Текст книги "Мой друг Жабыч"

«Откуда, ты знаешь?» – огрызнулся я.

Жабыч горестно вздохнул.

«Отчего ты стал таким непримиримым к Матиасу? Раньше ты таким не был».

«Я очень одинокий», – заскулил я как собака.

«Неправда! – возмутился Жабыч. – Как ты можешь такое говорить? А родители, а бабушка? У тебя есть школьные друзья, Ирма. В конце концов, у тебя есть я. О каком одиночестве может идти речь, когда вокруг столько народу. Открой глаза, Тобиас!»

«И что я увижу?!»

«Неправильное поведение, – Жабыч попер в наступление. – Вспомни, когда у него не было футбола, где был Матиас?! Он терпеливо дожидался тебя у входа в академию или слушал под окнами, как ты разучиваешь свои арии. Хоть раз он тебя упрекнул, что ты кучу времени отдаешь академии, а не ему?»

«При чем здесь это?»

«Притом, – недовольно фыркнул Жабыч. – Когда ты возвращался с Матиасом из академии, ты же ему всю дорогу жужжал о партитурах, партиях, в которых он ни бум – бум. Он был твоими восторженными ушами. Полюби футбол, как его полюбил Матиас, и вы снова будете друзьями».

«Жабыч, с каких пор ты стал защитником Матиаса?!»

Сон как рукой сняло, когда такой разговор.

«Тоби, – Жабыч для важности даже прокашлялся. – Дружба – это гимнастика чувств. Она нуждается в постоянных тренировках».

Не пожелав мне спокойной ночи, Жабыч ушел в себя, оставив в полном смятении. Чтобы успокоиться, я напялил наушники и слушал Маэстро.

* * *

Невзирая на тот проигрыш, наш седьмой «д» вышел в финал школьного чемпионата по футболу против девятого «в». Мы даже сумели переиграть прошлогодних чемпионов – восьмой «а».

Вся школа словно сошла с ума, жила предстоящим суперфиналом.

«Командный дух – вот что поможет нам выиграть», – заявил Матиас, и все с ним согласились. Мальчишки пропадали на тренировках, девчонки готовили плакаты и речевки в поддержку команды. Не занят был только я один. Меня не игнорировали, меня просто не замечали, будто я невидимка. Домой идти не хотелось, даже бабушка стала на меня смотреть с жалостью, – это невыносимо. Жабыч также молчал.

Спасала от всеобщего упадка и уныния только музыка и занятия в академии, хотя Ирма и сказала, что я стал отвлекаться и это мешает.

– У тебя пропало настроение! В пении это главное!

Как Ирме объяснить, что все мои проблемы из – за того, что я не умею играть в футбол?

«Ты пробовал? – неожиданно вкрадчиво поинтересовался Жабыч. – Сходи на тренировки, присмотрись. Сейчас главное – командный дух!»

«Жабыч, прекрати капать на мозги, сколько можно!»

«Сколько нужно, – не унимался Жабыч. – Ты такой же упертый, как Матиас. Что тебе мешает сделать маленький шажочек к футболу? Кстати, не такая уж и плохая игра, если вся школа по ней сходит с ума».

О чем говорить, если даже Жабыч меня не понимает…

Во вторник произошел всеклассный форс – мажор. Валдис сломал руку и попал в больницу. Команда осталась без вратаря. Матиас впервые запаниковал.

– Приплыли…

Столько боли и отчаяния было в словах друга, девчонки даже расплакались.

Матиас подошел к стенке и зачем – то стал бить в нее кулаками. Классу не приходило в голову позвать меня. Понятно, что из меня горе – игрок, но уж лучше, чем пустые ворота. И меня прорвало.

– Почему ты не хочешь взять меня в команду? – голос мой звучал неуверенно, поэтому немножко хрипел.

Матиас повернулся и внимательно уставился на меня.

– Тебе же нельзя, у тебя сердце, – первое, что вырвалось у него. – Если с тобой что случится, первой меня прибьет бабушка Галантина. Нет, ты не подходишь…

– Не надо за меня расписываться и решать, – возмутился я не на шутку.

– Тобиас… – Матиас опустил глаза.

– Я – Зяба! – я посмотрел на смутившегося друга долгим взглядом. – Мы что, больше не ДРУГИ с тобой?

Матиас подошел ко мне и при всем классе обнял меня за плечи.

– ДРУГИ!

– Так лучше уже… Тебя беспокоит, что я дырявый вратарь? – наступал я.

Наступила неловкая сцена.

– Ну, капитан, – подбодрил я друга. – Не молчи, команда ждет твоего слова.

– Ты точно хочешь играть?

– Даже не представляешь как…

Класс дружно дрогнул от смеха.

– Почему раньше не проявлял интереса? – На лице Матиаса застыла знакомая кошачья улыбка.

– Кое – кто сказал, что у меня ноги кривые и вообще они не оттуда растут.

– Надо было плюнуть тому, кто это сказал, в лицо, – кошачья улыбка Матиаса стала совсем широкой.

– Учту на будущее, – на моем лице также заиграла счастливая улыбка.

Мы с Матиасом преодолели барьер охлаждения между нами.

– Бабушку Галантину позови на финал. Она приносит удачу.

Домой мы шли вместе: я, Матиас и Клэр.

Жабыч тысячу раз прав: мы сами разрушаем своим тупым молчанием то, что создавали долгие годы, но теперь все будет хорошо…

* * *

В начале мая в школе проводился «Фестиваль талантов». Матиас отказался выставлять котиков. Мне никак не удалось его уговорить.

– Котики больше не приходят ко мне!

Матиас кинул на меня взгляд, полный такого отчаяния, какого я в нем и не подозревал. Матиас – и без котиков, как лето без солнца, море без воды.

– Твои котики – это так классно!

– Возможно, – Матиас нахмурился. – С ними было негрустно.

Я чувствовал, что друг нуждался в моей поддержке, ему нужны были какие – то мои слова, которые бы его зажгли. Я же говорил то, что приходило на ум.

– Ты больше не разговариваешь с ними совсем? —

у меня еще теплилась надежда.

– Я уже взрослый, чтобы с котиками разговаривать, – буркнул Матиас.

– Зря ты так, – доказывал я, чувствуя, что все сильнее волнуюсь. – Я уверен, что и ты и котики – вы скучаете. Сделай первым шаг им навстречу, и они к тебе придут. – Матиас кинул на меня недоуменный взгляд. – Если бы я не настоял взять меня вратарем, ты бы не предложил… – я перевел дыхание. – Понимаешь, Матиас, ведь наше упорство могло привести к окончанию нашей дружбы. И из – за чего? Я не хотел делать первый шаг, и ты его не хотел делать, но нам ведь было плохо друг без друга. Мы ведь с тобой всегда вместе, как двое из ларца.

Я замолчал. Матиас молчал. Не знаю, сколько мы так молчали, глядя друг на друга.

– Я скучаю по котикам Бастиана, – голос мой дрогнул.

– Я также! – признался Матиас, потом пожал плечами и улыбнулся мне. Улыбка была на редкость подкупающей, беспомощной и вызывающей ответную улыбку.

Для того чтобы понять друг друга, надо только поговорить открыто и искренне, и все получится.

* * *

Меня также пригласили участвовать в фестивале. Мы долго с Ирмой не могли определиться с репертуаром. Решили, что я исполню Per te, композицию, которую специально готовили для международного конкурса молодых исполнителей.

В школьном актовом зале все места были заняты. Мне понравились яркая и мощная хореографическая часть концерта. Когда объявили меня, весь класс во главе с Матиасом и Клэр встали, вместе с ними бабушка, мама, папа.

После концерта Матиас с тетей Мией подарили красивый букет хризантем. Когда я с другом остался наедине, попросил никогда не дарить мне цветы. Матиас недоуменно уставился на меня.

– Срезанные цветы – мертвые цветы. В них есть запах, но нет жизни. – Я грустно улыбнулся и развел руками. – Школа же не увидела, что великий футболист Матиас рисует замечательных котиков, так и мы никогда не услышим, как поют цветы.

– Они разве поют? – удивление Матиаса зашкаливало.

– Конечно, – заверил я. – Мы их сажаем, лелеем, потом срываем для удовольствия, помещаем в красивую вазу с водой, а когда они увянут, безжалостно выбрасываем. Люди ведь не знают, что цветы поют.

Изумленный Матиас потрясенно смотрел на меня.

– Какой ты чувственный!

Я с иронией взглянул на Матиаса.

– Музыка для меня как твои котики, с которыми ты разговариваешь.

– Я с ними больше не разговариваю. – Матиас отвернулся и не смотрел мне в глаза.

– Неправда, – уверенно заявил я. – Ты их стесняешься. Зря! Котики живут, чтобы с ними разговаривали. Взаперти им тяжело. Нельзя убить то, что неубиваемо в твоей душе.

Матиас промолчал.

Утром вестибюль был завешен котиками. Все восхищались и говорили:

– Они прекрасны и волшебны.

Позже Матиас признался, что попросил у котиков извинения. Они его простили и вернулись к нему.

* * *

Бабушка – большое ветвистое дерево, в тени которого хочется укрыться не только от зноя, но и от жары. Ее голос, как тихий шелест листьев, умиротворенный, успокаивающий.

Я зашел в ее комнату. Она уловила мое состояние, поняла, что я хочу поделиться с ней чем – то сокровенным. Бабушка взяла мои руки в свои ладони, и их тепло меня успокоило. Я почувствовал тревожный, беспокойный стук ее сердца, как и стук своего.

– Что – то случилось? – тревожно спросила она.

– Я хотел рассказать тебе о Жабыче.

Глаза бабушки засветились огоньком, как в ночном парке вдруг зажигаются фонари и становится светло.

– Кто он?

Давно приметил: бабушки – это дети, которым много лет. Они лучше понимают нас, чем родители. Взрослые совсем забыли, что когда – то были детьми.

– Жабыч – мой большой друг, – чуть запинаясь, объяснил я. – Он живет во мне.

– Как интересно!

Взгляд бабушки потеплел. От него таяли бы даже ледники, но что бы тогда делало солнце?

– Ты, правда, так считаешь? – не на шутку озадачился я.

– Конечно! – с уверенностью произнесла бабушка. Ее морщины разгладились, они есть, но от внутренней одухотворенности стали меньше приметны. – Не поверишь, – бабушка с придыханием выдохнула, – и у меня в детстве был такой Жабыч! – она неторопливо вспоминала. – Прошли годы, и я почему – то его забыла. Правда, иногда о нем вспоминала, но он больше ко мне не возвращался.

Комната наполнилась благостным покоем. Происходило простое и самое непостижимое чудо на свете: два близких человека наедине друг с другом говорили по душам, им обоим становилось от этого так хорошо, что они не хотели прерывать сокровенный диалог.

– Я не помню, как его звала, – бабушка снова задумалась. – Детство, Нежданчик, освещает жизнь. Жаль, что у многих эта лампочка перегорела.

– Может, надо вставить новую? – с озорством предложил я.

Бабушка улыбнулась.

– Толковая мысль, сегодня же ее озвучу некоторым членам нашего семейства.

Улыбка не сползала с ее счастливого лица. На душе хорошо, светло, беззаботно. Бабушка ладонью провела по своим волосам, и они снова стали белыми, как молоко.

«Жабыч, слышишь, ты – мой свет!» – это было мое радостное открытие.

«Странно, что ты это только сейчас понял, – Жабыч слегка улыбнулся, щекотало в животе. – Смотри, чтобы и тебе когда – то не пришлось менять лампочку».

Уверен, в жизни каждого подростка наступает период, когда хочется с кем – то поговорить о личном, о том, что волнует сердце, и жаль, если это не близкие люди. Я чувствовал, что могу с Жабычем доверительно посекретничать, и главное – он меня поймет.

«Жабыч, – я замялся в нерешительности: спрашивать или нет, но вовремя вспомнил старое его напутствие: быть увереннее, это придало смелости. – Скажи, можно научиться любить?»

«Почему, нет?»

Легкость ответа поразила.

«Что для этого надо?»

«Полюбить себя», – спокойствие и уверенность Жабыча потрясали.

«Как это полюбить себя?» – не отставал я.

«Это зависит, кого ты хочешь полюбить, – Жабыч оседлал любимый конек – наставление. – Если человечество, то не трать зря своих усилий – оно не оценит. Люби близких, тех, кого тебе хочется любить. И потом, ты же сам недавно утверждал, что твое сердце открыто для любви».

Я понимал, что вручил другу звездный карт – бланш и не ошибся. Жабыча понесло…

«Пришло время не только для Матиаса, но и для нежной фиалки, тем более она произрастает в твоем саду».

«Ты это о ком?» – с настороженностью спросил я.

«Я должен называть имя? Не надо краснеть».

Когда я смущаюсь – краснею до ушей. Они горят у меня как блинчики, когда мама отвлекается и забывает их вовремя перевернуть. Бабушка несколько раз на это посмотрела и больше маму по утрам в воскресные дни к плите не допускает. «Элия, отдыхай, я все сделаю сама». Мама стыдливо уходит.

«Я не знаю, нравлюсь ли я ей».

«Учись у Матиаса. Он подарил Клэр своих котиков».

«Я не рисую котиков!»

«Завтра ты выступаешь на школьном концерте. Наберись смелости и объяви, что исполняешь песню для нее. Она это оценит».

«Так просто?»

«Чем проще отношения, тем они долговечнее».

Я почувствовал тихое приятное волнение.

«Откуда ты знаешь?»

«Ну, мне не четырнадцать лет, как некоторым смущающимся влюбленным личностям. – Мой живот снова содрогнулся от приятного смеха Жабыча. – Помнишь, что тебе бабушка сказала про любовь?»

«Помню», – негромко отозвался я.

«Повтори!» – потребовал Жабыч.

«Бабушка считает, что любовь – включенный утюг. Когда он нагревается, то гладит белье, одежду, распрямляет складки. Выключишь утюг – он мгновенно остывает, и уже ничего им не сделаешь».

«Не выключай свой утюг!»

12

Мы с Матиасом сделали уроки. Дома никого не было. Бабушка на даче, родители на работе. Ветер, бушевавший все выходные, наконец – то утих, но погода продолжала быть плаксивой, и гулять совсем не хотелось. Заняться особо было нечем. У меня на тумбочке лежали теннисные ракетки и мячик. Вчера мы сыграли несколько партий на стадионе.

– Давай поиграем в теннис? – неожиданно предложил Матиас.

Я посмотрел на друга как на больного, только у виска не покрутил пальцем. Какой теннис в квартире и, главное, на чем?

– Стол, который в зале, – с готовностью предложил Матиас. – Он же раскладывается, на нем прекрасно можно играть.

– Матиас, это плохая идея, – сморщился я, заранее предчувствуя, что затея с теннисом в комнате плохо закончится.

В прошлый раз мы играли небольшим резиновым мячиком в моей комнате, пока не разбили зеркало в шкафу. Первой о «бесчинстве» узнала бабушка. Я ее позвал, как только Матиас ушел.

Бабушка зашла, увидела разбитое зеркало, сокрушенно покачала головой. Она не мама, глаза не закатывала. «Здесь была беда по имени Матиас», – изрекла бабуля как приговор и недовольно ушла за веником. – Я этому лоботрясу… – припугнула она, не уточняя, что бы сделала.

Я передал другу грозности бабули, он их понял по – своему. На следующий день он позвонил к нам домой. Когда я его увидел на пороге, у меня глаза по пять копеек стали.

– Матиас, – зашипел я.

– Зяба, – друг отодвинул меня и зашел в коридор, за ним какой – то незнакомец. – Я пришел исправить вчерашнее хулиганство с зеркалом, хотя я его не нарочно разбил.

Я смотрел на Матиаса как истукан, не зная, что сказать в ответ. Вышла бабушка, неодобрительно посмотрела на «лоботряса».

– Зеркал, молодой человек, в квартире больше нет, так что зря пришел, – с невозмутимым сарказмом заявила бабуля.

Матиас растянулся белозубой улыбкой, ни капли не смутившись.

– Я пришел восстановить разбитое. Со мной стекольщик.

У Матиаса вид был донельзя глупый, но в то же время чрезвычайно довольный.

– Вот как? – произнесла бабушка совсем другим тоном, озадаченно рассматривая Матиаса.

Наступила пауза.

– Парень, не удивляй меня так, – бабушка пришла в себя. – Нежданчик прав, ты, правда, с заскоками.

Матиас от ироничных бабушкиных слов ни капли не смутился.

– Можно, стекольщик пройдет в комнату Зябы и снимет размеры? – учтиво спросил он.

С неимоверным трудом я удержался от смеха, вежливость Матиаса, кроме улыбки, ничего не вызывала.

– Ну, коль позвал – значит, можно, – благосклонно разрешила бабушка и добродушно покачала головой: мол, горе ты, горе.

Мама вечером только поинтересовалась, дорого ли обошлось новое зеркало, на что бабушка со свойственной ей язвительностью ответила: «Пенсии хватило». Только папа Матео почувствовал во всей этой истории подвох. Он так и сказал: «Темните», – но, в отличие от матери, с расспросами не приставал.

– Умный мужик, – похвалила бабушка. – Сразу понимает, не надо лишних вопросов.

Поэтому затея друга поиграть в зале в теннис напрягала по полной программе, но Матиас умеет уговорить. Отказать не всегда хватает сил, и, главное, мне самому хотелось поиграть, тем более что в прошлый раз я проиграл. Очень хотелось реванша.

Как ни пенял Жабыч, что это авантюра, безумство, – я его не слушал. Мы разложили стол, убрали всё бьющееся, куда бы мог попасть теннисный мячик, и начали партию. Было тесновато, все – таки комната, но в таких экстремальных условиях играть было даже интереснее, чем на улице. По итогам четырех партий установилась боевая ничья. Пятая являлась решающей и последней, потому что скоро должна была с работы появиться мама, и надо было еще навести марафет, чтобы она ничего не заподозрила.

Я тушанул, мячик пролетел мимо стола и ударился о фоторамку с фотографией папы. Удар был сильным, мячик стукнулся о рамку и повалил с журнального столика на пол, стекло на рамке разбилось.

– Ну, не зеркало, – с облегчением проговорил Матиас.

Он поднял рамку, потому что она разбилась у его ног.

– Зяба, здесь две фотографии, – с удивлением произнес Матиас.

– Как две? – не поверил я.

– Смотри!

Матиас из разбитой рамки достал фото папы, а под ним второе фото – незнакомого молодого мужчины.

– Кто это? – поинтересовался Матиас, с любопытством разглядывая фотографию.

– Не знаю.

– Странно, – Матиас покачал головой. – Фотография за фотографией. И она еще подписана.

– Не читай, – закричал я.

Сам не знаю почему, но я не хотел, чтобы Матиас прочитал. Если незнакомую фотографию спрятали за фотографией папы, значит, тот, кто спрятал, был уверен, что ее никто и никогда не найдет и, естественно, не прочитает, что написано на обороте.

Настроение было испорчено. Мы с Матиасом быстро навели порядок в зале, чтобы ничто не указывало на теннисные баталии. Фоторамку заменили на другую, идентичную разбитой. Мама по какой – то акции их купила несколько.

– Завтра поиграем? – поинтересовался Матиас.

– Посмотрим, – неопределенно ответил я, и друг понял: игры не будет.

Фотография никак не уходила из головы, тем более ее подпись: «Любимой Элии от Яниса». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – фотографию спрятала мама, она же ей подписана. Фотография настолько ей дорога, что она ее не убрала в коробку. В маминой и папиной спальне есть большой шкаф с антресолями, и там чего только нет, в том числе и коробки с фотографиями.

Спросить у мамы?! Правильно ли это будет с моей стороны поставить ее в неловкое положение? Я был уверен, маме не очень понравятся мои расспросы.

Папа часто рассказывал о своем друге детства Янисе, так неужели это он написал «Любимой Элии…» Голова разрывалась от вопросов.

Оставалась бабушка. Она хранительница, берегиня нашего дома, очага, семьи. Без нее становится непривычно тихо и скучновато, исчезают размеренность и порядок. Мама как – то выразилась: «Бабушка – как старые ходики в коридоре. Вроде бы и давно можно убрать, но без них чего – то будет не хватать». Вечером, собравшись с духом, зашел в ее комнату, показал ей фотографию и напрямик спросил:

– Кто это? – мой вопрос не застал бабушку врасплох, она словно к нему давно была готова.

Бабушка задумчиво поджала губы. У нас с ней давно есть уговор – говорить друг другу только правду, какой бы горькой она ни была. Однажды, когда я еще не ходил в школу, я ей солгал. Она усадила меня напротив и рассказала про своего отца, моего прадеда. Я запомнил из ее истории одно: «Ложь – это удар ножом по сердцу. Его надо беречь, потому что оно хрупкое». И еще она сказала, что так смешно слышать ложь, когда знаешь правду.

Я и Матиасу поставил условие – мы друг друга никогда не обманываем, поэтому мы так долго дружим. Обманывать не дает и Жабыч, он бы просто меня доконал нравоучениями.

Бабушка взяла фотографию, долго разглядывала, даже погладила ее своей морщинистой рукой.

– Где нашел?

– Мы с Матиасом в зале играли теннис, – без желания объяснил я, – мячик ударился о фоторамку на журнальном столике. Она упала, стекло разбилось. За фотографией папы была эта фотография.

– Ясно, – дослушав, произнесла бабушка и отстранилась, ушла в себя.

– Я неправильно сделал, что принес и показал тебе?! – с беспокойством поинтересовался я.

– Правильно! – отрезала уверенно бабушка. – Давно говорила Матео и Элии, что тебе всё надо рассказать.

– Что всё?!

Бабушка собралась с духом…

– Янис – твой настоящий отец.

Казалось, молчание длилось вечность. В голове беспрестанно стучало: папа Матео не мой настоящий папа.

– Бабушка, – на моих глазах появились слезы. Лучше бы я никогда не знал, не видел этой фотографии. – Ничего не говори, лучше молчи, – меня начало трясти. – Папа Матео мой настоящий папа, а не этот, что на фотографии, – душераздирающе выкрикнул я.

Стоять было невозможно, ноги подгибались. Я выбежал из комнаты бабушки и в коридоре напоролся на маму.

– Тобиас, что с тобой?!

– Ничего, просто вы все мне врали… врали… – И, спотыкаясь, скрылся в своей комнате.

– Тобиас! – повысила голос мама.

– Элия, не трогай его сейчас, – бабушка вышла из комнаты.

– Что происходит? – заистерила мама.

– Ничего! – как можно спокойнее произнесла бабушка. – Всё встало на свои места. Слава Богу!

И бабушка ушла к себе, оставив маму в недоумении.

* * *

«Жабыч, они мне врали…»

Я сидел на кровати, потрясенный до глубины души, уставившись на свои руки, склонив голову, как в молитве. Жабыч предательски молчал, не хотел разговаривать, сколько я к нему ни обращался.

«Ты такой же, как они!» – прошептал я.

«Не торопись с преждевременными выводами».

«Не хочу тебя слушать».

Я облизал языком засохшие губы.

«Понимаю», – и Жабыч замолчал.

Когда мне плохо, я ищу Матиаса, но дома его не оказалось, на стадионе также. Отправил смс, что он срочно мне нужен и я его жду в парке у входа.

Ответ пришел сразу: «Буду через десять минут».

Парк находился от стадиона в пяти минутах ходьбы. Ждать Матиаса долго не пришлось.

– Матиас, где тебя носило? – с упреком бросил я.

– Везде, – неопределенно ответил друг.

– Сказал бы, что гулял с Клэр, – вспылил я.

Матиас сразу понял: со мной происходит что – то непонятное.

– Никогда не видел у тебя такого злого и бледного лица. Колись, Зяба, что случилось? Я от тебя ничего не скрываю!

Это правда. Когда у тети Мии появился ухажер, она спросила у Матиаса, не против ли он. Матиас озадачил этим вопросом меня. Лицо его ничего не выражало, но взгляд – потупленный – говорил о том, что мой друг в большом смятении, и ему трудно принять решение.

– Он тебе нравится?!

– Не знаю! – выдохнул Матиас неопределенно. – Но я не хочу его называть отцом.

– Тебя заставляют?

– Нет!

– Тогда чего паришься?! Я думаю, тетя Мия не могла привести домой плохого человека.

Матиас промолчал, но несколько месяцев с его языка не сползало: «Кристоф сказал, Кристоф считает, мы с Кристофом…»

Мы присели на лавочку.

– Матиас, тебе нравится мой папа?

– Да, он классный мужик, а что?!

– Он не мой отец!

Стало очень тихо, пока Матиас очумело не воскликнул:

– Опа – на! Это точно?!

– Мой отец Янис! – безжизненно произнес я.

Мне хотелось плакать, слезы вот – вот готовы были сорваться и покатиться по щекам. Беспредельное отчаяние. Это трудно принять, что твой папа, которого ты всю жизнь любишь, на самом деле не твой папа. Нет, он папа, но не родной… Одним словом, это ужасно… Предательские слезы покатились по щекам.

– Ну, не драматизируй ситуацию, – принялся успокаивать Матиас.

Слова друга вызвали лишь раздражение. Я ему о катастрофе своей жизни, в ответ же спокойствие удава – ничего страшного, смирись! Больше всего именно оно меня бесило, хотя, если разобраться, в чем – то Матиас и прав. Родителей, в самом деле, не выбирают. Я нервно пригладил волосы рукой.

– Матиас, ты вообще – то плачешь хоть иногда? – сам не знаю, зачем спросил. Просто надо было чем – то заполнить возникшую не только внутреннюю, но и внешнюю пустоту.

– Да, и достаточно часто.

Я давно понял, что мой друг не такой простой, как кажется. Как – то мы поругались, и в эмоциях Матиас выпалил: «Я не треугольник и уж тем более не квадрат. Я многогранник!» Признание запечатлелось в моей памяти.

– Почему я ни разу не видел тебя плачущим?

– У меня невидимые слезы.

Ответы простые и незатейливые, но безумно искренние. Его слез никто не видит, потому что они незримые… Бабушка утверждает, что, когда люди сильно взволнованы, они часто говорят удивительные вещи. Иногда они даже удивляют самих себя. Невидимыми слезами Матиас меня потряс. Никогда не знал, что есть еще и такие.

– И какой смысл в них?

– Какой вообще смысл в слезах? – отмахнулся Матиас.

Бабушка бы сказала, что мы стали разговаривать как взрослые – умно и не по теме.

Разговор зашел в тупик. Мы не знали, что еще сказать друг другу, хотя что – то сказать очень хотели.

– Ясно! – неопределенно произнес Матиас.

– Что ясно?!

– Что у тебя полный ппц!

– Матиас! – закричал я. – Я всю жизнь считал, что мой папа – Матео…

Я говорил эмоционально, взахлеб, и Матиасу пришлось меня успокаивать.

– Угомонись! – приказал он властным голосом. Я притих. – Почему ты решил, что родители вешали тебе лапшу?

– Они не сказали, что Матео не мой отец.

– Ты их об этом спрашивал?

– О чем?

Не понимая, я уставился на Матиаса.

– Является ли Матео твоим отцом?

– Я был всегда в этом уверен, – ошеломленно ответил я.

– Как видишь, быть в чем – то уверенным нельзя, даже в том, является ли твой отец твоим отцом. Зяба, тебя никто не обманывал. Ты не спрашивал, тебе не отвечали. Ты спросил, и тебе сразу сказали правду.

– Матиас, как ты не понимаешь? – Мое лицо до неузнаваемости стало жестким. – Я всегда считал его своим отцом,

– Хорошо, что изменилось? – продолжал Матиас, как будто не слышал моих доводов. – Дядя Матео сказал тебе, что больше не хочет быть твоим отцом?

– Нет, что ты такое говоришь? – возмутился я не на шутку.

– Тогда чего истеришь? – Матиас временами бывает спокойный как слон. – Не вижу повода для страданий. Успокойся!

Матиас не торопился меня убеждать или переубеждать, он давал мне время самому подумать, взвесить и лишь потом, как бы невзначай добавлял свои размышления, которые меня успокаивали.

– Зяба, – Матиасу было важно, чтобы я ни капли не усомнился в том, что он собирался мне сказать, поэтому его голос звучал твердо и громко. – У тебя есть отец, и он – дядя Матео, и точка. Больше никаких соплей! Позови его в свою комнату и поговори с ним по – мужски!

– Это как?!

– Так, чтобы этот разговор остался только между вами. Уверен, он тебе всё расскажет.

Я немного успокоился после слов Матиаса. Правда, надо по – мужски поговорить с папой, без мамы и бабушки.

– Ты с Кристофом также разговаривал по – мужски?!

– Конечно! – я не сводил глаз с лица Матиаса. – Открыто сказал, обидит маму – никогда ему этого не прощу!

– Ты зовешь его отцом?!

Матиас не сразу ответил.

– Еще нет, непривычно еще, но после нашего разговора начну звать. Мне нужен отец, как и тебе!

Матиас прав: отец нужен всем!

Вечером я зашел в спальню родителей.

– Папа Матео, – решительно произнес я, – нам надо по – мужски серьезно поговорить, но без мамы и бабушки.

– Я готов! – ответил папа.

* * *

«Жабыч, скажи мне что – нибудь хорошее, жизнеутверждающее».

Всегда стеснялся слез, считал, что они указывают на слабость, папа же сказал – это выбор сильного.

«Что именно ты хочешь услышать?» – предупредительно поинтересовался Жабыч, чувствуя мое нестабильное состояние.

«Почему так трудно жить?!»

На плечи после разговора с папой Матео легла невидимая тяжесть той правды, что я узнал о Янисе, настоящем своем отце. Матиас оказался прав: правду не всегда полезно знать, иногда она действует разрушительно. Бабушка еще более категорична: правда – не всегда та одежда, которую хочется носить. Часто она просто висит на вешалке. Ты ее и не выкинешь, но и не оденешь.

«Тобиас становится взрослым мальчиком, – с грустью заурчал Жабыч, – если задает такие вопросы. Замечательно!»

«Если бы ты знал о моих страхах, так бы не говорил».

Жабыч насторожился.

«Что за страхи тревожат Хранителя котиков Бастиана?»

«Проснуться и понять, что у меня никого нет! – Навернулись слезы. – Боюсь потерять тех, кого люблю».

«Это хорошо, что боишься, значит, дорожишь ими, но тебе нечего бояться, – категорично заявил Жабыч. – Ты плывешь в правильном направлении».

«О чем ты, Жабыч?»

Он не торопился с ответом.

«Каждый, кто рождается, Тоби, попадает в океан. Кто – то барахтается и даже научится со временем хорошо плавать; кто – то сразу тонет; еще одним повезло, они ухватились за спасительную досочку и поэтому выжили. У всех одна цель – доплыть до берега. Ты плывешь в правильном направлении. Твоя семья не даст тебе утонуть. На берегу же тебя ждет Матиас, его котики. Гони свои страхи. Тебя охраняют не только котики Матиаса, но и любовь родителей, ну и я».