Текст книги "Перстень с печаткой"

15

Кальман сидел на соломе, прислонившись спиной к сырой стене. Его товарищ по заключению, представившийся ему под фамилией Фекете, равнодушно вышагивал по камере. Это был высокий мужчина лет тридцати, грузный, с рыжими волосами, падавшими на лоб; он слегка прихрамывал на левую ногу. Его длинный нос почти касался верхней губы, обезображенной шрамом, отчего зубы были видны, даже когда рот был закрыт.

– Вас зовут Пал Шуба? – переспросил он и остановился под лампой.

– Да, вы не ослышались, – ответил Кальман и наклонился вперед, так как у него мерзла спина. – Холодно здесь. А вы не мерзнете?

– Я потому и прохаживаюсь, что мерзну, – сказал Фекете и откинул со лба волосы. – Но двигаться здесь надо с умом: воздух тут убийственный. Чувствуете? Тяжелый, так и давит тебе на грудь.

– Тогда не двигайтесь. Садитесь. Ваше счастье, что у вас не отобрали пальто.

Фекете сел, пододвинулся поближе к молодому человеку. Горько улыбнулся.

– Счастье… Если это называть счастьем, то вы правы. – Он взглянул на Кальмана и сладко зевнул. При этом широко раскрыл рот, правда, тут же прикрыв его ладонью. Но Кальман успел заметить у него во рту штук пять золотых коронок. – Спать хочется, – протянул Фекете. – Всю ночь меня допрашивали. Они же по ночам забавляются с людьми. – Он потер небритый подбородок. Кальман обратил внимание на его грязные руки.

– Здесь не дают умываться? – поинтересовался он.

– Дают. Но только нужно очень спешить. Торопят, словно я у них на поденной работе.

– Вы рабочий?

– Слесарь.

– Когда вас арестовали?

– Шесть недель назад. А вас?

– В прошлом месяце. Восемнадцатого вечером.

– И с тех пор вы здесь?

– Меня содержали на Швабской горе, а потом в гарнизонном госпитале, – сказал Кальман. – Со мной так любезно беседовали, что после этого несколько недель лечили в госпитале.

Мужчина уставился в бетонный пол, посапывал и молчал. Потерев тыльной стороной ладони нос, он сказал:

– Звери. А на чем вы попались, за что вас сцапали?

– Меня стали угощать кренделем с маком, – отшутился Кальман, – а я не пожелал его есть.

– Ага, понятно, – улыбнулся мужчина и взглянул на Кальмана. – А у вас какая профессия?

– Я садовник. Окончил сельскохозяйственную школу. А вы на каком заводе работали?

– Когда-то я работал на заводе «Ганц». Много лет назад. А с тридцать седьмого года значусь в «черном списке».

– На что же вы живете? – полюбопытствовал Кальман и оглядел своего товарища по заключению.

– Случайной, поденной работой. Год назад меня призвали в армию. Но я уклонился от этого и скрывался.

– Вас повесят, – убежденно проговорил Кальман. – Повяжут вам на шею отличный пеньковый галстук.

– А вас что ж, не повесят?

– Пожалуй, мое дело прояснилось. Думаю, я скоро буду на свободе. Впрочем, меня это не интересует. – Кальман растянулся на соломе, подложив руки под голову. – А одеял здесь не дают?

– Нет. Как понять, что вас это не интересует? Что вас не интересует?

– Ничего не интересует. Вам это кажется странным?

– Да, странным.

Мужчина наклонился к Кальману и спросил, понизив голос:

– Скажите, почему вас не интересует жизнь? Вы говорите, что вас выпустят на свободу. Я бы от радости готов был разбить себе зад о бетон.

– Возможно. А я нет. Я страдаю эпилепсией. Вы знаете, что это такое?

– Человек вдруг падает, и у него идет пена изо рта.

– Говорят. Я ничего не помню.

– И поэтому у вас такое настроение?

– Поэтому тоже. И по другой причине. – Кальман зевнул. – Тут когда дают ужин?

– По-разному. Услышите, когда начнут стучать котелками.

– И много дают?

– Когда как. Сушеного гороха – достаточно.

– Я проголодался.

– А я если и поем, то совсем малость. Я вообще мало ем.

– Однако, несмотря на отсутствие аппетита, вы еще в теле.

– Не завидуйте. Я страдаю отечностью.

– Пусть черт вам завидует, а не я. Я даже этим мерзавцам не завидую, хотя они жрут шоколад и пьют французский коньяк. Но когда-нибудь им придется попоститься.

– Хорошо бы дожить до этого.

– Если вы дезертир, то вам не дожить. На фронте дезертиров стреляли, как зайцев.

– Вы были на фронте?

– Лучше бы и там не был. Тогда бы я был сейчас совершенно здоров… Н-да, холодно. Вы как переносите холод?

– Плохо.

– Попробую поспать, – проговорил Кальман и повернулся лицом к стенке.

– Не ложитесь, – сказал ему Фекете. – Сейчас нужно будет вынести парашу. День вы будете выносить, день – я.

– Если хотите, я каждый день буду выносить. Но сегодня вечером вы вынесите.

– Почему именно сегодня вечером?

– Потому что завтра вечером я буду уже свободен. Майор сказал, – с ухмылкой ответил Кальман.

– Тогда сегодня вам и выносить парашу.

Кальман оперся плечом о стену и стал прислушиваться к звуку открывающихся дверей. «Полон дом узников», – подумал он. Вдруг он услышал шаркающие шаги и странное, протяжное пение:

 
Вот жених идет-бредет,
солнце жаркое печет…
 

– Цыц! – заорал охранник, и послышался свист резиновой дубинки, но неизвестный продолжал петь:

 
Тот, кого ты ждешь на свадьбу,
приближается к тебе.
 

Снова донеслись звуки ударов. Шаги приблизились к двери. Кальман отчетливо слышал, как поющий сказал нежным голосом по-немецки:

– Милое дитя, если ты не оставишь меня в покое, я вылью тебе на голову дерьмо из этой параши.

– Сумасшедший снова куражится, – прошептал Фекете. – Дождется, что его забьют до смерти.

– Кто этот сумасшедший? – заинтересовался Кальман.

– Хорошо, что мне только один день довелось пробыть с ним вместе. Невыносимый тип, – сказал Фекете.

– Коммунист?

– Нет, бывший сотрудник контрразведки Оскар Шалго.

…Кальман проснулся от звука сирен воздушной тревоги. В камере было темно. Он осторожно пошарил вокруг себя. Окликнул своего товарища. Никто не ответил. Глубокая тишина царила кругом. И вдруг словно небо раскололось и земля разверзлась: все загремело, затрещало, загудело, задребезжало; бетонный пол заходил у него под ногами. Потом эти оглушительные звуки, доносившиеся снаружи, покрыл истеричный, ужасающий вой запертых узников.

На несколько минут воцарилась тишина, узники тоже замолчали, и тогда он отчетливо услышал, как кто-то бежит по коридору. Дверь в камеру открылась, охранник посветил фонарем. В луче света Кальман на минуту увидел шатающуюся фигуру Фекете. Когда же вновь возобновилась бомбежка, его товарищ уже лежал на соломенной подстилке и стонал.

– Что с вами? – спросил Кальман. Совсем близко от себя он слышал стоны мужчины, его горячее дыхание обдавало ему лицо. Кальман почувствовал запах ментола.

– Еще одну такую ночь мне не выдержать, – задыхаясь, проговорил Фекете.

– Вас пытали? Помочь вам чем-нибудь?

– Чем вы могли бы помочь?

– Всем, что в моих силах.

– Я не знаю, кто вы такой.

– Вы видели мои ноги?

– Видел.

– И голову мою видели?

– И голову видел.

– Как вы думаете, они искалечили меня просто так, шутки ради? Но если вы мне не доверяете, могу и не помогать. Я думал, что вы, возможно, захотите известить кого-нибудь.

– А если вас спросят, передавал ли я что-нибудь через вас?

Кальман потянулся и схватил Фекете за руку.

– Послушайте, я не цыган, чтобы божиться. Или вы верите мне, или нет. Вы сидели в тридцать седьмом и знаете, что передача таким образом сообщения связана с риском – ведь я могу оказаться и провокатором. Но я не провокатор. Либо вы верите этому, либо нет.

Наступила долгая пауза; слышалось только тяжелое дыхание и негромкое постанывание Фекете.

– Если вы выдадите меня, пусть вам никогда не знать больше счастья.

– Оставьте эти глупости, – рассердился Кальман. Ему почему-то стало не по себе. Его сбивал с толку ментоловый запах изо рта собеседника. Он напряженно думал.

– Я дам вам адрес, – прошептал Фекете. – Ракошхедь, улица Капталан, восемь. Не забудете?

– Говорите смело. – Губы Кальмана непроизвольно растянулись в улыбку. Он готов был рассмеяться от радости, так как был уверен, что его товарищ по камере играет и говорит неправду. – Разыщите Виолу. Передайте ему следующее: «Пилот прыгнул с высоты семьсот пятьдесят метров. Парашют не раскрылся. Надо использовать запасной». Расскажите, при каких обстоятельствах вы со мной встретились… И еще: «Волос попал в суп, но я не выплюнул».

– Понял. Итак, Виола, Ракошхедь. Улица Капталан, восемь. Семьсот пятьдесят метров, парашют, запасной парашют и, наконец, волос в супе.

– Будьте осторожны. Когда вы выйдете отсюда, за вами наверняка будут следить. Так что смотрите не наведите на след Виолы немцев.

– Доверьтесь мне… Меня не так-то легко провести.

Все это он произнес таким самоуверенным тоном, точно выиграл битву.

На рассвете Кальмана повели на допрос. Когда он переступил порог комнаты Шликкена, у него зуб на зуб не попадал. Майор встретил его приветливо.

– Сейчас я угощу вас не конфеткой, – проговорил он, – а, если не откажетесь, настоящим французским коньяком. – Ну-с, так чего же вы добились?

– Немногого, но, может быть, вам удастся это использовать. Фекете попросил меня навестить человека по имени Виола. Адрес: Ракошхедь, улица Капталан, восемь; передать ему следующее… – И Кальман слово в слово повторил Шликкену текст сообщения. – Вообще же, – продолжал Кальман, – этот человек сказал мне, что он коммунист.

Майор очень оживился.

– Милейший, и вы еще говорите, что мало чего добились! Да ведь это же колоссально! Вы знаете, кто такой этот Виола? Мы же вот уже несколько месяцев охотимся на него!

Кальман, ошеломленный, слушал майора. Неужели он ошибся? А ведь он готов был поклясться жизнью, что Фекете не коммунист, а провокатор…

Однажды рано утром – в ту ночь Шликкен ночевал на вилле – он вызвал к себе Кальмана.

Шликкен пил коньяк; он угостил и Кальмана. Тот охотно выпил. Поставил рюмку на стол и вопросительно посмотрел на майора. Шликкен ходил по комнате, сосредоточенно о чем-то думая; его сафьяновые комнатные туфли шлепали по полу.

– Я даю вам важное задание, Шуба, – сказал он, остановившись возле сейфа и повернувшись к Кальману.

Однако их разговор был прерван приходом капитана Мэрера. Лицо майора просветлело, и Кальману бросилось в глаза, насколько предупредительно и дружески Шликкен приветствовал Мэрера. Майор подскочил к Мэреру, поздоровался за руку, обнял и дружески похлопал по плечу, прося извинения, что в такую рань вызвал его к себе.

– Дорогой Эрих, – сказал майор, – прошу тебя, хорошо забинтуй правую руку нашему другу. Вообрази, что у него перелом руки.

Кальман не понимал, для чего это нужно. Он снял пальто, и Мэрер с помощью Шликкена ловко забинтовал ему правую руку, да так, что даже пальцев не стало видно.

– Великолепно, – сказал майор. – А теперь, будь любезен, подвяжи руку.

Кальману подали пиджак, но забинтованную руку невозможно было просунуть в рукав. Кальман хотел было заговорить с врачом, однако это не удалось, так как Шликкен и его помощники ни на миг не оставляли их одних.

Мэрер ушел. Шликкен проводил его до дверей. Кальман слышал, что они говорили об отце Мэрера. В это время капитан Тодт свернул иллюстрированный журнал «Зиг» и засунул в левый карман пиджака Кальмана.

– Смотрите не выроните, – сказал он, – понадобится.

Кальман кивнул: он чувствовал себя растерянным.

– Вы знаете, где ресторан «Мокрый суслик»? – спросил майор.

– Знаю, господин майор. – У него чуть было не сорвалось с языка, что в годы учения в университете он часто бывал в этом ресторанчике.

– Хорошо, – сказал Шликкен. – Хорошо, очень хорошо. В одиннадцать часов вы зайдете в ресторан и пробудете там до двенадцати. К вашему столу подсядет мужчина и передаст вам письмо. Для того, чтобы вам было понятно, о чем идет речь… – Он указательным пальцем потер подбородок. – Йозеф, объясни ему суть дела.

Тодт кашлянул и подошел поближе.

– Мы поймали связного, коммуниста, и он признался, что у него сегодня назначена встреча с одним из руководителей коммунистической партии, который узнает связного по перевязанной правой руке и по журналу «Зиг».

– Вы, дружок, сыграете роль связного, – сказал, улыбаясь, майор. – Ничего говорить не надо, потому что о пароле они не договаривались.

– Понял, господин майор, – ответил Кальман, – но у меня нет документов, деньги тоже забрали.

Шликкен открыл сейф и достал оттуда документы.

– Возьмите, Шуба! И вот вам триста пенге. Можете истратить, отчитываться за них не надо.

– До которого часа я должен ждать этого человека?

– Точно до полудня.

– После чего я должен немедленно вернуться домой?

– Вы куда-то хотите пойти? – спросил заинтересованный майор и взглянул на Тодта.

– Собственно, идти мне некуда, – ответил Кальман. – Но я так давно не ходил по городу, что охотно побродил бы немного.

– В три будьте дома, – сказал Шликкен. – А до этого времени можете побродить. Идет?

На углу проспекта Ракоци Кальман сошел с трамвая и пешком направился к улице Ваш. До встречи оставалось еще добрых полчаса. Однако для надежности он хотел убедиться, не следует ли за ним кто-нибудь. Он не повернул на улицу Ваш, а, не обращая внимания на движение, неожиданно перешел на противоположную сторону проспекта Ракоци. Ему хотелось проверить, совершит ли подобное нарушение кто-либо еще. Он действовал неожиданно и быстро, на противоположной стороне улицы на мгновение остановился, беспечно оглянувшись. «Нарушили» еще двое мужчин: один был в мягкой серой шляпе, другой в коричневой. Конечно, все это могло быть и случайностью. Оба мужчины находились от него в каких-нибудь тридцати метрах. Кальман ускорил шаг и повернул на улицу Надьдиофа. Перебежал на противоположную сторону, затем нырнул в первые попавшиеся открытые ворота и притаился за ними, чтобы хорошо видеть угловой дом на другой стороне улицы. Через несколько секунд появились «нарушители уличного движения». Они переглянулись, обменялись несколькими словами, и «серая шляпа» торопливо направилась через улицу Надьдиофа в сторону улицы Дохань. Кальман следил за походкой мужчины. Он сильно припадал на правую ногу и, сжав левую руку в кулак, размахивал ею на ходу.

Мужчина в коричневой шляпе остался стоять на углу. Кальман стал теперь внимательно наблюдать за ним. Вскоре он заметил, что тот через определенные промежутки времени как-то странно подергивает ртом, обнажая при этом зубы. Кальман начал считать. Один… два… три… четыре. На счете «пять» мужчина вновь скривил рот. От внимания Кальмана не ускользнуло и то, что тип в коричневой шляпе то и дело поправляет галстук.

Через пять минут Кальман вышел из ворот. На углу тип в коричневой шляпе разговаривал с долговязым мужчиной в темных очках. Кальман узнал капитана Тодта. Насвистывая, Кальман пересек оживленную улицу.

Расположение ресторанчика ему было знакомо; он знал, что там существует всего лишь один выход, следовательно, если люди Шликкена захотят его схватить, то они могут это свободно сделать, о побеге нечего было и помышлять. Эту мысль он, однако, вскоре отбросил, так как, по-видимому, он не для того должен был зайти в ресторан, чтобы его там задержали; эта прогулка имела другую цель, которую он еще не разгадал.

Кальман сел в угол возле окна и оглянулся со скучающим лицом. Подошел официант. Кальман заказал ром и коржики. Затем внимательно оглядел посетителей, прикидывая, кто же из них мог быть от Шликкена или из контрразведки.

Вскоре он заметил шпика с неприятным оскалом. Тот зашел с какой-то шатенкой, но сейчас уже был без шляпы и плаща. Они сели возле печки. Шпик тотчас же стал поправлять свой галстук.

– Место свободно, приятель? – спросил подошедший к столику мужчина, приземистый усач средних лет.

– Пожалуйста. К тому же я собираюсь уходить.

Приземистый мужчина сел, пригладил густые светлые волосы, тяжело вздохнул. Вытащил из кармана газету, положил на стол, оглянулся, как бы ища официанта.

– Возьмите газету. Не потеряйте, внутри материал. Вы ничего не заметили подозрительного?

– Нет, ничего. – Кальман небрежным жестом опустил газету в левый карман, потушил сигарету, затем встал и застегнул пальто.

С большим трудом Кальману удалось отделаться от шпиков. Трудность заключалась в том, чтобы не дать им возможность заподозрить его в желании улизнуть. Наконец он все же сумел скрыться от них в универсальном магазине «Корвин». Он прошел через входной турникет и тут же бросился вправо к выходной двери. Спрятался за вереницей покупателей, покидавших магазин, вытащил перебинтованную руку из перевязи, снял перевязь с шеи и убрал ее в карман, а правую руку спрятал под пиджак, затем внимательно стал следить за входной дверью. Вскоре он увидел торопливо входящих шпиков. Они на мгновение остановились, но толпа увлекла их к лестнице, ведущей на второй этаж.

Кальман выждал несколько минут и, смешавшись с людьми, нагруженными покупками, вышел на улицу и там растворился в толпе пешеходов.

Профессор Морваи его тотчас узнал. Молодой, высокий мужчина сильно поседел, он был в очках.

Он повел Кальмана в тесный склад; они поднялись на галерею, где книги громоздились до самого потолка; это место являлось прекрасным наблюдательным пунктом за входной дверью. Владелец магазина дядюшка Балог внизу занимался с покупателями, его не интересовала клиентура Морваи.

– Господин профессор, – произнес тихо Кальман. – Мне немедленно нужно поговорить с дядей. Я не могу ни позвонить ему по телефону, ни зайти, а в три часа мне уже надо быть на окраине Обуды. Позвоните ему, чтобы он тотчас же пришел сюда.

Через три четверти часа он встретился с Шавошем. Главный врач прошел в склад через заднюю дверь магазина. Кальман приготовился к родственным объятиям, проникновенным словам и был поражен, когда Шавош, сохраняя ледяное выражение на лице, снизошел лишь до рукопожатия.

– Я уж думал, что мы никогда больше не встретимся, – сказал он.

Кальман взял в руки какую-то книгу, сдул с нее пыль и горьким, полным иронии тоном ответил:

– Я вижу, что это тебя не очень огорчило бы. – Он перелистывал страницы, стараясь в то же время скрыть свое волнение.

– Ты совершил целый ряд глупостей, – напал на него Шавош. – Ты ставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь других.

– О боже! Но что я сделал? – воскликнул Кальман. Губы у него дрожали. – Меня мучили, пытали, я чуть было не погиб, ты бросил меня на произвол судьбы, я выкарабкался из беды, пришел сюда, а ты еще меня отчитываешь. В чем моя вина?

– Не кипятись, – сказал Шавош. – Ты без моего разрешения ездил в Сегед. Прятал Калди у Ноэми. Кто тебе дал разрешение на это? Без предварительного разговора и подготовки ты посадил мне на шею врача Агаи, эту коммунистку, которую повсюду разыскивают. Но это еще пустяки. Ты напустил на меня Мэрера. Сына генерал-полковника войск СС Эрнста фон Мэрера. В своем ли ты уме?

– Я понял, – хмуро проговорил Кальман. – В другой раз буду просить об аудиенции или же напишу прошение.

Кальман рассказал Шавошу все, вплоть до мельчайших подробностей, о том, что случилось с ним со времени их последней встречи.

– Я чувствую, что у меня прочное положение и Шликкен следит за мной лишь для того, чтобы убедиться в моей надежности. – Он вытащил письмо. – Я уверен, что в нем ничего нет; его интересует, вскрою ли я его.

– А сейчас каковы твои планы? – спросил Шавош.

– Собственно говоря, у меня один план, – ответил Кальман. – Убью Шликкена, после этого выйду из игры и примкну к Домбаи и его товарищам. А если ты дашь мне какое-нибудь задание, я выполню его и уже после этого покончу с майором.

– Я запрещаю, – сказал главный врач.

– Что ты запрещаешь?

– Общее дело путать с личной местью. В отношении Шликкена у меня есть собственные планы.

– И у меня.

– Мэрер рассказывал весьма интересные вещи о майоре. У него есть уязвимое место.

– Ты хочешь сотрудничать со Шликкеном? – спросил Кальман, пораженный, и даже пропустил мимо ушей слова Шавоша о том, что он получил от Мэрера интересные сведения.

– Придет время – и ты будешь сотрудничать с ним, – решительно сказал главный врач.

– Никогда. С убийцами я не сотрудничаю. Он убил Марианну…

– Не только Марианну, – прервал его Шавош, – но и других тоже. Мне их очень жаль. Смерть Марианны меня особенно потрясла. – Подумав, он добавил: – Ее жизнь мы уже не можем вернуть, но наша обязанность – спасти жизнь другим. И если мы сумеем это сделать ценой заключения мира со Шликкеном, то нужно идти на это.

Кальман больше не спорил. Он просто не мог уследить за ходом мыслей главного врача. Указание было таково: Кальман должен войти в доверие к Шликкену и прощупать его характер. Что касается поддержания связи между ними, то об этом позаботится сам Шавош.

Еще не было трех часов, когда Кальман вернулся на виллу. Ярко светило солнце, и его прошиб пот, пока он взбирался на гору. Он немедленно пошел к Шликкену.

– Ну, все прошло гладко?

– Исключительно гладко, господин майор. Пожалуйста, вот письмо. – И он передал его майору.

Шликкен разорвал конверт, подошел к окну и начал читать, одобрительно кивая.

– Великолепно. Вы очень полезный человек, Шуба. Я жалею, что мы раньше не познакомились.

Шликкен снова начал курсировать по комнате.

– Насколько я помню, вы волочились и за Илоной Хорват.

– Когда-то, вначале. Недурна девчонка, только очень уж глупа.

– Чудак, – засмеялся майор, – если б она была умна, то не работала бы здесь уборщицей. Но все же она нравится вам? Не так ли?

– Как женщина – не отрицаю… Фигура у нее божественная.

Шликкен засмеялся. Он вытащил из кармана бумажный кулечек с конфетами, пошарил в нем, достал конфетку «мокко», положил в рот и начал грызть. – Слушайте меня внимательно, Шуба. Утром я пошлю девушку в «Асторию», пусть посмотрят, смогут ли ее использовать. А сегодня ночью позовите ее к себе, умаслите и выудите у нее все, что только сможете. Я чувствую, что девушка хранит много ценных сведений. Собственно говоря, – это я говорю вам по секрету, – именно поэтому мы ее и не выпускаем из рук. Ну, договорились? А вы проведете приятную ночь.

Кальман кивнул.

Кальман сгребал за домом траву, когда увидел стройную фигуру Илонки, идущей по дорожке к абрикосовым деревьям. Она несла корзину с бельем. Кальман прислонил грабли к дереву и подбежал к девушке.

– Давай помогу, – сказал он. Илонка поставила корзину на землю, глубоко вздохнув, потерла поясницу и улыбнулась ему. – Куда нести? – спросил Кальман.

Девушка посмотрела на корзину, затем глазами показала в сторону подвала.

– Это их, – сказала она. – Тут и рубашка твоего друга. Не помогла и хлорка, кровь с рубашки вывести так и не удалось.

– Какого моего друга? – спросил удивленно Кальман, взглянув на белье.

– Лейтенанта, который ночевал здесь, на вилле, со своей женой.

Кальман прикусил губу.

– Ты откуда знаешь?

– Я стирала.

– Но откуда ты знаешь, что это рубашка именно лейтенанта?

– Я его видела ночью, когда приносила чай господину майору. Он там лежал на полу. Его пытали. – Она закрыла лицо руками. – Поэтому я и рада, что ухожу отсюда. Не могу я переносить все эти ужасы. Они хотели, чтобы и я стала предательницей. Хотели подсадить меня к одной заключенной.

По телу Кальмана пробежала дрожь.

– И ты только сейчас говоришь мне об этом!

Девушка опустила глаза.

– Я уже жалею, что сказала. Боюсь, что ты натворишь каких-нибудь глупостей.

– Ты уверена, что это был он? Ты узнала его?

– Я даже вскрикнула. А твой друг сделал мне знак глазами, чтобы я его не признавала. Когда майор спросил, откуда я знаю этого человека, я ответила, что он похож на моего жениха. Но от страха я чуть не упала в обморок. Утром я искала тебя, чтобы все рассказать, но ты куда-то исчез. А позже решила не рассказывать, так как боялась за тебя. Знаю я, какие бывают мужчины. Мне кажется, они хотели меня подсадить к его жене, чтобы я выведала что-нибудь у нее.

Кальман буквально оцепенел; думать он не мог…