Текст книги "Перстень с печаткой"

2

Нет, разговор с Домбаи не мог успокоить Кальмана. Чтобы забыть о неприятностях, он с еще большей энергией принялся за учебу. Но и учеба не помогла ему: неприятности последних месяцев не оставляли его в покое, и многое из того, что происходило вокруг, ему не нравилось. Глубокой осенью по городу пронесся слух: политической полиции удалось раскрыть крупный заговор. Слух распространился с быстротой пожара. Дошел он и до Кальмана.

Подпольная ставка… военные приказы… много арестованных… Наступили тревожные дни. Каждый вечер Кальман засыпал с одной мыслью: ночью придут и за ним. Хоть вовсе не ложись! Все равно всю ночь будут мучить глупые, тревожные сны. Беспокойство его еще больше возросло, когда ему сказали, что Домбаи из ЦК перевели на другую работу. Однако Кальмана на этот раз не тронули. А в конце зимы ему стало известно, что из города исчез Оскар Шалго. Поначалу Кальман подумал, что его попросту арестовали. Однако позднее он узнал, что Шалго сбежал на Запад.

И снова Кальмана вызвали к следователю. Что вы знаете о Шалго? Где познакомились? Что вам известно о его связях? Сколько раз вы встречались с Шалго после сорок пятого года и о чем с ним говорили?

На все эти вопросы Кальман отвечал осторожно. Инстинктивно он чувствовал, что не должен защищать Шалго, и рассказал все, что знал о нем, разумеется, выпустив подробности, которые могли повредить ему самому.

Про себя он очень удивился, когда следователь заявил ему, что Марианну и других коммунистов выдал немцам Оскар Шалго, но вслух своих соображений и сомнений не высказал. И с радостью принял к сведению сообщение, что дело его отныне считается прекращенным, больше он политическую полицию не интересует. Так что на улицу он вышел успокоенный, с облегченным сердцем.

Кальман продолжал учиться и очень редко виделся со своими старыми друзьями. Домбаи перевели на периферию, а Кара уехал на учебу в Советский Союз. В Будапеште у Кальмана остался один-единственный друг – профессор Калди. Профессор уже не преподавал в университете и жил уединенно в своей вилле на Розовом холме. Эту виллу он получил уже от государства. Ни в одну из партий он так и не вступил. В деньгах не нуждался, так как хорошо зарабатывал, публикуя свои научные труды. Кальман навещал его примерно раз в месяц, и тогда их дискуссии затягивались глубоко за полночь.

Осенью сорок девятого года – к этому времени он уже закончил пятый курс – как-то поутру его вызвали в деканат. Спросили, знает ли он Эрне Кару, а когда Кальман подтвердил, что знает, его забрали. Три дня длился допрос. Допытывались: что он знает о Каре? Только хорошее. Но хорошее не интересовало следователей. Знал ли, что Кара помог бежать Шалго? Не знал. Он ничего не знал. И словно автомат повторял: Кара честнейший на свете человек. Кара чистый человек. Кара настоящий коммунист. В конце концов его послали к черту и велели убираться.

Домбаи допрашивали дольше, но и его отпустили на свободу.

Арест Эрне Кары и его осуждение будто обухом по голове ударили Кальмана. Во всем этом он видел лишь подтверждение правильности своего аполитичного поведения. Теперь он попросту бежал прочь от всякой политики, газет и журналов не читал, только научные труды. Впрочем, Шандор тоже сделался немногословным. Поступил учиться на вечерний факультет Политехнического института, а Кальман тем временем стал научным сотрудником одного исследовательского института.

3

Эрне Кара вышел из тюрьмы осенью пятьдесят четвертого года. Узнав об этом, Кальман немедленно позвонил Домбаи, и они вместе поехали к своему старому другу. Кара очень похудел и стал немногословен.

Когда Домбаи, не удержавшись, принялся ругать некоторых руководителей партии, Кара остановил его.

– Все это правильно, но какой толк от твоей руготни? Очень скоро все станет на свои места.

Он поблагодарил друзей за то, что в свое время они не дали против него никаких показаний.

– Это очень честно с вашей стороны, ребята. Вы и понятия не имеете, насколько мне это было приятно и что это значило для меня. – Узнав, что Шани учится в институте, Кара очень обрадовался.

Затем они остались вдвоем с Кальманом: Домбаи нужно было в институт.

Эрне обнял Кальмана.

– Ты не представляешь, Кальман, как я рад за тебя. Я вижу, ты на правильном пути. Женился?

– Боюсь, что я уже никогда не женюсь.

– Не интересуют женщины?

– В какой-то мере интересуют, но до сих пор я не встретил ни одной, которая заставила бы меня забыть Марианну.

Кальман действительно ни в кого не был влюблен. Зато в дни мятежа пятьдесят шестого года, к своему ужасу, он заметил, что в него влюбилась… Юдит Форбат, племянница профессора Калди, которой к этому времени исполнилось шестнадцать.

Когда в городе начались бои, Кальман тотчас же поспешил в дом Калди. Старый профессор очень обрадовался его приходу, а Юдит еще больше. Форбаты были в это время в Париже, куда они уехали еще до начала мятежа. Форбат устраивал выставку своих картин в одном из парижских салонов.

Юдит росла хорошенькой, рано созревшей как физически, так и духовно девушкой. Форбаты воспитывали ее в духе полной свободы, и она была посвящена во все тайны жизни. Дядя же обращался с ней как с равной. Калди, как когда-то и Марианне, привил Юдит любовь к литературе и изобразительному искусству. По утрам в воскресные дни она часто ходила с Кальманом на выставки. Кальман чувствовал, что Юдит привязана к нему, однако не думал о чем-либо серьезном и считал, что привязанность эта чисто родственная. Однако в этот день, войдя в ее комнату и увидев, как Юдит, словно обезумев, бросилась к нему на шею, обняла и принялась целовать, он перепугался. Сжал ее голову в ладонях и изумленно уставился на нее.

За окнами громыхал бой: автоматные очереди рвали на куски покрывало тишины, дребезжали стекла.

– Что с тобой, Юдит?

Девушка ничего не ответила. Видя изумление на лице Кальмана, она опустила голову, повернулась и молча вышла из комнаты.

Шли дни. Кальман становился все нервознее, потому что из города приходили слухи одни страшнее другого. Телефон не работал, поэтому Кальман не знал, что с друзьями, и он со все возраставшим беспокойством думал о Домбаи и Каре. Услышав от одного из соседей, что в городе ловят и вешают коммунистов, Кальман уже буквально не находил себе места.

Однажды во время обеда он сказал Калди:

– Господин профессор, мне нужно в Пешт.

– А что ты собираешься там делать? – Сухонького, напоминавшего сказочного гнома профессора, когда он склонялся к тарелке с супом, почти не было видно из-за стола. – Навести порядок? Думаю, там в тебе не нуждаются.

– Я должен узнать, что с Домбаи. Он мой друг.

– Ну что ж, поезжай, но будь осторожен.

– Я с тобой! – тоном, не терпящим возражений, заявила Юдит и встала из-за стола.

– Ладно, – согласился Кальман.

По городу шлялись вооруженные парни, всем своим видом давая понять прохожим, какие они сильные, непобедимые. У каждого на рукаве красовалась трехцветная повязка.

Дома у Домбаи встревоженная Маргит пожаловалась Кальману, что Шандор отказался прятаться, а между тем вчера утром уже приходили какие-то вооруженные люди, чтобы забрать его.

– Вооруженные? – переспросил Кальман и бросил взгляд на Юдит, спокойно сидевшую у окна и слушавшую их разговор.

Домбаи закусил губу.

– Давай выйдем на минутку в другую комнату, – сказал он Кальману и распахнул перед ним дверь. – А ты, Маргит, понапрасну не волнуйся. В доме ведь никто не знает, что я вернулся. Если придут и будут спрашивать меня, скажи – нет дома.

Закрыв дверь, Домбаи продолжил разговор:

– Не сердись на меня. Знаешь, в школу на улице Мальна согнали десятка полтора коммунистов. Говорят, завтра, а может быть, и сегодня ночью, их повезут в пересыльную тюрьму.

– Вот и скажи судьбе спасибо, что среди них нет тебя.

– Но там сидят мои друзья!

– Где эта улица Мальна? – задумчиво спросил Кальман.

– В районе Зугло. В школе свил свое змеиное гнездо какой-то помешанный граф. Говорят, он совсем недавно вышел из тюрьмы. Был осужден в сорок пятом как военный преступник. А теперь набрал человек тридцать всяких подонков и держит в страхе всю округу.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Кальман.

– Сам разведал.

Домбаи рассказал, что, как только двадцать третьего октября вспыхнул мятеж, он бросился в Союз партизан. Оттуда их направили в министерство внутренних дел. Там он встретил Кару. В министерстве им сообщили о зверствах банды Янковича; оказалось, что Кара, так сказать, лично знаком с этим сумасшедшим графом: они с ним вместе сидели в тюрьме в Ваце.

Министерство внутренних дел дало указание районному отделу полиции разоружить банду, но начальник полиции это указание выполнить отказался, заявив, что «группа Янковича» – оперативный отряд «национальной гвардии».

– Тогда Эрне, – продолжал Домбаи, – назначенный командиром одного из отрядов по борьбе с мятежниками, приказал мне собрать все сведения об этой банде. Ну, задание-то я выполнил, но, когда сегодня утром позвонил в наш штаб на площади Рузвельта, мне ответили, что Кары с отрядом уже нет там. Оказывается, они перебрались куда-то в другое место, а здание МВД заняли «национал-гвардейцы».

Быстрым шагом Кальман, Юдит и Домбаи направились в сторону проспекта Ракоци. Они старались идти переулками, избегая скопления людей. На рукаве у Домбаи была трехцветная повязка, на шее висел автомат.

На углу проспекта Ракоци и улицы Лютера дорогу им преградила большая толпа. Какой-то бородатый толстяк, взобравшись на телегу, не то произносил речь, не то читал манифест. Вокруг повозки толпилось несколько сот человек – они аплодировали, кричали «ура», но Кальман и Домбаи заметили, что в толпе были и такие, которые насмешливо кривили рот. Кальман и его спутники остановились в стороне. Как они ни вслушивались в речь оратора, им удалось разобрать только отдельные слова. Домбаи все время нервно поправлял висевший у него на шее автомат, и Кальману казалось, что охотнее всего Шандор выпустил бы сейчас очередь в этого разоравшегося бородача. Кальман взглядом дал понять другу: спокойнее, мол! Оглядевшись, он заметил на противоположной стороне проспекта черный «джип», на радиаторе и борту которого торчало по английскому флажку. На крыше автомашины стоял мужчина с кинокамерой и вел съемку. Лица кинорепортера за камерой не было видно, но по его движениям можно было предположить, что это совсем еще молодой человек. Он был без головного убора, а на спине его тоже виднелся нашитый на плащ «болонья» английский флаг – вероятно, для того, чтобы люди издали видели: идет английский подданный. Кальман тронул Домбаи за плечо и дал знак следовать за ним. Они выбрались из толпы и перешли на противоположную сторону проспекта Ракоци. У какого-то подъезда, метрах в десяти от автомашины, друзья остановились. Кальман закурил сигарету и заглянул в дверь. Затем вошел в парадное и внимательно осмотрелся. Подъезд оказался непроходным. Одна створка дверей была подперта большим камнем.

Домбаи с любопытством поглядывал на своего погруженного в раздумье друга.

– Шани, а ну-ка отпихни этот камень в сторону, – сказал он Домбаи.

Домбаи повиновался.

– Закроется?

– Без труда, – ответил Домбаи и толкнул створку двери. Кальман подошел к друзьям.

– Шани, – сказал он, – встань с автоматом напротив лестницы, а ты, Юдит, стой у двери.

– Что ты собираешься делать? – спросил Домбаи.

– Сейчас нет времени объяснять. Когда я войду с этим кинорепортером в подъезд, ты никого из спускающихся по лестнице не пропускай. Понял? – Домбаи кивнул. – Ты же, Юдит, как только мы войдем, тотчас захлопни дверь и запри ее на задвижку. Поняла?

– Поняла, – подтвердила девушка.

– Ну, тогда по местам!

Он подождал, пока друзья займут «позиции», а затем с беспечным видом вышел из подъезда и зашагал к английской автомашине. Толпа по-прежнему горланила «ура» и била в ладоши. Кинорепортер отнял от глаз камеру и удовлетворенно улыбнулся.

Кальман остановился подле машины, дотянулся до крыши «джипа» и подергал парня за ногу. Тот посмотрел вниз. Кальман сделал ему знак, чтобы он наклонился к нему. Англичанин кивнул Кальману, подал ему кинокамеру и сам спрыгнул на тротуар.

– Я – Гарри Кэмпбел из Лондона, – сказал Кальман по-английски с отличным лондонским произношением. – Мы уже все подготовили, сейчас отправляемся.

– Уистон. – Молодой человек протянул ему руку, и было видно, что он нисколько не сомневается в английском происхождении Кальмана – ведь тот говорил по-английски, как прирожденный лондонец. – Кинорепортер. А куда мы должны ехать?

Кальман с притворным удивлением уставился на репортера.

– Я – Кэмпбел, – снова повторил он таким тоном, словно в этом имени заключался какой-то особый смысл.

– Я разобрал, как вас зовут, сэр, но никак не возьму в толк, куда нам нужно ехать?

– Простите, разве не вас прислали снимать сцены «народных расправ»? Тогда я ничего не понимаю. – Он посмотрел на часы, однако от его взгляда не ускользнуло, как жадно засверкали глаза репортера.

– О каких расправах вы говорите, сэр? – спросил англичанин, и в его голосе прозвучали интерес и волнение жадного до сенсаций репортера.

– Не понимаю, – пробормотал Кальман и посмотрел в сторону Большого кольца. – Через две минуты начинается операция. Куда же, черт побери, провалились эти киношники?

– Да скажите же вы наконец, в чем дело, сэр!

Кальман, по-прежнему поглядывая на Большое кольцо, равнодушным тоном ответил:

– Мы тут выследили одного скрывающегося главаря венгерских чекистов. Сейчас его поймают. У меня есть разрешение заснять на пленку эту сенсационную операцию, а кинооператоры почему-то не приехали. Ну разве не обидно? Патриоты незаметно уже и дом этот заняли. Вот незадача, черт побери!

– Да что вы! – взволнованно воскликнул Уистон. – А я здесь на что? Какая разница, кто будет ручку крутить? Пошли, Кэмпбел. В каком вы доме расположились?

Кальман нерешительно посмотрел на репортера, пожал плечами и взглядом показал в сторону подъезда.

– Погодите, Уистон, – сказал он тихо. – Не нужно привлекать к себе внимание. Этот сброд ничего не должен заметить, а то можно испортить операцию. Пошли. Машину не будете запирать?

– Зачем? Нас охраняет наша популярность!

– Тогда по крайней мере захватите с собой ключ зажигания.

– Вы правы, сэр. – Он вынул ключ и сунул его в карман плаща.

Они подошли к подъезду.

– Идите вперед, – сказал Кальман.

Уистон вошел в парадное. Когда у лестницы он увидел рослую фигуру вооруженного автоматом Домбаи с трехцветной повязкой на рукаве, то улыбнулся и одобрительно заметил:

– Отличная работа, Кэмпбел.

– Стараемся, – отозвался Кальман, входя вслед за англичанином в парадное.

Дверь с грохотом захлопнулась за ними…

Отряд графа насчитывал тридцать пять человек. Самым молодым из них был двадцатилетний Фицере. Самым старшим – сорокавосьмилетний Беня, «Шустрый». Надежность каждого из них измерялась количеством проведенных в тюрьме лет.

Сейчас Фицере стоял часовым у двери. На улице моросил дождь, поэтому Фицере мерз и скучал. Их было пятеро, оставленных сторожить арестованных. В подвале дома сидели пятнадцать захваченных мятежниками коммунистов.

Вдруг из-за угла выкатилась черная автомашина и на большой скорости направилась прямиком к зданию школы. Фицере сразу же разглядел иностранный номер и английский флажок над радиатором, и его охватило необычайное волнение.

Черный «джип» притормозил и остановился. Фицере вытянулся в струнку, придал лицу серьезное выражение и попробовал вести себя небрежно и высокомерно, как, по его мнению, подобало истинному «борцу за свободу». В автомашине сидели трое: двое мужчин и одна смазливая девчонка. Приехавшие выбрались из машины. В руках у одного из них была кинокамера; на спине, на плаще «болонья», нашит английский флаг.

– Хелло, – сказал англичанин. Он и еще что-то сказал, но этого Фицере уже понять был не в силах.

Второй, венгр с автоматом, тоже, видать, лихой малый, такой же, наверно, как он, Фицере, только постарше и ростом чуть ли не на две головы выше. Ну, а уж девчонка!..

– Я – Борбанди, – сказал верзила с автоматом. – Из штаба «национальной гвардии». Вызови-ка сюда господина графа. Скажи ему, что прибыл мистер Уистон из Лондона, главный редактор английского телевидения. – Повернувшись к девчонке, верзила попросил: – Объясните, пожалуйста, господину Уистону, о чем мы тут толкуем.

– Господина графа сейчас нет, только его заместитель, капитан Хельчик.

– А где же граф Янкович?

– На операции в «Мариа-Ностра». – Фицере внимательно оглядел Юдит, старательно переводившую на английский язык их разговор с Домбаи. – Спросите, – сказал он девушке, – не найдется ли у него английского курева? Если угостит, не откажусь.

Юдит, улыбнувшись, перевела. Кальман расхохотался, открыл машину и из большой коробки вынул пачку сигарет.

– Держи! – крикнул он и швырнул пачку часовому.

– О'кей, – поблагодарил Фицере, осклабившись, и подхватил сигареты на лету.

Он уже хотел направиться в дом, но в этот момент в дверях показался тощий блондинчик – поэт-парикмахер Хельчик в капитанской форме и с приветливой улыбкой на бледном лице.

Хельчик представился, осмотрел машину, Кальмана, Домбаи и, наконец, особенно пристально девушку.

Домбаи сказал «капитану», что мистер Уистон попросил командование «национальной гвардии» предоставить ему возможность заснять на пленку самую боевую группу гвардейцев, чтобы потом познакомить с подвигами лучших венгерских патриотов миллионы английских телезрителей. Пока Юдит переводила Кальману слова Домбаи на английский, Хельчик все время разглядывал ее.

– Командование гвардии решило, – продолжал Домбаи, – что отряд Янковича больше всех заслуживает чести быть заснятым на пленку.

– Что ж, все правильно, – подтвердил Хельчик. – Однако пойдемте в штаб, там куда приятнее разговаривать.

Тем временем Фицере созвал и остальных членов отряда. Хельчик стал представлять их.

– Виктор Балмуда – сидел восемь лет, Чаба Чомош – шесть лет, Янош Тумург – три с половиной года, Пети Фицере – ну, этот у нас еще зеленый, сидел только один год.

На столе появилось вино.

Кальман сказал что-то по-английски. Юдит перевела.

– Господин Уистон хотел бы угостить вас настоящим шотландским виски. Он просит господина майора принести из машины несколько бутылок.

Домбаи, кивнув, вышел и вскоре вернулся с четырьмя бутылками. Наполнили бокалы, выпили. Кальман говорил тихо, с достоинством.

– Господин Уистон, – переводила Юдит, – говорит, что он очень счастлив лично побеседовать с легендарными борцами графа и надеется, что за время своего пребывания в Будапеште еще будет иметь возможность встретиться с ним. Господин Уистон считает, что вы удивительные борцы. Ваши героические подвиги не имеют себе равных…

Вдруг Домбаи вскочил, перебив «переводчицу»:

– Черт побери, я, видно, чем-то испортил себе желудок.

– Этого, девушка, не переводите! – воскликнул Хельчик, и все расхохотались.

– Ребята, а где здесь сортир? – спросил Домбаи.

– В конце коридора, – сказал Фицере.

Домбаи исчез, а Кальман принялся говорить с еще большим жаром, одновременно накачивая «борцов» виски. Юдит переводила:

– Вы, господа, пейте, пейте. А я тем временем накручу пару сценок. Назову их: «В перерыве между боями». Только попрошу вас, ребята, ведите себя как можно естественнее, разговаривайте непринужденно, как будто нас здесь и нет вовсе.

Он встал, замерил расстояние и начал «работать».

– А нам нельзя будет посмотреть ваши снимки? – спросил Хельчик.

– Разумеется, – улыбнувшись, перевела ответ Кальмана Юдит. – А сейчас, пожалуйста, сядьте поближе друг к другу: господин Уистон хочет сделать групповой снимок… Командир – в центре.

Минут через пятнадцать снова появился Домбаи, на ходу одергивая плащ.

– Черт бы побрал проклятый желудок. Наследие фронта, – пояснил он. Он пил, чокался со всеми и даже произнес тост. «Борцы» Хельчика были веселы и предупредительны.

– Барышня, – повернувшись к Юдит, попросил перевести Домбаи, – скажите, пожалуйста, господину Уистону, что в полпервого нам нужно быть у господина замминистра.

Кальман взглянул на часы и кивнул.

Машина медленно тронулась. «Борцы» Хельчика горделиво стояли в подъезде и махали вслед удаляющемуся «джипу».

Лишь полчаса спустя они были неприятно поражены, не найдя в подвале ни одного арестованного.

4

– Хорошо долетели? – спросил полковник Олдиес, жестом приглашая Бостона садиться.

– Спасибо, сэр. Долетели хорошо, только над каналом машину немного поболтало. – Он вглядывался в усталое, иссеченное морщинами лицо полковника и думал, почему его досрочно вызвали из отпуска.

– Скажите, Бостон, говорил я когда-нибудь вам о деле Кальмана Борши?

– Нет, сэр.

Полковник оперся рукой на лежавшую на столе папку.

– Как только мы закончим наш разговор, внимательнейшим образом изучите дело. Обе папки – вот эту и есть еще одна – досье на Отто Дюрфильгера. А теперь слушайте внимательно. Значит, Кальман Борши – секретный сотрудник «Интеллидженс сервис». В пятьдесят первом году он с отличием окончил Будапештский политехнический институт и поступил в аспирантуру. В пятьдесят восьмом стал кандидатом технических наук и был назначен руководителем опытной лаборатории на заводе электроизмерительных приборов. Последние два года он научный сотрудник Объединенного института ядерных исследований в Дубне. По самым свежим данным, в мае этого года собирается защитить докторскую диссертацию, а на июль наметил свою свадьбу. – Полковник помахал рукой перед лицом, отгоняя дым. – И еще одна интересная деталь для полноты портрета: его лучший друг Шандор Домбаи – майор венгерского министерства внутренних дел.

Сейчас Борши вот уже целую неделю находится в Вене на конференции физиков-атомников. Сегодня они заканчивают свою работу и, по-видимому, послезавтра, то есть двенадцатого марта, отправятся к себе домой, в Венгрию.

– Ясно, сэр.

– Отлично, Бостон. – Открыв папку, полковник полистал дело, вынул из него одно донесение и, протянув майору Бостону, сказал: – Вот, прочитайте. Сегодняшнее утреннее донесение от Висконти.

Майор погасил сигарету, поправил очки и принялся читать.

«Майор Клод Рельнат вчера утром неожиданно прибыл в Вену. С 9:30 до 12:30 вел переговоры с Отто Дюрфильгером. Мне стало известно, что в Будапеште на заводе электроизмерительных приборов на основе советской документации ведется опытное изготовление весьма важной в военном отношении аппаратуры. На прошлой неделе Дюрфильгер трижды ужинал с Кальманом Борши, одним из членов венгерской делегации. Донесение об этом изобретении находится уже в сейфе Дюрфильгера. Прошу личной встречи.

Висконти.»

Майор снял очки, протер их кусочком замши.

– Очень интересно, сэр, – проговорил он, возвращая донесение полковнику. – Жду ваших распоряжений.

Полковник посмотрел на часы.

– Сейчас пять минут двенадцатого. Сколько времени вам понадобится на изучение материала?

– Одного часа вполне достаточно, сэр. Я читаю быстро.

– Очень хорошо, Бостон. Возьмите с собой Монти и вечером отправляйтесь в Вену. Я выеду вслед за вами утром. Но мы еще поговорим перед вашим отъездом.

Майор поудобнее уселся в кресле и принялся читать досье на Отто Дюрфильгера.

Первая часть документа содержала данные анкетного характера. Из нее Бостон узнал, что настоящая фамилия Дюрфильгера – Шалго. Родился в Будапеште, холост. Затем следовала подробная биография Дюрфильгера, содержавшая точные сведения о его карьере и заканчивавшаяся так: «Оскар Шалго 18 марта 1944 года был арестован гестапо. Однако несколько недель спустя бежал из-под стражи вместе с Кальманом Борши. (Борши с октября 1939 года является секретным сотрудником „Интеллидженс сервис“. Учетно-архивный номер Х—00—17, кличка „Внук“.) После побега они оба присоединились к вооруженной группе Сопротивления, возглавлявшейся Эрне Карой, Оскар Шалго установил связь с разведкой Красной „Армии и передавал ей ценные сведения, полученные из нацистских и нилашистских штабов. После войны Кара взял его к себе на службу в военную контрразведку, где Шалго занимался организационными вопросами и подготовкой кадров. С его помощью было ликвидировано несколько американских и английских разведывательных групп. Весной 1946 года Шалго стало известно, что венгерская политическая полиция занялась им самим. Предвидя арест, 10 апреля того же года Шалго бежал на Запад. Прибыв в Вену, во французскую зону оккупации, Шалго попросил политического убежища. Два месяца он просидел в следственной камере, после чего был освобожден, получил французское гражданство и чин майора французской армии. Документы его составлены на имя Отто Дюрфильгера. Затем след его на время исчезает. Два года спустя он вынырнул в Бразилии в качестве представителя торговой фирмы «Сигма“ в Рио-де-Жанейро. Здесь он занимался разведывательной деятельностью.

С 1960 года постоянно живет в Париже. Примерно год назад находился на излечении по поводу тромбофлебита. С мая 1962 года является представителем все той же фирмы «Сигма» в Вене. На самом же деле Шалго является сотрудником французской контрразведки и ведет работу по противодействию английской и американской разведкам. Характеристику смотри в приложении № 2».

Бостон положил досье на стол и принялся разглядывать фотографию Шалго. У него было такое чувство, что где-то он уже встречался с этим лысоватым человеком с сонными глазами и добродушным лицом. Может быть, в Париже? Возможно. Во всяком случае, странный тип, подумал он и взял второе досье. В материалах на Кальмана Борши он не нашел ничего нового для себя.

Тучное тело Шалго словно расплылось в просторном кресле. На его лице нельзя было заметить признаков старости, оно было таким же гладким, без единой морщинки, как и много лет назад, только брови заметно поседели.

Майор Рельнат стоял возле окна и с неприязнью посматривал на толстяка.

– Когда же вы уезжаете, дорогой майор? – спросил Шалго и неуклюже зашевелился в кресле. Он взял с низенького столика коробку с сигарами, поставил ее себе на колени, выбрал одну сигару, помял ее – очень осторожно, чтобы не повредить, затем поднес к носу, понюхал; одновременно он пристально разглядывал из-под тяжелых век тощего, долговязого француза.

– Я вообще не еду, – ответил майор. – Сегодня ночью получено указание из Парижа. Центр запретил мою поездку.

Попыхивая сигарой, Шалго спросил:

– Что же, они решили вовсе не проводить операции?

Майор прошелся по комнате от окна до письменного стола.

– Операция не отменяется. Документы нужно достать, но я для этого в Будапешт не поеду. Вместо меня поедет кто-то другой. Центр считает, что документацию может достать и Доктор.

– Возможно. Хотя я еще не знаю его способностей. Но даже если он и заполучит документы, как он их переправит сюда? – Шалго с любопытством посмотрел на шефа, ожидая его ответа, но майор ничего не сказал. – Связь с посольством я нахожу опасной.

– Уж не считаете ли вы меня дураком, Дюрфильгер? – раздраженно бросил майор.

– Прошу прощения, господин майор. Вы излишне чувствительны.

– К Доктору мы пошлем курьера. Этот курьер и доставит нам добытый материал.

– Однако это означает, что курьер должен пробыть в Будапеште по меньшей мере три недели, – возразил Шалго. – Вы подумали о явочной квартире для него?

– Дюрфильгер, вы задумали любой ценой вывести меня из терпения? Неужели вы думаете, что я могу послать человека невесть куда?

– И кого же вы собираетесь отправить в Будапешт? – спросил Шалго, пропустив мимо ушей оскорбительный тон Рельната.

– Еще не знаю. Трудная задача. Ведь если курьер допустит хоть малейшую ошибку, он не только попадется сам, но и провалит Доктора. А того и вся эта документация, я полагаю, все же не стоит.

– Жаль, что едете не вы, майор, – с искренним сожалением проговорил Шалго.

– Что же я могу поделать? – Майор снова прошелся по комнате, постоял у окна, посмотрел на тихую улицу Моцарта. – Будьте добры, дайте мне материал.

Шалго тяжело поднялся с кресла, неторопливо прошлепал к стальному сейфу, где долго возился с шифром замка. Наконец дверца сейфа бесшумно распахнулась.

В этот самый момент в комнату вошла секретарша Шалго Анна – яркая блондинка с карими глазами. Легким шагом Анна приблизилась к столу и ловким движением поставила на него поднос с двумя чашками и кофейником.

Когда девушка закрыла за собой дверь, Рельнат еще раз пробежал донесение и возвратил его Шалго.

– Скажите, Дюрфильгер, а вы сами не хотели бы поехать в Будапешт?

Шалго с улыбкой окинул себя взглядом.

– С таким-то брюхом? Поехать, конечно, можно, но я боюсь, что очнусь уже только в пересыльной тюрьме. На вашем месте я послал бы туда кого-нибудь, кто знает язык и местную обстановку. Вам должно быть известно, что я знаком с одним из их руководителей, неким полковником Карой. Опасный противник. После войны был одним из руководителей венгерской военной контрразведки, несколько лет учился в Советском Союзе, а затем еще несколько лет отсидел в тюрьме. После подавления пресловутого мятежа вернулся на работу в министерство внутренних дел.

Рельнат усмехнулся.

– Запугиваете, дорогой Дюрфильгер? Так знайте – я не из пугливых. Допускаю, что ваш полковник действительно гениальный, малый, но ведь и мы тоже кое-чему учились. А вообще, могу вас успокоить, что все необходимые меры я уже принял. Осталось только подобрать курьера.

– У вас уже есть определенная кандидатура?

– Есть, даже несколько. Но я все еще не решил, на ком остановиться.

– Можете располагать мною, майор, я всегда к вашим услугам.

Рельнат подчеркнуто учтиво поклонился.

Машина остановилась. Бостон, Монти и Анна подъехали к километровому столбу с цифрой пятьдесят.

– Поворачивать назад? – спросил лейтенант Монти.

Бостон кивнул. Но им пришлось немного подождать, потому что на автостраде царило оживление. Со второй попытки Монти все же удалось сделать разворот.

– Итак, – сказал Бостон, подводя итог, – Рельнат не едет в Будапешт, а посылает своего агента. Причины изменения первоначального плана мы не знаем. Рельнат хочет, чтобы ты, Анна, стала его любовницей. Ты соглашаешься и пытаешься выведать у него имя курьера и его задание. Если он предложит тебе поехать в Будапешт, ты соглашаешься. Ты убедилась в том, что донесение по данному делу находится в сейфе Дюрфильгера. В сейфе Дюрфильгера лежит также архивный материал на агента по кличке «Доктор». Это очень важный материал. Значит, нам нужно обязательно проникнуть в сейф.

– Верно, – подтвердила Анна. – Но это не так просто сделать.

– Конечно, не просто, – согласился Бостон. – Однако мы справлялись с делами и потруднее.

– О, я забыла тебе сказать, – хотя это в общем и не относится к делу, но знать тебе об этом все-таки следует, – что сегодня утром Дюрфильгера посетил некий доктор Тибор Молнар. Он обменял у Шалго пятнадцать тысяч форинтов на двадцать пять тысяч шиллингов.