего дома. Я почти всех знаю. Матиас думает, что он пьяница, но было одно несоответствие, не дававшее мне покоя. Зачем – то я снова вспомнил о параллельных линиях…

– Матиас, ты заметил, что тот человек лежит на газоне в приличном сером костюме?

– Нет.

– Еще он в белой рубашке, и галстук на нем синего цвета, – задумчиво продолжал я. – Мне кажется, тому человеку просто от жары стало плохо. Матиас повернулся к газону.

– Давай подойдем, он и правда в костюме, – в голосе друга засквозило сомнение.

Мы подошли к незнакомцу.

– Дядечка в очках, – зачем – то прокомментировал Матиас.

Я нагнулся и потянул носом.

«Ну, есть запах алкоголя?» – послышался голос Жабыча.

– От него пахнет дорогим одеколоном, он весь чистенький.

– Да, вижу, что делать?

«Спасайте мужика!» – призывал Жабыч.

Я дотронулся до незнакомца.

– Дядечка, вам плохо?

Молчание в ответ.

– Дядечка, вам плохо? – уже громко переспросил я, и мы услышали невнятные звуки.

– Пьяный, – с уверенностью произнес Матиас. – Нечленораздельно мычит.

– Что ты заладил: пьяный и пьяный, – насупившись, буркнул я. – Не пьяный он вовсе, ему плохо стало, – с убеждением заявил я. – Смотри, у него лицо синеватого оттенка, руки холодные, как у мертвеца.

– И что делать?

– Что делать, что делать…

Правда, что делать… И тут меня осенило.

– Звони срочно матери, она же у тебя врач.

Матиас послушно набрал телефон матери и протянул его мне.

– Тетя Мия, – взволнованно начал я, – возле моего дома человеку плохо, он лежит на газоне. Мы не знаем с Матиасом, что делать?

– Пульс сумеешь найти? – спокойно спросила тетя Мия.

– Да, смогу, – заверил я, расстегивая пуговицу у незнакомца на манжете руки. – Я телефон передам Матиасу, вы ему все говорите, что надо делать, а он мне будет передавать, – предложил я.

– Молодцы, что не растерялись, – тем же спокойным и уверенным голосом говорила мама Матиаса. – Главное, мальчишки, не паникуйте – я с вами. Включите видеосвязь. Сейчас я скорую вызову.

– Тетя Мия, пульс есть, но очень слабый.

Матиас слово в слово передал мою информацию.

– Мама сказала расстегнуть ему рубашку, что – то подложить ему под голову.

– Что подложить?

– Портфели наши.

Я расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки, потом вторую, Матиас сбегал за нашими портфелями, которые мы оставили у подъезда. Мы положили их друг на друга под голову незнакомца.

– Мама спрашивает, умеешь ли ты делать массаж сердца?

– Это как?

– Сейчас она мне расскажет, и я тебе расскажу.

Мимо проходила старушка и возмутилась.

– Чего трогаете алкаша? – недовольно прогундосила она. – Лежит себе человек и пусть лежит, никому не мешает, чего пристали к нему?

– Мы его спасаем, – за меня ответил Матиас.

Старушка прониклась добросердечием, подошла.

– Скорую надо вызвать?

– Мы маме моей позвонили, она с нами на связи, она врач и нам говорит, что делать.

– О как, – старушка с любопытством принялась наблюдать за нашими действиями, причитая периодически.

Тетя Мия спокойно рассказывала по видео, что и как делать. Было всё понятно и, главное, совсем не страшно.

Послышалась сирена скорой. Машина остановилась в двух метрах от нас. Выскочила женщина в белом, за ней мужчина.

– Живой? – спросила женщина.

– Да, – утвердительно ответил Матиас.

– Молодцы, мальчики, дальше дело за нами.

Вечером по телевизору в местных новостях рассказали о нас. Я весь зарделся. Родители и бабушка смотрели на меня и не могли поверить, что по телевизору говорят обо мне и Матиасе.

– Сынок, ты человека спас…

– Со мной был Матиас, мы все делали, как нам говорила тетя Мия.

– Какие же вы молодцы, что не прошли мимо, – у бабушки навернулись слезы.

Послышался звонок в дверь, я пошел открывать. Какая – то незнакомая женщина бросилась меня целовать. Она плакала, я ничего не мог разобрать. Вышли бабушка и мама. Женщина упала перед ними на колени. Мама растерянно стала просить ее встать. Все чувствовали себя неловко.

– Спасибо вам за сына, – утирая слезы, проговорила женщина. – Он спас моего мужа.

Теперь до всех дошло, что это за женщина, и все облегченно вздохнули.

– Я не один, со мной был Матиас, – стушевался я от чрезмерного внимания к своей персоне.

И тут в дверях я увидел Ивон. На ее глазах блестели слезы.

– Спасибо тебе, Тобиас, и Матиасу спасибо, вы спасли моего папу.

Ивон зачем – то взяла мои руки и как могла благодарно их сжала. Луч солнца проник в самое сердце, стало так тепло. Он согрел всё, что было у меня внутри.

* * *

Ночью Жабыч тихонечко пошкрябался в грудь и тихо спросил:

«Думаешь об Ивон?»

Я мог слукавить, но мне этого совсем не хотелось делать. То тепло, что поселилось в груди, так хорошо меня согревало и делало каким – то невероятно счастливым.

«Жабыч, никогда не думал, что так трудно произнести эти три слова: «Я тебя люблю», – проникновенно признался внутреннему другу.

Мы с Ивон дружили уже около трех месяцев, встречались почти каждый день, общались. Ивон сблизилась с Клэр, Матиасом. Часто мы все вместе гуляли, веселились. Матиас даже выразил восторг: «Я боялся, что она зануда – ошибся!»

«Счастливчик, ты их произнес, – похвалил Жабыч. Меня его слова насторожили, Жабыч редко хвалит. – Твои слова услышал Космос, и они разошлись по Вселенной».

«Почему их так трудно произнести?»

«Многим не хватает смелости… Понимаешь, с одной стороны это такие простые слова, но в них такой мощный заряд энергии, что они, как атомные электростанции, могут освещать целые города или ввергнуть их в жуткую темноту. Я знал, что ты сегодня отважишься, держал за тебя кулаки. Боялся, что вместо оркестра любви в твоей душе заиграет «Реквием» Моцарта».

Сравнение рассмешило, оно было верным.

«Ты прав, Жабыч, все именно так и могло случиться, но после ее: «Ты мне также нравишься» она коснулась губами моего лица».

«Ивон твой canon inverso».

«Не понял?»

«Она твой зеркальный канон. В ее душе также всегда играет музыка».

«Откуда ты знаешь?!

«Целуя тебя, она, не подозревая, невольно соприкоснула меня с ее Жабычем».

«Только не говори мне, что между вами также вспыхнуло что – то…»

«Нет, Жабычам не дано полюбить…»

«Как не дано? Ты же меня любишь?!»

«Я тебя оберегаю».

«Жабыч, это фактически одно и то же».

«Считаешь, что любовь – это оберегать?!»

Жабыч задумался.

«И дорожить», – добавил я.

«Я подумаю над твоими словами, Тобиас».